Частное лицо

Валерий Михайлов

Аннотация – ничто! Книга – все! У группы магов украли главный талисман. Расследование ведет специализирующийся на деликатных делах майор милиции Клименок. Помогает ему начинающий писатель. Разумеется, все оказывается не тем, чем кажется на первый взгляд. Клименок постоянно доводит своими шутками членов ордена до белого каления, и вообще его поведение трудно назвать деликатным. А талисман…

Глава шестая. Соло продолжается

— Похоже, теперь ваш коллега решил, что мы должны ждать пока он не соизволит сесть за стол, — желчно заметила Анна Степановна.

— Он уже уехал. Вернется завтра, — имел неосторожность пояснить я.

— И что, вы говорите нам об этом только сейчас? — поддержал ее Свидригайлов.

— А что, он не сказал? — удивился я.

— Какая наивность! Конечно нет, и зная его характер, как вы вообще могли подумать, что он снизойдет до каких-то объяснений? — съязвила Алла.

Похоже, желчь стремительно выходила из берегов.

— Знаете что, я ему не нянька, — огрызнулся я. — Вернется, ему и высказывайте.

— Вы не волнуйтесь, ему мы обязательно выскажем, — злорадно сообщил Гроссмейстер.

— Вот ему и высказывайте.

Если честно, я и сам был зол на Клименка.

— Есть дело, Ватсон, — сказал он минут за тридцать до обеда. — Мне надо срочно свалить по делам, но дело в том, что сегодня этих пауков нельзя оставлять без присмотра. Ты сможешь остаться?

— Да без проблем.

— С меня причитается. Ладно, Ватсон, я погнал. Если что, телефон мой у тебя есть.

Сделав мне на прощанье ручкой, он поспешно свалил. Я решил позвонить домой, предупредить Эмму.

— Ну что, Пинкертон, уже чувствуешь себя мастером современного детектива? — спросила она.

— Еще не понял.

— Приедешь сегодня пораньше?

— Сегодня я не смогу приехать.

— Это еще почему? — в ее голосе послышались стальные нотки. Это не предвещало ничего хорошего.

— Клименок… ну этот, следователь попросил меня остаться.

— Это еще зачем?

— Он сказал, что их нельзя оставлять без присмотра.

— Вот пусть и присматривает. Деньги за это платят ему. Ты то здесь причем?

— Дело в том, что ему надо было уехать, и он попросил…

— А ты как дурак повелся.

— Эммочка, красотуля, ну что тут такого?

— А то, что он использует тебя, а ты, как телок. Когда ты уже перестанешь быть мямлей.

— Ну Солнце…

— Так он уже умчался?

— Да.

— Хорошо. Позвони ему, скажи, что у тебя тоже дела. Мне что, надо тебя учить элементарным вещам?

— Я не хочу так.

— Что? — от этого вопроса повеяло холодом Антарктиды.

— Он попросил, я согласился.

— Так надо было не соглашаться. Ладно, размазня, скинь мне его номер, я сама ему позвоню и все объясню, раз ты не можешь.

— Ты этого не сделаешь.

— Еще как сделаю.

— Не делай из меня идиота, пожалуйста.

— Ты уже идиот, да к тому же еще и бесхарактерный.

— Ну зачем ты так.

— Короче, ты мне нужен дома. У нас сегодня гости, и…

— Ну скажи им, что я в командировке.

— Ах так!.. Ну и торчи тогда там со своими придурками!

В общем, если этот диалог и выглядит ненатуральным, то только потому, что я его немного сократил и убрал матерные выражения.

Конечно, в первую очередь дурака надо искать в зеркале, но…

Думаю, понятно, с каким настроением я садился за стол, а тут еще эти, прости их господи, уроды, узрев, что злой собаки больше нет во дворе, решили оторваться на мне по полной. Ну почему в мире так много людей, которые нежелание хамить воспринимают как слабость и приглашение сесть на шею!

Едва мы разобрались с неявкой Клименка, на меня накинулся Сергей.

— Послушайте, может, вы сумеете объяснить, почему ваш коллега себя так ведет? — спросил он так, словно это я был виновен во всех его неприятностях.

— Понятия не имею, — ответил я.

— Он что, всегда всем хамит, или же это у вас такой милицейский прием?

— Да, и почему генерал никак не отреагировал на нашу просьбу отстранить его от этого дела? — ехидненько поинтересовался Свидригайлов.

— Не понял, я вам что, пресс-секретарь МВД? — попытался я перевести все в шутку.

— Сколько лет вы работаете вместе? — не унимался Сергей.

— Второй день.

— Второй день? Вы шутите?

— Я знаю этого человека столько же, сколько и вы, и довольно об этом. Или вы думаете что то, что я пытаюсь вести себя нормально, позволяет вам изливать на меня свою желчь?

— Да что ты с ним говоришь! Он такая же мразь, как и тот, только в тысячу раз хуже. Тот, по крайней мере, не корчит из себя хорошего! — высказалась Алла. — Эдвард, скажи, почему ты вообще заставляешь сидеть нас с ними за одним столом. Мы не обязаны их кормить… Или нет, пусть питаются вместе с прислугой!

— Это у тебя от неправильного положения ног, — язвительно заметила ей Катя.

— Хочешь сказать, что что-то не так с моими ногами? Да что бы ты понимала, соплявка!

— Ну да, — продолжила Катя, — стоило тебе их ненадолго сдвинуть, как гонор полез изо всех щелей.

— Ах ты сука малолетняя. Эдвард! Сделай что-нибудь, или я сама проучу эту сучку!

Судя по выражению лица Генриха Нифонтовича, он уже собрался, было, объяснить Алле, кто здесь сука, но ему не дал этого сделать Эдвард Львович.

— Прошу вас, успокойтесь, — сказал он тихим и каким-то страдальческим голосом. — Неужели вы так и не поняли, какая опасность нависла над всеми нами? Неужели вы не видите темные флюиды сил Сета? Да откройте же глаза! Всмотритесь в ту черную тучу, которая повисла над нами? Или вы действительно думаете, что все дело в этих двух смертных? А если бы и так, то кто есть вы, а кто есть они? Вы — Магистры и Жрицы, и не стыдно вам так опускаться? Не стыдно столь сильно реагировать на слова слепых? Не мы ли должны подавать им пример величия? Тем более сейчас, кода Сет со своим воинством готовится нанести нам удар? А раз так, то говорю я вам, оставьте злость и ваши мелочные обиды и обратите свои души к Гору и Осирису! Да пребудет с нами Айвасс и мудрые слова учителя Кроули!

— Да пребудет с нами Айвасс, — повторили они все хором, и…

Словно в подтверждение его слов ливанул дождь. Он обрушился с небес на землю точно коршун на свою добычу. Когда мы садились за стол, в небе светилось солнце, и ничто не предвещало дождя. Но еще до того, как подали кофе, налетел мощный порыв ветра, а затем с неба обрушилась стена воды.

Ливень заставил всех замолчать. Обстановка стала торжественной, а Гроссмейстера так раздуло от собственной классности, точно он был самцом жабы в брачный период. А потом был гром. Сначала, на какое-то мгновение небо стало похоже на разбитое блюдце, а потом громыхнуло так, что во дворе испуганно завыли припаркованные машины. Гром был настолько громким, что заглушил крик испугавшейся Кати. А преподобный Магистр Юга подскочил на месте так, что вылил свой кофе на кремовые брюки Веры Павловны. Затем, словно по команде все вскочили из-за стола. Ошпаренная Вера Павловна, ругаясь, как сапожник, побежала приводить себя в порядок, а остальной жреческий состав за исключением Моисея Марковича, испуганно бормоча заклинания, двинулся в зал для ритуалов.

— Да, нелегко вам пришлось сегодня, — сочувственно сказал он, когда мы остались одни.

— Бывало и потрудней.

— Не желаете коньячку?

— Отчего ж не желаю? Желаю.

— Тогда позвольте предложить перейти в каминную. Люблю, знаете ли, пить коньяк, наблюдая за пламенем.

— Предложение принято единогласно.

— Кстати, вы знаете, что фраза «пойдем куда-нибудь посидим» вполне могла появиться на свет в древнем Риме, граждане которого любили собираться в общественных туалетах, которые, разумеется, туалеты, были не чета нашим.

— Вариация на тему «деньги не пахнут?»

— Что-то вроде того.

Каминная мне понравилась. Она была меньше других комнат, зато в ней я впервые в этом доме почувствовал себя в своей тарелке. Моисей Маркович ловко развел огонь.

— Предлагаю расположиться прямо на полу, — предложил он, подразумевая под полом толстый ковер. — Сигару?

— С удовольствием.

Мы закурили, прикурив от специально приготовленной для этого лучины.

Несколько минут мы сидели молча.

— А вы не слишком надоедливы для следователя, — заметил Моисей Маркович.

— Не хочу портить атмосферу.

— Это хорошо. Я не люблю, когда портят воздух.

— Я не это имел в виду.

— Вам видней, но все же, я ни за что не поверю, что у вас не найдется для меня какого-нибудь вопроса.

— Сегодня я задаю только один вопрос.

— Да? И какой же?

— Что вы здесь делаете? Я имею в виду, какими судьбами вас занесло в этот Орден?

— Я понял, что вы имеете в виду. Насколько хорошо вы знакомы с Кроули?

— Читал о нем у Уилсонов. Как у Колина, так и у Роберта. Читал его биографию, выпущенную в серии «Жизнь Запрещенных Людей». Читал «Книгу Закона», «Книгу Лжей», «Лунного дитя» и «Дневник наркомана». Кое-что нашел о нем в Интернете. В общем, можно сказать, ничего.

— А как с другими его книгами?

— Для меня там слишком много египетской мифологии, таро и каббалы. Пожалуй, я слишком невежественный для этого.

— А что вы скажете на то, что здесь я обнаружил нигде ранее неопубликованные дневники Зверя 666 (так часто называл себя Кроули).

— Они подлинные?

— Без всякого сомнения.

— В своей книге «Моя жизнь после смерти» Роберт Антон Уилсон описывает одну весьма интересную историю. В августе 1968 года испанское правительство на острове Ивиса отправило за решетку человека, которого в частности (у него было немало других имен) звали Эль Мир Де Хори. Дело в том, что он подписывал свои картины такими именами как Пикассо, Ван Гог, Матисс… Причем эксперты принимали его картины за полотна тех художников, имена которых стояли на холстах. Уилсон делает логичный вывод о том, что теперь, после этого скандала, глядя на картину, подписанную тем же Матиссом, нельзя быть уверенным в том, кто ее написал: Матисс, Эль Мир или другой еще не раскрытый гений мистификации.

— Да, я читал биографию Эль Мира. Она называется, кажется «Подделка». Имя автора по-моему Клифф… Кстати тоже весьма достойный образец мистификации, хотя, бесспорно, эта история имела место в действительности.

— И что, вы продолжаете утверждать, что эти дневники однозначно написаны рукой Кроули?

— Скажу так, эти дневники вполне достойны того, чтобы быть написанными рукой Кроули.

— А вы… Как относитесь к Кроули?

— Я очень многому научился у этого человека, как, впрочем, и у Ошо, и у Петра Успенского, у Карлоса Кастанеды… Я с огромным уважением отношусь к этим людям, и если у меня появляется возможность еще ближе приобщиться к их наследию, я ее не упускаю.

— А что вы скажете о том, что происходит здесь?

— Вы хотите знать, как я отношусь к тому, чем занимается здешняя компания?

— Именно это я и хочу знать.

— Знаете… Это как дзен и Пелевин. Не совсем удачное сравнение.

— Зато вполне понятное и четкое.

Мы напивались медленно и неуклонно, а когда надрались до состояния откровенного разговора, он затронул тему, ради которой и организовал распитие коньяка тет-а-тет.

— Знаете, у вашего друга талант устраивать провокации, — сообщил он мне таким тоном, словно открывал тайну государственной важности. — Хотите верьте, хотите нет, но такими я никогда их еще не видел. Такие всегда важные, воспитанные… И тут раз… Признайтесь, может он и правда служит Сету?

Рассмеявшись, он дал понять, что последнее утверждение было шуткой.

— Не знаю. Я действительно знаком с ним всего только два дня. Два, — я показал два пальца.

— Нет, скажите, — не унимался он, — так достать Дворецкого… Ну это понятно. Но что он успел уже сделать Алле?

— Насколько я понял, он намекнул на ее довольно-таки нелицеприятное прошлое.

— А вам не посчастливилось стать свидетелем этого разговора?

— Не только. Она была со мной слишком надменной, и я не удержался и намекнул ей на то, что понял намек Клименка.

— Ну да, конечно, для нее это как…

— Представляете, а я в нее чуть не влюбился. Когда я ее впервые увидел, она показалась мне совершенством, грацией и изяществом в одном флаконе.

— Ну пыль в глаза она пустить может. А что он сделал такого Надежде?

— Этому… а этой, как ее… Шапокляк?

— Шапокляк?! — от смеха он поперхнулся.

— С Шапокляк у них похоже взаимная идиосинкразия на уровне коллективного бессознательного… — предположил я.

— Возможно, вы и правы. Черт… Кажется, я перебрал. Теперь бы еще перебраться…

Добравшись до дивана, он сделал вид, что отрубился.

В коридоре я столкнулся с Аллой.

— Признайся, сволочь, это ты ей все рассказал, — злобно зашипела она.

— Да пошла ты! — вслух я выдал эту расхожую фразу без купюр.

— Подонок, мразь, сволочь… — она готова была кинуться на меня с кулаками.

— Слышь, ты, отставная шлюха, только дернись, и я раскрашу хлебало. Ты поняла? — предупредил я.

Я не шутил, и она это поняла.

— Я тебя ненавижу! Что б ты сдох! Понял? Что б ты сдох!

Этот приступ бессильной злобы заставил меня рассмеяться ей в лицо. Продолжая выкрикивать оскорбления, она бросилась прочь, а я… Чувствуя себя намного более пьяным, чем хотелось, я сначала забрел в туалет процитировать Есенина (пальцы в рот и веселый свист), а потом, чтобы прийти в себя, вышел из дома. Дождь кончился, а, судя по звездному небу и огромной луне, ужин я пропустил, или его просто не было.

На лужайке у дома я увидел Веру Павловну. Она стояла спиной ко мне и лицом к луне, точно избушка в сказке. В лунном свете она выглядела сказочной феей. Не знаю почему, но мне захотелось к ней подойти.

— Извините. Можно нарушить ваше одиночество? — спросил я, стараясь выглядеть как можно менее пьяным.

Она не ответила, но ее молчание, скорее, выглядело как «да», чем как нет. По крайней мере, мне так показалось и так захотелось.

— Тут такое дело, — продолжил я попытку завязать разговор, — я чертовски хочу вас о чем-нибудь спросить, но не знаю о чем.

— Тогда я вас спрошу.

— Чертовски весь к вашим услугам.

— Скажите, почему, по-вашему, люди нарушают закон?

— А кто вам сказал, что они его нарушают?

— Это что, шутка?

— Отнюдь. Люди всегда следуют закону. Только у некоторых людей их персональный закон отличается от того, который прописан в кодексах. Этих людей и называют преступниками.

— Интересная мысль.

— Вы знаете, она мне и самому понравилась. А теперь можно и я немного полюбопытствую?

— Попытайтесь.

— Скажите, а что вы здесь делаете? Ну, вы одна на этой поляне?

— Я разговариваю с луной.

— Правда?

— Вас это удивляет?

— Нет, но заставляет чувствовать себя виноватым в том, что так бесцеремонно вклинился в ваш разговор.

— Ну что вы. Наш разговор происходит на другом, надсознательном уровне. К тому же луна светит не для меня одной.

— А вам не кажется, что думать о том, что луна светит для нас, слишком уж самонадеянно. Она вообще может не знать о нашем существовании, да и кто мы такие, вообще…

— Вы говорите так потому, что ни разу в жизни не разговаривали с луной.

— Почему нет? Я — сколько угодно. А вот она со мной…

— А хотите, я вас научу?

— А у меня получится?

— Получится. Не обязательно с первого раза, но получится.

— Хорошо, что для этого нужно?

— Просто встаньте, расслабьтесь и позвольте луне войти в ваше сердце.

— И что должно произойти?

— Не знаю. Я это чувствую. Я чувствую луну, деревья, траву. Они существуют вокруг меня и в моем сердце. Прекрасное чувство. А как это будет у вас…

Признаюсь, я честно стал рядом с Верой Павловной, устремил свой взор на луну, но в сердце мне все больше проникала она… Вот так я и остался стоять подле нее, снедаемый синдромом Гамлета.

А потом был истошный женский крик.