Путешественник из ниоткуда

Валерия Вербинина, 2008

Какие только роли не приходилось играть баронессе Амалии Корф, сотруднице особой службы Его Императорского Величества! В новом деле – о пропавших чертежах, содержащих тайну государственной важности, – ей пришлось перевоплотиться в… впрочем, это пока должно оставаться для всех секретом. Особенно для провинциального полицейского чиновника со звучным именем Аполлинарий Марсильяк. Именно он обнаружил тело человека, выпавшего из петербургского поезда, но чертежей при нем, увы, не оказалось. Более того, на следующий день пропало и само тело! Марсильяку ни за что бы не решить эту головоломку, если бы за дело не взялась несравненная Амалия…

ГЛАВА ХII

— Bonsoir, messieurs! Bonsoir, monsieur Apollinaire! Je vous ai apporté les livres que vous avez demandés…^[34]

Изабель Плесси сияла. Переполох, который произвело ее появление, она приняла на свой счет самым лестным образом и теперь улыбалась мне, улыбалась Былинкину, одновременно протягивала руку для поцелуя Ряжскому, на которого бывшая гувернантка определенно произвела самое положительное впечатление, и успевала стрельнуть глазами в брандмейстера, который смотрел на нее, открыв рот. В левой руке Изабель держала, прижимая к себе, пачку книг, в заглавиях которых были сплошные мистерии и тайны.

— Кто это, Аполлинарий Евграфович? — с недоумением спросил Щукин, обращаясь ко мне.

В двух словах я объяснил ему суть дела.

— А, ваша невеста! — воскликнул Былинкин. — Очень, очень привлекательная особа!

И в свой черед припал к ее руке.

— Вообще-то она мне не невеста, — сердито сказал я. — Мы только сегодня с ней познакомились.

— Толкуйте, толкуйте! — проворчал Щукин. — А то я, признаться, грешным делом уже решил, что господин Корф явился по нашу душу.

От избытка чувств Былинкин, должно быть, слишком стиснул руку богатой наследнице, потому что она пискнула, взмахнула второй рукой, в которой держала книги, да так неловко, что одна из книг угодила в графин на столе исправника и опрокинула его.

— Ах, черт! — воскликнул Ряжский, бросаясь обратно к столу. — Бумаги!

— Ах, какой я неловкий! — простонала Изабель, глядя на учиненный ею разгром.

Мы с Былинкиным бросились спасать бумаги. Француженка поспешила нам на помощь и прежде всего уронила на ковер чернильницу.

— Ах! — пролепетала Изабель, хватаясь за голову.

— Ничего, ничего, — сипел Былинкин, — сейчас мы чернила затрем… осторожненько…

От его движений чернильная лужа на ковре стала еще шире. Ряжский, глядя на его действия, только покачал головой.

— Пропал ковер, — сказал Суконкин. — Был да сплыл.

— Похоже на то, — согласился Щукин. — Ну-с, Григорий Никанорович, как только господин Корф объявится, дайте мне знать. Смерть как любопытно, что же в самом деле им надо.

Он удалился вместе со своим приятелем брандмейстером, а мы попытались привести кабинет в порядок. Подбирая с пола книги, Изабель стала коленом в чернильную лужу.

— Мадемуазель, — простонал Былинкин, — votre robe…^[35]

— Ах, ничего, — ответила она по-французски, мельком взглянув на пятно. — Куплю другое!

Затем поправила очки и победно воззрилась на нас. Ряжский перебирал на столе спасенные бумаги.

— Ради бога, простите, Григорий Никанорович, — начал я. — Я и в мыслях не имел, что она может прийти сюда.

— Боже мой, какие пустяки, — отмахнулся он, и тут же морщинка озабоченности прорезала его переносицу. — Телеграмма! Секретная! Где она?

Былинкин нырнул под стол, я стал смотреть под креслами, не обратив внимания на то, что мадемуазель Плесси держит в руках какой-то листок и с любопытством разглядывает его.

— Что тут у вас, мадемуазель? — спросил Ряжский, подходя ближе. — О, пардон! Это мое.

Она с улыбкой отдала ему листок, который держала вверх ногами.

— Нашел, — сообщил Ряжский, поворачиваясь к нам. — Никита Егорыч! Что вы все там елозите по ковру? Бросьте, завтра же я велю постелить другой ковер. По поводу портрета я вам уже сказал. Насчет доклада вы, Аполлинарий Евграфыч, тоже предупреждены. Надеюсь, ваши личные дела вас не слишком отвлекут! — И покосился на Изабель, которая стояла, держа в руках книжки, и переводила взгляд с одного на другого.

— Григорий Никанорович…

— Да ну что вы, голубчик, я совершенно на вас не сержусь. И на вашу мадемуазель — тоже. В конце концов, ковер давно было пора менять. — Ряжский посмотрел на часы и нахмурился. — Ого! Так, господа, пора по домам. Не исключено, что завтра у нас будет важный визитер… вы в курсе, кто. — Он подошел к окну и озабоченно вгляделся в темнеющую улицу. — Так я и знал! Половина фонарей не горит. Безобразие! Надо бы сказать, чтобы с завтрашнего дня была полная иллюминация, а то господин Корф может принять нас за каких-нибудь провинциальных медведей. Со столичными нужно держать ухо востро. До завтра, господа! До свидания, мадемуазель Плесси! Надеюсь, у нас еще будет случай познакомиться поближе. — Исправник приосанился и разгладил усы.

* * *

Мы шли с Изабель по окутанной сумерками улице, и теплый ветер дул нам в лицо.

— Мой экипаж неподалеку, — сказала Изабель по-французски. — Если хотите, мы доедем быстро.

— Нет, благодарю, — довольно сухо ответил я. — Я предпочитаю пройтись.

— Тогда подождите…

Она подошла к кучеру, дремлющему на козлах, и сказала ему несколько фраз. Зевая, Аркадий кивнул и стегнул лошадь, которая мерно затрусила вверх по улице.

— Я пойти вместе с вами, — объявила по-русски Изабель, вернувшись. — Есть хорошо?

В полном молчании мы дошли до площади императора Александра Освободителя.

— Вы так и не взяли книги, — напомнила Изабель, вновь переходя на русский язык, когда молчать стало уже совсем невмоготу.

Досадуя на себя, я забрал из ее рук томики.

— Спасибо.

— Вы не в духе? — тревожно спросила она.

— Нет, что вы!

Фальшь моего тона не обманула бы даже младенца. Но Изабель сделала вид, что верит мне.

— Вы знаете, Аполлинер, я собираюсь здесь задержаться. — Она собралась с духом. — Так что вы можете читать книги сколько захотите.

Похоже, подозрения городка N по поводу моей предполагаемой женитьбы были вовсе не так беспочвенны, как могло показаться на первый взгляд. По крайней мере, Изабель явно вела себя, как персона заинтересованная (выражаясь языком великосветских романов). Однако то, что объектом ее привязанности выступал именно я, меня, признаться, не устраивало. Не то чтобы она мне совсем не нравилась — просто ее напор меня, по правде говоря, отпугивал.

Ну вот, написал последнюю фразу и почувствовал себя дурак дураком. А впрочем, кому какая разница? Все равно никто никогда не прочтет эти записки, так о чем мне беспокоиться…

Я неловко поблагодарил Изабель за книги. Она оживилась и тотчас же сообщила мне, что у нее «очень, очень много книг» и она готова давать их мне, как только я пожелаю. По счастью, вскоре разговор принял иное направление.

— Скажите, а тот высокий мужчина с усами — начальник полиции города?

Я подтвердил, что это так.

— О! Мне всегда так нравились мужчины в мундирах! — воскликнула она простодушно.

Мысленно я попытался представить себе, какой мадемуазель Плесси будет женой, и поневоле был вынужден прийти к выводу, что ее муж, кем бы он ни был, вскоре оказался бы у нас по обвинению в женоубийстве. Конечно, она была добра, великодушна и по-своему очень мила, но вместе с тем совершенно невыносима.

Я проводил мадемуазель Плесси до «Уголка для проезжающих», где она остановилась, и отправился к себе, благо мой дом располагался по соседству. Мне еще надо было писать для Ряжского отчет, чтобы столичный ревизор, неведомый господин Корф, мог увидеть, что дела в N ведутся в образцовом порядке, и чтобы Григорий Никанорович имел повод лишний раз похвастаться расторопностью своих служащих.

Уже перед самым отходом ко сну, раздеваясь, я вынул из кармана кошелек, желая убедиться, что оставшейся в нем мелочи мне хватит на хлеб до конца недели. Однако при этом движении какая-то радужная бумажка выпорхнула из кармана и плавно приземлилась на пол. В некотором удивлении я поднял ее.

То была сторублевая ассигнация.

* * *

— Говорю вам, она уже легла!

— Но, Марья Петровна, мне необходимо с ней поговорить!

— Ах, какие вы нынче нетерпеливые, право! — Владелица «Уголка для проезжающих» наконец впустила меня внутрь.

Не дожидаясь ее, я взбежал по лестнице и постучал в номер. Через минуту за дверью послышалось движение.

— Qui est là?^[36] — спросил заспанный голос, несомненно, принадлежавший мадемуазель Плесси.

— Police^[37], — сухо ответил я.

— Ah, mon Dieu!^[38]

Однако дверь тотчас распахнулась, и передо мной предстала мадемуазель Плесси с папильотками в волосах, зевающая во весь рот и кое-как прилаживающая на нос очки.

— Ах, это вы, месье Аполлинер! — тотчас же расплылась она в улыбке. — Что-нибудь случилось? Вам не понравились мои книги?

— Сударыня, — кипя от бешенства, начал я, — должен сказать, что я не привык, когда со мной обращаются таким образом! Вот ваши деньги, возьмите их, мне ничего не надо.

— Какие деньги? — изумилась мадемуазель Плесси, вытаращившись на меня. — О чем вы, месье?

Ее изумление было так искренно, что я заколебался.

— Разве не вы положили мне их в карман?

— Я?

Уже более спокойным тоном я объяснил, что случилось, ловя в лице Изабель хоть какие-то признаки того, что купюру положила мне в карман она. Однако реакция француженки поразила меня. Едва узнав, в чем я ее обвиняю, она разинула рот, отшатнулась и надменно выпрямилась. Если бы не папильотки на голове, она бы выглядела почти устрашающе.

— Это возмутительно, месье! — заверещала она так, что ее было слышно не только во всех номерах «Уголка», но и, наверное, возле полицейского управления. — Вы обвиняете меня в… в… бог весть чем! К вашему сведению, я никогда не платила мужчинам и не собираюсь и впредь! Вот так!

И, разгневанно выпятив подбородок, мадемуазель Плесси холодно кивнула мне и с грохотом захлопнула дверь перед моим носом.

Примечания

34

Добрый вечер, господа! Добрый вечер, месье Аполлинарий! Я вам принесла книги, которые вы просили (франц.).

35

Ваше платье (франц.).

36

Кто там? (франц.)

37

Полиция (франц.).

38

Ах, боже мой! (франц.)