Маньяк, которого не было

Вадим Россик, 2013

Российский писатель, живущий в маленьком баварском городке, находясь в глубокой депрессии после инсульта, решает покончить с собой. Он отводит себе ровно месяц жизни до самоубийства. Неожиданно писатель получает просьбу о встрече от серийного убийцы – знаменитого «Баварского монстра», двадцать лет назад осуждённого на пожизненное заключение. Маньяк утверждает, что он ни в чём не виноват. Чтобы спасти любимую жену, он взял на себя чужую вину. Теперь, находясь на пороге смерти, мнимый убийца хочет, чтобы писатель написал о нём книгу, в которой будет рассказана правда о том, что произошло двадцать лет назад. Бывший полицейский инспектор, в своё время поймавший убийцу, просит писателя узнать у «Баварского монстра», куда он спрятал тела двух маленьких детей – своих последних жертв. Несчастные родители до сих пор ищут их могилы. Писатель принимает решение посвятить последний месяц своей жизни поиску могилы Ханса и Гретель и разоблачению настоящего убийцы.

Глава 5

Первый разговор с Алоисом Кальтом.

Воскресенье. Рано. Вчера Марина с детьми улетела из Франкфурта в Астану. В четверг она съездила в казахстанское консульство за визами и в субботу утром уехала с детьми в аэропорт на такси. Поэтому сегодня я просыпаюсь совсем один в уголке просторной кровати. Колокола настойчиво напоминают, что пора вставать. Сонно смотрю на себя в зеркала могучего шкафа. Из-под одеяла видна небритая морда. Доброе утро, небритая морда! Рольставни поднять!

За завтраком с музыкальным радиосопровождением напоминаю себе: «В два у меня начинается поездка к Алоису Кальту на женщине с кошачьим голосом. На Лане». Звучит, конечно, двусмысленно. Но я не виноват. Виноват богатый русский язык. Хочешь точнее выразить смутную мысль, а часто получается пошлость. И почему «завтрак»? Он же сегодня. Значит, сегодник!

Заканчиваю скромный сегодник, изначально состоявший из яичницы с колбасой. Вполне нордично. Теперь от него остались только крошки. С чашкой кофе в руках подхожу к окну. Никаких чёрных мерседесов. По крайней мере, отсюда не видно.

Формирую в уме план на дообеда: не забыть провести сеансы связи с отцом-братом и Мариной. Нужно узнать, как она долетела. Что там с Наташей? И какая у них погода? Потом обед точно по расписанию. Без особых выкрутасов — перцы, фаршированные мясным фаршем, и сметана. Марина наворотила для меня целую кастрюлю. Хватит надолго. Перец я люблю. После обеда у меня Алоис Кальт. Визит к старому маньяку. И зачем он мне нужен? Хороший маньяк — мёртвый маньяк. Но это моё субъективное мнение. Вечером, если останется время, ради прогулки сходить в Ведьмин лес, поискать место для своей смерти.

Перед отъездом Марина надавала мне множество заданий. В том числе и вывезти мусор на шрот. Подарить отходам вторую жизнь. Старые электробатарейки, цветочные горшки с отколотыми краями, сломанные рамки для фотографий, облезлые дамские сумочки, прошлогодний школьный ранец Лукаса и тому подобная фигня. Фигню нужно цивильно отвезти на перерабатывающее предприятие. В ресайклингхоф. Но русаки говорят короче и проще: «на шрот». Шрот находится на окраине Нашего Городка, поэтому необходимо договориться с Федей или Дженнифер. Но это не срочно. Не пылает и не горит. Время у меня есть — целых три недели.

Ещё мне нужно купить в аптеке таблетки. По свежему рецепту от фрау Половинкин. Это совсем не сложно — аптека рядом с домом. В Нашем Городке все аптеки названы романтично и красиво: «Ангельская», «Лебединая»… Есть даже «Львиная». Только аптека по соседству почему-то названа по фамилии хозяина «Ратс Апотеке». По-английски «ратс» означает «крысиная». Когда я смотрю на её витрины, мне всегда чудятся там внутри за прилавком огромные крысы. Серые, в белых халатиках, с кокетливыми шапочками на головах. Очень компетентные и услужливые. Говорящие человеческим языком. С длинными голыми крысиными хвостами. Забавно, не правда ли? Но бр-р…

Сижу за компьютером. На кухне пещерно воет Фил Коллинз. Не знаю, кого куда, а меня творчество этого британского певца зовёт в спелеологию. Так и представляю себе, как я, наоравшись подобно Коллинзу под сводами огромной пещеры, погружаюсь, иссякнув, во мрак бездонного подземного озера. Всё ниже, ниже, ниже… В спасительное безмолвие.

Между прочим, через месяц очередная годовщина октября. Седьмое ноября. Октябрь в ноябре. Абракадабра, но очень по-русски. Как и старый Новый год. Раньше было: торжественный голос чеканит: «Да здравствует Великая октябрьская социалистическая революция!» Счастливый советский народ: «Уря-я-я!!!» Транспаранты, флажки, кумач, воздушные шары… Дома накрытый стол: селёдка под шубой, оливье, сервелат, горячие пельмешки, ледяная водочка. А сейчас… Большая Люся чавкает жареное мясо под «Шантре». «Я упала с велосипеда, как говно!» Эх, люди!

Вижу-вижу! Брат зашёл. Моего младшего брата зовут Агафон. Это странное слово я выбрал для него сам — родители попросили придумать имя новорождённому братику. У меня тогда в детском саду был друг Агафон. Мы с ним ходили в одну группу. Крепко дружили. Иногда дрались. Я и брата так же назвал, чтобы не заморачиваться. Наверное, погорячился. Ведь, действительно, как корабль назовёшь, так он и поплывёт. Странное имя вызвало к жизни странную судьбу. Брат до сих пор живёт с родителями (после смерти мамы — с отцом). В свои сорок семь лет всё ещё не женат, детей нет. Агафон плохо учился в школе, плохо учился в университете. Вообще везде прилежно, но плохо учился. Теперь он преподаватель этого же универа, аспирант, и в настоящее время плохо пишет диссертацию по экономике. Должен быстро придумать, как спасти мировую экономику от кризиса. Странно, что именно вечный троечник Агафон последняя надежда человечества.

Я делаю видеозвонок брату. На экране монитора появляется Агафон. Как всегда дома — в майке-алкашке, худой, нечёсаный, небритый. А ведь преподаватель вуза! Улыбается. Машет.

— Привет!

— Привет! Как дела? Как паппа мио?

Агафон жмёт голыми плечами:

— Всё по-старому. Папа убежал на прогревание. Ходит сейчас три раза в неделю в какой-то корейский медицинский салон. На бесплатные процедуры. Кореянится с корейцами. Говорит, что после их прогревания чувствует себя лучше. Как ты? Пишешь что-нибудь? Что-нибудь про маньяков?

«И этот туда же! Скоро мне маньяки совсем прохода не дадут!»

Брат подбадривает:

— Давай-давай пиши, попугай народ. Или народ попугай? Как лучше?

— Почему это наш народ попугай? — удивляюсь я. — Лучше ты быстрее говнякай свой диссер, а я примажусь. Кандидата наук пополам.

— У нас примазанные не предусмотрены!

Я огорчаюсь:

— Плохо. Тогда это неправильные кандидаты наук.

Агафон смеётся и предлагает:

— Придётся тебе меня приписывать к своим книгам.

Я отрицательно мотаю головой:

— Мои книги могут не выдержать такой нагрузки. Хотя я тебя такого и опишу в «Моих встречах с ужасным».

— Мои встречи с ужасным?!

— Нет, мои. Книга будет называться: «Мои встречи с ужасным. Монстры и другие». Вот ты и будешь в «других».

Агафон с любопытством спрашивает:

— А я чем ужасен?

— Ты будешь ужасным российским преподом, которым и являешься.

Брат не соглашается:

— Ну я ещё не такой ужасный. У нас полным-полно тех, кто гораздо хуже.

Я миролюбиво предлагаю:

Конец ознакомительного фрагмента.