Четвёртая стража

Валерий Симанович

«Четвёртая стража» – новый концептуальный сборник поэтов-рубежников. Включённые в сборник стихотворения различаются по жанрам, стилям, авторскому мировоззрению и даже временам создания, если учесть, что в сорокалетний период с начала 1980-х по конец первого двадцатилетия нового века, этих времён уложилось, как минимум, три… Книга издана при финансовой поддержке Министерства культуры РФ и технической – Союза российских писателей.

Олег ВИГОВСКИЙ

«Я едва запомнил аромат этой нежной кожи…»

Я едва запомнил аромат этой нежной кожи —

Аромат цветочной пыльцы на бабочкином крыле, —

И в болезненном сне он утерян! Но, правда, ты мне поможешь?..

Ты разбудишь меня ото сна на покрытой гниющей листвою земле?..

В этом сне — почерневшие своды и морок лампадных мерцаний,

Тусклый отсвет окладов и воском закапанный пол,

Силуэты бесплотных святых — в резких складках земных одеяний,

И неведомый смертным божественный произвол.

В этом сне «во благих водворятся…» хоры запевают,

Одержимые бесом хохочут, срывая лохмотья рубах,

И в соседнем приделе любые грехи отпускают,

Если смелости хватит солгать, что раскаялся в этих грехах.

Я солгать не смогу — потому, что тропа покаянья избита;

Потому, что за краем земли я не смог различить ничего…

Я устал посредине пути — и далёкая цель позабыта

В этом долгом, болезненном сне… Ты разбудишь меня от него?..

Богема

В тёмной комнате было чадно,

Мучил плёнку кассетник старый;

Пол дощатый скрипел нещадно,

Скрежетали колки гитары;

И лохмотья ветхого ситца

Не скрывали кухонных стёкол;

И расплывчаты были лица,

И змеился по грифу локон,

Приглушая вкрадчиво-нежно

Пестроту аккордного звона;

И касался чужой одежды

В мокрых пятнах от самогона;

И осколки стекла хрустели

Под ногами у проходящих…

А над ними, слышимый еле,

Бился звук — нездешный, томящий,

Что рассказывал всем печально

О неясном, прошедшем мимо;

О случайном и неслучайном,

О ненайденном, но любимом;

О засыпанных пеплом звёздах…

Обо всём утраченном — или

Обо всём, что ещё не поздно,

Поверял им звук ностальгии?..

Размывая маски и роли,

Сизый дым над столом колебля —

Где картошка в искринках соли

И зелёного лука стебли…

«День угас, отсверкав по фасадам…»

День угас, отсверкав по фасадам,

В переулках глухих.

Истекают сиреневым ядом

Язвы окон твоих.

Мозг усталый жалит взбешённо

Злого нерва игла:

Там, над чёрным рифом балкона,

За гранитом стекла,

Как жестокой правды приметы,

Обо всём позабыв,

В танце кружатся силуэты

Под неслышный мотив.

А снаружи по глыбам зданий

Бьёт пурга, и в склепы дворов

Проникают напевы литаний

От созвездных хоров.

Млечный Путь незримым кадилом

Прочертив, дрожа и стеня,

Звёзды молятся вышним силам,

Звёзды молятся за меня!

Но тебе, и тому, с кем просто —

Вам уже не до них…

И стянула портьер короста

Язвы окон твоих.

Офелия

I

Реквием не пропели. Выловленного на мели

тела кончина темна. Церкви святой угодно

соблюсти обряд в чистоте: «Довольно ей и земли

в ограде кладбищенской!» «Когда б не из благородных…» —

реплика из народа. В траур одета знать.

Недожених и брат друг друга душат в могиле.

Песен больше не петь. Цветов на лугу не рвать.

Венков не плести. «Офелия?.. Намедни похоронили».

Пираты делят добычу. Заносчивый Фортинбрас,

ещё не зная свой жребий, грабит польские сёла.

В тронном зале смятенье — в зале кровь пролилась.

Запачкала ножки лавок, засохла в трещинах пола.

Смена династий. Слухи. Теперь дозор на стене

каждую полночь от страха начинает зубами клацать

в ожидании привидений: «О Господи!.. Только б не…»

«Офелия?.. Ах, Офелия! Да уж в гробу — лет двадцать».

Постаревший сильно Горацио, жизнь проводящий меж

Эльсинором и Виттенбергом, защищает, слюною брызжа,

честь друга и господина от сонма глупцов, невеж,

любителей грязных сплетен. В кабаках придорожных слыша

также речи о той, что когда-то ушла узнать:

белей ли одежд невестиных залетейские асфодели?

«Офелия?.. О какой, земляк, ты мне всё бормочешь Офелии?»

— Да о той, что когда утопла, поп не стал отпевать.

«А!.. При Гамлете Сумасшедшем!.. Когда ещё образин

мы здесь не знали норвежских, и Правда была на свете!»

— Глянь! Вон, в углу!.. По платью — вроде бы дворянин…

Потише, земляк, потише! Вдруг он тоже из этих?!..

«Да шут с ним; он уже пьян… Так что — её, говоришь,

всё же — в церковной ограде?..» — Ну да! Обмыли, одели…

Не то что нашего брата… Дворян бесчестить? Шалишь!

«Но реквием не пропели?..» — Нет. Реквием не пропели.

II

Парсекам теряя счёт,

Рассекая кольца орбит,

О случившемся дать отчёт

Ангел-хранитель мчит.

На Земле попавший впросак,

Все запасы слёз изрыдав,

Сквозь холодный, бескрайний мрак,

Где, от луча отстав,

Одинокий шальной фотон

Испуганно верещит —

Пред Господний явиться трон

Ангел-хранитель мчит.

Безответную пустоту

Хлещет взмахами крыл,

В перекошенном скорбью рту

Крик бессилья застыл,

На ресницах белеет соль,

Не вернуть румянца ланит.

Покаяньем утишить боль

Ангел-хранитель мчит.

— Так значит, она мертва?..

— Мертва, Всемогущий Господь…

Что ж ты не уберёг?..

— Не смог, Всемогущий Господь!..

Что ж крылом не прикрыл,

дал греху побороть?!..

— Не хватило размаха крыл,

Всемогущий Господь…

III

Бежавшая от счастья недотрога,

Свою любовь предавшая сама —

Офелия, прогневавшая Бога,

Ушедшая — сошедшая с ума;

При первом в жизни повороте резком

Схватившаяся в ужасе за грудь,

Закончившая жизнь трусливым всплеском,

Офелия, пустышка! В добрый путь!

Да, в добрый путь! Давай, плыви, плутовка —

Без лоций, без фарватеров, без вех;

Безумьем уравнявшая так ловко

Свой первый и последний смертный грех;

За трусость не понёсшая расплату,

За муки не снискавшая наград,

Ни к Раю не приставшая, ни к Аду,

В себе самой неся и Рай и Ад;

Как сена клок, изорванная тряпка —

Офелия, бежавшая любви! —

Давай, плыви! В воде темно и зябко,

Но ты плыви, Офелия! Плыви!

Близ берега — в кустах, в траве зелёной —

Плыви, плыви! Ещё не вышел срок!

На каждой ветке, до воды склонённой,

Девичьей плоти оставляя клок;

Плыви вперёд, усталости не зная,

Подъеденный мальком, раздутый труп;

Лилеи и кувшинки раздвигая,

Не размыкая почерневших губ;

В безоблачные дни, в дожди, в туманы,

Уставя в небо мёртвый свой оскал,

Минуя рощи, пастбища, курганы,

Водовороты и теснины скал —

Плыви, плыви, пугая всех на свете:

Бродяг, что близ реки нашли жильё

И рыбаков, что расставляют сети,

Их жён, пришедших полоскать бельё,

На берегу играющих детишек

И девушек, пускающих венки;

Плыви неспешно, времени — излишек!

Всё дальше, по течению реки,

Бегущей сквозь столетия и страны

(И по пути в движение своё

Вбирающей поэмы и романы,

Легенд и мифов пыльное старьё,

Рассказы, были, драмы, анекдоты,

Полотна красок и актёров грим,

Рассыпанные в партитурах ноты) —

На самый край Вселенной! Чтоб за ним —

Где нет уже ни хаоса, ни лада,

Где кончены пространства и года —

Восторженно ревущим водопадом

Обрушиться в Ничто и в Никуда.

…И — тишина. Нет больше страстных, нежных.

Лишь памяти ошмётки. клочья снов.

Прощай. Быть может, я в молитвах грешных

И о тебе замолвлю пару слов.

Памяти Виктора Галина-Архангельского

Нас прореживает Судьба

Гребешком блестящих ножей,

Чья убийственная гульба

Посреди несклонённых шей —

Не иллюзия, не мираж,

Не к безумью сквозной проём,

Но Реальности злой кураж,

Что разнузданней с каждым днём.

Пробежал холодок вдоль спин:

Приоткрыв високосный год,

Кто из тёмных его глубин

Вынет новый гибельный лот?

И под лязг поварских желез

В непроглядной адской ночи

Чьею плотью заправит бес

Серых будней пустые щи?

Не спасёт тут ни похвальба,

Ни смиренье, ни гнев друзей:

Нас прореживает Судьба —

И попробуй поспорить с ней!

Ржавый чан закипеть готов.

Раздувает бесовский клир

В очаге огонь из крестов,

Из терновых венков и лир;

И причудливей древних рун

В том огне выплетают вязь

Почерневшие нити струн,

Потеряв со звуками связь.

Знаем: дьяволу плоть отдав,

Души лучших взмоют в зенит —

Но какой волшебный состав

Боль оставшихся исцелит?

Новый день придёт. Но за ним —

Снова ночь, в которой — ни зги…

И друг другу мы говорим:

«Береги себя, береги!»

Но от жизни себя сберечь

Можно разве что в конуре.

В каждой лодке найдётся течь,

И мошенник — в любой игре.

Так продолжим наш гордый путь,

Чтобы встретиться вновь в Раю

С нежелавшим ни лгать, ни гнуть

Под ошейник шею свою;

С тем, кто стал свободен от пут

Не надолго, а навсегда.

Если только и нас там ждут.

Если только примут туда.

«Запятых не надо так много ставить…»

«Запятых не надо так много ставить,

И заглавных букв так много не нужно!» —

Блестя очками в тяжёлой оправе,

Шипела умная, злобненькая старушка.

Рукопись, на широком столе распластанная,

Становилась как будто тоньше и суше.

Лишние запятые, подчёркнутые красным,

Словно плавали в кровавых лужах.

И прядка волосиков, седых и сальненьких,

Выбившихся из-под заколки старушки,

Подрагивала сочувственно, покачивалась печальненько

И что-то подсказывала ей на ушко.

И глаза, блестевшие за толстыми стёклами,

Испепеляли, заходясь в бесноватой дрожи,

Чёрным пламенем и комнату с высокими окнами,

И беспечно идущих за ними прохожих;

И дома оседали кипящей лавой…

А старушка губками причмокивала сочненько,

В слове «Бог» недрожащей рукой костлявой

Заглавную букву переменяя на строчную.

Пикник в раю

Мой друг — херувим, и живёт в Раю.

(Адама неплохо знал).

И вот на днях он душу мою

К себе на пикник позвал.

Мы в Рай проникли сквозь чёрный ход —

Был тонко продуман план! —

С деревьев срывали за плодом плод

И лили вино в стакан.

За всё мы выпили по чуть-чуть,

А тут и вечер настал.

И я на полянке прилёг вздремнуть,

Поскольку слегка устал.

Но друг всполошился: «Вздремнуть не дам!

Ты б лучше домой летел…

Нельзя слишком долго без душ — телам,

Нельзя и душам без тел…»

А мне так лениво было летать!

Пришлось до земли ползти,

И носом ухабы всю ночь считать

На Млечном долгом Пути.

Назавтра лишь стало в башке свежей,

Проник я под отчий кров.

И думал, что встречу там плач друзей

(А может быть, смех врагов).

Но встретил один разграбленный стол,

Залапанных рюмок ряд,

Да мух, что из банки пили рассол

И сала рубали шмат.

А тело моё, уевши обед,

Дрыхло без задних ног.

И есть в нём душа или вовсе нет —

Никто разобрать не мог!

«Жизнь, ну до чего ж ты удивительна!..»

Жизнь, ну до чего ж ты удивительна!

Снова на краю небытия

Пляшет наша пара — ты и я —

Весело, легко, обворожительно!

И пускай Земля себе вращается,

Вырваться пытаясь из-под нас —

На краю небытия наш пляс

Всё равно, безумный, продолжается!

И сквозит в безумьи упоение:

Пусть за ночью — ночь, и день — за днём,

Всё мы раньше смерти — не умрём,

И не надо замирать, мгновение!

И не надо жаловаться, мучиться,

Но — лишь равновесье сохранять,

И плясать на том краю, плясать,

Веря в то, что танец наш — получится!

Жизнь! Ты мне не снишься, пусть не верится!

Ты живая, Жизнь! Совсем как я!

А края… Они везде края,

Всё равно другого — не имеется…

Обхвачу тебя покрепче, славная!

Вот так пара! Главное — не трусь!

Я ж пляшу с тобой — и не боюсь!

Жизнь! Ну до чего же ты… забавная!..

Возвращение

В небе чистом и голубом

Увидав журавлиный клин,

В благодатный отцовский дом

Возвращается блудный сын.

От кремнистых дальних дорог,

От холодной ночной росы

Онемели подошвы ног.

Вот в селе залаяли псы;

Вот и луг, где в детстве играл,

И поставленный дедом тын…

Перед ним на колени встал

Возвратившийся блудный сын.

И тяжёлый навозный смрад,

Что свиной источает хлев,

Слаще сыну, чем аромат

Всех сидонских и тирских дев.

А в дому, хоть и ночь — не спят:

Слышно ругань, песни и смех…

Это, видимо, старший брат

Возжелал застольных утех.

Там, входя постепенно в раж,

Расточает богатства он:

Слышен дребезг бьющихся чаш,

И козлёнка предсмертный стон…

Да, у брата жизнь удалась!..

Вдруг — отвисший влача живот

И едва на ногах держась —

Из раскрытых настежь ворот

По нужде выходит отец

(С бороды капелью — вино):

— А!.. Вернулся-таки, стервец!..

Я-то думал — подох давно…

Ну, какого тебе?.. Пшёл прочь!

Аль оглох? Или пьян, дурак?..

Видно, нужно тебе помочь…

Эй, работник! Спускай собак!..

…И бедняк, не жалея ног

(Благо, в сон не клонил обед)

Припустил по камням дорог,

Оставляя кровавый след —

От нежданных семейных ласк,

Не желая их и врагам!

Пробежал Назарет, Дамаск,

Тарс, Милет, Эфес и Пергам;

До сих пор, наверно, бежит

По Леванту — за кругом круг.

…Ходят слухи, что Вечный Жид

Беглецу — закадычный друг.

«Ангел светлый, ангел божий!..»

Ангел светлый, ангел божий!

На дворе пурга, я знаю…

Проходи, не стой в прихожей!

Хочешь кофе? Хочешь чаю?

Поскользнулся у порога?

Да, конечно, неприятно…

На ночёвку?.. Ради бога!

Разумеется, бесплатно!

Видно, послан с порученьем,

Ты в пути с дороги сбился?..

Вот, полакомься печеньем…

Ну, согрелся ли? Напился?..

Что одет не по погоде —

Лишь хламида да сандалии?

Ты ж не глуп, и трезвый вроде!

Конец ознакомительного фрагмента.