Записки оболганного императора

Валерий Александрович Грушницкий

Наконец вы можете лицезреть взгляд с другой стороны на историю Петра III, самого скандального императора за всю историю России! Автор принципиально отказывается от диалогов, чтобы показать всю драматичность судьбы данного человека. Прислушайтесь! Приятного прочтения!

© Валерий Александрович Грушницкий, 2020

ISBN 978-5-0050-9362-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

День 1

Писание писем — единственный способ сочетать уединение с хорошей компанией.

Джордж Гордон Байрон.

Наконец я могу писать. Алексей Орлов, мой заступник и тюремщик, прячет бумагу и перья. Не хочет, видимо, граф, чтобы я писал здесь вещи, очерняющие его мало-мальски хоть для кого-нибудь значащее достоинство. Впрочем, читатель этого, если так можно высказаться, дневника, которого при обнаружении ждёт участь письма о сладострастных уделах императрицы, может не вполне быть знаком со мной. Меня звать цесаревич Пётр III Фёдорович из рода Романовых. Сижу я в Ропшинском дворце, опустевшем из-за одной девицы, возомнившая себя Зевсом. Из-за Екатерины Алексеевны Романовой, урождённой Софии Фредерики. Тётушка моя, Елизавета Петровна, впрочем, конечно же выбрала её, ведь «бёдра немки хороши» и «невинность не была утеряна». Не умеют эти женщины выбирать себе подобных! Ведь Екатерина — разгульная, не умеющая даже видеть тайного человека, глазок для которого был любезно создан в раме картины, висящей над кроватью, с огромнейшими колоннами, впивающимися в каждый потолок или подол чьей-то женской юбки, завалившийся с бренным телом её хозяйки. От такой вот девушки у меня и родился сын Павел. Хотя, вообще-то, по крови вряд ли он — наследник. А чего стоит Григорий Орлов! Этот жадный фаворит вздумал влезть во власть, а ещё домогался до Екатерины. Благодаря этому прохвосту, я сейчас сижу в Ропше, да пишу письма «императрице», дабы она даровала мне свободу. Жаль, что на них я ответа не получаю с самого начала их написания. Высокомерие. Грех богатых людей, погрязших в наслаждении этими грязными бумажками, что мы привыкли называть деньгами. Эта немка объявила меня, законного наследника, предателем родины и сослала сюда. Было бы полбеды, если бы она только отвергла меня, да отправила сюда. Екатерина приставила ко мне дрянную семью Орловых. Ну, разве чего-то я сделал плохого? Да, выигранные русскими войсками земли были отданы Пруссии обратно. Но я лишь думал помочь их народу, моим любимым людям! Мой отец, конечно, не был русским, отчего я, наверное, и невзлюбил эту империю. Как же можно любить место, где представителя царской семьи увозят во дворец, да держат там насильно, а позже напишут, мол, скончался от воспаления вен. Не зря, видимо, тётушка боялась переворота. Боязнь эта до того была параноидальной, что она уезжала из Петергофа лишь в самом крайнем случае. В ней чувство гордости тоже было максимально превышенным, как, собственно, и у Екатерины Алексеевны. Бесят меня сильно эти две барышни! Тётушка Елизавета Петровна запрещала многое, например, те же прогулки с собаками, из-за которых мною была подхвачена «чёрная смерть». Екатерина Алексеевна пыталась полюбить меня, а я не ответил. Спустя время и она охладела. Я и сам виноват в этом, ведь любовь нельзя долго задерживать, сам знаю, поэтому и пишу сюда. Никого я так не любил, как обожал проводить время с Павлом. Сначала было трудно, но позже я влился в игру. Игры с сыном в солдатиков, да в пускание по воде корабликов расслабляют мою душу. Может, выйдя, увижусь с сыном, когда время будет позволять. Впрочем, куда сейчас торопиться? Узники живут по своему неписанному расписанию: когда бьют сильно — просыпайся; по-среднему — иди потчевать чёрствый хлеб; слабо не бьют. Причём, эти Орловы бьют так, чтобы на телесах не оставалось повреждений, ведь за это можно и казнить этих упырей, терзающих меня, словно грязные псины, которым улыбнулась удача найти живую крысу. Вот и Орловы идут. Зачем? Посмотрю.