В закрытом гарнизоне. Книга 3

Валерий Николаевич Ковалев, 2019

На берегу жизнь кажется серой и безрадостной. Дни текут вялой чередой, скучно и неинтересно. Совсем другое дело, Военно-морской флот, особенно Краснознаменный Северный. А на нем – подплав, где нет места грусти. Там романтика дальних плаваний – можно побывать на Полюсе и в Бермудском треугольнике, видеть Северное сияние и слышать щебет дельфинов. А еще в море дают вино, а к нему икру и шоколад, что вызывает любовь к Родине, в базе же все весело ходят строем и душевно поют песни. Короче, всего не расскажешь. Лучше нажимай кнопку и отдавай швартовы. Счастливого плавания!

«Заслуженный отпуск»

— Вольно-о! Разойдись! — гремит металлом динамик с высокой рубки плавбазы и выстроенные вдоль ее бортов сине-белые шеренги рассыпаются.

Сегодня воскресенье и после завтрака и подъема флага, одни готовятся к желанному увольнению и сходу на берег, а вторые, как говорят, пустому времяпрепровождению.

Мы с Витькой Допиро и Славкой Гордеевым относимся к последним и, засунув руки в карманы роб, лениво шаркаем в корму, предаться страсти табакокурения у наполненного водой обреза.

На флоте она культивируется, и нам даже выдают табачное довольствие.

«На палубе матросы,

Курили папиросы,

А Славке дураку,

Не дали табаку!»

отбив у обреза дробную чечетку, весело поет Витька и выщелкивает из пачки себе и мне по беломорине.

— Сам дурак, беззлобно бубнит Славка, ловко умыкает у Витьки всю пачку и, чиркнув спичкой, дает нам поочередно прикурить.

Потом мы усаживаемся на одну из стоящих здесь же раскладных скамеек, вольготно вытягиваем ноги и, попыхивая дымком, с интересом пялимся на залив.

По его фарватеру, проходящему в двухстах метрах по правому борту, оставляя за собой пенный след, со стороны завода ходко несется белоснежная моторка.

— Узлов пятнадцать чешет, — пожевав мундштук папиросы, флегматично заявляет Допиро. — Видать начальство гулять поехало.

— И та так же шла, — смачно харкает в обрез Славка. — А потом раз и нету. Картина Репина «Приплыли».

С месяц назад, когда залив только что очистился ото льда, по нему мимо наше плавбазы так же несся военный катер. Потом раздался треск, катер взлетел на воздух, взвыл винтом и перевернулся. Из воды выудили двоих, а третий — моторист, потонул.

Как выяснилось потом, суденышко налетело на топляк, такие часто плавают в Белом море.

На этот раз топляка не оказалось, распуская широкие усы моторка прошла мимо, и мы разочарованно вздыхаем.

Потом нас привлекает какое-то движение у высящихся неподалеку шлюпочных ростр и, покидав бычки в обрез, мы направляемся в ту сторону.

Под висящей над палубой шлюпкой, на корточках сидят два плавбазовских матроса и о чем-то оживленно дискутируют. При нашем появлении они встают тоже суют руки в карманы и принимают независимый вид.

— Привет, кореша, — кивает рыжеволосой головой Витька. — О чем базар, может потравим вместе?

— Здорово Витек, — щербато улыбается один из плавбазовских и протягивает руку, — держи краба.

Они обмениваются рукопожатием, затем обе стороны представляются друг другу и новые знакомые показывают нам предмет дискуссии.

В одну из досок палубы, в тени шлюпки, вогнана тонкая стальная пика, с насаженными на нее тремя крысами. Две нижних не подают признаков жизни, а верхняя сучит лапками и медленно вращается по оси.

— Ни хрена себе, — брезгливо косимся мы на плавбазовских. — Вы че, живодеры?

— Не-а, — довольно ухмыляется щербатый Санька, а второй, который представился Мишкой, делает обиженную мину.

Тогда зачем изгаляетесь над тварями? Пришибли бы и все дела.

— Это, — значительно тычет Санька пальцем в крыс, трое суток отпуска.

–?!

— Ну да, — поддерживает приятеля Мишка. — С выездом на родину.

— Это вы че, серьезно? — все еще не веря переспрашиваем мы. — За крыс отпуск?

— Серьезней не бывает, — смеются парни. — Вы ж знаете, сколько их на этой коробке, тихий ужас.

Крыс на плавбазе действительно великое множество. Днем они дрыхнут в ее бездонных трюмах, а по ночам поднимаются наверх и делают набеги на судовые склады, провизионки, каюты офицеров и матросские кубрики. Причем жрут эти твари все, начиная от макарон и круп и заканчивая яловыми сапогами и полихлорвиниловыми оплетками электрокабелей. Иногда нам удается пристукнуть серых разбойников, но редко.

Кто-то из местных рассказывал, что на судне несколько раз заводили кошек, но крысы употребили и их. Такие вот дела.

— А отпуска за крыс у нас на коробке дают давно, — продолжает Санька. — За каждую добытую одни сутки. Но нужно ухлопать не меньше десятка. Тогда кэп издает приказ и тю-тю, кати на родину, как отличник боевой и политической подготовки.

— А кто и как их учитывает? — заинтересованно косится на крыс Славка.

— Кто-кто, — подойдя к леерам, сплевывает за борт Мишка. — Сам командир лично.

— Травишь, — с сомнением поглядываем мы на Мишку. — Будет ваш кэп заниматься такой хренью.

— Сами вы хрень, — обижаются плавбазовцы. — Наш интендант в трансе, сколько эти твари сжирают продуктов, не успевает списывать. К тому же они регулярно грызут кабели и в судовой электросистеме часто бывают сбои. А это, как известно, чревато, особенно в море.

— М-да, резонно, — соглашаемся мы. — Так как все-таки организован учет?

— Да очень просто, — хитро щурит глаза Санька. — Каждая добытая особь, после подъема флага доставляется кэпу на мостик, там он ее записывает в специальный кондуит, после чего, в его присутствии, крыса выбрасывается за борт. Раньше можно было приносить крысиные хвосты, которые после записи выбрасывались в иллюминатор. Но нашлись умельцы и стали ловить их сачком из нижнего. Их быстро вычислили и систему поменяли. Нашего кэпа хрен обуешь.

— И что, отпуск всегда дает, не зажиливает?

— Всегда, — дружно кивают головами плавбазовцы. — Вон Мишка, — хлопает Санька по плечу приятеля, — гостил у себя в деревне на Вологодщине целых десять суток.

— Ага, — довольно растягивает в улыбке губы Мишка. — В первый день, вечером, собрали всю родню. Папаня спрашивает, — за что мол отпуск, сынок. А я возьми и ляпни, за крыс. Хорошо не поверили.

— Да, потфартило вам, — завистливо вздыхаем мы. — Ухлопал десяток крыс и кати в отпуск. А тут служишь как бобик и хрен чего дадут.

— Не скажите, — заботливо осматривает усопшего наконец грызуна Санька. — Очень уж хитрые это твари, пока ухайдокаешь семь потов сойдет.

— А как вы их того, хандокаете? — живо интересуемся мы.

— О, тут целая наука, — солидно отвечает Мишка. — Нужна твердая рука, точный глаз и вот такая пика. Для начала учимся ее метать в трюмах в цель, а когда поднатореем, берем с собой на ночные вахты, выслеживаем добычу и устраиваем на нее охоту.

— Навроде папуасов в джунглях! — радостно хохочем мы. — Это ж надо!

— И ничего смешного — пожимают плечами Санька с Мишкой.

— Кстати, если есть желание, можете ночью заглянуть в котельную, сами все увидите.

— Идет, — соглашаемся мы, желаем парням дальнейших успехов и топаем в сторону своего кубрика.

Там пушечно ухают костяшки домино, кто-то в углу бренчит на гитаре, в трубах отопления тонко шипит пар.

Далее все идет по воскресному распорядку. Обед, здоровый сон, выступление какого-то лектора из политотдела, а потом ужин, просмотр нескольких кинофильмов и отбой.

Когда в кубрике все затихает и из разных его концов доносится разноголосый храп, мы с Витькой выбираемся из подвесных коек и, сунув ноги в тапки, пытаемся разбудить Славку. Тот кемарит внизу на рундуках, брыкается и просыпаться упорно не желает.

— Ну и хрен с ним, — зевает Витька, — пойдем сами.

В синем свете ночного освещения мы минуем бдящего у входного люка дневального, осторожно карабкаемся вверх по крутому трапу и направляемся по средней палубе в носовую часть судна. Миновав несколько водонепроницаемых дверей мы оказываемся в мрачном, тускло освещенном несколькими плафонами помещении, под которым находится котельная.

Под ногами чуть вибрирует теплый металл палубы, слышен запах перегоревшего соляра и размеренный шум механизмов.

— Шуруют ребята, — прислушавшись говорит Витька. — Обеспечивают нас условиями.

— Ну да, — говорю я, — шуруют, — после чего подхожу к тяжелой двери в котельную, проворачиваю тугой клинкет, тяну ее на себя и мы поочередно переступаем высокий комингс.

Перед нами небольшая металлическая площадка, с вертикальным металлическим трапом, а внизу хитросплетенье судовых трубопроводов, машин и механизмов.

Все они вертятся, трясутся, попыхивают дымком и создают непередаваемую какофонию звуков. Температура в котельной градусов на двадцать выше, чем в других помещениях и мы чувствуем, как наши тела покрываются испариной.

Да, вахта тут не мед! Наклонившись к моему уху орет Витька, а я чихаю от душного запаха машинных выхлопов.

Но внизу не только работающий металл. По блестящим от масла, ярко начищенным пайолам переходов, в одних трусах и тапках, отсвечивая потным торсом, с пикой в руке осторожно ступает вахтенный и внимательно озирается по сторонам.

Внезапно его внимание что-то привлекает, пика взлетает в воздух и с лязгом рикошетит от одного из пиллерсов.

— Промазал! — снова орет мне в ухо Витька, и мы продолжаем наблюдение.

За те четверть часа, что мы проводим на верхней площадке, парень внизу еще трижды мечет свою пику в появляющиеся в рассеянном свете тени, и все безрезультатно.

— Да, это уж точно не сафари, — думаю я и, утерев со лба обильный пот, толкаю Витьку в бок, — пошли отсюда!

— Ага! — тяжело сопит тот, и мы вываливаемся из котельной в прохладу переходного коридора.

— Ну и как тебе такая охота? — блестя потной мордой, интересуется Витька?

— В гробу я ее видел, пошли спать.

А через неделю, вернувшись после ракетных стрельб с моря, мы с Витькой встречаем в увольнении Мишку.

— Здорово, — радостно приветствуем мы его. — А где же твой кореш Санька?

— Как где, в отпуске, — довольно отвечает тот. — Последняя охота была удачной. Ну, а как у вас? Мы слышали, отстрелялись на отлично.

— Отстрелялись, — киваем мы с Витькой.

— Ну и что, кому-нибудь из ребят отпуска дали?

— Не-а, — отрицательно вертим мы головами и почему-то хохочем.