Глава 4
Воскресенье, 2 августа. Ночь.
Ржевский район, село Полунино
— Антон… — сорвалось у Тёмы, — то есть…
— Мало тебя старшина гонял, — вздохнул я с долей утомления. — Сколько раз можно говорить: забудь о нашем знакомстве!
— Так точно, товарищ командир… — уныло забубнил Трошкин.
— Вот опять ты меня подбешиваешь! Устав учил?
— Так точно…
— Какое, к бесу, «так точно»? Спалиться хочешь?
— Никак нет…
Я вздохнул, смиряясь. Неисправим…
Ночь обступала чернотой и прохладой, но не тишиной — на юго-востоке позаривали вспышки канонады, высвечивая каемку леса, и глухое громыханье прокатывалось, как пустой товарняк за маневровым паровозом. Невеселая усмешка тронула мои губы.
Помню, в первые ночи этого времени спал плохо, все не мог успокоиться, вздрагивал от далекой пальбы. Хорошо хоть усталость осаживала растревоженный организм, а потом и привычка закрепилась. Стреляют? Ну и хрен с ними. Не по нам же…
В темноте нарисовался Пашка в мешковатом камуфляже.
— Тащ командир, — развязно начал он, — па-азвольте доложить…
— Смирно! — рявкнул я на импульсе раздражения.
Ломов от неожиданности застыл, как мумия в саркофаге.
— Как стоишь? — Мои губы дергались, выцеживая речь: — Руки по швам!
Павел вытянулся во фрунт.
— Мы тут не в гостях, красноармеец Ломов, а навсегда! Идет война, а вы с Темой никак не нарезвитесь. Через полчаса выходим на задание! К тебе я приставлю Ходановича, а к тебе, красноармеец Трошкин, Якуша. Забудьте про двадцать первый век! Его нет и не будет еще полста лет с гаком! А тридцать минут спустя нас всех ждет не увеселительная прогулка вроде пейнтбола, а ночной бой. Я видел, как лихо вы тренировались со старшиной. Молодцы! Только сегодня вам придется колоть и резать не чучела, а живых фрицев! Ножиком по горлу! В печенку! Доходит?
Даже в потемках заметной стала бледность на бритых щеках «гостей из будущего».
— Я думал… — заныл Артем, но тут же подтянулся: — Разрешите спросить, товарищ командир!
— Слушаю, — буркнул я, чуток остывая.
— Мы думали, нам «наганы» дадут, с этими… ну, как их… глушители такие…
— С «БраМитами», — брюзгливо подсказал Ломов.
— Во-во!
— Револьверов мало, — неохотно ответил я, — как и глушаков. И там еще патроны нужны с уменьшенной навеской пороха. Короче, с «наганами» пойдут опытные стрелки, а вам выдадут трофейные «режики» — кинжалы, снятые с эсэсовцев.
— Буду резать, буду бить… — забормотал Трошкин, понурясь.
— Будешь, Тёма! — жестко обронил я. — Будешь! Не можешь — научим, не хочешь — заставим. Орднунг унд дисциплинен! — Посмотрел на циферблат и добавил: — Выходим через двадцать минут.
* * *
Ночь выдалась ясная — звезды в вышине мерцали гроздьями, но их зыбкого сияния не хватало, чтобы рассеять тьму. Тугая непроглядная чернота заливала все вокруг, как осьминожья сепия, как китайская тушь — да с чем ни сравни, всё верно. Хоть с сырой нефтью.
Ориентировались мы по памяти и тактильным ощущениям. Нашарили промоину — миновали на карачках. Нащупали дорогу, заросшую травой — пересекли…
Я осторожно, «по-индейски», — опираясь на руки и пальцы ног, чтобы пузом не шуршать, одолел травянистую колею. Рядом пластался Иван Годунов, сержант-разведчик.
— Тут «колючка» шла в два ряда, — зашептал он, не поднимая головы. — Спасибо «Юнкерсу», обронил бомбу, расчистил проход! А то ведь чего удумали — проволокой цепляли за мины! Чуть потянешь — и хана…
— Кусачки прихватил?
— Да, товарищ командир!
— Выдвигаемся…
Мы с сержантом как ползли, так и съехали в воронку, до сих пор вонявшую кислым дымом. Дождавшись, пока вся группа сползется, я тихо проговорил:
— Иван — за мной, а вы все за ним, как договаривались. Ни на полшага в сторону, иначе разметает всех! Лев, вешки не забыл?
— Со мной, товарищ командир! — обиженно прогудел старшина.
— Да тише ты! Втыкай на каждый шаг. Ты — слева, Иван — справа. За мной…
Я выбрался по сыпучему откосу и снова ощутил под руками мягкую, вянущую траву. Вблизи самой воронки мин не было — сдетонировали, но стоило мне одолеть метров пять со скоростью задумчивой черепахи, как потянуло опасным «сквозняком».
«Сквозило» у меня в голове. Я осторожно вытянул руку влево — «задуло» сильнее. Противопехотная. Метра полтора до нее. По правую руку «задышал» еще один ВОП — этот выглядывал поближе. Я сместился и продвинулся еще на шаг. «Дунуло» в лицо. Слабо, метров с двух.
Подвинувшись, боязливо обогнул мину. Здоровая дура… Противотанковая.
— Что? — шепнул я, ощутив прикосновение к сапогу.
— Это я так, товарищ командир… Сверяюсь.
— А-а… Иван, впереди «шпрингмины» очень плотно сидят, не обойти. Проползем, но только носом в подошвы! Понял? Ни локоть не выставлять, ни носок!
— Понял, товарищ командир…
Я протиснулся между двух опасных железяк, начиненных тротилом или мелинитом. «Дуло» так, что пот катился по лицу. Еще шаг… Еще два… Пять… Десять…
Луч прожектора полыхнул в стороне, но я мигом уронил лоб на обратную сторону ладони, носом втягивая прель от корней травы. Голубоватый свет скользнул по спине, описал дугу, умывая сиянием каждый бугорок, и погас, обваливая еще более плотную тьму.
«Это фигня…» — думалось мне.
Тут луга с перелесками, а вот за Полунино опять лес встает. Так немецкие саперы приучились засеки готовить в подарок наступающим — срубали деревья на высоте человеческого роста. Остовы заостряли кольями, а стволы укладывали макушками на север и восток. Да еще минировали завалы, швайнехунде недоделанные, опутывая колючей проволокой или вовсе спиралью Бруно. Ухватишься ненароком — разрежет до кости.
А тут — лепота! Ползи себе да ползи…
Я вытянул руку вправо — пусто. Влево — не «дует».
— Всё! — прошелестел мой голос. — Прошли! «Нейтралка»! Группа разграждения, вперед! — Вытянув ладонь перед собой, сосредоточился. — Проволока не под током!
— Ага! — повеселели саперы, проползая первыми.
Их было четверо, с бывалым сержантом Косенчуком. Группа канула в темноту, не издавая даже слабого шелеста, но не задержалась. Вскоре трава передо мною качнулась и шепнула голосом красноармейца Будаша:
— Проход готов, товарищ командир!
— Группы прикрытия, вперед!
Не отрываясь от земли, я проводил группы на слух. В каждой группе — по пять бойцов. В пятерке Ходановича пыхтел Ломов, а под командованием сержанта Якуша сопел Трошкин. Тёмка отчетливо трусил, угодив в моральный переплет.
Он даже не так собственной смерти боялся, как чужой. Переступить через табу — и убить врага… Почти невмоготу!
«Мне будто легче…» — мелькнуло в голове.
— Надо, Тёма, надо! — прошептал я, забывшись.
— Чего, товарищ командир? — не понял Годунов.
— Это я не тебе…
— А-а…
— Прикрытие на месте!
— За мной…
Группа захвата потянулась вперед, минуя разорванные плети колючки, и я оглянулся. Лица разведчиков не белели в темноте — косые полосы сажи с вазелином смазали их, растворяя четкий силуэт. Практиковалась ли подобная маскировка в этом времени или я занес лайфхак из будущего? Да какая разница! Главное — польза…
Не знаю, почему, но именно сейчас у меня получилось уразуметь, прочувствовать всю надрывную сложность Сычевско-Ржевской наступательной операции, или как ее там назвали в Ставке Верховного главнокомандования.
9-ю немецкую армию Моделя, что закогтилась подо Ржевом, приходилось буквально выколупывать, выдирать из нашей земли, оттесняя прочь. Все подходы к «городу-бастиону» превратились в настоящий укрепрайон с глубоко эшелонированной обороной. Линии траншей полного профиля, артиллерийские и пулеметные позиции, ДОТы и ДЗОТы, противотанковые рвы, минные поля, ряды за рядами столбов, обтянутых колючей проволокой…
И каждый пятачок на мушке, секторы обстрела перекрываются — сплошная зона поражения!
«Но мы же ползем!»
Истошная трель губной гармошки напугала меня. Немецкие окопы совсем рядом — ветерок доносил могильный запах сырой земли.
«Момент истины?..» — мелькнуло в голове.
Легко было ненавидеть врага, а «уничтожать гадину» — каково? Вот они, фашисты, рядом совсем. Живые и здоровые гитлеровцы. Жрут бельгийский шоколад и запивают шнапсом…
Стрелял я неплохо — на стрельбищах или в тире. Но жать на спуск, чтобы убить — это совсем другое…
Судьба помогла мне вывернуться из этической ловушки.
Траншеи немцы нарыли с прусской основательностью — крутости заделали досками, боеприпасы аккуратно разложили в нишах, брустверы вывели под линеечку.
Я подполз поближе, оказываясь у стрелковой ячейки. И тут какому-то Фрицу или Гансу приспичило закурить. Щелкнула зажигалка, бросая трепещущий оранжевый отсвет на полное лицо, перетянутое ремешком каски, — и я моментом сымпровизировал.
Винтовка «Маузер» покойно лежала в ячейке, а ствол буквально молил ухватиться за него. Я и ухватился.
Немец довольно затянулся, пыхая цигаркой… Приклад врезался ему в переносицу, проламывая черепок. Сердце мое тарахтело на такой скорости, что уши не уловили удара, а вражья тушка беззвучно свалилась на дно траншеи. Убит.
И тут же с меня будто спало заклятие. Некогда тут психологические травмы получать! Воевать надо!
Оттолкнувшись, я мягко спрыгнул в окоп. Следом зашуршал Ходанович. Так соскакивать — с балетной грацией бегемота — мог только старшина.
— Лёва, проверь ход сообщения слева. Если кто сюда намылится — кончай. Понял?
— Понял, товарищ командир. Кончим.
— Якуш, мертвяка — в тупик, и за мной. Там должен быть блиндаж…
Ход прокладывался по всем правилам воинской науки — с изломом. Слева потянуло вонью — отхожее место, а справа открылось уширение, где стояли пустые носилки. Я не нащупал их, а увидел — над лесом всходила луна, накладывая резкие тени.
В ночной тишине смутно доносились грубый смех и гортанный говор. Попахивало печным дымком. Блиндаж срубили на совесть — надежное убежище, перекрытое бревнами в шесть накатов. Прямое попадание 76-миллиметрового снаряда выдержит, как нечего делать.
Неожиданно скрипнула дверь, отворяя вход, и на пороге зачернела коренастая фигура унтер-офицера со «шмайссером». Блеснули погончики обер-фельдфебеля.
Он продолжал рассказывать «камарадам» что-то веселое — я улавливал смысл с пятого на десятое. Не то чтобы я немецкий знал. Так, под сотню фразочек и слов. Зато произношение идеальное — у меня же абсолютный слух.
Отсмеявшись, унтер захлопнул дверь и валко пошагал прямо на нас. В первые секунды он плохо видел в темноте, даже с лунной подсветкой — как тут не воспользоваться ситуацией?
Я взвел курок «нагана» и выстрелил.
«Ох, и дубовый спуск…» — подумалось мельком.
Короткий шип — и пуля вошла обер-фельдфебелю в лоб. Его развернуло и отбросило на стенку окопа, укрепленную дощатыми щитами. Я едва успел поймать свалившуюся кепку.
Успех нашей эскапады кружил голову, мне все еще чудилось, как Тёмке, что война вокруг не совсем настоящая, а вроде РПГ, куда мы все и угодили. И вот я напялил кепи на голову, повесил на шею «МП-40», и шагнул к блиндажу.
Физиономия у меня вполне арийская, а причиндалы отвлекут внимание на первую секунду. Не в пилотке же со звездой к немцам заявляться…
Потом, позже, я этот свой поиск приключений на нижние 90 объяснял шоковым состоянием. Нет, чтобы послать вперед опытного сержанта! Тоже мне, герой-одиночка выискался…
Сгибаясь под низкой притолокой, я вошел в блиндаж. Сизая пелена дыма вилась под низким бревенчатым потолком, размывая свет яркой карбидной лампы.
На топчанах вдоль стенки сидели и лежали в позе римлян в триклинии унтер-офицеры числом четыре. Слегка встрепанные, изрядно «поддатые», в расстегнутых кителях, они пили и закусывали, балаболя о своем, унтерском.
— Гут нахт, — вежливо сказал я, вскидывая «наган» и целясь в пьяные, вытаращенные глаза.
Фельдфебель и обер-ефрейтор вздрогнули, откидываясь на стенку. Третий — лежачий — выронил кружку, расплескивая самогон, почти дотянулся до автомата… Но тут меня подстраховал Якуш — пуля остановила прыткого. Немец упал ничком, свешиваясь с кровати.
Четвертый по счету — штабсфельдфебель вроде бы — протрезвел и даже вскинул руки, но жест «сдаюсь» ему не помог — пленные мне ни к чему. Пуля отбросила унтера на лежак.
— Лапин! Годунов! Антаков! Белоконов! Вон носилки, перетаскайте тушки в тупик — и штабелем. Якуш! Бери двоих, разведай окрестности в сторону Полунино.
— Есть!
И тут затрезвонил телефон, холодно блестя черным бакелитом. Я замер. Не отвечать? Немцы не поймут. Забеспокоятся, набегут с проверкой…
Выдохнув, поднял трубку.
— Обер-фельдфебель Шульц? — донесся вкрадчивый баритон.
— Айн момент! — зажав телефон ладонью, я отчаянно прошипел: — Кто по-немецки шпрехает?
— Я, товарищ командир, — неуверенно отозвался Никитин, — немного…
— Яша, — твердо сказал я, — ты — обер-фельдфебель Шульц! На!
Красноармеец взял трубку, прочистил горло и выдал:
— Фельдвибель Шульц, фарен зи форт… — Кивая невидимому начальству и бледнея, Никитин вытянулся. — Йа! Йаволь!
— Мля-я… — восхищенно выдохнул Лапин, подхватывая носилки.
Отмахнувшись от него, рдеющий Яков доложил:
— Майор Хильперт приказал усилить посты!
— Поздно спохватились! — хохотнул Косенчук, собирая провизию. — Шоколад! Твою ж в бога, в душу мать…
— Товарищ командир!
Я резко обернулся, заслышав Пашкин голос.
— Старшина передал, что там артиллерийская позиция — четыре 15-сантиметровые гаубицы. Расчеты мы сняли… — Понизив голос, Ломов поведал: — Тёма немца заколол!
— С почином его! — криво усмехнулся я, забрасывая в угол унтерскую кепку. — И всех нас!
* * *
Ночь по-прежнему покрывала мир темнотой, а лунный свет больше мешал глазам видеть, нарезая ломаные тени. Ход небесных сфер был на нашей стороне — незримые, как демоны-убийцы, мы перебегали по траншеям, расходясь всё шире и дальше, шаг за шагом возвращая отобранную землю.
Немцы, конечно, сплоховали. Понадеялись на мины, а русские взяли да и обошли ВОПы! А я, признаюсь, растерялся. Тот самый шанс, который еще вчера числился в неосуществимых, легко и просто давался в руки. Я от него отмахивался, чтобы зря не мечтать, а он — вот же ж!
У нас получалось захватить плацдарм для штурма Полунино.
Нет, я, конечно, рассчитывал на успех ночного рейда, но надеялся, максимум, пошуметь. Устроить громкий тарарам — и уйти без потерь. Уйти! Ха!
Нас тут меньше взвода, а мы тихо, без шума и пыли, захватили три артиллерийские позиции с гаубицами «Kwk-18» и с зенитками «ахт-ахт», четыре ДЗОТа, пару ДОТов, склад боеприпасов… Что ж мне теперь, бросить все это? Щаз-з!
— Якуш! Ходанович! Будем закрепляться.
Сержант со старшиной ухмыльнулись дуэтом, и я не удержал на лице строгого выражения, тоже заулыбался.
— Часовых у землянок сняли, а куда дели?
— Да вон, где сортир у них, — Ходанович махнул рукой. — Самое место!
— А теперь… — Помедлив, я договорил: — Надо тихо вырезать солдатню.
— Пока сонные, — деловито кивнул Лев.
— Справимся, товарищ командир, — посерьезнел Якуш. — У меня Антаков — мастер! Часовых режет, как баранов, те даже не мекнут. И Вано… Тот, вообще!
— Тогда — вперед, — дал я отмашку, — а мы с Фадеевым и… и Годуновым прогуляемся к наблюдательному пункту.
Покинув блиндаж, окунулся в темноту — луна нагоняла смутный свет со спины, вытягивая шатучую тень.
— Товарищ командир… — подал голос Фадеев.
— Вижу, — остановился я.
Из землянки, ежась, выбрался немец, белея кальсонами да сорочкой. С хряском зевнув, он загрюкал сапожищами в направлении удобств. Семенил фриц забавно, но недолго — Вано Махарадзе вырос за его спиной, как ангел мести. Блеснула сталь, полоснув по горлу, и перерезала крик.
— Минус один, — хладнокровно прокомментировал я.
— Да я бы их всех… — выдавил Годунов. — Как тараканов!
— Выведем, Ваня, выведем…
По дороге к немецкому НП мы никого не встретили, а скрюченные тела «истинных арийцев» валялись в тупичках или в вынесенных ячейках. Их смерти меня нисколько не трогали. Напротив, я испытывал злую радость, вспоминая о братской… детской могиле.
Сдохли? Так вам и надо. Мы вас сюда не звали!
* * *
…Бойцы собирали трофейное оружие, разворачивали немецкие пушки и пулеметы в обратную сторону, набивали ленты, прочищали затворы от нагара, подтаскивали поближе ящики с боеприпасами — и жевали на ходу трофейные гостинцы.
Обживались на новом месте.
Саперы Косенчука уползли на разминирование — для подсветки мы врубили немецкий прожектор. А красноармейцу Фадееву я вручил донесение и отправил к комполка — без подкрепления нам не продержаться.
Опустившись на корточки, я посидел немного, просто чтобы согнуть ноги. Набегался. Хотя как раз об усталости думалось меньше всего. Победа! Вот что грело душу!
Первая настоящая победа — и моя личная, и всей роты. Даже уверять не стану, будто чуял себя храбрецом-удальцом. Куда там… Страшно было. Тревожно. Ведь мы, как гвоздь, засели в крепкой обороне немцев, а они тут вокруг! Закрепились и вширь по фронту, и на глубину в десятки километров! У Моделя «всё схвачено».
Но правду говорят: нет такой крепости, которую не взять русскому солдату! И еще я скручивал в себе спесивые мыслишки о том, что вся слава должна достаться мне одному. «Экстраскунсу».
Провел бойцов через минное поле? Молодец. А зачищал кто? Ты? Нет, твои товарищи по оружию. Однополчане.
Даже то, что мы до сих пор живы — заслуга не твоя, а ночной тьмы. У границ захваченного плацдарма я выставил дозорных в немецкой форме. Один лишь раз на бравого Трошкина вышел сонный фельдфебель. Буркнул: «Гут…» — и убрел досыпать. Но летние ночи коротки…
Нервничая, я слопал пару долек «панцершоколада» — и понял, что жую наркотик. Голова ясная, тело бодрое, энергии полно, хоть батарейки от меня заряжай. Первитин — так зовется разудалая храбрость фрицев, весело скалящихся в объективы фронтовых хроникеров.
Развязные, бесшабашные, наглые, они не ведали страха, глотнув пару «волшебных» таблеток. Прикинув, я подкормил метамфетаминовым зельем своих — один раз можно, а ночка будет та еще…
…Воздух к утру посвежел, донося мирные запахи — росистой травы, ряски с близких стариц, влажной листвы, тронутой туманом. Но вниманием моим все чаще завладевал восток — небо в той стороне серело, предвещая скорый рассвет. Неужто придется уйти?..
— Товарищ Лушин? — Негромкий голос командира полка заставил меня вздрогнуть.
— Он самый! — ответил я не по уставу, но уж слишком велико было облегчение.
— Показывай свои владения, политрук!
В зыбком свете керосинового фонаря я разглядел подполковника и пару быстроглазых стрелков за его широкой спиной.
— Есть!
Натоптанной траншеей мы прошли к наблюдательному пункту, врытому в землю на вершине небольшого холма.
— Смотрите, товарищ командир, — сказал я негромко, — Полунино.
Село лежало невдалеке, тихое и спящее, смутно виднеясь в потемках. Лишь кое-где тлели огонечки фонарей или керосинок, нарушая светомаскировку. Впрочем, самолеты с красными звездами на крыльях редко сюда залетали, вот и ослабла хваленая прусская «дисциплинен».
— Каждый каменный дом или подвал — это ДОТ, товарищ подполковник, — негромко заговорил я, кивая на село. — Каждое деревянное строение, даже сарай или овин — ДЗОТ. На перекрестках зарыты танки, по самую башню. Село надо брать сейчас, пока немцы не ожидают нападения! Днем нас вычислят, и начнется… Сначала минами забросают, а потом «Юнкерсы» налетят!
— Придумал чего, политрук? — Салов прищурился, словно экзаменуя меня. — Что предлагаешь?
— Держаться, — хмыкнул я. — Что же еще… Тут стоят гаубицы — откроем огонь. И минометов хватает. А пушки «ахт-ахт» — они же зенитные!
— Добро, — кивнул комполка. — Сейчас соберем до батальона и начнем. Введем танки в прорыв… Ну, это утром только. А пока… на Полунино! — Помолчав, он добавил тоном помягче: — Благодарю за службу, товарищ политрук!
— Служу Советскому Союзу! — козырнул я.
Из газеты «Красная Звезда»:
«ДЕЙСТВУЮЩАЯ АРМИЯ, 1 августа (По телеграфу).
Наша разведка обнаружила большое скопление вражеских самолетов на полевом аэродроме в одном из районов Юга. Командир авиационного подразделения тов. Кудряшов решил внезапным ударом сорвать планы противника. Штурмовики поднялись в воздух.
Ведущий тов. Пискунов и штурман капитан Шевелев незаметно подошли к вражескому аэродрому и, снизившись до 50 метров, быстро «прочесали» северную его окраину. На земле вспыхнуло восемь очагов пожара. Вражеские зенитки открыли бешеный огонь.
Один за другим были совершены три налета, и запылал весь аэродром…»
