Куклак Петра Великого

Борис Евсеев

Борис Евсеев – прозаик широко известный, лауреат премии Правительства РФ в области культуры, Бунинской и Горьковской премий. Его новая повесть-сказка неожиданна и увлекательна. Начинаясь во времена Петра I, она стремительно врывается в наши дни. В повести рядом с историческими персонажами – князем Меньшиковым, Яковом Брюсом, стряпчим Алексеем Лениным – действуют незабываемые сказочные герои. Вместе они образуют поистине волшебный текст, предназначенный для детей и подростков.

Петруша просыпается

⠀

Засучил рукава Комарик и давай переделывать Петрушу!

Ровно через три дня, яузской белёсой ночью, в голове своей дырочку он расконопатил. Часть мозги́ через трубочку в кукольное ухо перелил. А потом в ухо сонному куклачку заклёпку вставил. И уложил Петрушу почивать.

Как только уснул Петруша, стал учить его, спящего, говорить.

День учил, два учил, да ещё целую неделю. Учил по-своему, учил чудно́! Не только словами, а и мановением рук, и постукиванием по разным частям тела. После этого втирал снадобья в Петрушины бронзовые веки. От этого кукольные веки становились всё легче, а на вид — телесней.

Учился Петруша Михайлов во сне хорошо. А как стал спящий верно слова выговаривать, руку к сердцу подносить и на вопросы впопад отвечать, отнёс его на руках Комарик в Ново-Преображенский дворец.

Сам при этом пропал куда-то. Видать, новую куклу решил умом-разумом наделить. Или какому-нибудь приказному ярыжке, от бумаг канцелярских ополоумевшему, вправить мозги вздумал.

Так прошёл день, пробежала на цыпочках ночь.

Всеми позабытый лежал куклак в государевой спальне на дубовой столярной кровати. Потому как не было в те дни царя Петра в Москве!

Зато случилась в ту пору близ Нагорного дворца, на берегу Яузы-реки, огненная забава. По-иному — фейерверк. Навалился шум и треск, разноцветные огни брызнули.

От шума Петруша Михайлов и проснулся. Потянулся и вышел, шатаясь, на улицу. Холодно ему вдруг стало. Запахнул он кафтан потесней, треуголку надвинул поглубже. И тут же увидел: на двух высоченных столбах укреплены две золотые короны. Как малые солнышки сияют! А меж столбами, в отсветах пламени, плавно выступает зелёный лев.

Коснулся лев одного столба. Тот — опрокинулся.

Рыча, подступил зелёный зверь к столбу другому. Царапнул его — столб покачнулся. Но тут из грозного орла, который парил в вышине, вылетела ракета. И попала прямо в львиную спину. Тогда уж настоящим огнём запылал зелёный зверь! И вдруг с диким шумом и треском разлетелся на куски.

А столб с короной, который зелёный лев расшатывал, наоборот, выровнялся. И другой столб сам собой поднялся и встал на место.

Здесь Петруша стряхнул сон окончательно. С любопытством по сторонам разглядываться начал. Видит: по утоптанному снежку подъехал в санях, двумя чёрными козлами запряжённых, шут какой-то.

Тут — смятение, крик:

— Балакирев приехал! Быть посмеянию и позору!

Изумился козла́м, въезжающим во дворец, Петруша. И в тот же миг услыхал, как позади него двое придворных вполголоса ёрничают:

— Прибыл во дворец дурак и глуме́ц! Честны́м людям теперь карачун и конец!

— Дурак-то он дурак. А государя учит. Как бы государю от таких бесед самому дураком не стать.

Здесь выступил из-за портьеры искусно завитой князь Меньшиков и придворных приструнил:

— Наш государь и у дураков, если нужно, учится. А вы, умники, скоро сами шутами станете! Ну, а про козлов скажу так. Глядишь, нанюхается его величество козлиной вони и опять разрешит шуту не на козла́х — на лошадках въезжать во дворец.

Тогда хоть и с натугой, а сообразил Петруша: многие люди во дворце лишь огненными забавами и пустым шутовством заняты.

Опечалился он и вернулся в царскую спальню. На кровать столярную рухнул и в сон глубокий провалился.

Но перед этим — зеркало по дороге ему попалось. Сперва подумал: такого же куклачка встретил. Но, видать, недаром Комарик мозгу́ свою Петруше перелил. Хоть и с трудом, а понял: собственное отражение в резной раме он видит.

Глянул куклак государев на себя внимательней и обомлел. Глаза красные, навыкате. Щёки бронзовый блеск утеряли. Нос — малиновый, губы — синюшные… Даже зарычал по-звериному от огорчения Петруша. Но потом звериный рык свой унял. Чуть к отражению попривыкнув, сказал себе:

— Что на зеркало пенять, коли рожа крива!

Это и были его первые слова, после того как исчез Комарик.

Государь же Пётр Алексеевич вскоре в Москву вернулся и про куклачка своего вспомнил. Ему и донесли:

— У тебя на постели под лисьим одеялом спит кукла крепко.

Государь в спальню — а куклы-то и нет!

Наутро доложили царю Петру: проснулся Петруша и самочинно по дворцу бродит.

Потребовал государь куклачка к себе. Доставили. Государь ему:

— Выучил тебя Комарик говорить? Отвечай кратко, проси мало, уходи борзо.

Стал Петруша говорить, а с языка одни команды вкупе с московско-голландской руганью летят. Запечалился от ругани Петруша. Опустил глаза, глянул на свои руки, вспомнил, что одет он, как офицер, собрался с духом и заговорил чисто по-русски.

— Не хочу быть дураком Петрушкой! Хочу ызящным кавалером стать… А ты бы, государь, буйственные забавы прекратил. О здоровье своём побеспокоился.

— Гляди, умник какой! Это тебя Комарик так говорить подучил? Видать, маловато ума он тебе через трубочку влил! И на царя неподобающе смотришь. Ты должен иметь вид лихой и придурковатый. Ишь, правильный какой! Сгинь отсель, пока я тебе мозги шомполом не прочистил… Через полгода вернусь, — чтоб всему чему надо у думных дьяков выучился. Приеду — спрошу строго.

— Видишь, какой ты. Сам велел меня смастерить. А сам спрашиваешь: зачем я такой?

— Ну, всё, всё! Иди, учись, куклачок, — чуть подобрел государь.

Только не прибыл в Москву белокаменную царь Пётр ни через полгода, ни через семь месяцев, ни через восемь…

Дьяки думные куклачка, ясен пень, кой-чему выучили. Правда, сильно не старались. Потому как Петруша Михайлов понятливостью и остротой ума своего вызывал у них одну лишь досаду.

А служилые люди — те и вовсе невзлюбили Петрушу.

Как-то, сговорясь, четверо служилых, да ещё думный дьяк с ними, куклу петровскую из дворца палками вон и выгнали.

— Ступай, — сказали, — куда глаза глядят. Не то растворим тебя в кислоте едучей. И заклёпочки малой от фигуры твоей бронзовой не останется!

Вслед за служилыми людьми неизвестный господин перед Петрушей возник. Зыбился он, словно в воде. На губах пузырьки трескаются — видать, воду испорченную пил. На щеках рваные пятна. Сам дико сгорбленный, парик кончиками аж до колен достаёт, мокрыми змейками внизу шевелится.

— Я бывший стряпчий, Ленин Алексей Никифорыч, — сказал господин, — а это — калмык мой верный, — указал он на смутную фигурку, поодаль видневшуюся: — Человек я умный и желаю, чтоб вокруг меня одни умные были. Вот тебе задачка: пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что. Принесёшь «ничто» — с маком его съешь! А потом сказочкой нас потешь! В общем, как принесёшь «не знаю что», — так сразу тебя к государю и допустим.

Тут Ленин Алексей Никифорыч вдруг растворился без остатка, как сахарный отколыш на дне стакана. А Петруша Михайлов вздохнул не по-детски и побрёл, не разбирая пути, куда понесли его ноги.

Удалялся он от дворца Нагорного весь день и весь вечер. А к ночи притомился…