В начале – муравей. Поэты Литвы в переводах Георгия Ефремова

Коллектив авторов, 2012

«Эта книжка придумана Юозасом Будрайтисом в 1999 году. С той поры она отлёживалась поначалу у меня в голове, потом – в ящике письменного стола, потом – в электронной папке компьютера. Немота в каком-то смысле шла ей на пользу – знаки и звуки выверялись и заменялись менее блёклыми, структура делалась жёстче. В какой-то момент возникла идея снабдить все тексты литовскими оригиналами – и тогда сборник пополнел вдвое. Сейчас я вынужден отказаться от двуязычного издания, на него попросту нет денег. Но в Интернете я выложу всё…»

Генрикас Радаускас

1910–1970

Собачьи пересуды

Меж телеграфных меркнущих опор

С дороги, как с распахнутой ладони,

Я вижу хуторов бесхитростный набор

На дымчатом осеннем фоне.

За пестротой берёз, за лавой льна

Пастушьи переклики в зарослях пугливых.

Ленивый ливень, как луна,

На конских гривах.

Забыл про дробь рассыпчатую дятел.

Ночная туча как веретено.

Мир очертания утратил.

Темно.

Куда иду — лишь немота и сон там.

Плесканье черных луж. Запретный зов.

И далеко, за горизонтом,

Ночные пересуды псов.

Барышне, которой нет

Она: святой небесный пух

И акварельное дрожанье,

А у меня — спиртовый дух,

И черти (или каторжане).

Она… Она совсем не та —

Не Маргарита, но блондинка.

Невинность, нежность, чистота.

Несовременность поединка.

Живу с газетой. Например:

С Богемией, учётной ставкой,

Трухой сценических премьер,

Самоубийственной удавкой.

Её глаза глядят с полос,

Из нонпарели и петита.

И смех её — белей волос…

Блондинка — но не Маргарита^[1].

Начальник станции

Ни валко, ни шатко

Служа колесу и прогрессу,

Пунцовая шапка

Выходит навстречу экспрессу.

Весь в месиве снега и дыма,

Немыслимый скорый

Проносится мимо

Хрипящей искрящейся сворой.

Начальник, бедней погорельца,

Взирает, нахохливши плечи, —

На два эти рельса,

На злые железные плети.

Не надо провидца, —

Вся жизнь улетает в безвестье.

И в небе кривится

Луна и ветвится созвездье.

С пустого перрона

Посмотришь: ни жарко, ни зябко.

Фонарный желток. И ворона.

Пунцовая шапка.

Рождение песни

Не строю, не вершу великие дела, —

Сижу, а надо мной акация бела,

И ветер облачный в её ветвях ютится,

И вьёт своё гнездо щебечущая птица,

И есть мелодия древесной той тиши:

Прислушивайся к ней и на песке пиши.

Я дудочку беру и песню подбираю,

Играю ветру в тон, и дереву, и краю,

И облако звучит — окраски неземной —

Над песенным холмом, акацией и мной.

Дождь

Дождь на стеклянных тонких ножках

Бежит по саду, тяжелея.

Вся влага — в лепестковых плошках.

Восторженно хрустит аллея.

Над рощей старая берёза

Развесила дырявый купол,

И над водой пучки рогоза

Торчат безрадостнее пугал.

Гром с каждым разом говорливей,

И молнии уже не в ножнах.

По всей вселенной скачет ливень

На тоненьких стеклянных ножках.

Утерянный рай

Мы слышим в ночи беспредельной,

Как плачет колодезный ворот,

И этой тоске журавельной

Сердца негасимые вторят.

Вдали разорённой Европы

Мы гарь мировую вбираем.

Но наши просёлки и тропы

Мерцают утерянным раем.

Он с нами повсюду: в Канаде

И в южной хмельной серенаде,

В Каире, в золе и во зле,

В Бомбее, Сиднее, Гранаде,

Везде — на земле и в земле.

Времена года

Весна

От любви соловьиной оглохнув, ручей разрыдался.

Лето

Груша, упавшая с ветки, кузнечика навсегда прервала.

Осень

Листья леса кру́жатся на ветру, будто безумные бе́лки.

Зима

Даже гений белым по белому живописать не может.

Механический ангел

Механический ангел — не слишком трудная должность:

Молнии направлять, разживаться вином и хлебом,

Глядеть за окно, где пожар перебегает по стенам,

Беседовать с лампами о былых временах.

Механический ангел — не слишком трудная должность:

Раз в столетье подбрасывать пищу химерам на башне,

Двигаться медленно, чтобы металл не звякал,

Озябшие кариатиды укутывать мглой.

Механический ангел — не слишком трудная должность:

Двери замкнуть, не впускать в помещения Гибель,

А если войдёт, указать на спящего брата,

Пусть убедится: души за ним нет.

Прекрасный день

Апельсины и глицинии,

Слёзы южные — лимоны.

Нескончаемые линии,

Неумолчные пилоны.

Время древнее, укромное.

Смерть живую воду пьёт.

Сердце Божие огромное

С неба скатится вот-вот.

На опушке тени веские —

Только шорох, только скрип.

В море облака ловецкие

Рады переплясу рыб.

Кубок подняла Лукреция,

Так наивна и невинна!

И язычница Венеция

Ждёт пророчества — дельфина.

Сон

Слушателей заполняет камнеподобная тьма, словно душу допотопного ящера, вмурованную в глубины геологической эры. Статуи о размере залы гадают по одному лишь голосу, который отдаётся в пространстве, переродившемся в дремлющий слух. Нержавеющие соловьи виснут над их головами в ожидании очереди.

Когда голос начинает вещать о «зоне, где горизонтальные проекции зримых и осязаемых контактных сил разнонаправленны», Вулкан наносит удар пламенною рукой, голос рвётся как нить, зажигаются светильники и светила, соловьи запевают стальными колоратурами на седьмых небесах, и статуи, разбужены светом, принимаются декламировать посреди пространства, нежданно зрячего:

От молний меркнет адская идея,

Меж интегралов не найти корней,

Но из корней восходит орхидея

И освещает мир огня верней.

Лист

С чёрной ветки, с выси непреклонной

В этот мир слетает лист зелёный.

Пущенный по ветру лёгким богом,

Лист плывёт в сиянии глубоком.

У него и губы, и глаза.

Всё поймём, о чём и знать нельзя:

Погляди, вверху не сыщешь вех.

Будь как лист, хоть ты и человек.

Офелия

В детстве

Я не хотела учиться плавать,

Плакала,

Укусила за руку няню.

Когда принц оттолкнул меня,

Я упала с обрыва

И никогда бы не выбралась,

А теперь —

Плыву на спине

Посреди облаков и трав,

И пою от нечего делать.

Зябкое утро.

Помню слова каменного мыслителя:

Космос движется к мерзлоте,

Бог погибнет от холода.

Как-то ночью пою

И плыву мимо цыганских костров.

Плясуны подбежали

К реке,

Тут же уловили мелодию

И подхватили хором.

Такое течение,

Что никогда не достигну берега.

Уже слышно ревущее море.

Надеюсь, учитель не ошибался:

Земля действительно круглая,

И через много лет,

Украшенная соляными кристаллами,

Я вернусь по воде в Эльсинор.

Если правду сказали цыгане,

Что принц скончался от яда,

Тогда я забуду, что научилась плавать,

И брошусь в реку.

Примечания

1

Героиня Гётевского «Фауста».