Путешественник из ниоткуда

Валерия Вербинина, 2008

Какие только роли не приходилось играть баронессе Амалии Корф, сотруднице особой службы Его Императорского Величества! В новом деле – о пропавших чертежах, содержащих тайну государственной важности, – ей пришлось перевоплотиться в… впрочем, это пока должно оставаться для всех секретом. Особенно для провинциального полицейского чиновника со звучным именем Аполлинарий Марсильяк. Именно он обнаружил тело человека, выпавшего из петербургского поезда, но чертежей при нем, увы, не оказалось. Более того, на следующий день пропало и само тело! Марсильяку ни за что бы не решить эту головоломку, если бы за дело не взялась несравненная Амалия…

ГЛАВА ХIII

Поразительное дело: когда я на следующее утро явился на службу, секретарь Былинкин был уже там.

Он смотрел на меня преданным взором сообщника, который совсем недавно помогал матерому злодею — то есть мне — прятать труп очередной загубленной мною жертвы. В его восторженном лице, в суетливых манерах проглядывалось нечто вроде намека на тайну, которая связывала нас обоих. Я упомянул о намеке, но, по правде говоря, мимика и движения его были настолько красноречивы, что даже самый неискушенный человек, глядя на нас, заподозрил бы неладное.

Былинкин сообщил, что Григорий Никанорович с самого утра приводит в порядок дела, чтобы предстать перед заезжей столичной особой во всеоружии. Кроме того, я даже не сразу заметил, пол в управлении сверкал чистотой и на дверях кое-где были приделаны новые ручки.

— Да, вы же знаете, — сказал Былинкин (он такой фразой обыкновенно предварял каждую городскую сплетню, до которых был большой охотник), — Старикова-то отпустили!

Известие поразило меня до глубины души.

— Отпустили? Как? Почему? Анна Львовна забрала свою жалобу?

— Ничуть нет, — ужасно гордясь собой, отозвался Былинкин. — Только сегодня пришла телеграмма от губернатора, что мы тут занимаемся попустительством беззаконию, коего он-де не потерпит. Ну-с, Григорий Никанорович и струхнул маленько.

— От губернатора?

— Да-с, да-с, — самодовольно отвечал секретарь. — Все-таки, как ни крути, помещик, да еще дворянский предводитель, хоть и бывший — не мелкая сошка. Конечно, у Старикова остались друзья, есть кому за него заступиться.

— Должно быть, Веневитиновы будут жутко недовольны, — пробормотал я.

— Вне всяких сомнений, Аполлинарий Евграфович. Кстати, собираетесь завтра быть на торжестве?

— На каком торжестве? — машинально ответил я.

Былинкин изумился так, что его брови чуть не воссоединились с нафиксатуаренными прядями на макушке.

— Как на каком? На свадьбе Елены Веневитиновой и Максима Иваныча Аверинцева. Гостей, говорят, съехалось — человек сто, не меньше.

— Нет, меня не пригласили, — сухо ответил я. — Да я все равно бы и не пошел.

— Понимаем-с, понимаем-с, — вздохнул Былинкин и голову набок склонил, как ученый попугай. — Говорят, вы с невестой своей поссорились. Правда?

Тут, признаться, я вскипел.

— Мадемуазель Плесси мне не невеста и никогда ею не была, — раздраженно отчеканил я. — А теперь простите, мне надо работать.

Былинкин повздыхал еще для приличия, потомился в дверях и вышел, растворясь в золотом свете — уже второй день стояла ясная, солнечная погода. Я снял очки и стал протирать их.

«Провинция, черт бы ее подрал… Только и развлечений, что сводничать да следить за соседями, что они делают да как живут. Надо будет вернуть мадемуазель Плесси ее книги и прекратить двусмысленное общение. Некоторым действительно деньги ударяют в голову… Сначала она купила экипаж вместе с кучером, а потом, пожалуй, захочет и мужа купить. — Я поморщился. — Наверняка все же именно она подсунула мне сторублевку — увидела, когда я расплачивался, что в кошельке у меня ничего не осталось. Хотя она так искренне удивилась… А впрочем, вздор. Разве можно верить женщине?»

Мои размышления прервал стук в дверь.

— Войдите! — крикнул я и хотел надеть очки, но чуть не уронил их на стол. Потому что в кабинет вплыло темно-красное шуршащее пятно и остановилось у порога.

— Я баронесса Амалия Корф. Вас должны были известить о моем прибытии. Меня прислали сюда по делу Петровского.

И, услышав голос, я едва не уронил очки вторично.

* * *

Государь император, очищенный от паутины, с любопытством поглядывает на нас с портрета. В окна ломится летний день и доносятся крики мальчишек, продающих газеты. На лице Ряжского написано смущение, и если бы я был беллетристом, то непременно отметил бы, что написано оно там большими буквами.

— Гхм… Амалия… простите, не знаю вашего отчества…

— Просто баронесса Корф, — отозвалась она, снимая перчатки. — Итак?

Всего несколько слов, и Ряжский повержен. В такое трудно поверить, но непотопляемый исправник прострелен от борта до борта и медленно идет ко дну. И виною тому — красивая спокойная блондинка с глазами цвета ржавчины, источающая нескрываемое высокомерие. А голос, боже мой! Металлический, леденящий…

Нет, не нравится мне баронесса Корф. Совсем не нравится.

— Мы только вчера получили телеграмму о вашем прибытии… — пытается выиграть время исправник.

— Разумеется, — спокойно соглашается она, — вы должны были ее получить… я так думаю. Однако к делу, господа. Должна признаться, у меня не очень много времени, так что дорога каждая минута. Итак, кто из ваших людей нашел тело?

Ряжский засуетился, представил меня госпоже баронессе и упомянул о моей роли во всей истории. Ржавые глаза обратились на меня.

— Значит, Аполлинарий Марсильяк — это вы?

— Аполлинарий Евграфович, — зачем-то уточняю я.

— Хотелось бы поподробнее услышать обо всем.

— У меня тут есть отчет… — пытается некстати встрять Ряжский.

Легкий жест рукой. И Григорий Никанорович сдувается, как проколотый воздушный шарик. Однако стоит признать, что неведомый генерал Багратионов умеет подбирать себе людей…

— Все отчеты потом. Сейчас я хотела бы послушать месье Марсильяка.

Я рассказываю о том, как заблудился в лесу и случайно вышел к железной дороге. Баронесса задумчиво щурится.

— Так, так… Любопытно. Позволительно ли мне будет спросить, что именно вы делали в лесу?

Григорий Никанорович бросает на меня умоляющий взгляд. Но что толку слушать того, кто уже коснулся дна? И я рассказываю нашей великолепно одетой гостье о злодейском умерщвлении собаки Жужу.

— Ах вот оно что… — протягивает Амалия. — Стало быть, у вас есть время и на подобную чепуху? Занятно. Продолжайте, прошу вас.

Я рассказываю о Петровском. Исправник сидит нахохлившись. Вряд ли, конечно, он простит мне, что я вывел его перед столичной персоной в таком комическом виде, но мне все равно, что именно он обо мне думает.

— Откуда вы узнали, что погибший — именно Петровский? — хмуро спрашивает баронесса.

— При нем был паспорт. — И прежде, чем она протягивает руку, я уже лезу в карман.

Амалия Корф бегло просмотрела докумепт, и непонятная улыбка тронула углы ее губ.

— Что ж, замечательно… Великолепно. Что еще вы обнаружили на трупе?

Я перечисляю. Программка цирка… Записка от какой-то Китти… Зубочистки… Кольцо на мизинце… Баронесса задумчиво смотрит на меня, и ее взгляд нравится мне еще меньше, чем она сама.

— Скажите, — раздумчиво спрашивает она, — вы не обнаружили больше никаких бумаг?

— Например? — удивленно спрашиваю я.

— Каких-нибудь, — загадочно отвечает она. — Вспомните, это очень важно.

Ряжский бросает на меня огненный взгляд, торопя с ответом. Я смотрю в свою записную книжку, куда занес детали происшествия, роюсь в памяти…

— Нет, ничего такого при нем не было.

— Вы уверены?

— Абсолютно уверен.

— А что, при Петровском должно было находиться что-то важное? — подает голос изнывающий от желания помочь Григорий Никанорович.

— Как вам сказать… — неопределенно отвечает Амалия и, внезапно сорвавшись с места, бросается к двери. Рывком распахнув ее, обнаруживает за ней секретаря Былинкина. Исправник, побагровев, срывается с места.

— Никита Егорыч! — рычит он. — Вон!

— Я… я т-только б-бумаги н-нес… — лепечет секретарь, заикаясь на каждом слове.

— Вон, я сказал! — генеральским голосом гремит Ряжский. — И чтоб духу вашего здесь не было!

Былинкин в ужасе уносится прочь. Амалия выглядывает в коридор и, поплотнее затворив дверь, возвращается к нам.

— Любопытные у вас сотрудники, — холодно замечает она. — Значит, чертежей вы не нашли?

Мне понадобилось несколько мгновений, чтобы осмыслить ее вопрос.

— Чертежей? У Петровского были при себе чертежи?

— Мы так предполагаем, — спокойно ответила баронесса. — Восемь чертежей на голубой бумаге, с надписью «Направлено на утверждение» в правом верхнем углу. Нет? Не припоминаете?

Я качаю головой.

— Уверяю вас, баронесса, если бы что-то такое было, я бы ни за что не пропустил… Но у Петровского никаких чертежей не имелось.

— Жаль, — вздохнула баронесса Корф, глядя на меня непроницаемыми ржавыми глазами. — Потому что от них зависит спокойствие Российской империи. — Она поморщилась. — Конечно, вы ни в чем не виноваты. В конце концов, Петровский был не настолько глуп, чтобы носить при себе подобные документы… — Она поднялась с места. — А теперь, господа, с вашего позволения я хотела бы осмотреть тело. Паспорт — это, конечно, прекрасно, но в данный момент он совершенно меня не интересует.

Исправник в ужасе посмотрел на меня, ища поддержки. В глазах его плескалась паника.

— В чем дело, господа? — осведомилась Амалия, учуяв неладное.

— Баронесса, простите нас, — срывающимся голосом начал Ряжский. — Дело в том, что… — Он собрался с духом. — Дело в том, что тела нет. Оно исчезло! Верите ли, мы бьемся над загадкой его исчезновения уже третий день. Не так ли, Аполлинарий Евграфович?