Искупление тьмой. Книга избранных стихотворений

Борис Головин

Поэтика и философия Бориса Головина чужды религиозному дуализму, запрещающему мысль о постижении частной незаклеймённой тайны. Поэтические образы этой книги нередко заключены в смысловые конструкции, обретающиеся в собственных мета-пространствах. Стихи Бориса Головина в своё время высоко оценили известные интеллектуалы – академик Михаил Гаспаров, Станислав Джимбинов, а также поэты Наталья Горбаневская, Лев Лосев, Евгений Евтушенко, Игорь Меламед, Карен Джангиров и многие другие. Книга содержит нецензурную брань.

© Борис Головин, 2023

ISBN 978-5-0059-6719-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

And makes one little room an everywhere.

John Donne¹

К читателю

Если рассматривать мир как незримый венок, переплетённый цветами разных наречий, то красоте его плетения я приобщился в бараке уралмашевского посёлка, построенного после большой войны на границе Европы и Азии, чтобы вместить в себя людей совершенно необыкновенных судеб, вынужденных, по разным причинам, покинуть родные места.

Вспомни, как из дождя пронесли в пеленах твою душу

сквозь топорную дверь

в тот невольничий пьяный ковчег, выводивший на сушу

из потопа невзгод и потерь

Нет уже ни того барака, ни посёлка, ни города, ни даже самой страны. После долгой череды странствий по планете меня не удивит солнце, встающее справа, не обескураживает отсутствие Полярной звезды в чёрном, как сажа, небе, которое похоже на механические часы с пружиной, заведённые вручную. Ах! как я скучал по Медведицам — и по Большой, и по Малой!

Про Урал, про любимые края моего детства, писал, по дороге в сталинскую ссылку, Осип Мандельштам:

И хотелось бы гору с костром отслоить,

Да едва успеваешь леса посолить.

И хотелось бы тут же вселиться, пойми,

В долговечный Урал, населенный людьми,

И хотелось бы эту безумную гладь

В долгополой шинели беречь, охранять.

Когда (уже много позже) я жил в Москве, нередко объяснял друзьям, что в этих мандельштамовских строках нет ничего фантастического. В детстве мы, мальчики, ходили по грибы и по ягоды, взбирались на высоченные каменные утёсы реки Чусовой, жгли на вершине костёр и, оглядывая красоты, простирающиеся вокруг соседних гор, сыпали соль на картофелины, испечённые в костре.

Эта книга избранных стихотворений составлена так, что её можно читать с любой страницы. Её философия чужда религиозному дуализму, запрещающему даже саму мысль о постижении частной незаклеймённой тайны. Предметы жизни не противопоставляются, но кротко сосуществуют (роза, обнимающаяся с крапивой), а поэтические образы нередко заключены в смысловые конструкции, обретающиеся в собственных мета-пространствах.

«…после очередного поворота,

где я забыл уже, кто ты на самом деле — часть ли этого мира,

или весь потерявший свой облик безгласный мир,

в мрачных областях которого я открываю шаг за шагом,

что вся жизнь есть ответвления ответвлений,

и что существуют такие каменные дыры в мире человеков,

где никогда не распускались цветы, — и вот, после следующего

бессмысленного поворота, мне совсем безразлично

наяву или в воображении вдруг вижу я солнечный проём в стене…»

Если говорить о Тьме моей книги — то она, в большей мере, метафизическая и требует от читателя признания неземных интуитивных смыслов. Не всякому случается открыть темноту себя — и уж коли это произошло, то себе во благо, потому что данное знание с лихвой оправдывает цену существования человека как такового.

Ещё со школьных лет в глубинах ранца

таился жирный сумрак, а пространство

набухло, как вертящийся синяк.

Погоды бред, подверженный морозу —

одическая дань её склерозу,

и хохот черепа беззвучен, сир и наг.

И самое главное, о чём эта книга — о том, что человеку в темноте самого себя нет причины обманываться и лгать.

Борис Головин

Примечания

1

И даже самый маленький уголок превращается в целый мир. Джон Донн