В закрытом гарнизоне

Валерий Ковалев

Рассказы о службе моряков-подводников Краснознаменного Северного флота. В дальних плаваниях и на берегу. Серьезные. И с долей юмора.

© Валерий Николаевич Ковалев, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Маленькие солнца

Завершив очередной этап испытаний, наш подводный крейсер неспешно бродит переменными галсами в заданном квадрате Белого моря. Размеренно гудят турбины, в отсеках боевая готовность «два», команда чувствует себя умиротворенно.

Это все до подхода сюда эсминца, на котором мы будем отрабатывать выход в торпедную атаку. Эсминца пока не наблюдается и на борту, как говорят, благодать

Одна боевая смена несет вахту, остальные занимаются «по интересам».

А интересы у нас разносторонние, вроде «забивания морского козла» в старшинской кают-компании, читка разного рода потрепанных и непременно с картинками журналов, слушание магнитофона и бренчанье на гитаре в каютах, а также отработка различных нарядов, которых всегда вволю на военном корабле.

Время от времени, испросив разрешения у сидящих в центральном отцов-командиров, мы небольшими группами карабкаемся наверх по вертикальному трапу шахты входного люка, дымим в полумраке рубки дешевыми сигаретами и сквозь проемы выдвижных устройств и рубочные иллюминаторы любуемся красотой мироздания.

А любоваться есть чем.

В наших широтах начало лета, вовсю буйствует полярный день, и море отсвечивает ультрамарином до самого горизонта. Купол неба небывало высок, в нем неугасимо светит солнце, и величаво парят белоснежные чайки.

— Красиво, — досасывая бычок и пялясь в иллюминатор, бормочет Славка Гордеев.

— Ага, — задумчиво пускает вверх кольца дыма Серега Свеженцев. — Как у этого, как его, Репина.

— Может у Айвазовского? Репин моря не рисовал, — значительно изрекает Славка и презрительно косится на приятеля.

— Может и так, — цикает слюной в стоящий рядом обрез Серега. — Мы того, институтов не кончали.

В свое время Славка учился в университете, откуда был изгнан за разгильдяйство и отцом — полковником ВВС, определен на флот для перевоспитания.

— Да пошел ты, — обижено шипит Славка и разговор прерывается.

По решетчатому настилу мостика, который нам виден снизу, неспешно ступают яловые сапоги вахтенного офицера, изредка слышны подаваемые рулевому команды и щелчки манипуляторов управления.

На руле стоит наш приятель старший рулевой-сигнальщик Серега Алешин, и мы ему завидуем.

Одно дело в такую чудесную погоду маяться на боевом посту в отсеке и совсем другое стоять на залитом солнцем мостике.

Впрочем, когда мы попадаем в надводном положении в шторм, это чувство сразу же пропадает.

Докурив сигареты и в последний раз обозрев окружающее великолепие, мы с неохотой подходим к входному люку, поочередно шагаем в него и, обхватив ладонями и стопами ног скользкие поручни, чертом скользим вниз.

Затем, чтобы не привлекать внимания сидящих в центральном посту (могут озадачить) неслышно рысим к квадратному, с хромированным ограждением люку в палубе, быстро спускаемся еще на один уровень, и каждый следует по своим делам.

Лично я, в свой торпедный отсек, где просторно, на досуге можно потягать гирю и о чем-нибудь потрепаться со стоящим на вахте Саней Порубовым. Он хотя и мичман, но не намного старше, и у нас почти товарищеские отношения.

Однако потрепаться не светит.

Как только я отдраиваю переборочный люк первого, сонную тишину отсеков взрывают колокола громкого боя и по кораблю объявляется боевая тревога.

— Наверное, эсминец подошел, — сбрасывает ноги с направляющей балки торпедного стеллажа сидящий в кресле Саня, а я ныряю под нее и лезу на свой борт.

Спустя минуту, в палубном люке возникает курчавая голова в пилотке, и к нам присоединяется старшина команды Олег Ксенженко.

Последним, в неизменно бодром настроении, в отсеке появляется наш командир боевой части капитан-лейтенант Мыльников, плюхается в освобожденное Порубовым кресло и тянется рукой к тумблеру «каштана».

— Первый к бою готов! — следует бодрый доклад в центральный.

— Есть первый! — мигает красный глазок, и Сергей Ильич удовлетворенно крякает.

— Никак эсминец подошел? — интересуется сидящий за стрельбовым пультом Ксенженко, и мы вопросительно пялимся на командира.

— Да нет, хрень какая-то летает вокруг лодки, — не сразу отвечает он, потом выщелкивает из штатива трубку и набирает короткий номер

Из его последующего разговора с кем-то из офицеров становится ясно, что вахтой наверху, над кораблем в небе наблюдаются две необычных цели.

— Угу, угу, — кивая лобастой головой, ерзает в кресле «бычок». — Понял.

Затем он озадачено вщелкивает трубку в держатель и некоторое время молчит.

— Так че там, а товарищ капитан-лейтенант? — снова басит Олег. — Самолеты?

— Если бы, — озадачено чешет затылок Мыльников. — Какие-то светящиеся шары, облетают лодку

— Ни хрена себе, — переглядываемся мы. — Так может это по плану испытаний?

— Нет, — следует ответ. — Наверх вызван боевой расчет с ПЗРК.

Два переносных зенитных ракетных комплекса «Стрела-2» с месяц назад загружены на борт для обороны корабля от низколетящих целей и вот теперь один наверху. Интересно.

В томительном ожидании проходит час, в течение которого мы в очередной раз проверяем лежащую на стеллаже практическую торпеду и ждем, чем все это закончится.

Ожидание завершается отбоем тревоги, вахта заступает по — походному и Сергей Ильич, выдав нам необходимые распоряжения, отправляется в центральный.

А спустя некоторое время по кораблю разносится известие, что наверху две шаровые молнии.

Что это такое мы представляем смутно и строим самые различные предположения.

Наиболее убедительное высказывает Олег. Он заочно учится в Ленинградском госуниверситете, в свободное время много читает и не уступает в эрудиции офицерам.

— Согласно одной из гипотез, шаровая молния это сгусток плазмы — многозначительно изрекает он. — В котором огромное количество энергии. Природа шаровой молнии неизвестна. Такие вот дела.

— А она того, не опасная? — покосившись на отсечный подволок, внешне безразлично интересуется Саня.

Я тоже пялюсь вверх и пытаюсь представить эту самую молнию. Воображения не хватает.

— Да как сказать? — пожимает широкими плечами Ксенженко. — В практике отмечались случаи, когда натыкаясь на какое — либо препятствие, молния взрывалась, и имелись серьезные разрушения. А порой она проходила сквозь них и ничего.

— А через наш прочный корпус может?

— Хрен его знает, думаю вполне.

Некоторое время мы молчим, переваривая услышанное, а потом Олег встает и направляется к палубному люку.

— Пойду к ракетчикам, — говорит он нам. — Те точно чего-нибудь, да знают.

Минут через пять, покинув заступившего на вахту Порубова, я тоже спускаюсь вниз и направляюсь в сторону кормы, пообщаться с ребятами.

Когда сидя в старшинской кают-компании мы живо обсуждаем непонятное нам явление, там появляется один из ракетчиков — Серега Осмачко.

— Ну, как там, наверху? — слышатся сразу несколько голосов и все пялятся в его сторону.

— Как — как, — недовольно брюзжит взмыленный Серега. — Херня какая-то вокруг лодки летает. — Дайте попить, еле дотащил этот гребаную «Стрелу».

Сереге вручают эмалированную кружку с компотом из сухофруктов, и он жадно его лакает.

— Ну, рассказывай, — окружаем мы ракетчика.

— А чего рассказывать? — шмякает он ее на стол. — Вызвали нас с Федькой в центральный, сунули в руки ПЗРК и приказали тащить его наверх. Вылазим мы значит на мостик, а там командир со старпомом и наш «бычок». Наблюдают что-то в бинокли. Смотрим, сзади в небе пара светящихся шаров летает.

–?!

— Ну да, летают и светятся курвы.

Бычок оборачивается, «приготовить ПЗРК к стрельбе!».

Приготовили, стоим, варежки разинули. А они хоть бы хны. Летают.

— Ну! — наваливаются на Серегу слушатели.

— Гну, — сопит тот. — Полчаса так стояли, а потом снизу поднялся начальник РТС* и сунул «кэпу» какую-то бумажку. Тот прочел и приказал нам тащить трубу вниз.

— Жалко, — разочаровано протянул кто-то. — Надо было того, шмальнуть.

— Хорошо бы, — соглашается Серега. — Для полноты ощущений.

Потом на переборке щелкает «каштан», и голос вахтенного офицера объявляет, что личному составу разрешен выход наверх.

Кают-компания пустеет, и все рысят в сторону центрального, побыстрее увидеть таинственные шары.

Но не тут-то было. Выход наверх разрешают только по трое.

— И что б мне там было тихо, — внушительно озирает любопытных помощник командира.

— Пять минут поглядели и вниз. Ясно?

— Точно так, ясно — вякаем мы, первая тройка поочередно исчезает в люке, а остальные изгоняются на среднюю палубу.

Томительно тянутся минуты и все нервничают — а вдруг улетят, и мы ничего не увидим?

Наконец появляются воняющие табаком счастливцы, и мы спрашиваем, — ну как?

— Летают мля, — восхищенно пучит глаза Димка Улямаем. — Оранжевые такие, вроде маленьких солнц..

— Ага, летают, — подтверждает Витька Печенкин. — И вроде как живые.

— Живые?! — ошарашено переглядываемся мы и нетерпеливо сучим ногами.

— Следующие пошли! — доносится сверху, и мы с Серегой Антоненко и Славкой Гордеевым звеним вверх по крутому трапу.

Потом десять метров вертикальной шахты, полумрак рубки со льющимися сверху золотистыми лучами и мы приникаем к плексигласу иллюминаторов.

— Где, где они, ты видишь? — сопит у меня над ухом Славка.

Впереди бескрайняя синь моря, вверху небо, с плывущими по нему перистыми облаками и больше ничего.

— Да вон же они, вон! — громко шепчет глазастый Серега, и мы бросаемся к нему.

Слева по борту, метрах в трехстах, в небе, в сторону кормы, плывут два пульсирующих, ярко — оранжевых шара. Они действительно чем-то похожи на солнце, только маленькие.

— Удаление четыреста метров, — доносится с мостика чей-то голос, и мы до боли выворачиваем шеи.

Через несколько секунд таинственная пара исчезает из поля зрения, и перед глазами только небо.

— Фантастика, — восхищенно тянет Славка, а мы с Серегой с тоской взираем на мостик. Нам бы туда, да кто пустит!

Увиденное вызывает острое желание закурить, что мы и делаем.

— Так, время вышло! — возникает в проеме мостика лицо боцмана и, напиваясь на ходу дымом, мы шаркаем тапочками в сторону люка.

— Ну, как, видели? — встречают нас внизу страждущие.

— Видели, — киваем мы. И расходимся по отсекам.

Спустя несколько часов, за вечерним чаем, макая сушки в блюдца с медом и прихлебывая из горячих кружек, мы обсуждаем увиденное и дивимся непознаваемости мира.

Что это было? Почему, откуда и зачем?