Небольшие истории

Валентин Пампура

Надеюсь, читая мои рассказы, вы находите в них что-то нужное для себя. И, быть может, они также живут внутри вас и развиваются. А теннисный мяч – это всего лишь отправная точка. Билет на корабль, который отправляется в созданный мной мир. Поспешите занять свои места.

Пианино

— Давай, поднажми, ещё чуть, чуть, аккуратнее, не попорть — Четверо грузчиков поднимали по лестнице пианино. Пианино было старое и не влезало в лифт. Они несли его по лестнице, останавливаясь на небольшие перекуры.

— Я когда ещё пацаном был, меня на музыку отдали, шесть лет по классу фортепьяно отучился. Потом в училище три года. Пока не бросил. С тех пор терпеть не могу музыку.

— Держи ровней, не расслабляйся. Как сейчас помню…

— Ну, ну, не вали. Ровней держи.

— Так вот, вся ребятня во дворе гуляет, а я сижу за пианино и гаммы долблю. Как же они мне тогда осточертели. Верите до сих пор сняться.

— Стоп, какой этаж?

— Четвёртый.

— Сколько ещё?

— На восьмой нам.

— Япона мать. Не могли скрипку купить. На восьмом то этаже.

— Так вот сниться мне, что я стою, а у меня под ногами клавишы. Белые и чёрные. И только я делаю шаг, а они звучат. И ведь какая штука. Я шагаю, а из-под ног, гаммы вылетают. Вылетают, это значит, и вьются вокруг меня. Я бежать, а они за мной. И не скрыться мне от них никуда. Верите, просыпался в холодном поту. Так меня эта музыка достала.

— Сколько ещё?

— Два пролёта.

— Так вот столько лет меня эта музыка мучила. А теперь ещё и наверх её тащи.

— Да, судьба.

— Шабаш. Звони.

Они звонят в дверь. Но никто не спешит открывать.

— Может, нет никого?

— Может, и нет.

— Так, ты значит у нас пианист?

— Паганини.

— Давай покажи нам, что можешь.

— Да я уже и забыл всё.

— Ладно, не ломайся, давай.

— Ну не знаю — Он открыл крышку. Чёрно-белые клавиши, разложенные в строгом порядке, смотрели на него.

— Ну… — Тонкие пальцы коснулись клавиш, и они задвигались, заполняя подъезд переливами. Он касался клавиш, а пальцы, словно проснувшись от глубокой спячки, летали над клавишами, и счастье наполняло его. Поднимая всё выше и выше, туда, где живёт сама музыка. Это продолжалось до тех пор, пока он не остановился. Тогда музыка смолкла и он заплакал. Он плакал тихо, закрыв лицо руками, и только плечи вздрагивали в такт его тихим, всхлипываниям.