Избранное-1. Итого: из разных книг за четверть века

Валерий Павлович Королюк

Книгу составляет избранная часть многожанровых литературно-художественных, публицистических и научно-документальных текстов дальневосточного автора – стихи, рассказы, заметки, статьи и рецензии, написанные им за 40 лет творческой деятельности и опубликованные в течение последних 25 лет.Издание может быть рекомендовано всем любителям отечественной истории, художественной литературы, критики и публицистики.

Из книги «Бечева», 1998 г.

«Отмучилось скучное лето…»

Отмучилось скучное лето,

Подходит худая зима.

Последняя песня — пропета,

Заброшены птичьи дома.

Но в роще, за старым бараком

Которую ночь напролет

Какая-то птаха — со страха,

А может, от счастья — поет!

31.05.1986.

День Зимы

(элегия)

Стынет в небе поздняя звезда.

Свет растратив, без следа исчезнет

В этой придавившей землю бездне,

В этой мутно-синей глыбе льда.

Ей на смену, ртутно-тяжело,

Выползет озябшее светило.

Может, хоть ему достанет силы

Подарить земле зимой тепло?

Нет, скользнуло, инеем пыля,

За холодный обруч горизонта…

Чуть дыша, затихнет далью сонной

Безнадежно-добрая земля.

07.01.1984.

«Вдоль дороги простуженной…»

Вдоль дороги простуженной

В серебре тополя

И — размытыми лужами —

В желтых иглах поля.

Гарь травы умирающей —

В ветровое окно…

Отступать не пора еще

Лету щедрому, но

Холод осени вкрадчивый,

Горло перехватив,

Над пустынными дачами

Свой выводит мотив.

23.07.1983 — 15.09.1986.

«Пеленой — облака над Камчаткою…»

Пеленой — облака над Камчаткою,

Полуостровом соли и снов,

Над страной бесшабашных, отчаянных,

Не сносящих беспутных голов,

Доброту не считающих подвигом,

Не зовущих достаток «добром»,

Не сгибающихся под подлостью,

Неподатливых на излом,

Не скулящих, не льнущих, не давящих,

Не восславленных в песнях — пока.

Над страною моих товарищей —

Пеленой плывут облака…

09.10.1983.

Вечер

Слишком много желтого,

Слишком мало красного.

Фонари тяжелые.

Облака ненастные.

Пламя еле теплится.

Дует от окна.

И почти не верится,

Что грядет — весна…

06.08.1983.

Три стихотворения

I. Вопросы

Которые времена — рассвет или средневековье?

Злобой или любовью набухла моя страна?

Люди или зверье топчут земли этой травы?

Низости или славы ждать еще от нее?

Сколько еще веков — предугадать возможно ли?

Дробь — по кому — тревожная

черных товарняков?

Чьи — под чечетку шпал — головы васильковые

Скосит, сомнет по-новому

старый лесоповал?..

II.

Я не знаю на все ответа.

Ты — не хочешь слушать вопросов…

Чуть коптят мои сигареты,

Жарко пышат твои папиросы.

И слова мои — голы, куцы.

Не в пример твоим — гордым, правым,

Оперенным огнем революций,

Призывающим жар расправы.

Мы с тобой одинаково колки,

Мы с тобой — одного поколенья,

Но когда озираешься (волком) —

Чуть дрожат у меня колени…

III. Оттепель

Завтра — снег!

Упадет и выстудит

Ободренные солнцем поля,

Злые вьюги смелей зарыскают,

Будет ворон оглядывать пристальней

Горизонты твои, земля.

Только на две краски поделена,

Станешь — дикою и немой —

От бессилия,

От безделия,

Отвратительного самой.

Только — черное или белое,

И другому не быть вовек…

Вот что завтра с тобою сделает

Снег.

01.07.1987.

Псы

Пастыря

бросают на расправу

пастве,

улюлюкая «Ату-у!».

Правильно

все слажено,

по праву

топчут овцы эту срамоту.

Волкодавы, отбежав в сторонку,

щурят в небо рыжие глаза:

над отарой — пыль да гомон громкий,

никого сейчас сдержать нельзя.

Истоптав останки Полубога,

выместив свою слепую боль,

все

угомонятся понемногу

и пойдут

лизать все ту же соль.

И все так же, пастбища раскинув,

перед ними выгнется земля…

Слаще нет — травы в стране родимой,

крепче нет — родимого гнилья,

лучше доли нет,

чем дружно, стадом

продолжать движение вперед!

Волкодавы — ближе,

ближе,

рядом.

Охраняют, стало быть, народ.

10.08.1988.

Посмертный обыск

( — Василь Андреич)

«Бумаги, могущие повредить памяти Пушкина, должны быть доставлены ко мне для моего прочтения… По прочтении этих бумаг… они будут немедленно преданы огню в Вашем присутствии»

Граф Бенкендорф(из письма поэту В. А. Жуковскому от 6 февраля 1837 г.)

Тусклая, седая синева.

Изморозь на мордах лошадиных.

Тихие, бессильные слова…

Талый, с грязью, снег и — «Наследили…»

Что — паркет? О чем я?! — Боже мой…

Пусто как!

И — ветер — двери настежь!

Где-то — шепот, всхлипы.

Ножевой

раной — свет в окне.

Февраль. Ненастье.

Кипами

выносят за порог

оттиски души Его — бумагу…

Собачонка мечется у ног

и скулит.

Сугробы — белым флагом!

Право ж, это

мудро решено:

дабы славы

лишним

не нарушить —

рассортировать:

к зерну — зерно,

и — в огонь! — плевелы

(сиречь — душу?..).

Корчатся упрямые листы —

плоть живая умирать

не хочет.

…Строки биографии — чисты.

Утро на дворе. Досмотр — окончен.

29.03.1985.

«Век нынешний…»

«Погоду — угадаешь по приметам,

Но запросто обманчив внешний вид:

Ты награжден, отмечен, знаменит,

Увенчан даже званием Поэта.

Свои расценки у лукавых Муз, —

Не тиражи, чины да гонорары…

Торопятся поэты в Генералы,

Мельчает поэтический Союз…», —

Державин грустно черный кофий пьет,

Молчит и реже из дому выходит

(В округе ничего не происходит,

И вряд ли что-нибудь произойдет), —

«…Все требуют печатных площадей —

Как в Вечность пригласительных билетов.

И принародно плачется Фаддей,

Что Пушкина не видно средь поэтов».

28.02.1987.

Новый Муромец

Брату Володе

Неромантическое время,

Пора практических забот.

Заброшены труба и стремя

И даже Флот

Давно не тот.

Рассвет не будоражит — будит.

Наивность — вызывает смех

(Всяк по себе другого судит,

Мол, общий грех:

«В пушку — у всех…»).

А песни? Песни! — в даль когда-то

Вели и звали: поспеши! —

Единообразны, как солдаты:

И хороши,

Да — без души.

…

Решив, что все — само — иначе

Пойдет,

Немного поворчит,

Потрет синяк да чуть поплачет

Илья,

В ночи

Упав с печи.

13.02.1984.

Полнолуние. Звезды. Ты

Только очень сильные

бороться

смеют с этой лунностью густой.

Слабый свет, истаявши, вольется,

канет

в сизый небосвод пустой.

Сильных

можешь перечесть по пальцам:

строгим одиночеством полны,

«умники», мечтатели, скитальцы —

дерзко

протыкают слизь луны!

Не смирясь, не жалуясь, не ноя,

не кидаясь в слезы от обид, —

видишь? — светят.

Светят! — над тобою.

Что же ты?!

Не слышит.

Крепко спит.

17.03.1984.

Последний отряд. Год 1239-й

Клочья копоти носит

ветер тихий, весенний,

по дорогам раскисшим

отползает орда…

Этой своре звериной — никакого спасенья, —

только месть,

только гибель,

только смерть —

навсегда!

…Жесткой желтой травой, из сугроба торчащей,

этой горькой травою, истыкавшей снег,

в вашу память ворвётся злая ненависть наша,

долгий вой полонянок, визг угрюмых телег,

вас разбудит урчанье дымящейся крови,

клёкот сабель голодных в бессильном бою,

и отчаянье жаркой, напрасной погони,

и звенящая мука

за землю свою.

Знаем: бой будет кратким (редеет дружина),

но иначе — не можем.

Не можем! —

когда

там,

на РУССКИХ просторах,

там, вдали — черным дымом…

там, в дали — не кострища! —

города,

города…

«Вот опять — все эта же морока…»

Вот опять — все эта же морока:

чай, веранда, вечер, болтовня…

За окном на дереве сорока

повторяет, кажется, меня —

трескотней, верченьем беспокойным

аккуратно-гладкой головы:

— Тра-та-та…

чтоб жизнь прожить достойно.

— Тре-те-те…

такие же, как вы.

— Три-ти-ти…

мы все — слепые дети

в крепко сжатом, жестком кулаке.

Споры-разговоры на рассвете

ветерок уносит по реке…

— Зыбко все, расплывчато, примерно;

нужно видеть цель — наверняка.

— Главное — избавиться от скверны!

— Вам подлить горячего чайка?

Подложить вареньица? Печенья?

— Нет, спасибо, я — по горло сыт!..

То же здесь сорочичье верченье,

тот же осторожный глаз блестит,

так же каждый нервно, суетливо

интерес выказывает свой.

…А река течет неторопливо,

Облака плывут над головой.

18.04.1988.

«Я из этой дряни и из этой грязи…»

Я из этой дряни и из этой грязи

славный и добротный, чистый

стих пошью.

Сразу не получится — переделать разве

долго? Раз! И — наново — молодость свою.

Чтобы стало — ветренно,

чтобы стало лиственно,

чтобы в даль далекую мчались поезда,

чтобы можно было бы (ну, хотя бы — мыслями,

легкими и светлыми) убежать туда,

все невзгоды — вытрясти,

все обиды — вынести,

песню недопетую — передать друзьям,

жизнь прожить — красивую, чистую —

без примесей

и без этой дряни с грязью

по краям!

10.06.1983.

«Не блага…»

Не блага

матерьяльные,

не

сытой жизни рай,

а — нам! — дорога

дальняя,

воли каравай,

чистый и студёный

глубокий

ковш небес,

берёзовые звоны,

озёрный плеск,

соль седьмого пота,

земная твердь,

добрая работа

да — короткая — смерть.

29.06.1983.

«Вот она и проверена…»

Вот она и проверена,

наша большая любовь:

поле — шагами — меряно,

не перемеришь вновь.

Вот она и испытана,

наша земная страсть:

вытоптана копытами —

негде зерну упасть.

Пусто, черно и голо.

Зубы сожми, но держись!

…Крохотное это поле —

долгая наша жизнь.

29.06.1983.

«Я не верю, что все изменится…»

Я не верю, что все изменится.

Я не верю, что будет тепло.

Видишь? — Снова возле поленницы

Вьюгой дикий сугроб намело.

Снова снег за окошком мечется,

От него даже ночь — бела.

Задувает, под самую лестницу

Загоняя остатки тепла.

Стены все — как в побелке — в инее.

Вьюга стонет в кирпичной трубе.

Ей из печки огонь не выманить,

Как из сердца — тоску по тебе.

Ком обид давно перемолот,

Ни к чему нам теперь слова…

Разгоняя собачий холод,

В печке дружно трещат дрова.

Вьюга, словно голодная пленница,

Из трубы завывает зло.

…Все равно ничего не изменится,

Даже если и станет тепло.

04.03.1983.

«Я тебя — обреченно и бережно…»

Я тебя — обреченно и бережно,

Чтобы в памяти все сохранить —

Отпускаю к чужому берегу,

Продолжаю — жалеть и любить,

Продолжаю на что-то надеяться,

Жду, тихонько дверь отворив.

Отзывается звоном в сердце

Звук шагов — увы! — не твоих.

Холодком из-под двери тянет,

Разгоняя табачный чад.

«Никогда весна не настанет!» —

На снегу вороны кричат, —

«Никогда не спадут морозы,

Никогда не вернуть мечту,

Не согреться душою — возле…»

Грай вороний летит в высоту,

Отразившись от сопок синих,

Он лавиной рушится вниз:

«Нет покоя тебе отныне —

Плачь, юродствуй или молись!..»

22.03.1983.

«Темное окно станет — светлым…»

Темное окно станет — светлым,

Стоит выключателем щелкнуть.

За окном опять — холодное лето,

За окном — ленивый вечер

И долгий,

За окном моим — угрюмое небо

Низко так нависло

И давит…

Что же мне теперь с собой делать?

Кто тебе теперь цветы дарит?

Кто тебя сейчас до дома проводит

И застынет

У закрытой калитки?

…За окном моим, опять — к непогоде,

Океан вздыхает — Тихий, Великий.

04.06.1986.

Письмо

Осень — не осень, зима — не зима:

Мереть и стынь, непокой и хвороба…

Ты бы сейчас подивилась сама

Злому лентяю отчаянной пробы,

Ты бы, наверно, сумела понять

(Легче, вернее понять — в одночасье),

Как это больно — надежду терять,

Веру

В обещанный краешек счастья.

Как не хватает нам в этой судьбе

И доброты, и тепла, и покоя!

Что бы такое — на память тебе…

Что бы на память оставить такое?

Что же, прощаясь, от сердца отнять?

Чем отплатиться — мечтой или раной?

Ветер над рубкою… Нет, не унять

Вой его — долгий, тягучий и странный…

Лодки повыгнала на якоря

Нудь штормового холодного ветра…

Блеклого неба худая заря

(В смысле погоды) — плохая примета.

Долго вгрызаться им якорем в грунт,

Вытянув по-ветру тело тугое…

На берегу нас, конечно же, ждут

(Счастье моряцкое — вот ведь какое).

Сколько еще провисит колесо

Злого циклона над бухтой моею?..

Как бы тебе объяснить это все? —

Вряд ли сумею… Да — вряд ли сумею.

Разве расскажешь, как цепи дрожат,

Лодку удерживая под шквалом,

Как экипаж — «стариков», «салажат» —

Море в единую силу сковало.

Как на ветру, на знобящем ветру

Люди живут ожиданьем покоя:

Может, уляжется шторм поутру?..

(Счастье моряцкое — вот ведь какое).

Так и с тобою у нас — холода,

Сумрачный ветер, размолвки глухие…

Знать бы — что с нами случилось? когда?

Как захватила нас эта стихия?

Видимо, все же придется

Корабль

Нашей любви — на разбой злого ветра

Бросить:

Глухой непогоды пора

(В смысле надежды) плохая примета…

Стихнет ли ветра напор до утра,

Иль — дохлестнет

убегающих —

в спину,

Но — удержусь,

до-стою,

до-иг-ра-…

(Я свой корабль — до конца! — не покину).

«Тяжесть…»

Тяжесть

вольной мечты о полете…

Вы, застыв в побелевшем окне,

облегченно, устало кивнете

уходящему в прошлое мне.

И холодные полночи наши все,

и горячие наши слова —

торопливо скользнут во вчерашнее,

как оставленные острова.

Долго снам еще нашим путаться

злой мечтой о далекой земле…

Все быстрее планета крутится,

все спокойнее Вам

и мне.

08.10.1986.

«Обещалося невесте…»

Обещалося невесте —

не сбылось.

Пели вместе,

спали вместе,

встали — врозь.

Время искрою небесной

пронеслось:

ели вместе,

пили вместе,

жили — врозь.

И теперь любые песни —

в горле кость.

Души — куры на насесте —

квохчут

врозь…

«Я не знаю, зачем это рвётся наружу…»

Я не знаю, зачем это рвётся наружу —

Про тебя, про меня, про февральскую стужу.

Я не знаю — откуда. И кто мне диктует…

В окна холодом зимним по-прежнему дует,

Мёрзнет кактус, щетинясь, в холодном горшке,

И зелёные звёзды в окно к нам заглядывают.

…А весна почему-то всё время опаздывает,

Вновь оскальзываясь на последнем шажке.

«Было…»

Было.

И это — было:

Другая ко мне приходила…

Песни веселые пела,

С собой увести хотела,

Твердила: люблю навек!

…Верил, — смешной человек.

04.04.1983.

«Словом толком не перемолвившись…»

Словом толком не перемолвившись,

расстаемся. Прости-прощай!

Ты меня издалёка вспомнишь ли?

Нет, не надо — не обещай.

Помолчим.

Над бетонкой серою

самолеты уходят ввысь…

Не последние мы,

не первые.

Ну, не надо… Ну, улыбнись!

То, что было,

и то, чего не было —

ни исправить, ни изменить.

Будем взглядывать в это небо мы,

будем — жить.

01.10.1988.

«Ну что ты, девочка моя?…»

Ну что ты, девочка моя? —

Всё было славно.

Пусть — не знакомство, не родня,

Не связь (подавно).

Пусть этим пламенем скупым

Не отогреться…

Глаза слезит горчащий дым,

Печаль — под сердце.

Грохочет гулкий товарняк

Под небом скудным…

Всё — несерьёзно, всё — не так,

Но безрассудно —

На дробном, ветреном пути,

На перегоне,

Где ни свернуть, ни отойти —

Огонь в ладони!

06.09.1987.

Весенний круг

Скромница, умница…

глупая,

что ты на ум взяла?

Грязь под ногами хлюпает? —

Значит, Весна пришла!

Значит — капели первые,

солнца горячий глаз,

значит — любое дерево

почками вспухнет враз,

небо неосторожное

рухнет первой грозой.

Бродит — до невозможности

свежий — по жилам сок.

Жизни струя упрямая

бросит нас — в тот же круг…

Милая,

лучшая самая,

я ли тебе не друг?

Я ли тебя не балую,

я ли не берегу?..

Просто — весна прибавила

Это она, треклятая,

тело кроит и рвет,

душной волной накатывая,

душу в полон берет.

Вечная Жизнь — поднимется,

почвенный слой вспоров,

жадно Природа ринется

мучить и мять улов

солнца, весны-проказницы:

живность, людей, цветы…

«Грязь», — говоришь?

Но, грязные,

В страсти они — чисты!

Тоже мы — рано, поздно ли —

в общий вольемся круг…

Робость твоя серьезная

тяжестью станет вдруг.

Славно — сквозь почву черствую,

сквозь разомлевший снег,

из темноты, упорствуя,

к солнцу тянуть побег!

К завязи рваться, к колосу —

силы сильнее нет…

Чую весну — по голосу,

вижу горячий свет

даже под коркой грубою:

бьется, хмельней вина.

Грязь под ногой захлюпала?

На то она и — Весна!

09.03.1988.

Выбор

Угощаю зеленым яблоком —

Не берешь.

Ни червивинки, ни изъяна ведь!

— Ну так что ж?

На, прими хотя б это, желтое —

Чистый мёд,

Ароматно-пряное, с кожурой шелковой…

Не берет!

Может быть, тогда возьмешь — красное?

Нет спелей!

Предлагаю яблоки — самые разные,

Любви своей.

Но она — куражится, выбирает, пробует,

Весела.

Улыбаясь, сбрасывает яблоки добрые

Со стола.

А когда подгнившее лишь

Одно останется —

Бурый плод —

Вздрогнет вдруг, оглянется

И — возьмет…

01.08.1986.

Ночной туман

Иди сюда.

Ты — ничего не помнишь

И ничего не хочешь повторить?..

В слепом окне — обугленная полночь

Давно перегасила фонари.

Пей улицу, как дикую отраву —

Под вой гудков, прохладу от реки.

Беру Тебя

Отныне и по праву,

Переплавляя эту ночь в стихи.

Сюда иди,

Забудь, чего не помнишь.

Сюда, ко мне, сейчас,

Иди скорей…

Пока дымится, остывая, полночь

Окалиною черных фонарей.

Ничто еще не начато, не спето,

Еще качает темень фонари,

Но вдалеке — сигнальною ракетой —

Растет полоска утренней зари.

Молчи, молчи.

Мы ничего не вспомним

И ничего не станем повторять…

Для нас потом,

В окне, тумана полном,

Проклюнется дрожащая заря.

12.03.1997.

«В шесть утра разлаялись собаки…»

В шесть утра разлаялись собаки,

Заспанный трамвай продребезжал.

Что любовь — игрушка, это — враки,

Это кто-то — глупое сказал.

Это кто-то, сам себе не веря,

Доказать пытался чепуху!

На рассвет распахнутою дверью

Отмахну словесную труху,

Сердце захлебнется гулкой кровью,

Жарко закружится голова.

К твоему склонившись изголовью,

Прошепчу

забытые слова…

Разговор с душою по-душам

…Скок желудей по крыше жестяной,

огонь в печи и влажный шелест ночи.

Я чувствую: сейчас тебе не очень-

то хочется беседовать со мной,

но — потерпи, помедли, притворясь,

перебори глухое раздраженье.

Вглядись в окно, там — грозных туч круженье,

теней и тьмы причудливая вязь.

Вослед все утихающей грозе,

там — сада растревоженного ропот…

Со мной поверить в лучшее попробуй,

увидеть, угадать его везде.

Мы будем жить с тобою — до ста лет,

не уставая, даже не старея,

ведь в этой бесконечной лотерее

мы выбрали — единственный билет,

чего ж тебе еще?..

15.08.1987.