Гидроторакс

Алексей Котаев, 2023

Мрак вечного дождя и нескончаемого тумана на секунду расступается. Человек в черном плаще бредет через город, отсыревший и рассыпавшийся под натиском вечной влаги. Бредет и несет коробочку. А за ним еще один. Потом другой. Люди, как муравьи, разбредаются по городу, чтобы выполнить свою нетривиальную задачу – донести посылку. Одних съедает город, других чудовища, но кто-то возвращается. И спустя сотни таких походов, человек превращается в пустую и безжизненную тушу, уже даже не надеясь получить заслуженную награду. Но если бы все были такими, то этого рассказа и не вышло бы. Эта короткая повесть о том, кто спустя долгое время, проведенное в вечной опасности, в вечном дискомфорте, не забыл, ради чего он страдает. Ради чего он называет себя "тушей", каждый раз возвращаясь в точку старта.В полном ужаса и отчаяния мире, есть те немногие, кто идут до конца…

Мир вокруг меня

Глава 1

–… звон колокола разбудит тебя, когда придет время…

— Кхах! — боль пробуждения вернула меня назад. Черт… Этот долбанный голос, будто живой, будто рядом со мной, над ухом болтает. Хрень… А еще — кашель этот…

Глаза с спросонья видят плохо. Яркий свет, кучи черных грязных пятен. Я… Повезло, проснулся в хабе. Тут все скитальцы и собираются. Белые стены, сухо, воздух прохладный, отфильтрованный. Эти грязные туши расселись вдоль стен. Спят. Кто-то бродит и кряхтит.

Задолбали, как спать в такой обстановке?!

В этом прекрасном месте, которое все называют «хаб», таится смысл жизни. Это небольшая комнатка, спрятанная под землей. В ней тихо, сухо и безопасно. Самое то, чтобы перевязать раны, обработать ожоги, или просто отдохнуть. Снаружи хаба небольшая полянка, расположенная в центре города… города… понятия не имею, че это за город. Плевать, там от города и нет ничего. Но не суть.

Мы тут все с одной целью. Все, чтобы доставлять грузы. Посылки, которые нам нельзя вскрывать. От хаба, до хаба. Хабов до хрена, и в каждом че-то свое. И везде эти сраные вонючие скитальцы. Суетятся, спят, гадят под себя… те, что постарше. Что место свое в городе, под городом, не заработали вовремя. Отработанный материал, а не люди. Противно смотреть. Тут ведь как: если все три тысячи заказов сделаешь, то впустят. Излечат от всех болезней. Там сухо, свежо, есть трава и простыни. И бабы. Господи! Ни разу в жизни не видел бабу! Хоть бы одну увидеть…

Я, вот, опять про баб подумал, и от главного ушел. Три тысячи посылок, три тысячи вылазок, и будет тебе мирная жизнь. И не надо будет выходить наружу. В это убогое, мерзкое, мертвое место. Самое главное, что подлечат.

— Кха! Кха! — опять из легких вылезает пакость всякая. Все никак прокашляться не выходит. Последний год только хуже…

— Сука, да заткнись ты! — какой-то ублюдок пнул по моим вытянутым вдоль пола ногам. — Дай поспать, бляха!

Вот гандон старый.

Знаю я этого урода. С самого детства его тут вижу.

Встаю, разминаюсь. И пинаю по его лысой башке, покрытой язвами. Кашляю, воздух схватить не могу, и пинаю. Еще и еще. Увалень пытается лениво прикрыться от ударов, но я будто втоптать в пол его хочу. Пинаю и пинаю. Мудак…

— Деня, мать твою! Прекрати старика бить! — лениво ползут ко мне туши-скитальцы. Ползут не потому, что старика спасти хотят, а потом, что группа уборщиков будет лишь через день. Кому охота труп волочить наверх…

А старик обмяк. Кожа с башки слезла, будто и не держалась на ней. Кровь не льется почти, одна сукровица лезет, с грязью от ботинок перемешалась.

— Убил? — спросила одна туша.

— Не. Жив еще.

— Ну и не трогай…

Им тоже плевать. Щас побухтят и лягут на свои рюкзаки, ждать очереди на заказ. Уроды тупые.

Старик захрипел и перестал дышать. Подох. Ибо не хрен! Ему лет сорок уже, а он все еще тут, в хабе ошивается. Ему бы три тысячи делать, а он лежит, мудак тупой. Небось хотел накопить побольше болячек, чтоб работы Сухим прибавить. Хрен тебе, они мне за это спасибо скажут. МНЕ! Не такой твари, которая ленится, пролеживает и проссывает углы чистого хаба, а мне!

Убил?

Ну да, убил. И че?

За что?

Да хрен его знает… Но вины я не чувствую. И раскаяния тоже. Старик и старик. Плевать на них, стариков. В хабе место освободится, нового приведут хоть, молодого. Пополезнее будет, чем этот лентяй.

— Кха! Кха, блядь, КХА! — чертов кашель. Ноги подкашиваются даже, режет так, что хоть рядом со старым ложись. Че-то совсем невмоготу, наклоняюсь, чтобы на рюкзак свой опереться и прилечь. На бок. На боку не так больно.

— Да ты задолбал лаять, шакал!

— Заткнись, сука! Кха, бляха! Кха! Кха! — черт… Не могу остановиться. Хоть подыхай.

— Деня! Там экран горит. Рожа твоя, вроде!

Моя? Пытаюсь разглядеть огромный экран на стене. Волосы белые. Моя. Ток у меня волосы белые тут, в хабе среди туш. Белые? Или как их там… блондинсые? Черт знает, что за слово…

Ломает кости. Прям больно, будто сверлят их вдоль. Ну ниче, щас выйду, щас заказ возьму. Я ждал его. Только его, и все. Вот еще один… Касаюсь экрана со своей огромной рожей в полный рост, экран темнеет и становится маленьким. Будто уменьшился. Глаза щурю, чтоб разглядеть ее…

— Денис, здравствуй, — говорит красавица. Я вижу только ее лицо на маленьком экране, но знаю, что она красавица. Блядь, глаза с трудом могут разглядеть ее красоту. Девушки… И голос ее нежный. Туши, когда с ней болтают… я глотки грызть им готов, лишь бы не клеились к ней. Уроды. Но я знаю, что она только со мной так здоровается. Денисом называет… Не так, как других. Остальных по тупому как-то.

— Денис?

— Да? — надо улыбнуться. Легонько, будто с настоящей говорю. Будто передо мной она. Девушка эта. Красивая. Я бы на колени перед ней встал, прикоснулся бы лбом к ее ботинкам… глаз не оторвать. Я все ближе и ближе к экрану, вот-вот поцелую… Еще чуть-чуть…

— Денис, как твое зрение?

— Отлично! — приходится отскочить. Поняла, что ли? Что поцеловать ее хочу. Внизу живота будто болотная жижа пузырями исходится. — Таня, не переживайте, я в…

— Пройди тест, Денис, — лицо с экрана пропадает, появляется красная точка и цифра. — Давай.

Я руку вытягиваю, прикасаюсь к точке, и цифры начинают меняться. Закрываю один глаз, левый.

— Семь, один, семь, не знаю цифру, один, три.

— Хорошо, Денис, давай другой глаз.

— Ага, — глаз меняю, но не меняю, прищуриваю. Левый не видит ниче. Только свет ловит. — Семь, один, пять, восемь, не знаю цифру, такая же, только перевернутая, три.

— Молодец, Денис. Ты в порядке. Я рада, что ты здоров и полон сил…

— Как всегда, Таня… — красавица моя.

–… контейнер среднего размера. Отнеси его в хаб на окраине города.

— Это та, где вышка, или около плотины?

— Окраина с вышкой.

— Плевое дело! — рассмеялся я. Не просто так рассмеялся. — Таня, вы только дождитесь. Это моя последняя доставка, и я буду у вас!

— Денис?

— Ась? — я уже рюкзак свой подхватил. Уже на одно плечо кинул, башка от кашля звенит, но я здоров. Это все ерунда, мне бы до следующего утра дотянуть и все. И я у них. Рядом с Таней. Она ждет меня. Я знаю это!

— Ты трехтысячник? Странно, подожди секундочку…

Лицо пропало с экрана. Я огляделся по сторонам и увидел лишь черные пятна-туши других скитальцев. Мудачье. Завтра утром я при вас спущусь в город! Обниму Таню, что ждала меня долгие двадцать лет. Двадцать, мать их!

— Денис, — вернулось прекрасное лицо на экран. — Прости, ошиблась. Для тебя другое задание.

— Что? Но почему? Я справлюсь! Я мигом, туда и обратно…

— Нужно доставить мелкий контейнер…

— Туда же? — обрадовался я, что еще и тяжести таскать не придется.

–… в болота на северо-востоке от города. В НИИ «Агротехкомплекс». Контейнер важный. Не потеряй.

— Стоп, Таня, подождите! — что она несет? Какое НИИ? Че это вообще такое? Мать вашу, почему не в городе? — Таня… Я это… А северо-восток… это как?

Не могу на нее злиться.

— Выход из хаба, и по стрелке на девять.

— Так там же… — и она пропала. Вылез контейнер из стены, а там маленькая коробочка. Запаянная. Свинцовая. Чтоб не разъело. — Блядь!

— Че, подружка бросила? — рассмеялся кто-то из туш. — Ну че, Деня. В последний заказ, значит?

— Ага… — я достал со дна контейнера три пули. Примерил их к магазину в своем пистолете, что в кармане валятся тяжелой ношей. Не лезут. Опять не те дали… Не помню уже, когда те давали…

Ноги трясутся. Почему заказ сменили? Ну все же так просто было! Я же до вышки уже все дороги знаю, и тварей там почти нет, все сытые сидят по углам… Бляха, а там… какое-то НИИ. Как найти-то?

— Эх… — могу только вздохнуть с хрипотой, что мучает уже давно. Кашель лезет наружу, но я зубы стиснул, к старику дохлому наклонился и тушу сбросил с рюкзака. Открыл. Вдруг че дельное есть…

Да нет ни фига. Бутылка с водой, тряпье с плесенью, пара сгнивших горбушек хлеба, да ботинки запасные. И те не моего размера.

Странно, а когда мне ботинки выдавали в последний раз? Посмотрел на свои, но толком их не увидел. Черные, грязные, мутные в больных глазах…

— Старый, ты где пули хранил? — болтаю с трупом, но он меня не слышит. Роюсь дальше, все карманы уже обшарил. Нашел. Две. Одна моя, одна не моя. Ну и на том спасибо. Сунул пульку в магазин, чтоб хоть что-то болталось в нем. Чтоб хоть одна лишняя. Магазин обратно защелкнул, звонко так, и колокольчик, что к пистолету привязан, прозвенел. Противный звон.

Я, когда мелкий был… мне сказали, что звон этот спасти должен. Но как? Сколько не звенел, по молодости, ничего не происходило. Твари как нависали надо мной, так и нависают. И небо черное никак светлым не становиться. А спасаться то больше и не от чего.

Бляха… Ладно. Толкаю тяжелую стальную дверь, она со скрипом впускает сырой воздух, и передо мной вырисовываются в темноте ступени. Иду наощупь. Три тысячи раз уже… почти три тысячи раз по ним поднимался. Может и больше. Шаг в темноту, и воздух становится ну уж совсем влажным. Он забирается между слоями одежды, начинает щипать больные глаза. Только легким становится лучше. Кашель стихает от этой сырости, и дышать получается проще.

А наверху все тот-же мрак. Капли дождя колотят по маленькому навесу над норой хаба, гудят. Воздух трясется и издали, со стороны центра города, доносится вой гигантов. Я легонько выглядываю, смотрю в пол, чтобы периферией поймать их в темноте. Вижу. Две точки глаз. В паре тысяч шагов от меня. В глаза смотреть нельзя, иначе сюда придут. Чуют взгляд…

Только точки светящихся глаз гигантов, что через разрушенные дома перешагивают, и видно. И больше ничего. Туман. А они через туман смотрят. Ждут, когда случайно на них зыркнешь…

Тут всегда туман этот едкий. И дождь. Не было ни дня, когда бы сухо было. Таня рассказывала про солнце, но я его не видел. Говорит, как лампочка, но че толку от лампочек в таком доже, да тумане…

Руку вытягиваю, и кончики пальцев скрываются от меня. Сегодня сверхплотный. Вода в воздухе стоит и глаза щипать начинает. Я натягиваю маску, цепляю на рожу шарф и делаю шаг из-под навеса. Ноги в жиже тонут, грязь в подошву забивается и ботинки тяжелеют. А дождь по спине колотит. Холодный, сука. Забирается между рюкзаком и плащам. И пистолет этот железный карман тянет. Выкинул бы его, да нельзя. Танин подарок.

Перебираюсь через дыру в заборе, ступаю на брусчатку, что в дневном свете, через туман и тучи, красная. От плесени красная. Дышу реже, пока иду по мертвой аллее, пересекаю ее, ныряю в пятиэтажку, а там квартирами. Дыр понаделали, кирпич на полу сырой и рыхлый. Стену тронешь — осыпается. Вода лужами даже тут стоит. Паркет вспух и вылез, торчит, как цепкие пальцы из-под пола.

— Погодите-ка… — ловлю взглядом новую дыру. Смотрю в нее, пристально вглядываюсь. Понимаю, что не нормальная дыра какая-то. И начинаю бежать.

Не дыра это! Сука!

С самого первого шага, блядь! Почему в эту сторону то? Какого долбанного черта тут зеркало?

— Сука, — кашляю на бегу, переваливаясь через нормальные дыры, не через те, которые сожрать меня не хотят. Твари эти… Зеркала… Они смотреть заставляют… Сука. Я видел, как одна туша перед ним стояла. День стояла. И через неделю того-же маршрута стояла. Я мимо ходил, когда… А через две уже не было. Пропала туша!

И ведь, блядь, туша смотрит в эту тварь. И видит че-то. Сначала себя видит, а потом че — хрен знает. Но видать нравится, раз стоит. Иные туши говорили, что нельзя дергать такого, мол, с собой стоять оставит. А я сам чуть стоять не остался сейчас! Я так рад, что глаза слепые и не видят ни хрена!

Конец ознакомительного фрагмента.