Самая светлая ночь

В. Рид

Темный северный город стал приютом для отверженных существ, изгнанных из родных миров, и, полный опасности, он влечет всё новых героев, готовых вступить в решающую схватку за тайны и могущество. В вечных поисках силы, последняя живая душа погибающей во льдах планеты ищет помощи у людей. Жертвы принесены — и все, что скрывается за завесой, готовится выйти из своей вечной тени.

8

17—18 октября 1849

Стояла глубокая ночь, такая же прозрачная и сухая, как и прошедший день. Листья шелестели в придорожной пыли и завивались в танце прозрачными рваными пластами охры и сепии. Ветер был теплый, будто бы летний, и пахло пылью и сухой корой. Пробираться сквозь дремучий лес, взбираясь на холм под покровом теплой осенней ночи, вдыхая воздух, кристальный, мягкий, ласкающий лицо, было пределом мечтаний любого существа, жаждущего в этот час свободы.

Чувства обострялись под ровным щитом луны, неподвижно застывшем в шелковых складках небосвода, и сердцу казалось, что каждый шаг и каждый вдох — словно походка по берегу, устланному шелками и лепестками несуществующих в вещественном мире цветов, походка по мягкой воде, нагревшейся за день и сейчас теплой; это словно вдох под водой, когда ты вдруг осознаешь, что не утонешь, что легкие твои полны влаги, но ты чувствуешь себя так же, как и мигающие чешуей рыбы — дома; это — как сон, что подкрадывается в полночь, это воздушная волна, что несет тебя в неосязаемом и вечном течении вселенной.

Дориан шел следом за Джиной, не отставая ни на шаг, запинаясь и зачарованно заглядываясь по сторонам и под ноги, где барельефами выстилались корни деревьев. Вокруг был густой непроходимый лес: деревья и кустарники стояли, тесно прижавшись друг к другу, и повсюду извивались вьюны и колючие стебли.

Ночь. Сухая и чистая ночь. Дориан часто дышал и пьянел от свежести и переполнявшей его грудь необъяснимой воздушной свободы.

— Там, впереди, есть небольшое затянутое тиной озеро, — говорила Джина, — и нам следует привести туда нашу жертву.

— Где же найти ее в столь поздний час в лесу?

— Через пару миль мы выйдем на дорогу, где экипаж неких Спенсеров столкнулся с поломкой и застрял там на некоторое время. До тех пор, пока к ним не придут на помощь, мы должны выманить младшую дочь — Марию. И это будет твоей задачей. Ты узнаешь ее — ты ее почувствуешь. Та небольшая деталь внутри нее — ты поймешь. Да, впрочем, она первая тебя обнаружит. Я буду ждать вас у озера в полумиле к северу. К нему от дороги ведет тропа, следуй по ней.

— Едва ли увести ее оттуда будет так просто, как это звучит из твоих уст. — произнес Дориан, глядя на преобразившееся под луной лицо Джины. Оно словно бы отражало лунный и звездный свет, и Дориан осознал, как никогда прежде, что видит перед собою творение далекого космоса.

— Она последует за тобой, как только ощутит, что ты рядом.

— Ощутит?

— Верь мне и делай, как сказано. — Джина вдруг замерла, указывая Дориану на какое-то движение на открытой поляне впереди. Там к небу вздымалось пламя и дым от костра. Огонь выхватывал из мрака несколько бледных угловатых лиц, тройку лошадей и громаду экипажа, и тени плясали на них, словно духи.

— Подойди ближе, Дориан! — прошептала Джина. — Задержись на мгновение за ее спиной и следуй своей дорогой. Она заметит тебя, не сомневайся! — она исчезла, будто бы превратившись в невидимую лесную нимфу, которую унес за собой вдаль порыв ветра.

Дориан осторожно подкрался к поляне. Он видел мужчин, женщин и детей у костра, различал юные овалы нежных лиц, но нужная ему девушка сидела в тени, в темноте. Она не шевелилась, и лишь только тогда, когда Дориан уже подобрался к ней достаточно близко, внезапно выпрямилась и сделала несколько коротких шагов по направлению к костру. В свете пламени она склонилась над импровизированной детской колыбелью и что-то прошептала на ухо младенцу, спящему в ней. Впрочем, очень скоро ее место заняла другая женщина, а Мария задумчиво и медлительно побрела в сторону леса — туда, до куда не доставал свет яркого пламени. Ее движения были медлительны, растянуты, она словно делала шаг и застывала на месте подобно статуе, но Дориан мог прочитать дрожь за каждым плавным и неспешным поворотом ее головы. Он осторожно двигался следом за ней, поднимаясь все выше по пологому склону, уходя все дальше в темноту, освещаемую светом чистой луны.

Их тени в темноте едва ли не пересекались, и Дориан подозревал, что его жертва уже давно заметила своего преследователя. Он долго ждал того, когда же она обернется и увидит его силуэт меж деревьев. И в какой-то момент Мария все-таки обернулась. Ее голубое платье тихо зашуршало в тишине осенней ночи, зацепилось за кустарники, но она, не замечая препятствия неожиданно быстро стала следовать за призрачным силуэтом Дориана.

В тишине леса Дориан мог различить ее шепот, звук ее тонкого голоса, проходящего острыми иглами сквозь его жилы, и ему отчего-то становилось страшно, и тупая боль разливалась по его телу, отбивала убогий свой ритм по каждой его клеточке, по каждой капле крови. Мария звала его и ускоряла шаг в попытке настичь и убедиться в том, что он — лишь сон, лишь призрак, существующий только в ее сознании.

Когда они оба вышли на мягкий топкий берег пруда, Дориан остановился, и фигуру его, и волосы, и лицо облило тусклое сияние луны. Мария замерла, онемев на мгновение, и тело ее словно парализовало. Видение, казавшееся ей плодом собственного воображения, возникло перед ней в полнокровном обличье.

Дориан не представлял, что ему делать сейчас, когда его жертва смотрела прямо в его глаза своими огромными испуганными глазами, гипнотически повторяя за ним каждое движение. Когда же она сама протянула к нему руки, ему осталось лишь повторить этот жест — и их ладони соединились в мягком прикосновении. Их тела в следующее мгновение слились друг с другом словно в неподвижном танце, подобно скульптурам, выточенным из мрамора, и лишь ощутив неясный холод в груди от близости Марии, Дориан решился пошевелиться. Он сделал несколько шагов, увлекая за собой свою жертву, и двигался до тех, пока они оба не оказались в воде по бедра.

Отстраняясь на несколько дюймов от груди Марии, Дориан всмотрелся в ее лицо: взгляд его жертвы показался ему опустевшим и мутным — он увидел, как со дна ее глаз словно поднимается белая дымка и обволакивает зрачок, вырывая из него свет и саму жизнь — едва ли в это мгновение она до сих пор была жива или же, по крайней мере, была в сознании, а не внутри неясного и кошмарного, гипнотического сна.

Дориан уложил ладони на ключицы Марии, в последний раз ощущая теплоту ее кожи, и легко оттолкнул ее от себя. Этого движения хватило для того, чтобы она выдохнула, словно очнувшись, и опрокинулась в воду, но под толщей ее она словно вновь ослабла и едва ли пыталась сопротивляться, пока Дориан одной рукой удерживал ее и не давал ее лицу оказаться над поверхностью озера.

Наконец, Мария затихла — воздух вышел из ее легких, и тело ее обмякло, плавно покачиваясь на едва ощутимых волнах.

Дориан ощутил прикосновение холодной руки Джины на своем предплечье — она стояла в воде рядом с ним, наблюдая за тем, как развеваются в воде полы голубого платья убитой. Она не сказала Дориан ни слова, и только ухватила утопленницу за волосы и молча потащила ее тело к берегу.

Когда труп оказался на песке, Дориану оставалось последнее дело — лишить его человеческого облика и обратить в искусство. Он взял в руки первый инструмент, который смог различить поблизости — это был тяжелый и ржавый топор, до того, возможно, утопленный в тине у берега, и возвысился над телом, крепко держа его обеими руками.

Его сознание затуманилось, и в полусне-полубреду он различал теперь лишь гулкие удары топора и трек костей. Его руки касались плоти, и он ощущал, как нежна снимаемая им с конечностей кожа. В совершенно безумном желании он припал губами к ране и ощутил вкус крови во рту.

Когда он отнял лицо от растерзанного тела, то ощутил себя диким зверем в человеческом обличье, но едва ли это могло остановить его теперь, когда его его руки создавали из тела скульптуру, преображая его в новую ясную форму. Он ощутил на своей собственной коже сейчас проклятие в этом истерзанном теле, и всю силу, исходящую от него, и едва ли мог он сейчас определить черту, отделяющую жуткое проклятие убитой им женщины от проклятия Джины и его самого.

Дориан очнулся на траве в предрассветной мгле, когда сквозь частокол леса уже видны были тонкие всполохи зарождающегося рассвета. Он сел и бросил взгляд на спокойное озеро, посреди которого на наскоро сколоченном плоту возвышалась статуя. Прекрасные формы, прекрасные очертания. Едва ли в них кто-то различил бы с первого взгляда труп, изящно вывернутый, освежеванный, заново обтянутый кожей. Это была дивная лилия, кувшинка, зависшая в стоячей воде, белоснежная, совершенная. У него по коже пробежали мурашки, и он содрогнулся одновременно от ужаса и восхищения.

— Должен признать, я испытываю страх. — произнес Дориан. Джина села рядом с ним и посмотрела ему в глаза — совершенно темные, матовые и теплые, как кофейные зерна.

— Мне тоже было страшно вначале пути, Дориан. — призналась она.

— И каким же было твое начало? Где ты сделала первый шаг?

— Первый шаг? — Джина задумалась, и в глазах ее отразилась печаль гораздо более глубокая, чем была доступна человеку. И впервые Дориану удалось услышать часть ее бесконечной истории: — Я родилась давно, на заре холодного мира, когда под едва отступившими льдами расцветали холмы. Я родилась и впитала в себя природу: аромат ее, бледный цвет и холод, и белые хлопья снега, что устилали в тот час долины. — Джина окинула взором все небо, разглядывая звезды, что пустили свет свой достигнуть Земли. — То было раннее белое утро… — прошептала она. — Но то, что было далее, я вспоминать не стану, иначе великая боль, что запечатана в глубине моей души вместе с осколками памяти вырвется на свободу и опять и опять будет губить меня, вгрызаясь в самые корни моего существования. — она произнесла это и замолкла на мгновение. Память ее все же обратилась к тому невообразимо далекому времени, когда она появилась на свет. Эпоха Рассвета заступала на смену вечному полумраку, Элиндорин рос, великий язык распространялся изящной вязью по мирам, и гармония царила там, где позже, после мучительной борьбы и хаоса, пустота несуществования заняла свое место.

— Кого ты убила в первый раз? — прервал ее воспоминания Дориан.

— То была величайшая месть невиновному. Тебе не дано понять цену моих жертв. Сейчас слишком рано говорить об этом.

— Скажи мне хотя бы, что за истину обо мне ты скрываешь? Почему, почему ты не можешь раскрыть все карты прямо сейчас? — Дориан придвинулся к Джине медленно и с опаской.

— Ответ — лишь черта. — произнесла она тихим, но грозным голосом и поглядела в его темные глаза. — Переступить его — вот, что важно.

И Дориан не нашел в себе силы перечить. Оба они замолчали и несколько секунд неотрывно глядели друг на друга. Один за другим, они молча поднялись на ноги и скрылись под тенью леса.