В закрытом гарнизоне. Книга 2

Валерий Николаевич Ковалев, 2019

На берегу жизнь кажется серой и безрадостной. Дни текут вялой чередой, скучно и неинтересно. Совсем другое дело, Военно-морской флот, особенно Краснознаменный Северный. А на нем – подплав, где нет места грусти. Там романтика дальних плаваний – можно побывать на Полюсе и в Бермудском треугольнике, видеть Северное сияние и слышать щебет дельфинов. А еще в море дают вино, а к нему икру и шоколад, что вызывает любовь к Родине, в базе же все весело ходят строем и душевно поют песни. Короче, всего не расскажешь. Лучше нажимай кнопку и отдавай швартовы. Счастливого плавания!

Валерий Ковалёв

Родился 20 апреля 1952 года на Луганщине.

После окончания горного техникума работал в шахте горным мастером.

Затем срочная служба в ВМФ на ракетном подводном крейсере «К-450» Краснознаменного Северного флота. Далее учеба в Высшей школе КГБ СССР им. Ф.Э.Дзержинского и ее продолжение в морской контрразведке. Участник ходовых и государственных испытаний новой техники, двух дальних походов в Северную Атлантику. После, служба в Прокуратуре Союза ССР и Генеральной прокуратуре России.

Ныне в отставке. Автор восьми бумажных и десяти электронных книг.

«Тайна «Анабары»

Весна 1973 года. Заполярье.

Через несколько дней мы готовимся к очередному выходу в Белое море для выполнения глубоководных торпедных стрельб новой многоцелевой Торпедо — ракетой «Анабара», способной нести ядерный заряд.

Ее погрузку в отсек подводного крейсера производим ночью, по боевой тревоге. Пирс затемнен и оцеплен усиленной охраной. Торпедовоз замаскирован камуфлированной сетью и сопровождается несколькими офицерами. Команды отдаются вполголоса.

Когда серебристое тело «Анабары» вползает в торпедопогрузочный люк и мягко ложится на стеллаж у торпедных аппаратов, общее напряжение всех участников погрузки спадает и сменяется тихой радостью.

Нежно поглаживаем опасную красавицу, способную при необходимости уничтожить целое авианосное соединение. Еще в Палдиски мы готовились к встрече с ней и в совершенстве изучили по проектным документам и отдельным узлам.

Выход в море назначен на утро. Район испытаний — водная акватория у мыса «X» с глубинами погружения до шестисот метров.

Глубина стрельбы — четыреста метров, дальность — десять миль. Цель — эсминец с командующим Беломоро-Балтийской ВМБ и группой старших офицеров на борту.

Задача считается выполненной, если в момент атаки лодка не будет обнаружена и выпущенная ею торпеда пройдет на расстоянии не более двадцати метров от цели.

Риск — попадание непосредственно в цель, при котором эсминец неминуемо будет продырявлен, учитывая небывалую скорость новой торпеды, и наличие у нее вместо боевого зарядного отделения, сверхпрочного практического. А попадания в свои корабли никакие адмиралы не любят, даже при испытательной стрельбе.

Пять утра. Штиль, легкий туман.

В открытое море из залива субмарину выводят морские буксиры. Провожают нас только бакланы, окропляя вороненую надстройку и швартовные команды, выстроенные на носу и корме атомохода своим гуано, выработанным из остатков нашего же завтрака, выброшенного кем-то из коков за борт. Тихо материмся, поеживаясь от временами накрывающих нас соленых брызг и втягивая головы в воротники капковых бушлатов, называемых у нас «прощай родина».

Веселят морские буксиры, задорно подталкивающие атомоход с обеих бортов своими бульдожьими носами, задавал ему нужное направление. Без них нам никак нельзя, поскольку с учетом своих габаритов, ракетоносец может оперативно маневрировать только в условиях открытого моря. Как говорят, — большому кораблю, большое плавание. Это точно о нашей «букашке».

Через час, дав прощальные гудки и бодро постукивая дизелями, трудяги — буксиры уходят. Вокруг открытое море и командир увеличивает ход.

Гул турбин заглушает все другие звуки, противно орущие бакланы исчезают за кормой.

По команде с ходового мостика быстро заваливаем в надстройку швартовные устройства, раскрепляем их по штормовому и спускаемся вниз, на боевые посты.

Через несколько минут ревунами и по корабельной трансляции объявляется боевая тревога. Переборки отсеков наглухо задраиваются. Срочное погружение.

В центральный пост поступают доклады, — глубина пятьдесят, сто, сто пятьдесят…, триста метров. Зависаем на четырехстах. Это наша обычная рабочая глубина. У других лодок она колеблется в пределах от ста до двухсот метров.

Дается полный ход, идем в район выполнения задачи.

Наш полный ход равен скорости курьерского поезда, с той лишь разницей, что развивается он под водой махиной водоизмещением в тринадцать тысяч тонн. Поддоны и приборы на переборках, а также пайолы под ногами, начинают мелко вибрировать.

Гидроакустический комплекс у нас новейшей системы, но не хотелось бы на такой скорости налететь на что-либо твердое, что, кстати, не раз случалось как с нашими, так и американскими субмаринами.

Одну такую, с развороченной рубкой, мы видели в прошлом году в Гаджиево, во время стажировки. Ее экипаж не пострадал, а вот что сталось с американцами, не знает никто. По слухам, наши акустики слышали борьбу за живучесть в отсеках их корабля.

Снова включается боевая трансляция. Говорит командир. Он конкретизирует боевую задачу, уточняет ее детали.

Входим в нужный район, и с этого момента внутри корабля нет отдельных офицеров, мичманов и матросов. Есть единый биологический организм, сросшийся с организмом лодки. Сейчас она и мы — единое целое. Умение мгновенно действовать в экстремальных условиях, за несколько месяцев испытаний стало для нас безусловным рефлексом.

Цель обнаруживаем первыми, на пределе дальности наших гидроакустических станций. Он постоянно маневрирует, используя противолодочный зигзаг. Недалеко от эсминца болтается на мелкой зыби торпедолов. Команда эсминца опытная, отработанная на таких выходах и сделает все, что бы обнаружить нас и не дать себя поразить, а по возможности и условно уничтожить субмарину.

В торпедном отсеке тщательно готовим к выстрелу «Анабару» и аппарат, из которого она впервые ударит по цели.

Кроме нас, здесь же и представители конструкторского бюро, в котором создана торпедо-ракета, флотские военпреды. Каждая манипуляция с оружием фиксируется ими в специальных формулярах. Одновременно идет хронометраж времени, затрачиваемого командой на подготовку к выстрелу. Работаем без суеты, четко и быстро.

Сложность предстоящей стрельбы заключается еще и в том, что помимо ее повышенной глубоководности (с четырехсот метров) и применения нового типа торпеды, атака цели будет выполняться на предельно высокой — до двадцати пяти узлов скорости, что также ранее не имело аналогов не только в отечественном подводном флоте, но и на флотах вероятного противника.

Волнуемся ли мы? Да, немного. Но внешне это ни в чем не проявляется. За время испытаний корабля экипажу приходилось понемногу гореть и проваливаться на значительные глубины, получать повышенные дозы радиации и задыхаться в отсеках от недостатка кислорода.

Как говорит наш старшина команды Олег Ксенженко, — вся техника новая, пока притрется, жить нам с оглядкой. Да и начальства за это время мы насмотрелись самого разного, начиная от академиков, адмиралов и генералов, и заканчивая старшими офицерами не только флота, но и других родов войск. На этом выходе их тоже не меньше десятка.

В своем подавляющем большинстве это технические специалисты высокого класса, но встречаются среди них и непонятные личности, отличающиеся любовью к лодочным деликатесам, ректифицированному спирту и различным сувенирам.

На сегодняшний день, с учетом их алчности и традиционного флотского гостеприимства, на корабле некомплект канадок, морских биноклей и многого другого, отчего наш всегда жизнерадостный пройдоха-интендант стал заметно угрюмым и ударился в питие ректификата втемную, то — есть, сам — в каюте.

Тишину отсеков взрывает рев боевой трансляции и голос командира.

— Торпедная атака надводной цели! Третий торпедный аппарат к выстрелу приготовить!

Мыльников репетует команду, и мы выполняем последние операции на приборах аппарата, в котором затаилась готовая к пуску «Анабара».

В следующее мгновение в центральный пост уходит доклад о готовности к выстрелу. Все замерли на боевых постах. Мучительно долго тянутся отбиваемые хронометрами секунды.

Стрельбу мы можем вести как из центрального поста, так и торпедного отсека, автоматически, с компьютерной обработкой стрельбовых данных, или вручную. «Анабарой» приказано стрелять из отсека вручную — так надежнее.

На полсотой секунде из центрального поста следует команда, — торпедный аппарат, товсь!

И вслед за ней, почти без перерыва, — торпедный аппарат, пли!

Застывший у пульта Ксенженко плавно тянет на себя хромированную рукоять на стрельбовом щитке.

— Есть, пли!

Глухой рев врывающегося в аппарат сжатого до четырехсот атмосфер воздуха, мягкий толчок в корпус субмарины и «Анабара» уносится к своей первой цели.

Доклад в центральный пост, — Торпеда вышла, боевой клапан на месте!

Переключаемся на рубку акустиков, которые также подтверждают выход изделия, но констатируют отсутствие шума его винтов…

Мы понимаем, что это может означать и холодеем от мрачного предчувствия — торпеда не запустилась и ушла из аппарата «холодной». Через несколько минут она всплывет на поверхность без хода и торпедоловом будет отбуксировала на базу.

Там установят причину случившегося и если виноваты мы, командир попросту поотрывает нам головы и будет прав. Такая стрельба позор на весь Флот.

Если что-то напортачила береговая торпедная служба, перестреляемся вновь. В любом случае перспективы хреновые и крупный разнос неизбежен.

Мыльникова вызывают в центральный пост, откуда он возвращается встрепанный и сразу же начинает орать, что мы не торпедисты и в гробу он видел такую команду, место которой на бербазе.

Стоим, понурив головы, молчим.

Накричавшись, Сергей Ильич, добрейшей души, кстати, человек, успокаивается и косясь на меня, приказывает, — Варенья!

Мы знаем маленькую слабость нашего «бычка» — после стресса его неудержимо тянет на сладкое, а после этого — на философию. Так происходит и сейчас.

Опорожнив выданную ему небольшую банку виноградного варенья, Мыльников сообщает, что командующий со страшной силой разнес командира, тот — его, а он, как положено, нас. И что на этом, со времен Петра Великого, держится Флот. Пока будут «драть», даже без вины, он будет только крепчать. Стоит же нас «попустить», мы будем топить не только ценные торпеды, но и сами утопнем.

— Так какой же вывод? — заключает свои сентенции Сергей Ильич, обращаясь к нам.

Набычившись, громадный Ксенженко мрачно изрекает.

— А нам, румынам, один хрен, что самогон, что пулемет, одинаково с ног налит.

Достойный ответ, — ухмыляется старший лейтенант.

«Румынами» на Флоте почему — то издавна называют торпедистов, почему — мы не знаем.

— Ну а сейчас привести аппарат в исходное и готовиться к всплытию, искать торпеду. Не найдем, точно будет нам пулемет.

В словах «бычка» глубокий смысл. Если «Анабару» с отливом унесет в океан — голов нам не сносить, ибо она «сверхсекретная» и стоит бешеных денег.

У нас в распоряжении двадцать четыре часа — на это время рассчитан запас плавучести торпеды, после чего она самозатопляется.

В этом случае комиссия не сможет установить, почему «Анабара» вышла из аппарата «холодной». Позор нам обеспечен на всю оставшуюся службу.

Всплываем без хода, на ровном киле. На последних метрах подъема в отсеке стоит рев, подобный шуму взлетающего лайнера. Воздух высокого давления вытесняет из балластных цистерн забортную воду с силой вулкана, выбрасывающего раскаленную лаву.

В лодке чувствуется резкий перепад давления, в наших головах легкое головокружение.

Из центрального поста следует команда:

— Отбой боевой тревоги! Готовность два! Второй боевой смене на вахту заступить! Личному составу БЧ-3, кроме командира, прибыть на ходовой мостик!

Быстро натягиваем ватники, сапоги и несемся в центральный пост.

Старпом — капитан 2 ранга А.В.Ольховиков, всегда доброжелательно относившийся к минерам, на секунду оторвавшись от работающего перископа мрачно бросает, — быстро, наверх, раздолбай!

В рубке еще мокро, горьковато пахнет йодом и озоном.

Хотя по теории, озон — составляющая воздуха, без цвета и запаха, запах у него есть и знаком каждому подводнику.

Чуть впереди и выше — на мостике, прильнув к биноклям, в напряжении застыли командир, штурман и военпред. Здесь же рулевой-сигнальщик Серега Алешин, молча сунувший нам в руки еще по биноклю.

Ксенженко докладывает о прибытии. Не оборачиваясь, вполголоса, командир цедит,

— Искать торпеду, смотреть внимательно, об обнаружении доложить.

Выполняем, внимательно обозревая отведенные нам сектора. Аналогичное наблюдение ведется и из центрального поста через перископ. В режиме поиска работают и наши радиолокационные станции.

Однако «Анабары» не видно. В окулярах бинокля свинцовая рябь моря, придавленная низкой облачностью, сливающаяся с туманным горизонтом. Погода явно портится.

Субмарина идет полным ходом, и вой ее турбин глушит все другие звуки на мостике.

В нескольких милях справа и слева от нас, параллельными курсами следуют два эсминца. Прочесываем акваторию полигона по секторам.

Через час глаза, усиленные окулярами бинокля, уже не различают поверхность волн, в них все рябит.

Опускаю бинокль и тут же рык командира.

— Смотреть в бинокль, искать торпеду!

Выполняю, хотя уже не отличаю моря от неба. От напряжения из глаз текут слезы.

С поста РЛС на мостик поступает доклад — По пеленгу 285°, расстояние — 40 кабельтовых, плавающий объект!

Идем к нему. Это всего лишь полузатопленное бревно, вероятно потерянное лесовозом.

Еще через час безуспешных поисков командир отпускает нас вниз. Плетемся в отсек, а в глазах все мелькают серебристые барашки на гребнях волн.

Мыльников, нахохлившись, сидит в кресле вахтенного у «Каштана», вопросительно смотрит на нас.

— Все, товарищ старший лейтенант, — безнадежно машет рукой Порубов, — эта сучка видать утопла, я такое уже видел.

Мы молчим, хотя и знаем, что никаких ошибок при стрельбе не допустили.

Наша БЧ до сегодняшнего дня — одна из лучших на Беломоро-Балтийской базе. На стрельбы, самые разные, в том числе на первенство Северного флота, мы выходили неоднократно и не только на своей, но и на другой лодке, в качестве «подставной команды». Мичмана — специалисты 1 класса, я 2-го.

Сергей Ильич командует БЧ-3 не первый год и знает свое дело не хуже флагманских минеров. Только теперь все это, как у нас говорят, «по барабану». До тех пор пока не найдем «Анабару» и не установим причину случившегося.

Ищем ее уже более пяти часов. В нашем распоряжении еще часов восемнадцать, не найдем, вина во всем наша, это как пить дать.

В базу возвращаемся через двое суток, измотанные и злые.

Весь экипаж смотрит на торпедистов волками. Кто-то из мичманов — ракетчиков попытался высмеять Ксенженко в кают — компании и по слухам схлопотал по шее.

По приходу, сразу же после швартовки, в отсек вваливается целая толпа различных специалистов, жаждущих первыми установить и зафиксировать нашу вину в потоплении чудо — торпеды.

Через два часа их работы, многократно опрошенные вместе и порознь, мы уже с достоверностью не можем сказать, чем, когда и куда стреляли.

Особенно достается Сергею Ильичу и Олегу, с которыми беседуют представители Особого отдела базы. Это пожилой капитан 3 ранга и курсант военно-морского училища в звании старшины 1 статьи с четырьмя шевронами на рукаве.

Довольно шустрый и неприятный курсант.

Когда подходит моя очередь, в одной из кают, куда меня вызвали, особист неожиданно предает мне привет от старшего лейтенанта Петрова. Это офицер Особого отдела из Гаджиево, который в прошлом году неоднократно посещал экипаж и знакомился с личным составом. Он пару раз беседовал со мной, интересуясь планами на будущее, и советовал подумать о дальнейшей службе на флоте, обещая свою поддержку.

Однако вскоре мы уехали в Северодвинск, и больше я его не встречал.

В дальнейшем разговоре, в ходе которого курсант делает какие — то пометки в блокноте, мне неожиданно напоминают о драке с морпехами в Палдиски и о конфликте со старослужащими из нашего экипажа в Гаджиево. Затем предлагают подумать и еще раз подробно описать последовательность торпедной атаки, что я и делаю. Задаются уточняющие вопросы, а затем особисты интересуются личностями старшего лейтенанта и мичманов.

Судя по реакции, ответами они недовольны и примерно через час меня отпускают. Спим в отсеке, поужинав холодной тушенкой и галетами.

На следующее утро, вместе с Мыльниковым появляется флагманский минер. Мы знаем этого пожилого опытного офицера. На выходе его почему — то не было.

— Внимание в отсеке! — рявкает Олег и, приложив руку к пилотке, докладывает.

— Товарищ капитан 1 ранга, личный состав БЧ — 3 утопил торпеду и готовится к наложению взыскания. Старшина команды, мичман Ксенженко!

— Вольно, — улыбается «флажок».

— И какое же наказание вам обещают?

— От губы до трибунала, — с обидой вздыхает Порубов.

— Что ж, наказание строгое, а вот придется ли его отбывать, мы сейчас посмотрим. Трубу аппарата члены комиссии осматривали?

— Точно так, отдраивали заднюю крышку и светили внутрь переноской.

— А сами в нее лазали?

— Н-нет, озадачено отвечает Мыльников.

— И что вы по этому поводу думаете? — интересуется флагманский минер.

— Торпеды в аппарате нет, чего туда лезть, — меланхолично произносит Порубов.

Раздосадовано крякнув, капитан 1 ранга требует переноску и чистую робу.

Затем, облачившись в нее, приказывает открыть заднюю крышку аппарата, из которого велась стрельба. Выполняем.

Врубив переноску, капраз ловко ныряет в трубу аппарата, а мы озадаченно заглядываем в нее, наблюдая как все дальше удаляется пляшущий свет лампы.

Длина трубы аппарата — почти восемь метров, калибр — пятьдесят три сантиметра. Я забирался в нее месяц назад, очищая пневмомашинкой обтюрирующие кольца и подновляя разъеденный водой в отдельных местах сурик. Затем мичманами с большими усилиями был извлечен из нее, поскольку, одурев от токсичного красителя и недостатка воздуха, самостоятельно вылезти не мог.

Тащили меня за ноги, на которых по инструкции заранее был закреплен крепкий штерт. У флагманского минера его нет. Не дай Бог задохнется, нас с учетом уже имеющихся «заслуг» точно расстреляют.

— Быстро, воздух в аппарат! — командует Сергей Ильич. Вооружаем шланг с воздухом низкого давления и на пару метров запускаем его в трубу. Теперь капраз не задохнется точно. Проходят пять, десять, пятнадцать минут.

Наконец из зева аппарата показываются ноги, в измазанных суриком ботинках.

— Тяните, мать вашу! — хрипит «флажок».

Хватаемся за ботинки и дружно тянем.

— Тише, тише, черти, рассыплю! — загробно гудит из трубы.

— Дед точно забалдел, — шепчет Порубов.

Капраз появляется из аппарата весь мокрый и перемазанный в сурике. В руках он бережно держит лист целлофана, на котором горка серебристой краски, металлизированные стружки и обломок крепежного винта.

Лист осторожно кладем на пайолу, тяжело пыхтящего офицера усаживаем в кресло.

— Кофе, быстро! — приказывает Мыльников.

Через несколько минут, посиневший от холода минер с наслаждением прихлебывает обжигающий напиток и хитро смотрит на нас, ошарашено разглядывающих драгоценные находки.

— Ваши выводы? — обращается он к «бычку».

— При заданной нам скорости хода, торпеду заломало встречным потоком на выходе из аппарата! — чеканит Сергей Ильич.

— Точно так, — подтверждает капраз. Кроме того, здорово пострадал и сам торпедный аппарат. Вызови — ка сюда вахтенного офицера, — приказывает он мне.

Пулей лечу в центральный.

На вахте капитан — лейтенант Толокунский — командир ракетчиков, однокашник и приятель Мыльникова, а также первый на лодке юморист. Здесь же вахтенный мичман и несколько матросов. Все с интересом воззрились на меня.

— Ну, чего прибег, убогий, да еще такой радостный. Никак свою железяку нашли? — вкрадчиво спрашивает каплей.

— Так точно, товарищ капитан-лейтенант, нашли! — бодро докладываю я. — Флагманский минер просит вас прибыть в торпедный отсек.

— Добро, — отвечает Толокунский и мы следуем в первый.

Там нас встречает раскатистый хохот, доносящийся с верхней палубы. Поднимаемся на нее.

Невозмутимый флаг — офицер что-то рассказывает, а стоящие вокруг него Мыльников и мичмана покатываются со смеху.

При появлении Толокунского веселье прекращается и все становятся серьезными.

— Гарик Данилович, пошли подвахтенных наверх, пусть проверят швартовы, будем поддувать лодку, — приказывает капраз.

— Есть! — козыряет тот, — так значит, нашли утопленницу?

— Кое — что нашли, не беспокойся. Это тебе не твои ракеты, которые после залпа бесполезно искать, — подкалывает Толокунского Мыльников.

Через несколько минут командир БЧ-2 докладывает из центрального поста о выполнении приказа и готовности к продуванию носовой группы цистерн корабля. Спрашивает «добро», на уведомление штаба об этом.

— А я тебе, кто, хрен моржовый!? — сердится обычно спокойный флаг-офицер.

— Выполнять!

Глазок «Каштана» мгновенно гаснет и тут же по лодке разносится ревун учебной тревоги. Задраиваются верхний рубочный и отсечные люки.

В отсеке появляется командир, только что вернувшийся из штаба. За все время эпопеи с «Анабарой», ему так и не дали отдохнуть, но капитан 2 ранга выглядит достаточно бодро и уверенно. Только синева подглазий, да заострившиеся скулы выдают, чего ему это стоит.

Мыльников коротко докладывает командиру по существу выполняемых действий и центральный пост продувает корабль, создав ему дифферент на корму. С пирса докладывают, что крышки нижних торпедных аппаратов вышли из — под воды.

Разблокируем переднюю и заднюю на третьем аппарате, отдраиваем их и флагманский минер с переноской вновь исчезает в трубе. Появляется через несколько минут.

— Переднего обтюрирующего кольца в верхней части трубы практически нет, стесана и нижняя часть ее выходного комингса, — сообщает он Милованову.

— Помнится, что — то похожее уже было в начале 60-х на К-000? — вопросительно смотрит командир на флаг-офицера.

— Было, но тогда лопухнулись торпедисты, а сейчас, по видимому, конструкторы или бербаза. Твои минеры, Валентин Николаевич, не при чем. Кстати, они молодцы, натиск комиссии выдерживали достойно, — хитро щурится наш спаситель.

— Других не держим, — улыбается командир.

— Служим Советскому Союзу!! — жизнерадостно орем мы.

— Ладно уж, не хвастайте, — пожимает он нам руки. — Впереди повторные стрельбы, смотрите, не подведите.

— Товарищ, командир, Валентин Николаевич! — бьет себя в гулкую грудь Ксенженко, — да мы ее всадим в борт и не ниже!

— Ну-ну, — разрешает командир, — всадите.

Через час, приглашенные на борт члены комиссии документально зафиксировали установленные нами обстоятельства и удалились для доклада в штаб. Все это время флагманский минер, саркастически наблюдал за своими коллегами и незаметно подмигивал командиру.

Отбой тревоги. Корабль приведен в исходное. По трансляции команда — Вахте заступить по швартовному, команде обедать!

— Прошу в кают-компанию, — обращается командир к флаг — офицеру. Коки для вас приготовили пельмени по — сибирски.

Через неделю, на новом выходе, вторая «Анабара», выпущенная из того же, отремонтированного аппарата, прошла в нескольких метрах под килем эсминца с командующим. На фалах корабля взвился сигнальный флаг «Выражаю удовлетворение».

Испытания пошли своим дальнейшим ходом.

Отрабатывались погружения и всплытия на ходу, осуществлялись практические испытания новой звукоподводной связи, выполнялись ракетные стрельбы и еще много чего.

Но часто в кают-компаниях вспоминали историю с «Анабарой». Она, кстати, к нам на вооружение так и не поступила.