Избранное-1. Итого: из разных книг за четверть века

Валерий Павлович Королюк

Книгу составляет избранная часть многожанровых литературно-художественных, публицистических и научно-документальных текстов дальневосточного автора – стихи, рассказы, заметки, статьи и рецензии, написанные им за 40 лет творческой деятельности и опубликованные в течение последних 25 лет.Издание может быть рекомендовано всем любителям отечественной истории, художественной литературы, критики и публицистики.

Из книги «„Того же цвета, что знамя…“ / стихи», 1999 г.

«…я все еще не разбираюсь в ценах: неужто солдатик со знаменем, сам того же цвета, что знамя, дешевле вон той лупоглазой куклы?»

Марк СОБОЛЬ(«Смешное, гневное, печальное…»)

«Черт с ним, с морем…»

Черт с ним, с морем,

скорей к причалу бы,

причепуриться и — на сход!

Берег ветреный закачается,

нам под ноги листву швырнет,

встретит яростно нас и празднично

суетою сплошных огней…

Мы мечтали о нем — по-разному,

мы — вернулись к мечте своей!

………

Утро.

Бог с этим добрым берегом,

с этой сказочною страной…

Возвращаемся. Поскорее бы

нам обратно, в моря.

Домой.

Дизель-электрическая

подводная лодка

«У других была судьба другая

И другие взгляды на войну…»

Александр МЕЖИРОВ

1.

Мы с друзьями — не видимся,

жены

помнят нас

плохо.

Мы — подводники,

витязи

неспокойной эпохи.

Мы поднимемся — на небо! —

из глубин,

из времен.

А поминки, гадания —

для друзей

и для жен.

Волны плещутся нервно,

брызги — окропью дней…

Вспоминаешь, наверное?

Забываешь — верней.

2. НОЧНОЙ СОНЕТ

(светильнику в ограждении рубки)

Желтой лампы свет, такой домашний,

Словно где-то там, на берегу, —

Успокоить может: мол, не страшно,

Мол, от бед тебя уберегу,

Отмести ненужные заботы,

Зачеркнуть неважные дела,

Кинуть в смесь соляра, вахт и пота

Чуточку уюта и тепла,

Отогнать тоску воспоминаний,

Гул моторов, переплеск волны,

И душе, уставшей от скитаний,

Подарить немного тишины.

Но сминает, гасит лампы свет,

Наползая, пасмурный рассвет.

3. В ТОРПЕДНУЮ АТАКУ!

Липкие, разбухшие созвездья

На небе теснятся, как в парной,

Волны нагло друг на друга лезут,

Пропадая в пене за кормой,

Черного и серого граница —

Горизонт, чуть видимый, —

Торчит

Острою, заржавленною спицей

В горле потревоженной ночи.

Заслонившись от крутого ветра,

Ты окурком обжигаешь рот

(Сладок дым последней сигареты —

Сухопутный это не поймет…).

Делая последнюю затяжку,

Ты стряхнешь росу соленых брызг

И произнесешь со вздохом тяжким:

«Срочно — погруженье.

Людям — вниз».

4. ПЕРЕД ВСПЛЫТИЕМ

Где-то там, далеко — закаты,

И восходы, и звон ручья…

Там, в тени облаков крылатых,

Заблудилась юность твоя.

Там по тропке июньской, лиственной

Пробежал ветерок шальной.

Там — начало твоей единственной,

Милой родины — дом родной.

Там — не ссорятся, не судачат,

Не твердят пустые слова,

Там веселые зайчики скачат

По нестриженым головам,

Там гитары нескладными песнями

Завораживают девчат,

Там задорно, легко и весело

Каблучки по асфальту стучат.

Там остатки гнилого воздуха

Не глотают иссушенным ртом,

В перископы на небо беззвездное

Не глядят, не клянут потом

Службу, жизнь, неспокойное море,

Тесноту неудобных кают.

Там — в степи широкой, на воле! —

О романтике флотской поют…

По оставленному — не плачем,

Не ему наш прощальный гимн,

За лихую свою удачу

Мы его отдаем другим —

Тем, кому никогда не слушать

Голоса морской глубины,

Тем, кому не встревожит душу

Мерный рокот далекой волны.

Но видения прошлого, всё же,

Как замытые морем следы,

Нас баюкают и тревожат

Здесь,

Под толщей холодной воды.

5. «ЗПЛ»

(затонувшая подводная лодка)

Рыбой раненой — брюхом о грунт

Лодка изредка, с силою, бьется.

Нам для жизни не остается

Ничего — ни надежд, ни минут.

По трансляции кто-то большой

Даст приказ: «Перейти по отсекам».

Переходим. Как все человеки,

Я из этого — в тот перешел.

Все такое же точно и тут:

Так же лодка о грунт днищем бьется,

И все так же не остается —

Для надежды — часов и минут.

Все такое же точно: вода

За холодным и цепким железом,

Воздух, в трубах сипящий диезом,

Обмерзающий коркою льда.

Далеко до родимой земли,

Но какая-то — в днище толкает.

…Хорошо хоть — чужие не знают.

Плохо, что не узнают свои.

6. ВСПЛЫТИЕ

Лодка носом уткнулась в закат,

на волне выпрямляясь — до стона.

Солнце

в медленном олове тонет,

хлопья тихого снега кружат…

С наслажденьем

вдохнув через люк

зимний — свежий, занозистый —

воздух,

лодка телом встряхнется морозно,

прогоняя застой и нервозность

задыхающихся кают.

Все на свете теперь — нипочем!

Близко так — долгожданное небо!

…Зарядим батарею. И хлеба —

перед тем, как «нырнуть», — напечем.

7.

Накренился горизонт,

Небо — скошено.

Сокрушаться — не резон

По хорошему,

По далекому вздыхать —

Это лишнее.

Наш удел — моря пахать,

Вот и вышли мы.

Нашим потом солона

Влага синяя,

Оттого сестра-волна —

Сильней сильного,

Потому вокруг простор —

Шире прежнего,

Ветер водит разговор

Не о нежностях!

Даль огнями впереди

Огорожена.

Командир свой курс следит

Настороженно —

Горячиться ни к чему

(Вахта — справная).

Был бы мир в родном дому,

Это — главное.

Край земли

Не желаю судьбы другой,

Той, где буду покорно-кротким,

Где не борятся с ветром лодки,

Где не бесится злой прибой,

Где «не к спеху» и «не до драк», —

Теплой, ласковой и везучей.

Где всегда помогает случай

Разобраться — кто друг, кто враг.

Мне судьбой — этот край земли,

Это небо и море это,

Эти сумрачные рассветы,

Эти строгие корабли.

Здесь — начало моих начал:

Ледяная угрюмость сопок,

Чистота синевы высокой

И тревожно-пустой причал…

«На другой стороне планеты…»

На другой стороне планеты

Солнце розовое встает.

А у нас — бедолаги-ветры

Гонят в бухту колотый лед.

Здесь, у нас, навалившись грузно,

Выдыхает Ночь — серебро…

И немногое, в сущности, нужно:

Просто — чтобы

Стало светло.

«Захочется вольности вскоре…»

Захочется вольности вскоре,

Отринешь заботу и плен,

Но бурное, пенное море

Одарит — тоскою — взамен,

Соленые слезы норд-оста

Отмоют житейскую ложь…

И ты удивительно просто

Свободу свою

Проклянешь.

«Полосу тумана сизого…»

Полосу тумана сизого

В бухту тянет — кисеей.

Гром! — вороны с веток брызнули

И поплыли над землей.

Неба чистого, студеного

Опрокинут ковш большой…

Что с твоей неоперённою,

Но крылатою душой?

Сытно, сухо и спокойно ей,

Что ж так дразнит и гнетёт

Душу то, как птицы вольные

Совершают свой полет?

Вот бы ей — за ними следом бы,

Чуть качаясь на лету,

Бросив кус судьбы — несъеденным,

Падать в эту высоту!

Воспоминание

Ленивые, как мухи в августе

(назойливые, как они),

кружат уныло и безрадостно

мои береговые дни…

Но вечером, в притихшем воздухе,

вдруг памятью рванешь назад —

в шипенье пены,

в тучи грозные,

на клочья рвущие закат!

Тревожный отсвет «проблескового»²,

желтком по мостику мазнув,

заставит видеть все по-новому:

дрожит, натянутый в струну,

лоснится

корпус лодки вздыбленной,

бьет в уши грохот дизелей.

Луна огромной рыжей рыбиной

с небесных сходит стапелей,

ныряет прямо в след кильватерный

и — все быстрей, быстрей — вдогон

скользит по драной звездной скатерти,

под хрип ветров со всех сторон.

Как дышится свободно, искренне —

где море, небо, корабли!

А тут — береговою крысою

итожишь прожитые дни…

«…А в каютах в это время — тишина…»

…А в каютах в это время — тишина,

чуть поскрипывают

сетки узких коек,

бьется в борт брыкливая волна,

пота

кислый запах — густ и стоек.

Разметав горячие тела,

сон кружится,

как над полем бранным.

Побоку — заботы и дела,

нам на вахту подниматься — рано.

Сновиденья — каждому свои:

сад, залитый скользким лунным светом,

будущие жаркие бои

и любовь, оставленная где-то…

Сладок

сна навязчивый дурман,

далеко

родное побережье,

словно люльку,

Тихий океан

наш корабль

покачивает нежно.

Девятое мая

«…за то, что мальчики войну

узнали — только на бумаге»

(из песни)

«Рисуют мальчики войну…»

и умирать — пойдут, не горбясь.

Вновь — погляди! — десантный корпус

забрызгал шелком синеву.

Мальчишки грезят о боях,

о жарком солнце ратной славы.

Но чей там сок — росою ржавой

на сжатых танками полях?..

В руках — ружье? иль карандаш? —

не разглядеть за дымкой детства,

и новым — старое наследство:

тугой ремень да пыльный марш!

Когда бы: «только на бумаге»,

иль в пионерском «Будь готов!»,

но — разлинованность рядов

и — гордые! — над ними стяги.

Рисуют дети — все подряд:

что видели, что не видали.

…Звенят военные медали:

за рядом — ряд,

за рядом — ряд.

«Тбилисский синдром»

(вместо молитвы)

В который раз Ты предал нас, Господь!

Оболганы, гонимы, безъязыки,

Всё ж верили: Могучий и Великий,

Ты не позволишь нас перемолоть…

Как не допустишь, чтоб Твоя же плоть —

Под разума скудеющие блики —

Страдая, корчась, в отрезвленье диком

Дала себя сомненью побороть…

Тебе — Отцу! — не верим больше мы.

Плюем на все молитвы и псалмы,

Бежим Тебя, слепой Создатель наш —

Ужо нам ведома цена Твоей любови:

Насытясь нашей мукой, нашей болью,

Ты вновь и вновь детей Своих — предашь!..

«Россия, Русь!..»

Россия, Русь!

Опять несешься вскачь

за тусклыми болотными огнями…

Опять — беда,

опять — сиротский плач,

опять — пророки, битые камнями,

опять — судьбы слепое колесо.

И не смиренье — гордость! Нет, гордыня!!

Проходит все.

Пройдет и это, все.

Останется, быть может, только имя:

Рос-сия… Русь…

Колесованье

(разговор палача с бунтарем)

«Ну, давай, браток, народ не держи,

пошустрее подползай к колесу,

на широком колесе полежи.

И не жди, дружки тебя — не спасут!..»

А на площади — топтанье да ор.

А над площадью — холодный пожар.

Лезвиём играет вострый топор,

окунается в малиновый пар.

Гомонит «опричны» пьяная рать,

горожан сюда согнав поутру.

На миру, оно — того: помирать

легче, вроде — говорят — на миру…

Ой ты, воля, сладка воля моя,

Не тебе ли я так славно служил?

Помирать, оно — легко, братовья,

для того, кто этой волей не жил,

для того, кто не бежал никуда

от боярского крутого кнута…

Ухмыляетесь, гляжу, господа?

Умиляешься, гляжу, босота?

Поскачите к атаману, в леса,

обскажите всё, как есть, про меня:

мол, на дыбе — ничего не сказал,

на свободу, мол, себя не сменял.

Расступись, а ну, крещёный народ!

Крепче, кат, меня на обод вяжи!

Бог, Он — видит!.. Он потом разберёт,

кто из нас по-настоящему жил…

И не быдлом я к Нему ухожу,

не холопом. Слышишь, кат — не скотом!

«Погоди, родной, сейчас — привяжу…

Остальное всё доскажешь потом».

«Серебрится шея фонаря…»

Серебрится шея фонаря,

море брагой в чаше бухты бродит.

Жизнь, конечно, прожита не зря.

Но ответ к решенью — не подходит.

Желтой стружкой листьев дерева

обметали узкую дорожку.

Мелкие, разменные слова

нагребу в кубышку, понемножку.

Много их набрать не суждено,

да и надо ль собирать — не знаю…

Облаков тяжелое руно

луч закатный золотит по краю,

тень ночная — тихо, не спеша,

вниз сползет и на поселок ляжет:

неостановимая, как шар,

теплая и мягкая, как сажа.

…Ежась под холодным лунным светом,

путая успех и неудачу,

подбираю новые ответы

в старую-престарую задачу.

Трилистник

«Румата навсегда запомнил… как он стоит, вцепившись тонкими руками в ванты, на палубе уходящего корабля и звонким, молодым голосом выкрикивает свой прощальный сонет „Как лист увядший падает на душу“»

А. и Б. Стругацкие («Трудно быть богом») ³

Лист первый. Стране

Как лист увядший, падает на душу,

Саднит ее и утихает — грусть.

Нет, я не отрекаюсь, я не трушу,

Я ничего — уже — не убоюсь.

Пускай вопят над Родиной кликуши,

Как встарь, хулят, клянут, поносят Русь,

Я — клятвы ей и в мыслях не нарушу,

К ней (и в изгнаньи) сердцем дотянусь!

Далекий запах сиротливых пашен

И наших вечно разоренных гнезд…

Мне даже гнев страны моей не страшен,

Пока могу ответить на вопрос:

Чем связан и тогда с Отчизной нашей,

Когда — как лист! — сметает под откос.

Лист второй. Другу

Как лист, увядший падает на душу

Невысказанный женщиной упрек.

Ты рядом с ней — все так же одинок,

Все так же, словно яблоко, — надкушен.

Вам чувств своих не выплеснуть наружу,

Вы заперли их в клетку, под замок.

И льется слов безудержный поток —

Случайных, торопливых и ненужных.

Потом, внезапно, — немота, испуг…

Я между вами — третий лишний. Друг.

Добра хочу вам. До чего ж постыла

Мне эта роль всегдашняя шута…

Очнись ты, наконец, она — не та!

Тогда сама поймет, что не любила.

Лист третий. Дочери

(перевод с ируканского)

Как лист увядший падает на душу

Ночная тень…

Я сон твой не прерву и не нарушу,

О красоте

Ночного неба петь теперь не стану.

Спи, просто спи.

Да, я отцвел и, словно лист, завяну,

Лишь ты живи!

Я — старый, побуревший лист осенний,

Мой срок прошел,

Как лето это, этот день, как тени…

Как хорошо,

Как зелено тебе теперь растётся,

Пусть трудно, пусть!

В конце дороги и тебя коснётся

Все та же грусть,

Ты — так же, как и я, — в последний вечер

Споешь о том,

Что жизнь длинна, но все ж — не бесконечна.

Сухим листом

Удобрим почву — каждому, кто следом

Растет, спеша…

Звени ж и дальше — зеленью победной! —

Моя душа.

«Жду звонка — как последнего выстрела…»

Жду звонка — как последнего выстрела

Перед мирною тишиной.

В одиночку, наверное, выстою,

Додрожу болевой струной.

Жизнь, корявая и прекрасная,

Доведет меня в поводу

(Можно будни окрашивать в праздники,

Можно век продудеть в дуду).

Доживу, допорхаю бабочкой,

Мотыльком над огнем свечи.

Но зачем-то шепчу я набожно,

И зачем-то твержу: не молчи!

Ты ведь чувствуешь (иль мне чудится?),

Как, не зная судьбы пока,

Все ж надеюсь:

за-

благо-

рассудится…

И зачем-то всё жду звонка.

Примечания

2

Вращающийся желтый фонарь на рубке корабля.

3

СЛОВО реконструктора: когда в самом конце прошедшего века создавался этот цикл, я и понятия не имел, что в среде поклонников творчества АБС существует уже целая традиция по восстановлению текста т.н. «сонета Цурэна» и великое множество его интерпретаций… А потому и пошел тогда — своим путём. О теме — поскольку авторы не оставили сколько-нибудь подробной информации относительно содержания и тематики текста сонета (кроме характеристики «прощальный» и двух упоминаний: его пытается трактовать в беседе с Руматой старый книжник, а также «выкрикивает молодым голосом» сам Цурэн, покидающий страну), то в данной реконструкции предложены читателям три варианта развития темы прощания, охватывающие достаточно широкий спектр эмоциональных откликов «и вьюноши, и старца» — прощание с Родиной, прощание с другом, прощание с жизнью. При этом первый вариант реконструкции максимально адаптирован для адекватного восприятия русскоязычным населением конца ХХ — начала XXI вв. О форме — среди землян считаются общепризнанными в качестве классических две формы сонета: французская и итальянская, однако нельзя исключить, что в других местах то, что переводится здесь словом «сонет», может иметь конструкцию, в корне отличную от нашей классики, в связи с чем каждый из вариантов реконструкции выполнен по-разному, последовательно в каждой из этих форм. Причем, третий вариант сонета (ируканский), конечно, никак не может считаться окончательным.