Куклак Петра Великого

Борис Евсеев

Борис Евсеев – прозаик широко известный, лауреат премии Правительства РФ в области культуры, Бунинской и Горьковской премий. Его новая повесть-сказка неожиданна и увлекательна. Начинаясь во времена Петра I, она стремительно врывается в наши дни. В повести рядом с историческими персонажами – князем Меньшиковым, Яковом Брюсом, стряпчим Алексеем Лениным – действуют незабываемые сказочные герои. Вместе они образуют поистине волшебный текст, предназначенный для детей и подростков.

Лошара Игнатьевна и карлица Ружа

⠀

Давно Москва кончилась. Давно слёзные мешки, которые Комарик в Петрушины глазницы на всякий случай встроил, высохли. Но и сухонькими глазами вскоре приметил он: два мужичка на месте топчутся. Словно танцуют! С виду разбойные, окаянные.

Страха Петруша не испытал. Подобрался к мужичкам поближе. Присел за рябиновым кустом. Слышит: один мужик другому тоненьким голоском окрестные места выхваляет:

— Здесь за селом Тайнинским, позади церкви Благовещения, на песчаной косе, меж рекой Яузой и речкой Сукромкой, — самое место тебе спрятаться!

— А потом куды?

— Потом за Дунай или на Дон беги! Я и лошадку тебе присмотрел. Ох, и лошадка! Огонь. Сведёшь от хозяев, век благодарить меня будешь. Ну, идёшь?

Тут понял Петруша, в какой он местности. Но вот в какой стороне эта местность от Москвы находится — сообразить не мог. Взял он от мужиков резво в сторону и очутился в густо шумящем осеннем лесу.

А уже ночь на дворе стояла. Только не белёсая, как на Москве, а черношкурая. Хорошо, в глубине леса костры горели, отсветы их на ближние деревья ложились.

Вдруг нежданно-негаданно из-за берёзового ствола морда лошадиная выставилась. Потом и вся лошадь целиком показалась. То ли отблески костров на неё легли, то ли ещё что, но только вспыхнула внезапно лошадь светлым бездымным огнём! Горит, а не сгорает. Только ржёт от радости тихонько.

Петруша малоопытен ещё был. В лошадях разбирался плохо. Но и ему показалось: насмехается над ним лошадь.

Здесь соловая лошадь из-за деревьев полностью выступила, дважды копытом стукнула и вмиг рядом с Петрушей оказалась. Снова заржав, сказала:

— Не ходи в этот лес, офицерик молоденький!

— Куда же мне идти прикажешь? Из дворца меня палками выгнали. Сказали: иди туда, не знаем куда! Вот я и пошёл.

— Ты лучше во дворец возвращайся. Не то хлебнёшь горя!

— Как же я возвращусь? Государь Пётр Алексеевич в далёкие края отбыл. А служилые люди обещали меня в кислоте едучей растворить… Ты-то сама кто будешь?

— Лошара Игнатьевна меня зовут. Из других времён я сюда прискакала. Я б тебя унесла отсюда, да не удержишься ты.

— Это почему это?

— Очень я брыклива. Да и шкура моя горящая бронзу твою расплавить может. Недаром солнечной лошарой меня прозвали.

— Царь Пётр про солнечную лошадку тоже рассказывал. Только не понял я его.

— Что ты всё царь да царь. И трёх лет не пройдёт — титул Императора Всероссийского принять Петра Алексеевича попросят. Потом Петром Великим нарекут. Так ты уже сейчас начинай звать его Великим. Кто знает будущее — тому мир не загадка! Ну, ладно, бывай здоров. Поскачу я. А то здесь рядом ромалы костры жгут. Живодёру на шкуру меня продать собираются. Шкура-то у меня — ух, какая ценная!..

Ускакала Лошара Игнатьевна. А Петруша недолго думая снял кафтан, постелил его на сухие листья. Потом расстегнул красный камзольчик, сложил вчетверо и, подложив, как подушку под голову, спать улёгся.

Не успел закрыть глаза, девица молоденькая к нему шасть! На плечах платок цветастый, на шее тарелка медная на ниточке. В косы золотые монеты вплетены. Сверкают, позванивают! Сама девица уже взрослая, а ростом с полтора локотка всего.

— Ты кобылу тут не видал? Ржёт она, будто смеётся. Чего молчишь? Язык зажевал от страха? Ружа меня зовут. А ты кто таков? Ну, я и сама догадалась. Ты кукла немецкая!

— Был я куклой. Теперь вроде человеком становлюсь потихоньку. Так что ты меня не пугай! Меня сам государь Пётр Алексеевич повелел изготовить.

— Подумаешь, задавака! Меня сам Господь Бог изготовил. И то не хвалюсь.

— Ты в селе Тайнинском живёшь?

— Не-а. Мы — ромалы. Сегодня — здесь, завтра — там. Ты лучше вот чего… Если и вправду не кукла, а живой… Хочешь, всяким дурачествам тебя обучу? Гляди: вот у меня серьга. Я её проглочу, а назад воробушка выплюну. На ярмарках научу тебя дурня корчить. Ты не смотри, что я карлица. Я учить хорошо умею!

— Не буду дурня корчить! Хочу ызящным кавалером стать.

— Зря ты так. Ваньку валять — оно и выгодней, и веселей. Глянь, сколько вокруг обалдуев. Правда, все они себе на уме! Только притворяются обалдуями. А тебя как зовут, молодой-красивый? — вдруг в два раза громче пропищала Ружа.

— Петруша Михайлов я, куклак государев.

— Ну, тогда сам Бог велел тебе с нами на ярмарках петрушечную комедию ломать!

— Не буду ломать комедию. Отечеству служить желаю. Для этого меня смастерили.

— Да ты просто куклак недоделанный! Кто ж всерьёз Отечеству служить станет, когда другими делами промышлять можно? А ты даже не можешь молодую особу развлечь. Ладно, не гляди букой. Хочешь, куклачок-дурачок, я тебе погадаю? Что с тобой будет, мигом скажу.

— Ну его к лешему, твоё гаданье. Не желаю знать, что будет. Мне бы ночь продержаться да день простоять.

— А тогда давай я тебе на доске волшебной покажу, чем твои знакомцы сейчас заняты?

— У меня и знакомцев-то — стряпчий Ленин, шутяра Балакирев да князь Меньшиков.

— Вот я тебе и покажу, что они делают. Идём со мной.

Напялил на себя Петруша камзол и кафтан, надвинул на лоб треуголку и пошёл за карлицей Ружей.

Вскоре в невысоком шатре они очутились. Ружа из-под тряпья доску скоблёную ловко выдернула. Провела по ней ноготком — доска, как пламенем, запылала.

— Гляди сюда! А я за мурсой пока сбегаю. Угощу тебя на славу!

— Что за мурса такая?

— Ну, морс, по-вашему. Всё, побежала я. Ты на доску гляди!

Глянул Петруша на пылавшую доску. А там, в дыму и мерцании — Балакирев Иван. Рядом с ним — государь.

Упал Балакирев царю Петру в ноги:

— Прискучило мне, Алексеич, быть шутом при дворе! Воля твоя, конечно. А только перемени моё шутовское звание на какое-нибудь другое.

Царь Пётр ему:

— Да какое ж тебе звание дать? Дурака, что ли? Это, чай, ещё хуже будет.

Балакирев и говорит с хитрецой государю:

— Да уж не хуже, Алексеич. А назови ты меня царём мух! И указ про это выдай за твоей царской подписью.

Царь Пётр рассмеялся, но согласился. А шутяра Балакирев даже в пляс пустился от радости.

Царь просьбу шута выполнил не откладывая. Прямо на коленке указ подписал.

Тут вдруг доска пылающая пригасла. Но потом снова вспыхнула.

И увидал Петруша царское застолье: пена пивная хлопьями оседает, дым стоит хоть топор вешай. Вельможи знатные и дамы первостатейные за столом сидят. Меж ними Балакирев похаживает, огроменной — размером с лопату — хлопушкой для мух помахивает.

Вдруг остановился шут рядом с одним придворным.

Тот, обжираясь, даже парик сдёрнул. А парик возьми да и зацепись за ухо. Висит себе, болтается.

Шут к придворному на полусогнутых ногах подступил — хлоп его мухобойкой по лысине: раз, другой, третий!

Даже государю за лысачка обидно стало. Крикнул Пётр Алексеевич сердито:

— Как смеешь ты, шутец поганый, подданных моих по голове лупцевать?

А Балакирев ему в ответ:

— Ничего ему не станется, Алексеич. Одна из моих подданных мушек твои царские запасы воровала. Я её на лысине этого прохиндея и казнил. Только ведь мушка — что? Унесёт крошку в хоботке и Богу молится, чтоб не убили. А этот лысовер тянет у тебя из-под носа всё подряд. Так ты эту мушку расплющенную вели ему на лысине своей сохранять! Вели по первому требованию парик снимать, мушку всем показывать и вслух объявлять: «Это всё мушка крадёт! А я — ни-ни…»

Рассмеялся царь Пётр, полез в карман, вынул червонец. Червонец блеснул — доска скоблёная опять пригасла.

— Хватит денежки чужие считать, — пискнула подкравшаяся сзади Ружа, — на, пей! Угостить тебя больше нечем: ни пирога, ни пряника нет.

— Ты ещё стряпчего Ленина Алексей Никифорыча показать обещала.

— Куда-то он этой ночью запропастился, никак не сыщу. Пей, Петрушенька, пей…