Мертвый час
Жена известного адвоката Александра Ильинична Тарусова, уставшая от столичной суеты, приезжает в курортный Ораниенбаум на отдых. Волею случая она становится свидетельницей ограбления соседской дачи графа Волобуева. Тем временем в Москве обнаружен труп известной актрисы Красовской, спрятанный в сундуке со сценическими платьями. Полиция никакой связи между этими преступлениями не прослеживает. Однако Тарусова совершенно случайно узнает, что в прошлом году в Ораниенбауме трагически погиб муж Красовской. А приезжал он туда на свадьбу дочери графа Волобуева…
Оглавление
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Мертвый час предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Глава пятая
Той ночью никто не мог сомкнуть глаз…
Евгений мучился проблемами нравственными. Еще весной лишь мечтал о любви, настоящей любви, что с первого взгляда и до гробовой доски. И вот однажды, в самом начале лета, в их квартире раздался звонок. Кухарка Клаша куда-то отлучилась, и Женя сам пошел открывать. И сразу понял: ОНА!
— Вы, верно, князь Евгений? Здравствуйте. А я ваша новая гувернантка Наташа. — И смущенно поправилась: — Наталья Ивановна. Почему молчите?
А Евгений не знал, что сказать. Преклонить колено и признаться? Но так не принято — сначала, говорят, надо сватов заслать.
Но кто ему, гимназисту, позволит жениться?
Однако, к ужасу Жени, пронзивший его заряд электричества Наталью Ивановну совершенно не задел. И своего Ромео она разглядела не в нем, а в их семейном докторе — Алексее Прыжове. В душе Евгения закипели шекспировские страсти, чуть было не окончившиеся шекспировской трагедией: Женька даже собирался вызвать Прыжова на дуэль, руку тренировал утюгом…
Как вдруг на обеде у деда был пронзен Амуром вторично. Маленького росточка, с умопомрачительной, как у балерины, талией, насмешливыми серыми глазами на фарфоровом личике и вьющимися пепельными волосами — Анечка Буржинская походила на фею. К тому же оказалась ровесницей и богатой невестой, ее отец — какой-то важный чин в Твери. И главное: Анечка сразу признала его своим Ромео. Не то что какая-то гувернантка. Весь обед строила глазки, а выходя из-за стола, обронила платок, да так, что лишь Евгений смог поднять. Когда подал его, Анечка задержала ладонь юноши в своей.
В тот же миг Наталья Ивановна была отправлена в отставку.
С тех пор Евгений каждый день получал от Буржинской письмо и тут же писал ответ. Пока позавчера не увидел Нину. Снова барабанный бой сердца! Снова разряд электричества! ОНА! Вся из сплошных достоинств!
Но как? Опять ОНА? ОНА ведь уже есть! Анечка Буржинская.
Но что значит есть? Здесь ее нет. И никто не знает, что Анечка в своей Твери вытворяет. Кому еще платки роняет? А вдруг Анечка круглая дура? Очень на то похоже — все ее письма заполнены описаниями нарядов: собственных, сестер, матери и подруг.
А вот Нина! Красива и умна.
А еще…
Еще в ее глазах хочется утонуть!
В размышлениях, сколь избита и пошла сия фраза, Евгений беспокойно заснул.
Обормот лишь притворялся спящим, чтобы таки поймать мышонка. Хитрый серенький разбойник каждую ночь выбирался из норки в поисках еды, а котенок каждую ночь его караулил, да вот беда, набегавшись за день, в самый ответственный момент засыпал.
Крутилась и Татьяна, боясь предстоящей качки. Столько про нее читала и вот завтра, о ужас, придется испытать. А вдруг срыгнет? Да на глазах у всех? Как это неприлично.
Володя тоже был взбудоражен предстоящим плаванием. Глеб Тимофеевич (Четыркины зашли к ним после ужина выпить белого виноградного на веранде) объяснил ему устройство парохода. Оказалось, что это большой самовар на колесиках. Но если в самоваре пар бесполезен и даже опасен, особенно для Обормота, который вечно сует в него нос (а кухарка, чтоб не обжегся, бьет его тряпкой), то у парохода, напротив, пар идет в дело. Именно он вращает колесики, а те своими широкими лопастями гребут воду, как матросы в шлюпках, только много сильнее. На всякий случай у парохода и паруса имеются, но распускают их только при попутном ветре. Вот интересно, какой будет завтра?
Сашенька ворочалась, переживая за Урушадзе. Как ему помочь? Как найти его любовницу, а главное, как заставить ее подтвердить алиби?
Только заснула, как подскочила от ужасной мысли, ранее не посещавшей: даже найдись эта гипотетическая любовница, князя с Асей все равно разведут. В этом случае за измену. Волобуев подобное признание не упустит.
Но почему граф добивается развода?
В пять утра княгиня проснулась от другой мысли. Если Урушадзе столь крепко любит жену, какого черта шлындрает по любовницам?
Из-за этих беспокойных мыслей и проспала. Когда разлепила глаза, дети уже щебетали на улице. Сашенька выглянула в окно. Вчетвером, вместе с Ниной, они стояли у калитки и что-то горячо обсуждали. Вернее, говорили старшие, Володя лишь слушал. Закончив, сложили руки одна на одну и выкрикнули: «Один за всех и все за одного!» Не участвуй в этом мушкетерском рукопожатии Нина, Сашенька только улыбнулась бы. Когда-то и они с братом Коленькой и воспитанником отца Лешей Прыжовым так играли. Однако Нина тот еще мушкетер. Самая настоящая миледи Винтер. Что еще она задумала? В том, что заводила именно Нина, сомнений не было — после рукопожатия, явно в благодарность за предстоящее содействие, поцеловала в щечку своих друзей. Сначала Володю, потом Таню, а под конец и Женьку. Сквозь тюлевую занавеску Сашенька увидела его счастливые глаза. Бедный! Такой же глупенький, каким был д’Артаньян! Не догадывается, как беспардонно и вероломно, играя его чувствами, миледи Нина использует его в гнусных планах.
Знать бы в каких…
Княгиня быстро умылась и оделась, наспех поела. И вместе с ожидавшей ее гувернанткой выпорхнула из домика.
— Здравствуйте, маменька, — сказали дети хором.
Старшие подхватили ее с двух сторон под руки:
— Пора на пристань, — напомнил Евгений.
— Вдруг билетов не хватит? — поддакнула ему Таня.
И заговорщически улыбнулись друг дружке.
— Доброго всем дня, — откуда-то из-за угла вынырнул Глеб Тимофеевич.
Увидев Четыркина, дети почему-то сникли, а Нина снова принялась за ногти.
— Здравствуйте, Глеб Тимофеевич, — поздоровалась Сашенька.
— А не прокатиться ли мне с вами? Чай, не помешаю?
— Ой! — произнес Володя и тут же зажал себе рот двумя руками.
— Что с тобой, Володечка? — испугалась Наталья Ивановна.
Малыш смотрел на нее вытаращенными глазами.
— Наверно, муху проглотил, — предположил Женя.
А Таня подхватила:
— Муху, муху! — И, как показалось Сашеньке, подмигнула младшему брату.
Володя сразу разлепил рот и показал туда указательным пальцем:
— Муха! Ам!
— Приятного аппетита, — улыбнулся Четыркин. — Так не помешаю?
— Конечно, нет, присоединяйтесь, дети будут рады. Вы так интересно рассказываете, — перспектива целый день провести с Глебом Тимофеевичем Сашеньку не радовала, но и отказывать оснований не было. Тем более едут с его падчерицей.
— А что дочка скажет? — спросил Четыркин.
— Я вам не дочка, — грубо ответила Нина.
Все замолчали. Казалось, даже птички перестали чирикать. Сашенька не знала, что и сказать. Да и зачем? Сами пусть разбираются.
Четыркин, чему-то ухмыляясь, смотрел на Нину. Та внимательно разглядывала свои туфли.
— Ну раз дочь брать в вашу компанию не желает, планы менять не буду. Поеду, как и собирался, на уженье[64].
В отличие от охоты, любимого развлечения во все времена, рыбалкой до поры до времени занимались исключительно как промыслом или ради пропитания. Однако с появлением дач она быстро вошла в моду. Особенно у мужчин! Пейзанская идиллия на дачах им быстро надоедала. Потому что в городе от семейного содома — кричащих детей и назойливой жены — можно спрятаться в кабинете. Но на дачах они не предусмотрены. В гости к соседу тоже не отправишься — у того свои жена и дети. Махнуть на охоту? Смеетесь? Здешние леса давно повырублены. А в тех, что чудом уцелели, охотиться можно лишь на дачников, что ищут грибы, лакомятся ягодами и устраивают на полянках пикники. Махнуть куда-нибудь подальше, в глушь, где вовсе нет дач? Но там нет и железных дорог. А трястись по старинке сотню верст в телеге или таратайке — нет уж, увольте!
Да и ружье, в отличие от удочки, не всякому по карману.
Так и пристрастились дачники к рыбалке. Кто в одиночку, кто в узкой, исключительно мужской, компании. Закинул поплавок и сидишь себе, наконец-то отдыхаешь. Тут же в речке и водочка охлаждается. И никто не подсчитывает, сколько рюмочек ты опрокинул. Красота!
— Глеб Тимофеевич! Гав! Глеб Тимофеевич! Гав! Гав! Гав! — раздалось откуда-то из сада.
Через несколько секунд гавкающий голос материализовался в лице кухарки Четыркиных Макриды, которая в одной руке несла удочку, а под мышкой другой прижимала маленькую собачонку:
— Удочку позабыли, Глеб Тимофеевич. И Тузика.
Шавка дополнила ее возмущенным лаем:
— Гав! Гав!
— Да не нужен мне Тузик, — разозлился Четыркин. — Всю рыбу тявканьем распугает.
— Да как же? Юлия Васильевна велели.
— Гав! Гав!
— Скажи, что не догнала. — Глеб Тимофеевич достал из жилетки серебряные часы, взглянул на циферблат и заохал. — Так и опоздать недолго. Извозчик! Извозчик!
Ожидавший в тенечке «ванька» тут же подкатил.
— А удочку?
— Гав! Гав!
— Удочку давай.
— Гав! Гав!
— Как же не догнала, раз удочку взяли?
Попрепиравшись еще немного с Макридой, которая так и норовила впихнуть Тузика, Четыркин уехал в сторону Петергофа.
Четверо детей, как один, вздохнули и снова заулыбались.
Что все это значит?
— Если поторопимся, успеем на пароход, который отплывает в девять, — сказала Татьяна, когда они, наконец, подошли к пристани.
— А по какому времени в девять? По ораниенбаумскому или кронштадтскому? — уточнил Володя.
Век девятнадцатый или век железный, как его называли, взвинтил скорости на порядок. До строительства железной дороги путешествие из Петербурга в Москву занимало неделю, после — лишь сутки. Однако по прибытии в Первопрестольную путники по-прежнему переводили стрелки часов на полчаса вперед, потому что каждый город, как и в старину, жил по солнечному времени. И в расписаниях поездов и пароходов всегда указывалось, по каким часам оно составлено.
— По петербургскому. Здесь время везде одинаковое, — ответила Володе княгиня.
— А почему?
Эти его «почему» Сашеньку выводили из себя. Рано научившийся азбуке, Володя читал все, что попадалось: газеты, расписания, беллетристику, юридические труды из библиотеки отца, учебники брата и сестры. А потом методично выяснял значения незнакомых слов и требовал объяснить то, что не понял. А Сашенька и сама многого не знала, а что и знала, то позабыла, поэтому частенько отправляла младшего сына к старшему. Евгений учился на «отлично», обладал хорошей памятью, к тому же ему нравилось покровительственным тоном давать Володе пояснения.
— Спроси у Жени, — княгиня подтолкнула малыша к брату.
Покупая билеты, она краем уха услышала, как Евгений втолковывает Володе, что теоретически (что такое теоретически?) солнечное время в Кронштадте и Ораниенбауме, конечно же, отличается от петербургского. Но расстояния между всеми этими населенными пунктами (чем-чем?) слишком малы, потому разница в солнечном времени составляет секунды. Потом Евгений ответил еще на кучу вопросов: а с Киевом какая разница, а с Парижем, а с Семипалатинском (где, интересно, такой?). Какая же у него феноменальная память на цифры! Отвечал, не задумываясь.
Как приятно, что дети, твои дети, такие умные!
Но даже самый умный ребенок — все равно ребенок. Страсть к проказам в любой момент может одолеть в нем разум. Глаз да глаз нужен за пятилетним. На миг оставить нельзя.
Пока Сашенька устраивалась с детьми в их семейной каюте, Наталья Ивановна пошла в свою, для слуг, причесаться. Княгиня понадеялась на гувернантку, гувернантка — на княгиню, в итоге Володя исчез.
Сначала искали вместе, потом разделились. Женя отправился на камбуз — вдруг Володя успел проголодаться? Нина вызвалась сходить к сходням. Татьяна осталась на нижней палубе, около каюты, на случай если Володя вернется сам. Наталья Ивановна побежала в носовую часть, к своей каюте, убедиться, что он не отправился туда. Сашенька же поднялась на верхнюю палубу, служившую гульбищем для пассажиров. А их там собралось немало, человек пятьдесят. И все оживленно разговаривали, стремясь перекричать чаек, удары колокола и паровую машину, — пароход отчаливал.
— Володя, Володя! — стала звать Сашенька.
Сразу пять мужских голосов с разных сторон ответили:
— Что угодно, сударыня?
— Спутника ищете? Не подойду? — один из Володей, обтирая платком струившийся пот, попытался жуировать[65].
— Сына ищу. Пять лет, одет в матроску.
— Пардон-с. Не видел-с.
Прокладывая дорогу локтями, Сашенька пробилась к корме.
— Мальчика не видели? — обратилась она к старухе в шелковом кринолине.
— Не видела, — презрительно оглядев Сашеньку в лорнет, ответила та и повернулась к спутнику, мужчине в черном костюме, моложе ее лет на сорок. — Вот поэтому и не хочу ребенка. Выносишь, выродишь в мучениях, а потом какая-то гувернантка его потеряет.
— Совершенно согласен, Лили. Зачем тебе ребенок? У тебя есть я.
— Какой вид! Чисто Швейцария! — восхитился стоявший в двух шагах от них стриженный под гребенку брюнет, одетый в длинный летний шерстяной сюртук, той же материи брюки и жилет, по которому извивалась змейкой цепочка часов.
— Мальчика не видели? — обратилась к нему Сашенька.
— Мальчика? — брюнет внимательно осмотрел Сашенькино простое платье из легкой летней ткани и пришел к тому же выводу, что и старуха, — гувернантка. Потеряв интерес, он ответил с иронией, тонко рассчитанной на соседку: — Видел. На берегу. Калачами торговал.
Старуха громко засмеялась. Но Сашеньке было не до шуток:
— Да нет же, здесь, на пароходе, пяти лет, одет в матроску.
— И такого видел. Аккурат здесь, — чуть картавя, продолжил издевку брюнет. — Минуты три назад. Стоял на вашем месте.
Сашенька оглядела низенькое ограждение, за которым пенилась вода. От ужаса у нее задергался глаз:
— А сейчас где?
— Не могу знать, — прищурился брюнет. — Чайками любовался, не углядел.
— Он… Он не упал?
— Говорю же, не знаю, — отмахнулся брюнет, краем глаза наблюдая за Сашенькиными муками.
— Ох! — схватилась она за сердце и тихо, потому что на громкость не хватало сил, сказала: — Надо остановить пароход. Немедленно. Спустить шлюпку.
Услышали ее лишь ближайшие соседи.
— Вот еще! Не хватало опоздать из-за этой курицы, — словно в тумане донесся до Сашеньки голос старухи в кринолине.
— С какой стати, Лили? — удивился ее моложавый спутник.
— Ты что, не слышал? Ее воспитанник выпал за борт.
Ноги Сашеньку уже не держали, она схватилась за поручень. Старуха невозмутимо продолжала:
— Жорж! Ну что ты стоишь? Стоишь и куришь. Ты должен этого не допустить.
— Чего, Лили?
— Остановки парохода. Проторчим тут весь день. Пока выловят тело, дождутся полицию, составят протокол…
Тело? Это ведь не про Володю? Нет! Нет!
— Пароход не остановят. Точно знаю, — поспешил успокоить старуху брюнет. — Прошлым летом я возвращался в Петербург последним рейсом. Со мной на палубе стоял мужчина, явно бывший кавалерист, только они еще носят эти безобразно большие усы с подусниками. Кавалерист еще до парохода изрядно набрался. Однако все ему было мало, постоянно прихлебывал из фляжки. И мне совал, — брюнет скорчил брезгливую физиономию. — А я не пью-с, желудок, знаете-с, слабый. А потом вдруг спрашивает: «А почему небо зеленое?»
— Вот чем закончится твоя страсть к лисабончику[66], Жорж, — назидательно произнесла старуха.
Брюнет продолжал:
— Супруга кавалериста фыркнула, мол, допился до чертей. Тот в ответ резкость, она разволновалась до аффектации и ушла в каюту. А кавалеристу все нипочем, еще хлебнул, потом еще, затем вдруг покачнулся, схватился за сердце и плюх через перила.
Сашенька чуть не последовала за ним.
— А дальше? — с нескрываемым интересом и к брюнету, и к его рассказу спросила старуха.
— Подозвали матроса, тот доложил капитану. Однако останавливаться не стали. Все одно в море труп не найти.
— Вы меня успокоили, молодой человек, — обрадовалась старуха и улыбнулась, обнажив беззубый рот.
Улыбочка эта совершенно не обрадовала Жоржа:
— Лили, идем в каюту. У меня от воздуха голова раскалывается.
— Глупости, Жорж, — прервала его стон старуха. — Морской кислород полезен. А голова твоя болит от сигары. Выкини немедленно.
— Так гаванская…
— И больше не кури.
Сашенька понимала: секунда-другая — и она упадет в обморок. Только бы не в воду. Ведь… Даже если… Все равно надо жить дальше. Ради Жени, Тани, Диди… Нет, без Володи… Но почему она верит этому мерзкому брюнету? Володя не мог упасть. Он умный, осторожный, он просто где-то бегает. Надо успокоиться, собраться с мыслями, и Володя сразу найдется…
— Я еще не закончил, — манерно расстроился возможному уходу старухи брюнет. — Вы не представляете, как убивалась жена кавалериста. «И миленький, и хорошенький!» Что ж, спрашивается, раньше не ценила?
— И Жоржик меня не ценит, — пожаловалась карга.
Ее спутник заскрипел зубами. Мечталось ему выкинуть брюнета туда же, за борт. Но мерзавец продолжал как ни в чем не бывало:
— Выяснилось, что супруга кавалериста — актриса.
— Какой ужас![67] — пролепетала старуха.
— Фамилия ее — Красовская.
— Как? Красовская? — удивилась старуха.
— Вы ее знаете?
— Да что вы? Конечно, нет.
Сашенька совершила усилие и таки оторвала руки от поручня. Теперь надо открыть глаза… И вперед на поиски Володи.
— Мама, мама! — послышалось сзади.
Сашенька обернулась. Не послышалось ли? Нет, слава богу! Володя, живой и невредимый, за руку с Женей.
— Мама? Я думала, гувернантка, — разочарованно процедила старуха.
— Разве гувернантка не может быть матерью? — резонно спросил Жорж.
— Матерью может быть кто попало, — пошутил брюнет, ближе и ближе придвигавшийся к старухе. — Позвольте представиться…
Сашенька позволила себе в буфете рюмку коньяку — нервы успокоить, после пережитого руки-ноги тряслись, как у марионетки. Ругаться на Володю не было сил. Спасибо, что живой.
Дети же умяли блюдо посыпанных корицей и сахарной пудрой булок, напились лимонада и заели все это вишнями.
Ну вот! Самое время про Кронштадт рассказать. Вперед, на палубу!
— А Нина где? — спросила Наталья Ивановна.
И вправду, где?
Сашенькины дети равнодушно пожали плечами. Даже Евгений! Вчера глаз с Нины не спускал, а сейчас ни на капельку не разволновался ее исчезновением.
В который раз за день Сашенька спросила себя — что все это значит?
— Мы пойдем, поищем ее, — встала Татьяна.
Евгений радостно закивал головой и тоже поднялся. И даже обжора Володя слез со стула, положив обратно которую по счету булку.
— Нет, дружок, ты останешься со мной, — велела ему Сашенька. — Никуда тебя от себя не отпущу. Во всяком случае сегодня.
Женя с Таней ушли на поиски, Володя принялся за булку.
— И где ты был? — спросила у него княгиня.
— Прятался. Ящик на палубе красный, а в нем песок. Туда и залез.
Сашенька два раза пробегала мимо пожарного ящика, над которым висела лопата. Почему не заглянула? И вдруг поняла. Да потому что без посторонней помощи Володя в этот ящик залезть не мог. В сей миг кусочки смальты, которые никак не хотели стыковаться, склеились в общую картину. Каждая деталь нашла свое объяснение. И неожиданное предложение Нины поехать сегодня в Кронштадт, и мушкетерское рукопожатие у калитки, и даже ужас в глазах детей, когда Четыркин решил отправиться вместе с ними.
Ох уж эта Нина! Голову ей следует открутить. Собственные дети тоже хороши. Ну, она им покажет.
Княгиня приступила к допросу:
— А как ты в ящик забрался? Он ведь высокий. Крышка небось тяжелая?
— Ага, — сказал, слизывая пудру с пальцев, Володя. — Женя еле открыл.
— То есть спрятаться тебе Женя помог?
Малыш от испуга снова закрыл рот руками. Потом отвел глаза и пробормотал:
— Женя еле открыл, когда нашел.
— А кто залезть помог? — рассердилась на наглое вранье княгиня.
— Никто! Сам.
— Лучше правду скажи. Чуть с ума не сошла, чуть не поседела. Понимаешь, что натворил? Официант, ну-ка, еще коньяку.
Видя, что княгиня на взводе, что готова сорваться, схватить Володю и вытрясти признание, Наталья Ивановна сама обратилась к нему:
— Володечка, ты ведь знаешь — врать плохо. Мальчики, что врут, вырастают негодяями. Ты же не хочешь превратиться в негодяя?
Володя обиженно помотал головой.
— Тебя Женя спрятал?
Малыш кивнул.
— Зачем?
Молчание.
— Я вам скажу зачем, Наталья Ивановна, — произнесла Сашенька, глотнув коньяка. — Это их Нина подговорила. Чтобы незаметно покинуть пароход. Разве не так? Что молчите, князь?
Если Сашенька обращалась к отпрыскам на «вы» и по титулу, значит, жди расправы. Дети это знали.
— Да, — тихо подтвердил Володя. — Нине надо князя Уружадзе спасать! Его в темнице держат. Если Нина не поможет, его пошлют на ка…
Мальчик от волнения не мог вспомнить куда. Не на казнь, но слово очень похоже.
Сашенька подсказала:
— На каторгу?
— Да, — обрадовался Володя. — А что хуже: казнь или каторга?
— У отца спросишь… Когда расскажу про ваши художества…
— Не надо, мамочка, не надо.
Наталья Ивановна положила свою руку на Сашенькину. Мол, успокойтесь.
— Нину ее родители никуда не пускают. А ей надо. Чтобы Уружадзе спасти, — принялся объяснять Володя. — Мы решили помочь. Ведь друзьям надо помогать. Во всех книжках так написано.
— А в книжках не написано, что надо чтить родителей, быть послушными и честными?
Наталья Ивановна тихонько шепнула княгине:
— Александра Ильинична, можно вас на пару слов?
Они пересели.
— Не ругайте Володю. Он не виноват. Наоборот, горд собой. Ведь старшие взяли его в компанию и доверили тайну. Разбираться надо с ними.
Княгиня медленно допила рюмку:
— Вы правы. Я просто не могу успокоиться. Не владею собой. Чуть не умерла. И все из-за какой-то Нины. Как они посмели?
— Они дети. Им еще сложно просчитать последствия своих поступков.
— Тоже мне, дети. Женьке в будущем году в университет.
— Они хотели помочь несчастной Золушке, у которой пусть не мачеха, а отчим, но такой же злой и отвратительный. Ущипнул меня вчера, словно кухарку. Не ругайте Таню с Женей. Этим лишь оттолкнете их от себя. Попробуйте объяснить деликатно.
— Вы что? Тоже с ними в заговоре?
— Нет, что вы. Нина не рискнула бы меня вовлекать. Понимает, что я старше, что я не позволила бы…
— Простите. И спасибо за поддержку. Согласна, мне надо успокоиться и даже сделать вид, что ничего не знаю. И при случае вывести их на разговор. Но как же тяжело. Сейчас станут врать, что Нина отстала. Случайно отстала. Как это мерзко…
Сашенька не ошиблась.
Дети вернулись с озабоченными лицами:
— Матрос, что проверял билеты, сказал, что девушка, похожая на Нину, сошла на берег. Искала ребенка, — заявил Евгений.
— И на пароход не возвращалась, — добавила Татьяна.
Дети замолчали, ожидая реакцию Сашеньки.
Та натужно улыбнулась:
— Значит, приедет на следующем пароходе. Мы ее на пристани подождем.
Таня с Женей переглянулись.
— Ну, а теперь на палубу, — поднялась с венского стула княгиня. — Расскажу про Кронштадт.
— А на кроватях попрыгать? — возмутился Володя.
Спальные места в каюте были двухъярусными, таких малыш еще не видел.
— Потом, — пообещала Сашенька.
Володя насупился.
— Вы, конечно, помните, что Меншиков и до строительства своего дворца часто бывал в Ораниенбауме. Но зачем?
Старшие молчали в пользу Володи, но тот был обижен (двухъярусные кровати куда интересней!) и ответить не соизволил.
Пришлось Сашеньке:
— Петр Первый, заложив город в дельте Невы, быстро понял, что тот уязвим с моря.
— Карамзин, кстати, считал Петербург «бессмертной ошибкой великого преобразователя», — ввернула Таня.
Сашенька порадовалась. Дочь не пустышкой, не ветреной барышней растет. Книжки умные читает. А что с норовом да с характером — так и сама была такой.
— Согласна с Карамзиным, — сказала княгиня. — Найти такое неудачное для города место надо было постараться. Но Петр Первый, отдадим ему должное, быстро понял свою ошибку и в первую же зиму повелел возвести крепость, способную защитить город с воды. Для ее строительства выбрал остров Котлин. Кто знает, что значит Котлин?
— Чухонского не изучал, — рассмеялся Евгений.
— Это не по-чухонски.
— Шведский тоже.
— Шведы, между прочим, сей остров называют Ретузари, — едва не сломав язык, выговорила Сашенька. — Когда Петр решил его завоевывать, он отправил туда большой отряд солдат. Небольшой шведский гарнизон, охранявший остров, завидев русские лодки, перепугался и в спешке ретировался. Даже котел бросили, в котором уху варили. Петр, про то узнав, повелел остров впредь звать Котлиным, а на гербе нарисовать котел. Зимой 1704 года тут началось строительство крепости, руководил которым Александр Меншиков. Вот почему он так часто ездил в Ораниенбаум. Оттуда по льду залива до Котлина всего пять верст. Строили крепость, вернее первый форт Кроншлот, следующим способом: прямо на льду сколачивали ряжи, внутри которых рубили проруби, а потом засыпали их камнями. Шведы, открыв весной 1704 года навигацию, неожиданно обнаружили в родном для себя Финском заливе вражеский форт, закрывший им проход к Невской губе.
Вокруг Сашеньки полукольцом стала собираться публика, даже ее собственных детей попытались оттеснить.
— Лили, какое интересное нововведение, теперь во время морской прогулки нас развлекает чичероне, — удивился Жорж, которому никак не удавалось избавиться от брюнета и вернуть к себе внимание старухи. — Давай послушаем.
— Возьми лорнет. Это все та же глупая мамаша со своими глупыми детьми.
— Неужели? Увы, Лили, ты права. Я ведь говорил: у меня раскалывается голова. Срочно в каюту.
— Петр Первый часто инспектировал Кронштадт, — продолжала Сашенька. — Трехэтажный дворец, выстроенный для его визитов, увы, не сохранился, но вот домик, подобный домику возле Петропавловской крепости, цел по сию пору. Мы обязательно туда сходим. А в 1720 году царь повез в Кронштадт, что с немецкого переводится «венец города[68]», шведского посланника, присланного известить о восшествии на престол их нового короля. Показав ему крепость, император заметил: «Я сэкономил вашему правительству много денег, которые вы раньше тратили на лазутчиков, можете их больше не посылать».
Петр не успел закончить крепость. Но его дело продолжили потомки. В царствование Николая Первого были сооружены циклопические форты, мимо которых мы как раз проплываем. Вон форт «Петр Первый», чуть подальше «Меншиков» и «Павел Первый». Обошлись они столь дорого, что Николай в сердцах воскликнул: «Дешевле было выстроить их из серебра, чем из гранита!»
Увы, форты эти оказались никудышной защитой. В Крымскую войну пришлось снова, как во времена Петра, засыпать фарватер камнями, иначе эскадра Непира неминуемо прорвалась бы в Петербург. Поэтому, сразу после заключения мира, генерал Тотлебен составил новый план укреплений. Работы вот-вот будут закончены. Ну что, кажется, будем причаливать? Продолжу на берегу.
Слушатели наградили Сашеньку аплодисментами. Княгиня смутилась. Всего-то делов — путеводитель пересказать.
А Володя разрыдался:
— А попрыгать?
Когда малыш успокоился, Сашенька отправила его с Натальей Ивановной в Петровский парк. Пусть погуляет, пока она со старшими выяснит отношения.
Да и история Петровского парка, которую она решила рассказать в назидание, была не для его ушей.
— На месте парка когда-то было обширное болото. В царствование Николая его осушили и превратили в плац-парадную площадь. Здесь наказывали провинившихся солдат. Знаете, как это происходило?
Таня с Женей который раз переглянулись. Солнце начинало припекать. Как бы увести отсюда маменьку? Как бы аккуратней ей сообщить, что Нина ни следующим, ни каким другим пароходом не приедет?
— Солдат выстраивали в две шеренги, в руке они держали шпицрутены — пруты из березы или ивы, которые предварительно вымачивались в уксусе, а потом кипятились в соленой воде, дабы приобрести гибкость и упругость. Солдата, присужденного к наказанию, раздевали по пояс и привязывали его руки к дулам двух ружей. За эти ружья преступника вели меж двух шеренг. С левой стороны от них шел командир и следил, чтобы каждый солдат ударил наказуемого по спине изо всей силы. С правой стороны шел доктор. Обычно на двухсотом ударе провинившийся лишался чувств, и тогда доктор говорил: «Довольно». Наказание прерывалось; несчастного отвозили в госпиталь, там залечивали его спину и снова вели на плац-парад дополучить недоданное число шпицрутенов. А приговорить могли и к тысяче ударов, и к трем тысячам, и даже к шести! Однако обычно более пятисот ударов никто не выдерживал. Юридически смертной казни у нас в империи не было, фактически была[69]. И отменили шпицрутены совсем недавно, всего шесть лет назад. Плац-парадная площадь стала не нужна, здесь высадили деревья, превратив ее в парк.
Сашенька замолчала, искоса наблюдая за детьми. Тех рассказ и ужаснул, и встревожил: вдруг неспроста мать завела разговор про наказания? Догадалась, или Володя нечаянно проболтался?
Почву рискнула прощупать Таня:
— Мама, а вдруг Нина не поехала следом за нами в Кронштадт? Вдруг до сих пор ищет Володю на пристани?
— Нина — человек ответственный и, надеюсь, понимает, как я волнуюсь за нее.
— Мы тоже надеемся… Но я скоро сварюсь, — упавшим голосом сказала Татьяна.
— Скажи спасибо, что не позволила надеть тебе длинное платье, — заметила княгиня.
Длинные до туфлей платья барышни начинали носить после шестнадцати. До того юбки прикрывали их ножки чуть ниже колен.
Конечно же, четырнадцатилетняя Татьяна стеснялась выставлять напоказ панталончики и правдами-неправдами стремилась надеть свое единственное из розовой тафты[70] с оборками и рюшами[71] платье, пошитое для торжественных случаев.
— Мы же не будем здесь стоять целый день? Это глупо, — вступил в разговор Женя.
— Если ваша приятельница не приедет, пойдете гулять с Натальей Ивановной, а я вернусь в Ораниенбаум и пойду к Четыркиным домой, удостовериться, что Нина там.
— Нет, мама, — закричали дети хором.
— Это еще почему?
— Мы… Мы ее отпустили, — признался Женя.
— Отпустили? Вы? — Сашенька сделала паузу, чтобы прочувствовали. — Позвольте узнать: на каком основании?
Молчание.
— Позвольте тогда узнать — куда?
— Не знаем, — выдавила из себя Татьяна.
— Нина сказала, что секрет, — с сожалением произнес Женя.
— Нина знает человека, который подтвердит алиби князя Урушадзе. Но не может назвать его имя, — снова вступилась Татьяна.
— Или ее имя, — добавил Женя.
Сашенька возликовала. Значит, не ошиблась. Нина знакома с женщиной, которую в ночь ограбления посетил Урушадзе.
— Вот мы и решили помочь, — заявил не без вызова Евгений.
— Едва не отправив меня в могилу, — укоризненно сказала Александра Ильинична.
Потом были слезы, извинения, нравоучения. В итоге Сашенька, конечно же, их простила, и они вместе отправились в Петровский парк. Оттуда уже с Володей и гувернанткой пошли в Андреевский собор, потом осмотрели домик Петра, лютеранскую и реформаторские церкви, etc…
Предложение пройтись по Рыбным рядам Татьяну возмутило:
— Фи, ненавижу запах рыбы.
— Нет там никакой рыбы, — рассмеялась Сашенька. — Рыбным рядом в Кронштадте именуют местный Гостиный двор. В отличие от нашего, петербургского, здесь гораздо больше иностранцев: купцов, шкиперов и матросов, потому все приказчики свободно изъясняются на английском, немецком и голландском.
После Рыбного ряда заглянули в крохотную деревянную церковь Святой Екатерины, затем отправились на Вал. Полюбовавшись панорамой, спустились в низину с забавным названием Палы. Дети с гувернанткой изрядно повеселились, обсуждая, кто именно здесь пал: шведская армия или дворник с крыши? Сжалившись, Сашенька объяснила, что слово Палы произошло от впалости, иначе — низменности.
Пройдя берегом, вышли к Петербургским воротам, где зимой начинается ледовая дорога на столицу. Путь туда неблизкий, сорок пять верст, поэтому на льду — он столь крепок — строят трактиры и даже постоялые дворы.
Детей поразил рассказ про буера:
— Они похожи на лодки, только к днищу прикреплены три железных полоза: два на полную длину, а третий, короткий, под рулем. Внутри лодки ставят мачту с парусами, а вокруг нее скамейки. Пассажиры садятся на них, матросы поднимают парус — и все, полетели. Говорят, буера способны преодолеть сорок пять верст до Петербурга за час с четвертью!
— Хочу на буера! — заорал Володя.
— И я! И я! — подхватили старшие дети.
— Ладно, так и быть, во время зимних вакаций, — пообещала Сашенька.
В гавани Володя начал капризничать. Шел туда, чтобы посмотреть на военные корабли, а их не оказалось — эскадра ушла в море. Зато рядом, в купеческой гавани, от судов рябило в глазах. Кронштадт — крупнейший торговый порт империи, за навигацию здесь успевают выгрузиться полторы тысячи кораблей. В столицу привезенные ими товары доставляют уже на мелких суденышках, способных пройти в мелководье Невы.
Вслед за Володей раскапризилась и Татьяна, тоже устала. Да и Евгений начал жаловаться, что ноги стер. Пришлось вести всех в Английскую гостиницу и поить чаем, ведь до отхода парохода оставалось добрых два часа.
Когда дети с наслаждением уплетали ромовые бабы, раздался знакомый голос:
— Разрешите?
Ребята повскакали с мест. Дедушка!
— Что ты тут делаешь? — спросила Сашенька, по-купечески прикоснувшись губами к его руке и подставив для поцелуя лоб.
Ответ был привычен:
— Дела. А вы что позабыли? Нешто Рамбов так быстро надоел? Сюда, значит, перебрались?
— Нет, мы на экскурсии, — ответил Володя, не стесняясь набитого рта.
— Тогда оставайтесь на ночь. Сниму вам номер.
— Увы, — Сашенька развела руками. — Приглашены вечером к соседу, графу Волобуеву.
— Волобуеву? — удивился Илья Игнатьевич. — Не знал, что ты с ним знакома.
— Я и не была. Нас представили позавчера.
— И он тут же пригласил тебя? Странно.
— На дачах так принято, Волобуевы как раз по пятницам принимают.
— Давай-ка отсядем, — предложил отец.
Сашенька с отцом переместились в глубь зала.
— У меня с Волобуевым трения, — приватно сообщил Илья Игнатьевич.
— На какой почве?
— На финансовой, конечно. История малопонятная. Помнишь, я рассказывал, что заполучил концессию на строительство дороги в Малороссии?
— Помню, конечно.
— Граф Волобуев тоже на нее претендовал.
В царствование Александра Второго длина железнодорожных путей каждый год прирастала на полторы тысячи верст![72] Строили их частные подрядчики, однако государство предоставляло им кредиты под самый низкий процент, устраняло административные барьеры, а после сдачи дороги передавала ее во временное пользование на выгодных условиях. Нетрудно догадаться, что за железнодорожные концессии шла ожесточенная борьба, ведь каждая из них гарантированно превращала счастливчика в миллионера. Так, например, неприметный юрист фон Дервиз заработал на строительстве дороги Москва — Козлов десять миллионов рублей[73] всего за два года.
— Что странно, ведь моя победа заранее была согласована с «кальянщиками», — похвастался Илья Игнатьевич. — Поэтому никто из сильных конкурентов инда[74] не подал заявки.
Император страдал запорами, во время поездки на Кавказ ему рассказали про местный способ ослабить кишечник — кальян. С тех пор каждый день после утренней прогулки Александр шел в нужник, спускал штаны, садился на горшок и закуривал кальян. По другую сторону ширмы собирались особо доверенные лица, призванные развлечь монарха во время столь важного занятия: флигель-адъютанты, министры, генералы. А заодно решить важные государственные вопросы, в том числе и концессии. Хотя формально, конечно, проводились конкурсы, на которых сравнивалась стоимость строительства, проработанность проекта, опыт подрядчика и его инженеров, выигрывал концессии тот, кто мог договориться с завсегдатаями царского нужника.
— А Волобуев подал. Я решил, что он просто дурак. Ну или за его спиной кто-то посильней «кальянной партии»!
— Кто, например? — поинтересовалась Сашенька.
— Графиня Долгорукая, любовница императора. Однако «кальянщики» заверили меня, что это не так. И не ошиблись, конкурс я выиграл. Однако через неделю получил письмо от графа с завуалированными угрозами. Мол, если не компенсирую ему расходов, получу неприятности. Я навел справки. Знаешь, что выяснилось? Волобуев — родственник прокурора Петербургского военного округа. Вроде и невелика птица, но нагадить может как бегемот. Пришлось мне встретиться с графом. Думал предложить ему тысяч сто, ну двести. А он затребовал миллион. Вот и не знаю: послать куда подальше или заплатить? А тут выясняется, ты к нему приглашена. Случайно ли?
— Конечно, случайно.
— А вдруг нет? Держи-ка ухо востро…
Оглавление
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Мертвый час предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Примечания
69
Княгиня Тарусова ошибается: за некоторые преступления, в том числе и военные, она была, но применялась до конца семидесятых годов XIX века очень редко.
71
Рюш (фр. ruche) — полосы материи или ленты, сложенные складками, примыкающими одна к другой для украшения женских платьев, мантилий, шляп, чепчиков и других частей туалета.
