Франкфурт 939

Валерий Александрович Панов, 2022

На злачных улицах вонища, смрад и тьма кромешная. За каждым углом негодяй, а в каждом доме прячется подлец. Похоть, алчность и вероломство укоренились в их сердцах. И тайны… Тайны есть у каждого. Они рождают скрытность и недоверие. Жажда наживы – цель неблагородная. Дорога эта вымощена трупами. Прежде чем на неё ступить, нужно вооружиться. Жестокость, беспринципность и коварство – вот лучшее оружие. А благородство, доброта и сострадание не благодетель, а преграда. Жестокое время явило худших из людей. Мораль и правила забыты. Можно не прятаться, не притворяться – быть собой, гнусной, вероломной сволочью.

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Франкфурт 939 предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

← Глава 9

Глава 11 →

Глава 10

Саид позавтракал в общей трапезной. В это время здесь только военачальники герцога Эбергарда. В основном, безземельные рыцари, вторые и третьи сыновья баронов, да графов. Сражаются в надежде получить надел. Сейчас они никто, ещё не стали надменными и властными, а значит — с ними проще подружиться.

Ещё был Сигурд, но уже ушёл. Датский принц вообще встаёт ни свет ни заря. Ест со свитой в дальнем углу и ни с кем более не общается. А если поймаешь его взор, того гляди, подавишься. Он при дворе непопулярен. Разве что у женщин. Как поговаривают, многих мужей сделал рогоносцами. Тех женщин можно понять, Сигурд суров, могуч, отважен, в глазах звериный блеск, а их мужья обрюзглые или никчёмные, в постели ни на что не годны, да и храпят во сне. Словно спать со свиньёй.

Свиньи скоро проснутся. Пока умоются и приведут себя в порядок, будет ближе к полудню. Набьётся их тут полный зал, и понеслось. Крики, споры и поросячий смех. И всё между собой на родном языке под боком у того, о ком говорят. Франки с франками, испанцы с испанцами, арабы с арабами, а византийцы с византийцами. Саид лишь раз лицезрел этот балаган и с тех пор ест отдельно. В обществе рыцарей ему приятней. Он, как второй сын аббасидского вельможи, их прекрасно понимает.

Герцог Эбергард в общий зал не спускается. Ест в кабинете, если вообще ест. Саид думает, что он как лилу¹¹ пьёт жизненные соки из людей, тем и живёт.

Фернан тоже приходит рано. Порой кажется, что у них с Саидом состязание. Сегодня помощник посла Наварры проиграл. Саид уже покидал трапезную, когда встретился с ним.

Эх, завозился после утренней молитвы. Мог бы избежать неприятной встречи. Любой испанец люто ненавидит мусульманина и наплевать, что тот отродясь не бывал в Иберии [Пиренейский полуостров] и вообще подданный совсем другого халифа¹². Все арабы для них на одно лицо, даже те, кто не арабы вовсе, а сицилийцы или греки. Похожи, да и ладно.

Пару дней как до Франкфурта донеслась вести о победе войск Наварры, Арагона, Кастилии и Монсона над кордовским халифом Абд ар-Рахманом в битве при Симанкасе. И с тех пор Фернан — гордый, будто сам одержал ту победу — не упускает возможности напомнить о скором изгнании всех мавров из Иберии. Можно подумать, Саиду есть дело.

— Уже написал письмо семье, Саид? Сколько твоих родичей гниёт в братской могиле возле Симанкаса?

— Ни одного. Мой старший брат со мной во Франкфурте, а младший, сёстры, родители, дядья и бабка — все живут в Дамаске.

— И до Дамаска доберёмся, — бездумно бросил Фернан.

— Он в Сирии.

— Думаешь, я не знаю? Сгоним вас со всех земель, сбросим в море, где вам самое место.

— Ловлю тебя на слове, — сказал Саид, улыбнулся раздражающе и зашагал прочь поспешно, пока этот провидец ещё чего не выдал.

До Дамаска он дойдёт. Иберию сперва отвоевать попробуй. Одна победа, и он гордый, будто Тигран Великий.

«Да проклянёт Аллах этого надменного шакала!»

Но надо признать, смелости ему не занимать. Мало кто в замке так легко и открыто выскажется напрямую, чаще через посредника. Один шепнул второму, второй — третьему, третий — четвёртом, так и пошёл слух, набирая с каждым новым ухом свежие подробности. Когда его перескажут тому, о ком он пушен, большая часть, конечно, уже вымысел, но вымысел очень обидный и постыдный. Игнорировать его нельзя, достанут ведь вопросами «А это правда?» и «Как же ты мог?». И все эти косые взгляды, которые так и кричат — вон он идёт, этот ублюдок. А завтра точно так же выслушают о себе и: «Нет! Я не такой! Я так не мог! Только не я! Не здесь! Наверно, это тот урод на меня наговаривает. Я слышал он…». И чаще всего «тот урод» никто инок, как Сигурд, который слухи отродясь не распускал. Не в его натуре. Он, скорей, треснет кулаком, если поймёт, о чём ты. Датчанин за годы на чужбине изучил с два десятка слов, на том и бросил, ему хватает.

На верхних этажах встретил дочь герцога Эбергарда. Злится и о чём-то очень живописно думает. Её лицо так и бурлит эмоциями, и оттого картина в голове почти что зрима. Саид прижался к стене, пропуская разгневанную леди, и чуть склонил голову, как и положено у них при встрече с благородной дамой. Та пронеслась мимо, даже не заметив. Из носа выдыхает пар, будто дракон какой-то, и топает аналогично. Зверинец, а не замок. Сплошь петухи, ослы, козлы, бараны, свиньи, да прочая, более редкая живность.

Вернувшись к себе, Саид сразу почувствовал чьё-то присутствие. Дверь в комнату брата приоткрыта.

Неужто Юсуф вернулся?

Зашёл к нему — нет, не Юсуф.

— Гунтрам?

Его и со спины можно узнать. Весь в чёрном, стоит у окна, прислонившись плечом к стене. Что тень герцога делает в покоях брата? Он ни о чём не просил, Саид тоже.

— Здравствуй, Саид, — Гунтрам поприветствовал и обернулся. — Есть разговор.

Он не скрывает эмоции, у него на лице написано: Я не хочу здесь быть, мне всё это не в радость. Похоже, разговор не из приятных. И как иначе, если твой брат пропал?

— Это из-за Юсуфа?

Гунтрам слегка приподнял бровь и чуть скривил губы. Пару раз вдохнул-выдохнул, а потом:

— Чёрт, так сразу и не скажешь. Да, ночью его убили.

— Кто?

— Не знаю, тело нашли в порту.

Гунтрам глядит на него, словно чего-то ждёт. Не дождался, стал каким-то подозрительным.

— Что ты на меня так смотришь? Мне истерично завопить и слезу пустить?

— Ты мог бы притвориться для приличия. Тебе брата совсем не жалко?

«Когда это мы перешли на «ты»? Мы разве ровня? Или твоё особое положение при герцоге даёт привилегии и поднимает на одну ступень со знатью?»

— Ещё как жалко, но чем ему помогут мои стенания?

— А, понятно. Вот только не надо этого. Не ищи убийцу брата, Саид. Я сам разберусь. Найду мерзавца и прослежу, чтобы его казнили.

— Я должен свершить кровную месть.

Гунтрам устало вздохнул.

— У нас тут не халифат. Ты гость чужого королевства, где свои законы. Уважай их и у нас не будет проблем, — он слегка задумался. — Давай так: перед казнью ты нанесёшь ему смертельную рану, а палач чуть помедлит, прежде чем срубить голову. Убьёшь его ты, а мы казним труп. Годится?

— Годится, — приободрившись, ответил Саид.

Гунтрам, довольный исходом беседы, на радостях удалился. Саид проводил его и призадумался. Думает он быстро, но поспешных решений не принимает, всё дважды взвешивает, подходит к вопросу с разных сторон. Закончив, он скинул с себя тюрбан, халат и сандалии. Одежда, безусловно, удобная в замке для выхода в город не подходит. Надел остроносые сапоги, камизу¹³ и котту¹⁴ без рукавов, но с капюшоном. Штаны, что уже на нём, менять не стал, сгодятся. Жаль, нет одежды грязных варваров, но да ладно, искать её некогда, и всё равно не похож лицом. А так с виду простой торговец из-за моря. Сойдёт.

Саид обитает в высшем обществе. Здесь все улыбки поддельны, а слова фальшивы, но честь нужно беречь, а бесчестие прятать. Любыми средствами сохранить лицо — оно самое ценное, что есть. Не отомстить за брата — недостойно. Любой это знает, и араб, и франк, и герцог Эбергард.

Вылез в окно и ловко, словно обезьяна, спустился по стене. Успел, Гунтрам только-только вышел во двор. Вот было бы забавно, задержись он в замке. Не страшно, тогда бы Саид просто прогулялся в порт. Но Гунтрам здесь и идёт в город. Отлично. То, что нужно. Лишь бы он там искал убийцу, а не развеяться пошёл к храму продажных блудниц.

Второй выход в город. Первый был полгода назад, когда Саид приехал во Франкфурт. От ближайших врат до замка всего несколько кварталов. Считай, город он и не видел. Хотя, несколько раз поднимался на башню и озирал весь муравейник с высоты. Но улицы это совсем другое. Сверху всё здорово, красивый вид, а тут и грязь, и вонь, и трещины в стенах, и псы бездомные, но хуже всего люди. У всех дела и все спешат. Кислые лица, недовольные, брезгливые, но любопытные, оценивают тебя, делают выводы. Обувь изрядно сношена, сам неопрятный — разгильдяй. Грязный, немытый; штаны с дырками — нищий. Одет весь с иголочки, украшенья блестят; идёшь, задрав нос — большой человек, надо пропустить.

Сперва дома знатных господ, если ряды плотно примыкающих друг к другу сторожек можно так назвать. Вот ведь безвкусица. От кого они отгородились? От воров? Так те всегда найдут лазейку. От захватчиков? Если стены падут, жалкие заборы им не помогут. От простолюдинов? Обезумевшая толпа ничем не хуже армии захватчиков, а просто так здесь по улицам они не ходят, не пускают. Герцог Эбергард сам спускается в город раз в неделю, чтобы выслушать прошения и вершить суд. Получается — друг от друга прячутся. Не дай Бог, сосед увидит, чем ты там занимаешься.

Здесь прятаться непросто, улицы широкие, людей мало, а араб, украдкой выглядывающий из-за угла, привлекает взоры. Благо, одет прилично, на шее цепь, на пальце перстень и серьга в ухе. Не какой-нибудь там проходимец. Можно расслабиться, сторожки в безопасности.

Ну ладно, эти улицы он со стены неплохо разглядел. Что дальше? А дальше за ворота и сразу амбары, за ними лачуги. Под ногами коровьи лепёшки, никаких мощёных дорог, разумеется; телеги, повозки и люди. Люди другие, но с виду всё те же. Вельможи за кошельки переживали, а этим он просто не нравится. Вырядился тут, павлин. Ходит, задрав хвост. Как у себя дома. В амбар зашёл, поглазел да вышел. Прислонился к телеге, нагнулся, сапог поправил. Чужого коня погладил, к людям жмётся, к стенам прилипает. То землю под ногами изучает, то вдаль куда-то смотрит. Вот ненормальный.

Миновал коровник и оказался у врат. Стражник глянул на него и вытянул вперед ладонь.

— Стой-стой-стой. Тебе туда не надо.

— Надо. Мне лучше знать, — ответил Саид и попытался пройти, но стражник его остановил.

— Поверь, ничего хорошего там нет. Ты заблудился? Куда ты идёшь?

— Туда, — Саид указал пальцем за ворота.

— Послушай, мне не охота потом впотьмах искать тебя в трущобах, когда забьют тревогу. Честно, там чёрт ногу сломит. Что ищешь, девок? На стыке рынка и купеческого квартала дом с красными колоннами — сходи туда. А если хочешь подешевле, то в порт. Но только не в трущобы. До заведения старой матроны ты не дойдёшь, да и не стоит оно того, слухи всё приукрашивают.

— Я рискну, — ответил Саид, улыбнувшись. Стражник горько вздохнул и отошёл.

Гавнюк заботливый. Из-за него Гунтрама упустил.

«Да ниспошлёт аллах ему проказу!»

Проклятие. Вот и куда теперь идти? Тут настоящий лабиринт. Трущобы — Саид о них наслышан. Одни лишь гадости, конечно. Что Гунтрам здесь забыл? Юсуфа убил кто-то из трущоб? Ну, прям, злой рок. Такого не должно было случиться.

Ринулся наугад. Прямо, налево, прямо, направо. Петлями по ломаным улицам. Вокруг ни души, все будто вымерли, и только тени скользят за спиной, да недобрые взгляды следят из окон, укрывшись темнотой в глуби уродливых домов.

Это действует на нервы. Может, кто посмелей покажется?

Бойся своих желаний. Показались. Два тупых бугая — два помойных жука. В голове пустота, но с виду чем-то довольны. Ещё один гнус со спины подбирается, усердно старается не шуметь.

Рука сама по себе потянулась, но ничего не нащупала.

Ах, шайтан! Оружие-то не взял, ни ножи, ни саблю. Совсем расслабился, привык к безопасности в замке. Или надеялся, что здесь всё по-другому? Дамаск, Генуя, Франкфурт — бандиты есть везде.

И что теперь делать? Так, можно отобрать оружие у того, что сзади. Главное подпустить поближе, но не через чур. Эти-то двое подходить не спешат. Стоят, лыбятся о чём-то перебалтываются. Вроде, и язык знакомый, но без вина не разобрать. Коверкают его. Будто на особом наречии общаются.

Всё, пора.

— Твою ж мать, — тихо выругался Саид. Ну и конь. Чем его в детстве кормили? Те два пня и рядом не стояли. Низкорослый Саид и вовсе жёлудь у подножья дуба.

Оружие-то где? Хотя, зачем такому меч? Кулаки что кувалды. Руками, поди, сталь согнёт. Замахнулся. Саид нырнул под руку, оказался за спиной. Ударил промеж ног. Дуб пошатнулся. Саид ему ещё раз, тот в ответ отмахнулся, как от комара. Удар внушительный, Саид отлетел в сторону. Поднял голову — видит, что враг на коленях, кувалдами держится за больное место, но дружки уже подлетели. Набросились, давай мутузить. Он прикрылся, пытается встать, но после четвёртого удара по затылку потерялся, всё поплыло.

— Ар-р, моё ухо!

— Забирай свой обрубок и проваливайте. И немощного прихватите.

— Сука! Ты за это ответишь!

— Где меня найти, знаете. Буду ждать.

Перед глазами возникло женское лицо. Саид уже успел привыкнуть к местным женщинам. Это лицо красивое, светлые волосы, голубые глаза. Взгляд жестковат, не женский. Его не изменишь, а в остальном — заплести косы, одеть в платье (долой штаны и куртку), отмыть, и красота.

— Ты как там, в порядке? Чё лыбишься?

Э-э, нет, не выйдет. Платьем и косами тут не отделаться.

— Поднимайся, — она протянула руку.

Саид резким рывком встал на ноги и аж зажмурился от боли. Чувство, будто, мозги лезут через уши.

— Ну ты и идиот. Зачем сунулся в трущобы? Тебя же предупреждали.

— Предупреждали? Ты за мной следила?

— Нет, за тем вторым, за которым ты шёл. Там, куда он идёт, мне не рады. Так что… Твоё счастье, я перстень заметила, когда ты у телеги сапоги разглядывал.

— Мой перстень? — удивился Саид. Зачем он ей?

— Нет, блядь, мимо пахарь проходил. У него на пальце перстень увидела, сразу поняла — знак свыше, надо тебя спасти.

Она залезла в кошель, вытащила что-то и бросила Саиду. Он поймал. Разжал кулак — на ладони оказался родовой перстень брата. Такой же, как на пальце у Саида.

Она что, издевается?

— Ты его убила?

— А потом спасла тебя, и всё лишь бы похвастаться. Ха-ха-ха, я убила твоего брата.

Что за мерзкая натура? Так: отмыть, переодеть, заплести косы, зашить рот. Хм, некрасиво. Долой косы и христианское распутство. Примет ислам, наденет никаб¹⁵.

— Смотри голову не сломай, — продолжила издеваться. — Напрягся весь от раздумий. Расслабься, не трогала я твоего брата.

— Я не говорил, что мы братья.

— Ну, в сыновья ты ему не годишься. Он тебе или дядя, или брат.

— Если не ты убила, откуда у тебя перстень?

— Нашла в тайнике, вместе с другими вещими, а потом услышала про тело в порту. Там этот тип появился, за которым ты следил. Хотела обменять сведенья на услугу, а потом тебя заметила. Что-то подсказывает, с тобой мы скорей договоримся.

— То есть, ты просто обшаривала город и случайно нашла вещи брата?

— По-твоему, я похожа на нищенку, которая в мусоре роется? Я знала, где искать. И знаю, кто его убил. Я расскажу, но не задаром.

— И как же ты узнала?

— Во сне явился святой дух и обо всём поведал. Моё терпенье не бесконечное. Тебе нужна помощь или сам попытаешь счастье?

— Сколько?

— Не нужны мне твои деньги.

— А что нужно?

— Я уже сказала — услуга. Ты вообще меня слушал? Тебе, похоже, последние мозги выбили.

— Что за услуга?

— А ты точно мусульманин? Очень уж похож на наших святош. Те тоже зададут пятьсот вопросов, прежде чем дать один ответ.

Саид громко вздохнул. Он зарекался никогда не соглашаться на то, чего не понимает. Однажды дорого заплатил за подобную небрежность. Теперь из-за неё вдали от дома, и собирается совершить очередную глупость.

— Согласен.

— Да неужели? Ты уверен? Может, ещё что спросишь? На завтрак я ела яйца, мать звали Бертой, а возле пупка у меня родимое пятно в виде лошадки. Хотя, все видят разное.

Все? Кто эти все и почему разглядывают её пупок?

— Пошли, я тут рядом живу. Посмотрим, что у тебя с головой, а то крови больно много. Как бы не помер.

Пошли по узкой петляющей дороге вдоль одинаково уродливых лачуг, с виду больше похожих на курятники, чем на жилища людей.

— Ты его дважды по яйцам ударил, у него ведь теперь детей не будет.

— А как же мои дети?

— У тебя есть дети? — удивилась грубиянка.

— Нет, а если какой бугай пришибёт, то и не будет.

— Тоже верно, но всё равно подло.

— Подло? — недопонял Саид. — А нападать втроём на одного не подло?

— Ты вообще понимаешь, куда попал? В трущобах нет понятий чести и благородства, но есть правило: мужик мужика по яйцам не бьёт. Лупить вас промеж ног привилегия женщин.

— Это ещё почему?

— У нас-то яиц нет, не отыграетесь.

Будто, нет других способов.

— Стой! — она схватила Саида и утащила за угол дома.

Дальше по улице в дверь низкой обветшалой хибары долбится человек. Стучит громко и напористо.

— Пришёл свести счёты? — поинтересовался Саид.

— Нет, просто незваный гость.

— Это твой дом? — спросил брезгливо.

— А ты ожидал увидеть один из особняков, как возле замка?

— Возле замка? Постой-ка, ты следила за нами. А как ты попала в верхний район? Я думал, таких, как ты, не пускают.

— Каких таких? — оскорбилась трущобная дама.

— Ну, ты поняла.

— Нет, не поняла. Скажи прямо — отбросам, вроде меня, в районе знатных господ не рады.

— Я не о том. Мне просто любопытно.

— Со стражником договорилась. Не знаю, как у вас, а во Франкфурте деньги открывают двери. Вот идиот! Что же ты делаешь?

Саид догадался, что она не ему. Стук стих. Выглянул, посмотрел. Дверь нараспашку, на пороге человек. О чём-то болтает с незваным гостем, отсюда не расслышать.

— А это кто?

— Тупой кретин, которому в детстве не объяснили, что нельзя открывать двери незнакомцам. Особенно, если это двери чужого дома. Хотя, чего ещё ожидать от крысы? Ну, хоть внутрь его не пустил. Ай, молодец. Давай-давай-давай, проваливай. Прижмись, — она дёрнула Саида обратно к стене. — Чёрт. Он нас заметил?

Саиду-то откуда знать? Вот и не ответил, а она, кажется, и не ждала. Краем глаза заглянула за угол.

— Хм, уходит. Слепой что ли? Всё, идём.

Женский командный голос. Саид к нему быстро привык. Есть в нём что-то возбуждающее. Порой охота, чтобы всё было просто, понятно и решено за тебя.

«Да, моя госпожа, слушаюсь и повинуюсь. Воплощу все ваши развратные желания».

Сильная женщина — а может, это то, что нужно? Не просто украшенье или свиноматка. Баба с характером. Что бы рот открывала не по указке и не несла всю ту однообразную чушь, которую благородным девицам с детства в головы вдалбливают. Пусть говорит всё, что взбредёт, и тем смущает окружающих. Разве что тонкости ей не хватает, больно груба. А ещё, конечно же, отмыть, переодеть, заплести косы. В ислам обращать и прятать лицо под никаб, так и быть, не станем. Рот зашивать, пожалуй, тоже. Теперь дом Саида — Франкфурт, надо подстраиваться. Глядишь, через пару поколений потомков и не отличишь от франков.

Ссора началась с порога. Будущая мать едва не вышибла дверь собственного дома. Бедные дети, с такой мамкой не разгуляешься. Так, всё, завязывай. Вот ведь навязчивая привычка — с любой едва знакомой, приглянувшейся девчонкой выстраивать в голове картину будущей семьи.

— Ты зачем дверь открыл, ублюдок? — меж тем прозвучало изнутри, когда Саид только подходил к порогу.

Учтиво прикрыл за собой дверь и огляделся. Ну и срач. Тут, словно, нет хозяйки. Немытая посуда на столе, на стуле и на подоконнике, заплесневелый хлеб, рядом кувшин. Запах скисшего молока, должно быть, от него. В углу гора грязной одежды. Какой-то таз с водой, над ним мухи. И всякая-всякая-всякая ненужная, непонятная ерунда. Она же мешает нормально ходить по комнате. Заставлено всё, будто в кладовой. Старьё сплошное, полусгнившая мебель, поблекшая утварь, протёртый до дыр ковёр, больше похожий на половик. А это что, чучело для учебного боя? Зачем оно на кухне? Зачем кухня в прихожей? Это ведь кухня?

Посреди в одних штанах мужик с волосатой грудью. Зависть сразу накатила. Саид всё мечтает о подобной мохнатости, но пока что усердно срезает свои пять волосинок. Говорят, чем чаще бреешь, тем больше растёт. Врут, похоже.

Бедняга аж опешил от такого штурма, а как Саида увидел, ещё и покраснел от злости.

— Он упорно долбился.

— Да-да, я заметила. Открыл-то ты, блядь, зачем?!

— Любой бы уже понял, что никого нет дома, но стук не стихал. Вот я и подумал, ты мстишь за то, что разбудил тебя утром. Ты так уже делала, Гайя.

— Впредь можешь не смущаться и ссать в штаны. Ты так уже делал.

— Когда это?

— В младенчестве.

— Что ты взъелась-то? Ничего не случилось.

— Брун, ты идиот? А если бы меня убить пришли?! Мало ли кому я вчера дорогу перешла!

— Мне бы они что сделали?! И хватит орать! — огрызнулся мохнатый, а потом добавил, — Голова болит.

— Чего он хотел?

— Узнать, когда на исповедь придёшь. О душе твоей беспокоится.

— А ты?

— А про меня не спрашивал. Наверно, уже не спасти.

— Что ты ответил?!

— Сказал, у тебя всё схвачено. Ещё два года во грехе, а после в монастырь.

В трущобах все друг с другом так общаются? Их бы ко двору, вот будет потеха.

— Хватит идиотничать.

— Я идиотничаю? Ты зачем этого домой притащила? — он указал на Саида.

— Мой дом — кого хочу, того и таскаю. Это Саид, — Гайя положила руку ему на плечо. Она это специально. Сама-то улыбается, а Брун испепеляет его взглядом. Того гляди, набросится. Ревнует. — У него брата убили. Он отомстить хочет, я помогаю.

— Сука! — рявкнул Брун.

— Следи за словами, — встал на защиту девушки Саид.

— А не то что?

— Ты с ним поосторожней, Брун, он с голыми руками пошёл на мясников, на всех троих разом. Те тоже сперва ухмылялись, потом улепётывали. У одного уже никогда не будет детей, а у другого уха. Восточная хитрость, — Гайя улыбнулась и подмигнула Саиду.

Брун, ругаясь себе под нос, сгрёб в охапку вещи и ушёл. Напоследок громко хлопнул дверью. Со стены что-то свалилось.

— Кто он? — полюбопытствовал Саид.

— Не бери в голову, — отмахнулась грубиянка. — Но если что-то пропадёт, не ищи под кроватью. Давай поглядим, что там с твоей головой.

Саид молил Аллаха, лишь бы она не промывала раны той водой, что в тазе, и Аллах услышал. Она поставила ковш с чистой питьевой водой (без мух) на стол возле чего-то, отдалённо напоминающего еду. Кажется, яичница с… салатом? Или это уже выросло.

— Ай.

— Да не скули ты.

Сама грубая, а руки нежные. Приятное прикосновение.

— Где остальные вещи брата?

— У меня. Тебе они нужны? Там больше ничего ценного.

— Маленький чёрный ключ. Неприметный такой, с палец размером.

— Не было.

— Уверена?

— Да, уверена. Сам потом проверишь. Денег при нём тоже не нашла. Если он носил ключ в мошне, то его забрал убийца. Что он отпирает? Маленький. Наверно, шкатулку с драгоценностями.

— Не бери в голову.

— О, как напрягся. Похоже, этот ключ для тебя важнее брата.

— Чему тут удивляться? Я так и не обрёл брата во Франкфурте. Мы друг другу чужие люди. Я для него лишь морока, навязанная отцом. Он не посвящал меня в дела, держал на расстоянии. У него своя жизнь, в которой мне нет места.

— Я не просила рассказать слезливую историю твоей несчастной жизни. Держи подробности при себе. Зачем ты ищешь его убийцу?

— Он ведь мой брат, я должен отомстить. Если кто украдёт вовсе ненужную тебе вещь, но всё же ТВОЮ, ты скажешь: Ну и пусть, не жалко?

— Ещё чего! Найду ублюдка и переломаю все пальцы.

— Вот видишь.

— А если этот человек сильней тебя?

— И что?

— Ты же умрёшь.

— А жить с презрением к себе, чем лучше?

— Ты мне кое-кого напомнил.

Саид не видит лица, но знает, она улыбается. Голос выдаёт эмоции.

— Отведи меня к месту, где убили брата.

— Зачем?