Целитель. Малышка из Рио

Валерий Петрович Большаков, 2023

На дворе 1989 год. СССР серьезно изменился к концу XIII пятилетки, а его рост не оборвался в смутные времена предательской "перестройки". Советский Союз по-прежнему велик, могуч – и нерушим. 1980-е годы не омрачены "эпохой пышных похорон" – старая гвардия жива и здорова, спасибо Мише Гарину. Ему скоро тридцать, но Миша до сих пор не уверен, что СССР спасен, что родную сверхдержаву не собьют с курса. Надвигается глобальный кризис…А что творится за гранью миров, в сопредельном бета-пространстве, где на ПМЖ живет-поживает точная реплика человечества? Там тоже есть Советский Союз, только генсеком КПСС избран Шелепин. Лучше или хуже в "бета-СССР"? Несет ли он угрозу "нашему" СССР или в "Бете" нашли секрет спасения для государства рабочих и крестьян? Кого встретит Гарин по ту сторону локального барьера? Что ждет его в ином мире?Страшно стать дважды "попаданцем"… Но надо, Миша, надо!

Глава 1

Понедельник, 16 января 1989 года. Утро

Московская область, Щелково-40

— Пока, папусечка! — звонко прощебетала Юлька, подбегая и дотягиваясь губками до моей щеки.

Не покидая кресла, я ласково обнял дитё.

— Пока, Юльчонок.

Девочка резво затопала к дверям, шлепая не застегнутыми войлочными сапожками.

«До чего ж она у нас хорошенькая!» — засмотрелся я.

И коричневое школьное платьице, и задорный хвостик с пышным белым бантом, и даже октябрятская звездочка на лямке фартучка — всё Юле шло.

Пыхтя, первоклашка затягивала тугую «молнию», когда по лестнице поспешно спустилась Рита — одетая, накрашенная, но в тапках. Мимоходом чмокнув меня, она картинно застонала, набиваясь на жалость:

— Везет же некоторым… А мне еще целый час добираться!

— Зато — столица, — наставительно поднял я палец, — и табун поклонников.

Жена смешливо прифыркнула, накидывая короткую шубку.

— Время пленять прошло… — вздохнула она, не слишком, впрочем, печалясь. — Тридцать годиков!

— Подумаешь! — хмыкнул я. — Софи Лорен или… Джина Лоллобриджида как раз в тридцать и расцвели только. А ты из их числа.

Хотел сперва упомянуть не Джину, а Монику Белуччи, но вовремя вспомнил, что этой красотке всего двадцать пять, и она пока не слишком известна.

Рита молча обула изящные сапожки, и выпрямилась, рассеянно оглаживая вязаное платье. Ее губы то изгибались в смутной улыбке, то приоткрывались, словно не решаясь молвить заветное. Я с удовольствием наблюдал за девушкой — да, именно за девушкой, а не за молодой женщиной, пусть даже ухоженной и шикарной!

— Миша… — смущенно вытолкнула Рита. — Мы на днях… Я с Инной… Да, с Видовой. Инна сама позвонила мне… — она заторопилась. — В кафешку зашли, по запретному эклеру слопали… В общем… М-м… Инна привела Гайдая. И… Он зовет меня сниматься!

— Поздравляю! — сказал я удивленно и обрадованно. — Такую красоту надо обязательно запечатлеть.

Девушка зарделась.

— Я серьезно, Миш! — ее голос прервался от волнения.

— Так и я полон серьезности! — не сразу, но мне удалось выбраться из мякоти кресла. — Снимайся, конечно! Тем более, у такого режиссера. Пусть весь Союз увидит, какая ты у нас красавица! Да, Юль?

— Ага! — охотно поддакнула доча. — У мамочки ножки ровные, ты сам говорил! Помнишь?

— Стройные, — заулыбался я, мечтательно заводя глаза к потолку: — И восхитительно длинные!

— Да ну вас! — румянец нежно окрасил Ритины скулы. — Кроме ног от ушей надо еще что-то между ушами иметь. Талант, например. Иначе на экране выйдет не героиня, а функция!

— Риточка, — проникновенно заговорил я, — а кто сказал, что ты лишена способностей? Поверь мне, каждая женщина — немного актриса, это зашито в генах! У тебя когда пробы?

— З-завтра, — пролепетала «старлетка».

— Вот и расскажешь вечером, как тебя Леонид Иович хвалил!

— Ох, я не знаю! — заныла Рита. — Я боюсь!

Пришла моя очередь тискать и ворковать.

— Чего ты? Всё будет хорошо, и даже лучше!

— Ох, ладно… — наша звезда торопливо засобиралась, пряча стеснение за суетливостью. — Еще не хватало мне опоздать! Юлечка, ты оделась?

— Да, мамулечка!

— Рит, Юльчонка и сам отвезти могу, — вызвался я.

— Нет-нет, мы успеваем! Мне же всё равно по дороге… Так… Ничего не забыла? — Рита завертела головой, оглядывая холл. — Ключи… Радиофон… Вроде, в сумке. Чао-какао!

— Чава-какава! — радостно попрощалась Юля, попой отворяя тугую дверь.

— Только про кино никому! Ладно, Юлиус? — донесся Ритин голос, звуча за порогом.

— Ладно, мамулиус! — вызвенел ответ, и створка закрылась. Мягко щелкнул замок.

Улыбаясь по инерции, я прошаркал на кухню. За окном белел двор, сверкая на солнце ночной порошей. Слабый ветер порою тревожил ветки сосен, и снег просыпался искрящимся дымом.

Ворча, из гаража выкатился зеленый «Москвич-417».

Он мне сразу понравился, стоило его увидеть на «фестивале», как называли площадку перед магазином «Автомобили». Ладная, юркая машинка, смахивавшая на «Ниссан-Ноут» из будущего.

Я даже переплатил барыгам со 2-й Южнопортовой — уж очень «Москвичонок» подходил девушке. Как шубка…

…Обе моих красавицы усердно помахали мне — Юлька даже двумя руками — и выехали за ворота. Рита водила очень осторожно — автомобиль у нее двигался плавно и не быстро, на улице я его сразу узнавал, как женщину по походке.

«Москвич» мазнул зеленым бликом, и скрылся за поворотом.

Я пригнулся, выглядывая в небо. В белесой рванине туч ширились голубые прогалы, обещая ясную студеную высь.

«У индивидуалистов не извилины, а загогулины, раз они так пугаются зависимости, привязанностей… — мои губы дрогнули в скупой улыбке. — До чего же здорово зависеть от родимых женщин!»

— Ма-ау! — Коша активно потерся о мои ноги.

— Жрать хочешь, что ли? — изобразил я удивление.

Кот басисто мурлыкнул, и облизнулся.

— Сначала я! — хозяйский голос звучал до того непримиримо, что котяра понурился, изображая самое несчастное существо на свете.

— А еще говорят, что нами женщины манипулируют… — проворчал я, накладывая в Кошину миску. — Лопай!

Урча, зверюга набросился на завтрак, а мне досталась половина глазуньи, еще теплой, с колечками помидорок и непременной «зелепушкой» — Рита помешалась на луке, укропе и прочих «вершках». Впрочем, «корешки» она нам тоже скармливала, как зело полезные…

Без пятнадцати девять я был готов к труду и обороне.

Тот же день, позже

Щелково-40, проспект Козырева

Сразу за порогом НИИ Времени меня закрутила, завертела маета текучки. Замдиректора — это, может, и статусно, но до чего же хлопотно и скучно!

Отбившись от нудных приставаний особистов, выслушав бодрый доклад Ромуальдыча, я заглянул в аналитический отдел — отдохнуть душой в женском коллективе.

«Малинник! — мелькнуло у меня. — Работа кипит…»

Ядзя с Наташей изящно прислонились к испытательному стенду и, небрежно отодвинув тестеры, оживленно листали польский журнал «Мода».

Лизавета неуклюже вязала шарфик, сверкая спицами — лохматая мохеровая нить тянулась из выдвинутого ящика стола, где перекатывался клубок. Женские губы шевелились — Лиза считала петли.

Ударно трудилась лишь Алла Томилина, фигуристая практикантка из ленинградского Физтеха, натуральная блондинка и большая умница, обожавшая притворяться глупенькой очаровашкой.

Сосредоточенно закусив губку, Томилина стояла у колонны электронного микроскопа, подгоняя фокусировку. Завидев меня, она обворожительно улыбнулась.

— Добренькое утречко, Михаил Петрович! — практикантка незаметно оказалась на «пионерской дистанции» с замдиром.

— Добренькое, — отзеркалил я девичью улыбку.

— Михаил Петрович, а вот… Давно хотела спросить… Это правда, что Госпремию вам за ОГАС дали? — Алла распахнула голубые глазищи.

Они сияли столь невинно, что обычная моя стыдливая настороженность вблизи от красивой девушки поменяла свой знак на снисходительность. Лиза, правда, предупреждала меня, что у Аллочки начался весенний охотничий сезон — «Бублик» с Почкиным уже пали жертвами в борьбе роковой. Но у меня-то опыт! Если сложить обе моих жизни, то лет девяносто. Да больше уже…

И я различал в глубине метко стрелявших глазок темные, опасные огонечки — знойного призыва и шалой готовности на всё.

«Ну уж, нет уж!» — решимость моя была тверда.

— ОГАС, Аллочка, занимались Глушков и Китов, — бегло улыбнулся я. — За мной только подсказка для Госкомупра — не делать сеть жестко централизованной, а то одной ракеты хватит, чтобы накрыть какую-нибудь РАСУ, и — хлоп! — вся республика отрезана… Понимэ?

— Понимэ, — Томилина ослепительно улыбнулась, но в холодеющих зрачках оседало разочарование. Напоследок девушка повернулась, задевая меня тугим бедром, и я еле удержался, чтобы не шлепнуть прелестницу по мягкому месту.

Зато поймал одобрительный взгляд Лизы Пуховой — та ревниво относилась к «молодой смене».

— Наташ, — пользуясь служебным положением, я вклинился между модниц, — что там со вчерашним образцом?

— А вот! — Киврина бойко повернулась, цепляя распечатку и протягивая мне. — Всё, как в той серии с недельной дистанцией.

— Вырожденность материи минимальна, — подала голос Томилина.

— Угу… — глубокомысленно выразился я, просматривая сухую цифирь.

— Вот бы на месяц тому вперед! Хотя бы в будущее… — вздохнула Ядвига мечтательно. — А то тянут с этой АЭС, тянут… Сколько можно?

— Сколько нужно, — улыбнулся я, возвращая листки Наташе. — К лету раскочегарят реактор, и будет нам счастье!

— Миш, а ты читал статью Боуэрса? — резко выпрямилась Лиза, пряча вязание в стол.

— Володька ее на сайт выложил! — похвасталась Киврина.

— Да у меня комп глючит, — я горестно задрал брови. — Отдал его «Бублику» на поток и разграбление… И кого там Лит наш Боуэрс посылает далеко и надолго?

— Тебя! — хихикнула Наташа. — И твою теорию совмещенных пространств. Говорит, что она противоречит постулатам Эйнштейна!

— На костер меня, еретика… — пробормотал я. — Лизочка, а у тебя можно глянуть?

— Конечно, конечно! — подхватилась Пухова, освобождая мне место.

«И чего Володька жалуется на свой отдел? — пришло мне в голову. — Прекрасный коллектив! Во всех смыслах. Но, с другой стороны, при таких делах…»

Я оценивающе скользнул взглядом по кипенно-белому Лизиному халату, по всем его роскошным округлостям и западинам — и мои пальцы нервно зажали «мышу», кликая по иконке Интерсети.

«…Столько бед и забот, — додумал я, — ах, спаси, Аллах!»

Как успокоительное, на меня сошло воспоминание о первом пробном запуске. Это было в конце прошлого лета.

Вообще, «Интерсеть» зачиналась, как один из проектов СЭВ, вроде «Интеркосмоса» или «Интератомэнерго», а мы со «старосятами» всего лишь развили начатое не нами. Вначале было слово…

Ровно в пол-одиннадцатого вечера двадцать девятого октября шестьдесят девятого года Чарли Клейн из Калтеха подключился к компу Билла Дюваля в Стэнфорде, и передал слово «LOGIN».

А мы, если можно так выразиться, перехватили эстафету. Сразу зарядили наши ЭВМ всем, что нужно для зачина — советской моделью интернет-протоколов, вроде стека TCP/IP, протоколами чата и HTTP, браузером «Мозаика» (да простит меня Маркуша Андерссен)…

«Ура! — сказал Шарик. — Заработало!»

Сорок с чем-то тысяч компьютеров СССР, Чехословакии, ГДР, Венгрии, Югославии, Польши и даже Кубы «попались» в «Интерсеть». Поговаривают, что американские ARPANET и NSFNet тоже не прочь в нее угодить, и терпеливо ожидают, когда же КГБ даст «добро»…

Сайт институтской «локалки» открылся, зарябив буквами, цифрами и причудливыми значками. Ага… Вот, Володька специально выделил абзац красным:

«Г-н Гарин настаивает на том, что с 23-го по 25-е декабря прошлого года якобы наблюдал локальное возмущение неких «межпространственных четырехмерных полей», трактуя его, как резонанс явлений типа «прокол» или «переход». Самое забавное заключается в том, что в указанное время нами действительно фиксировался линейный ретросдвиг с шестиминутным радиусом. Однако г-н Гарин на полном серьезе утверждает, что данный ретросдвиг имел место не на территории США или СССР, а в так называемом пространстве «Бета» (максимально приближенном к нам «сопредельном» пространстве)! Г-ну Гарину следовало бы знать, что общепринятая модель пространственно-временных структур отвергает существование гипотетических «совмещенных (взаимопроникающих) пространств», поскольку оно нарушает признанные эйнштейновские постулаты…»

— Как мне только не стыдно… — пробормотал я, живо уступая место сладко улыбнувшейся Лизе. — Кощунствую, хулу возношу на Святого Альберта…

— Михаил Петрович! — мелодично воззвала Аллочка. — Ой, я совсем забыла… Вас же Браилов искал!

— Что опять не слава богу? — заворчал я по-стариковски, огибая лабораторные камеры, и восхитился девичьей находчивостью.

Томилина низко прогнулась, задумчиво пялясь в экран дисплея — и выставив «нижние девяносто», соблазнительно обтянутые халатиком. Этакий озорной посыл с толстым намеком — не видишь, что ли, чего лишаешься?

«Вижу», — подумал я, шагая мимо, и ущипнул коварную.

Аллочка радостно взвизгнула…

* * *

Я спокойно стоял, прислонившись спиной к хронокамере, а Мишка Браилов метался по лаборатории, заложив руки за спину и сильно сутулясь. В этой позе он напоминал мне Адольфа Алоизыча, психующего после неудач на Восточном фронте. Кадры из киноэпопеи «Освобождение» — генералы с фельдмаршалами тянутся во фрунт, а фюрер бегает перед ними в неадеквате…

— Не мельтеши, — посоветовал я, тотчас же поняв, что выдернул чеку.

— Не мельтешить?! — взорвался «иномирец». — Ты что, не понимаешь? Всё пропало! Президент приезжает, установка не фурычит…

— Ты неправильно цитируешь Козодоева, — хладнокровно сказал я, отталкиваясь от гладкой панели. — Как говорит наш дорогой шеф, в нашем деле главное — социалистический реализьм!

Отшагнув, оглядел огромный преобразователь пространства. Величиной он был с силосную башню. Спаренную. Густо обмотанную кабелями, медными жилами, утыканную блестящими пластинами… Мега-сайенс.

Браилов глубоко вдохнул, медленно выдохнул — и будто сдулся. Поник и увял.

— Помнишь, как вы нас… туда? — глухо вытолкнул он. — Хватило одного бета-ретранслятора, ведь с той стороны работала вот такая вот бандура, — Мишка кивнул на преобразователь. — А теперь — всё! Халява кончилась. Они там понаставили вышек с отражателями, и… Да сам же видел! Возмущения четырехмерных полей не прекращаются пятый год подряд. И если б локальные, а то на весь Советский Союз!

— И что теперь? — послышался голос от двери.

Мишка застыл столбом, а я учтиво поклонился.

— Здравствуйте, Юрий Владимирович.

— Здравствуйте… Миши! — мягко улыбнулся президент СССР.

Он сделал нетерпеливый жест, и «другие официальные лица» остались за порогом-комингсом. Прикрепленный тихонько лязгнул стальной дверью.

— И что теперь? — повторил Андропов, блеснув очками. — Вход в «Бету» закрыт?

— Только в пределах тамошнего СССР! — поспешно ответил Мишка

— А за пределами?

— Межпространственная «буря» спадает до нуля, не достигая побережья Турции, — взбодрился «брат-близнец». — На западе гаснет примерно посередине Балтики, а на юге выходит к границам Пакистана. Но! Выстроить преобразователь за границей… — он озабоченно покачал головой. — Ненадежно как-то… Ну, если только где-нибудь в Чехословакии, в расположении Центральной группы войск!

Я слушал его рассеянно, поглядывая за огромное окно на длинные плоские здания института. Их стены темнели, словно впитывая тень — просветлевшие небеса вновь затягивались хмарью.

— Мне кажется, есть вариант попроще, — вырвалось у меня. — Корабль в океане.

— Корабль?! — вытаращился Мишка.

— Вернее, судно, — я неопределенно повертел кистью. — Какой-нибудь, там, балкер-сухогруз под флагом Либерии! Не маленький, и не большой — средний. Таких по морям, по волнам — сотни, затеряться среди них — нечего делать. Ну, конечно, подшаманить посудину придется. Скажем, заховать в трюм преобразователь пространства, плюс атомный реактор. Не от ДЭСки же запитываться… — и пояснил для Ю Вэ: — Проникновение из нашего пространства в соседствующее происходит тем легче, чем больше концентрация энергии.

— Сто-оп… — в Мишкиных глазах блеснуло понимание. — Так это же… Слушай, тогда можно весь корабль туда перебросить, в «бету»!

— Так, а я о чем? Отплываем из Одессы, по пути измеряем телегенность… э-э… пространственную проницаемость, и следуем… Не знаю… Подальше куда-нибудь, чтобы никого на тысячу километров вокруг, и спутник-шпион не высмотрит с орбиты… Южная Атлантика лучше всего подходит. Там перемещаемся в «бету» — и возвращаемся в Черное море. А дальше… — я усмехнулся. — Ночная высадка нелегалов на берег.

— Годится! — энергично кивнул Андропов.

— Юрий Владимирович… — затянул я. — Всё, что от нас зависит, мы сделаем. И даже, сверх того. Только… Объясните, если это не совсекретно, отчего вдруг такое беспокойство? Зачем нам срочно потребовались засланцы в «Сопределье»? Думаете, «бета-СССР» представляет для нас угрозу?

— Всё проще, ребята… — вздохнул президент. Он смолк, потирая щеку, словно собираясь с мыслями, и продолжил негромко: — Щелково-40 у меня на особом контроле, и даже вы, Миша, не в курсе всех тутошних тайн. После событий на объекте «В», мы максимально ужесточили контроль за научными исследованиями в области хронофизики. А после охватили и физику пространства… — он тонко улыбнулся. — Мы провели удачную инфильтрацию нашего агента в «бета-СССР» еще восемь лет назад!

«Знаю даже, кто вам помог из моих», — подумал я, не пуская к губам ехидцу.

— Раз в месяц выходили на связь… — со вкусом вспоминал Андропов. — И узнали много интересного. Помните, в восемьдесят третьем пропала археологическая экспедиция профессора Каневского? То ли в окрестностях Самарканда, то ли Пенджикента… Ну, не важно. Важно то, что наш человек в «Бете» обнаружил их — там, в спецлагере, на территории «Орехова-40», такого же закрытого научного города, как ваш. И археологов обнаружил, и еще сотню человек, пропавших без вести здесь, в «альфе». Пять лет назад агент крайний раз вышел на связь… — Ю Вэ пожевал губу, и взглянул на меня в упор. — Их нужно вытащить оттуда, Миша. Вот и всё мое беспокойство…

— Ч-черт… — огорчился я. — Если бы мы знали, то ускорили бы работы, и…

— Нет-нет, Миша, — вежливо перебил меня Андропов. — Ваш институт и так работал без выходных! — он сложил ладони и медленно их потер. — Судно мы найдем, наберем экипаж… А ваша задача, товарищи ученые, уменьшить габариты вот этого… м-м… агрегата! — Ю Вэ повел рукой в сторону преобразователя.

— Есть, товарищ президент, — ответил я без улыбки.

— Бу-сде! — подхватил Браилов, и расплылся от облегчения.

Пятница, 20 января. Утро

Вашингтон, Пенсильвания-авеню

С утра устоялось тепло. Правда, стоило задуть знобкому ветру, как разморенные горожане мигом кутались в пальто и шубы. Но ближе к десяти воздух застыл, будто из почтения.

Даунинг усмехнулся. Встал он сегодня рано, семи еще не было, а церемония инаугурации уже, выходит, шла. Как говорил Конфуций, ритуал — прежде всего…

— А что это вы один, Джек? — живо поинтересовалась Нэнси, растягивая ярко накрашенные губы. — Без Синти?

«Лучше бы тебе не улыбаться, — брюзгливо подумал вице-президент. — Дряблая кожа, как мятый пергамент…»

— Синтиция сейчас в Калифорнии, — вежливо ответил он, — ее отец серьезно болен.

— О, да, да! — закатила глаза Розалин Картер, кончиками пальцев подбирая подол платья. — Дочерний долг!

— Прошу, прошу, гости дорогие! — слащаво улыбнулась миссис Рейган, отворяя двери Голубой комнаты.

Действующий президент шагнул навстречу новоизбранному Джимми Картеру — оба сверкнули белозубыми улыбками, хотя глаза их блестели по-разному. У Картера во взгляде светилось отложенное торжество, а за прищуром Рейгана искрилась горькая ирония.

«Ритуал!» — мелькнуло у Даунинга.

Чайная церемония двух президентов вошла в обычай, а традиции, как издавна принято у англосаксов, должны поддерживаться неукоснительно.

Вышколенные слуги сервировали стол — сиял фарфор от Веджвуда, и… Джек не удержал бесстрастного выражения, кривовато усмехнулся — изысканные пирожные подавались на блюдах старинного китайского фаянса.

Нэнси была неравнодушна к супруге бывшего директора ЦРУ? Прознав о китайских корнях Синти, хотела ей польстить? Или больно уколоть? Впрочем, все мелкие пакости старой дуры не имеют больше значения — ровно в полдень Первая Леди превратится в обычную пожилую тетку.

Успокоившись, вице-президент пригубил чай. М-м… Очень даже недурно. Правда, он давно привык к зеленому, но и духовитый «Эрл Грей» хорош.

В пустопорожней дискуссии Даунинг почти не принимал участия. Словесная эквилибристика, когда говорят много, красиво — и ни о чем, его не увлекала. Он отделывался короткими «о, да, разумеется», «благодарю, нет» и «кто бы мог подумать?», а сам прокручивал в голове вехи своей жизни. Хоть бытие и прошло хитрым зигзагом, но самую вершину ему удалось-таки покорить…

* * *

Даже президентский кортеж подчинялся церемониальным тонкостям. Первым отъехал «Кадиллак» вице-президентов, с Джорджем Бушем и Джеком Даунингом на заднем сиденье. Следующий лимузин вез жен президентов, а в арьергарде катили их мужья. Причем, уходящий президент сидел справа, а вступающий в должность — слева.

«Почему?» — Так положено, сэр…»

Толпы народа выстроились по обе стороны Пенсильвания-авеню. Черно-белые лица сливались в гомонящую пестроту, машущую звездно-полосатыми флажками и весело орущую.

Ровно в полдень Джимми Картер присягнет, и теперь уже он займет правое сиденье в лимузине. А Ронни Рейган тихонько шмыгнет на восточную площадку за Капитолием, и умахнет на президентском вертолете к базе Эндрюс…

Ритуал прежде всего.

Даунинг прислушался к себе, ощущая глухое волнение. Оно росло и требовало выхода, и тут никакая цигун помочь не могла. Близился звездный час Джека Грегори Даунинга.

Кортеж доехал до Капитолия…

На пышной Западной лестнице столпились конгрессмены и сенаторы, блещут объективы телекамер…

Без пятнадцати двенадцать.

Невесомый, ощущая, как сердце толкается в горле, Даунинг возложил вздрагивавшую ладонь на библию.

— Я торжественно клянусь, что буду поддерживать и защищать Конституцию Соединенных Штатов против всех врагов, внешних и внутренних, — разнесся его голос, усиленный динамиками, и вице-президент неожиданно обрел спокойствие. — …Что я буду хранить к ней истинную верность и лояльность; что я принимаю это обязательство свободно, без какой-либо внутренней оговорки или цели от него уклониться; и что я хорошо и добросовестно буду исполнять обязанности той должности, в которую ныне вступаю. Да поможет мне бог.