Все, что мы помним

Брюс Нэш (2024)

Начинается все с этой, как ее… Ну, в общем, с той женщины на автомобильной парковке. Одетая в ночную рубашку, она лежит на спине, глядя в небо. Ночная рубашка белая, а вокруг шеи вышиты такие голубенькие… как их там? Ах да, незабудки. Вокруг нее собралась небольшая толпа. Все в проформе… то есть в униформе. Все моложе этой женщины, намного моложе. Смотрят друг на друга. Смотрят на небо. Смотрят вниз, на женщину. Перешептываются… Роуз за восемьдесят, у нее деменция. Однако ее жизнь продолжается. То удивительно проницательная, то поразительно забывчивая, она проводит дни, бродя по коридорам дома престарелых, размышляет о его персонале и обитателях и ждет визитов своих эмоционально далеких детей и внучек. Но однажды ее соседку по комнате находят мертвой после падения из окна. И Роуз начинает самое настоящее расследование… Это и грустная, и смешная, и по-настоящему трогательная история о том, насколько по-другому видят мир некоторые люди, но при этом они видят то, что недоступно остальным. «Очаровательный и душевный детектив». — The Guardian «Этот роман — словно редкая, красивая птица. Он предлагает читателям захватывающий опыт, одновременно игривый и глубокий. Я поймала себя на том, что произношу вслух размышления Роуз, наслаждаясь их великолепными ритмами, даже когда напряжение основной интриги заставляло меня мчаться по страницам. Я обожаю эту книгу!» — Жаклин Баблиц «Мрачно-юмористический, чарующе-оригинальный, тонко-пронзительный роман. Потрясающее достижение. Игра слов поражает воображение, но она не заслоняет подлинную человечность». — Крис Хаммер

Предполагается, что я должна регулярно заглядывать в большой ежедневник, чтобы узнать, что произойдет завтра — или же сегодня, если смогу продержаться так долго и справиться с томительной неизвестностью. Хотя сегодня, конечно, ничего не произойдет. Ежедневник — это о будущем. Он для того, чтобы заглядывать вперед. Хотя иногда и впереди ничего нет, как будто завтрашний день отменен или перенесен на какую-то другую дату. В такие моменты, и пусть даже ежедневник посвящен исключительно будущему, я частенько ловлю себя на том, что перелистываю его к началу и просматриваю предыдущие «завтра».

В итоге можно получить много интересных сведений о том, когда что-то произошло, почти произошло или так и не произошло, и в какой день это было, будь то во вторник или в четверг — в чем не вижу особой разницы ^[7], или когда-то между Кубком Мельбурна и падением Рима.

Взять, к примеру, тот день, на который намечалась автобусная экскурсия. Это никогда не настолько захватывающе, как кажется, но тем не менее.

Посадка всех собравшихся в автобус занимает почти столько же времени, сколько ожидание дня экскурсии, а затем автобусу требуется ужасно много времени, чтобы добраться туда, куда он едет, развернуться и приехать обратно, после чего все еще дольше вылезают из автобуса, чем забирались в него.

И никогда, сколько бы вы ни упрашивали толстого водителя, автобус не станет на большой скорости въезжать в реку, поднимая тучи брызг, и выезжать из нее с другой стороны, как это делают машины по телевизору. Хотя, по крайней мере, можно смотреть в окно или в затылок водителю автобуса, и не исключено, что кто-нибудь свалится со своего сиденья или потеряет контроль над своим кишечником, так что все вернутся усталыми, но довольными.

Или взять тот день, когда в столовой должна была состояться охота за пасхальными яйцами, что было где-то между Распятием и Воскресением — по-видимому, в пятницу. Это обещало бездну веселья, поскольку яйца должны были спрятать — вообще-то поиски чего-то спрятанного или спрятавшегося обычно не рассматриваются в этом месте как нечто из ряда вон выходящее, но нашедших ожидала какого-то рода награда, что явно заслуживало такого определения.

Однако при виде того, как все эти бедолаги в инвалидных креслах и перепачканных едой ночных рубашках сражаются друг с другом за то, чтобы первыми заполучить сокровище, рассчитывая отыскать его за картиной с улыбающимися акулами или в унитазном бачке, всерьез призадумаешься о людях.

Или вот вам день, когда в очередной раз закончилась война: повсюду вывесили флаги, зазвучали старые песни о синих птицах, перелетающих через скалы, и о том, как все мы скоро встретимся вновь, а потом появился какой-то парень в солдатской гимнастерке, что привело одних старичков в восторг и напугало других.

Так что большой ежедневник, безусловно, может быть полезен. Может, он и не совсем заполняет время, но, по крайней мере, каким-то образом способствует этому.

Я смотрю в свое окно. Под моим окном, на полу, стоят растения в горшках. За моим окном, вблизи, видны листья. А за листьями в моем окне видны деревья. Я не знаю, какие. Но это точно деревья. У меня окно лучше, чем у моей приятельницы.

Мы с моей приятельницей играем в скрэббл у нее в комнате. Моя приятельница жульничает. Она полусидит на кровати лицом к окну.

— Что это за слово? — спрашиваю я у нее.

— Збтосмти.

— Просто поразительно, милочка.

И тут она мне кое-что говорит.

— Мне не нравится этот Доктор, — говорит она. — Или кто он там такой на самом деле.

— Вполне вас понимаю, милочка.

— Он меня пугает.

— Пугает?

— Он приходит сюда, в мою комнату, и улыбается мне.

— Какой кошмар.

— Он говорит, что я выгляжу на миллион долларов. Говорит, что если б он был на пятьдесят лет помоложе… и смеется.

— Да, это вполне в его духе.

— Он говорит, что у него есть план на мой счет.

— План?

— План Исхода, говорит он. Индивидуальный и Персонализированный.

— Личностно-Ориентированный?

— Вижу, вы хорошо его знаете.

— Мне он тоже не нравится.

— Он меня пугает.

Моя приятельница смотрит в окно. За которым парковка.

У меня окно лучше, чем у моей приятельницы. Я смотрю на него — на зелень, листья, деревья. Я не знаю, что они собой представляют. В этом-то вся и проблема. Хотя нет. Проблема в окне. Я могу смотреть на него, но и только. Я могу смотреть на него, но не сквозь него. Или не за него. Это стена. Это экран, как у телевизора. Экран, на который можно смотреть, но за который не проникнешь взглядом.

Меня это не расстраивает. Особо не расстраивает. Что я при этом чувствую? Потребность? Нужду? Явно не желание. У меня есть все, что мне нужно. И у меня нет желаний.

Это потеря — то, что я ощущаю? Отсутствие чего-то? Нехватка чего-то? Вот как и сейчас, когда не могу назвать то, что ощущаю. Наверное, мне не хватает слова. Слово… Вот то, чего мне вечно не хватает. Или слов. Целого множества слов.

По-моему, мне поменяли лекарства.

Менеджер по Исходу и Сердитая Медсестра, улыбаясь, заходят ко мне в комнату и сообщают, что мне поменяли лекарства. У него золотые часы, золотая цепочка на шее, золотая серьга и вроде как золотой зуб. Он говорит мне, как замечательно я выгляжу. Говорит, что парням с моего этажа лучше держать ухо востро. Говорит, что если б он был на пару сотен лет моложе, то тогда бы… — или что-то в этом духе. И улыбается. Сердитая Медсестра тоже улыбается, что еще хуже.

Он говорит мне, что это называется Всесторонний Пересмотр Медикаментозной Терапии. Индивидуальный. Личностно-Ориентированный. Сердитая Медсестра возится с какими-то бумагами, формулярами и этой своей, которая с зажимом… планшеткой. Менеджер по Исходу так и излучает из себя этот свой врачебный этикет: его слова исходят словно из какого-то совершенно другого места, чем обычно исходят все остальные слова — оттуда, где слова специально подбираются так, чтобы не привязываться к каким-то другим словам или вещам. Интересно, каков он был бы в игре скрэббл. Произнося их, Менеджер по Исходу обводит взглядом мою комнату, как будто никогда ее раньше не видел — как будто это лучшая из всех возможных комнат, и существует она исключительно благодаря его словам, его врачебному этикету и улыбке, которая никогда не сходит с его лица. Как будто эта комната Персонифицирована и Личностно Ориентирована.

— Главное — это Обратная Связь, — говорит он одному из растений в горшке под окном. — Постоянный Мониторинг и Оценка Индивидуальных Потребностей. Анализ. Заключение. Рассмотрение. Пересмотр. С прицелом на будущее.

Сердитая Медсестра поднимает мою ногу, смотрит на нее, опускает обратно и что-то записывает в свою планшетку. Наверное, количество пальцев. Анализ. Заключение.

Менеджер по Исходу вещает об оценке моих Личных Потребностей.

— И в какую же сумму вы их оцениваете? — уточняю я, но Сердитая Медсестра опять улыбается, и я умолкаю. Я не хочу, чтобы она опять хватала меня за ногу.

— Все мы здесь члены одной команды, Роза, — предупреждает меня Менеджер по Исходу.

— Вы всем здесь довольны? — спрашивает Сердитая Медсестра таким голосом, словно интересуется, пользуюсь ли я прокладками от несдержанности мочи… Недержания мочи.

— Довольна? — переспрашиваю я. — Довольна?

Менеджер по Исходу смотрит на нас обеих с явным отвращением — видимо, из-за того, что мы используем такие выражения. Потом снимает с этого, как его, какую-то фотографию и смотрит на нее так, словно ее там нет.

— Мы очень гордимся нашей Схемой Ухода, — говорит он.

— А когда будет бинго? — спрашиваю я у него.

Он смотрит на меня. Улыбается. Ставит фотографию обратно на этот, как его. Берет другую. Его врачебный этикет так и продолжает сочиться из него, пока он это делает — пропитывая все вокруг, словно прокладку от недержания мочи. Он не утруждает себя составлением целых предложений. Он предпочел бы просто выбросить меня из окна. Он говорит что-то о своих Коренных Задачах. О Преданности Делу. Единомыслии. Постоянном Повышении Качества. Передовых Методах. Интеграции. Всеохватности.

Сейчас Менеджер по Исходу держит в руках фотографию того дядечки постарше. Смотрит на нее. У нее красивая рамка, хотя и не золотая. Он проводит по ней пальцами. Переворачивает ее, смотрит на обратную сторону, как будто рассчитывая там что-то найти.

Мне не нравится, что он держит эту фотографию, смотрит на нее, прикасается к ней. Дядечка постарше глядит с фотографии с таким серьезным видом, будто вот-вот скажет что-то смешное, пусть даже в этот момент его крутят и теребят эти рассеянные пальцы, с которых так и капает этот самый врачебный этикет. Сама до конца не пойму, что чувствую при виде того, как Менеджер по Исходу обращается с фотографией дядечки постарше таким вот образом. Однако это все-таки вызывает у меня какие-то чувства. Собственнические? Покровительственные? Страх? Ярость? Стремление защитить? Как же это назвать?

— Что-то случилось с моей приятельницей, — говорю я.

Менеджер по Исходу улыбается.

Мы понимаем друг друга.

Примечания

7

«Вторник» и «четверг» в английском языке отличаются схожим написанием (Tuesday и Thursday), отчего их нередко путают даже не страдающие деменцией.