Алексей

Леонид Зорин

Алексей Головин тоже живет иллюзией – иллюзией свободного замкнутого пространства своего внутреннего мира. Кодовое слово Головина «сосредоточиться». Этим он объясняет свою намеренную дистанцированность от бурных водоворотов общественной жизни, от тех политических споров, которые ведут его многочисленные знакомые, попытку устранения от всяких потрясений, считая их бесполезными. Его позиция заключается в стремлении отгородиться от суетной и мелкой, с его точки зрения, жизни. В повести «Алексей» автор представил молодость Головина и атмосферу тех диспутов, которые были показательны для 1960–1970-х годов

© Леонид Зорин

© Aegitas publishing house, 2022

1

Женщина смотрела на Алексея так, словно открыла в нем нечто новое и ошеломившее, прижималась щекой к его плохо выбритому лицу и снова, чуть отстранившись, разглядывала его удивленными, патетически преданными глазами.

— Сладко, — вздохнула она, выдержав паузу.

Алексей не стал спорить.

— Какой у тебя есть нос…

— Чего только у меня нет, — признал Алексей.

— Ты такой весь… — женщина загадочно улыбнулась и оборвала себя. — Поцелуй меня.

Он развел руками.

— Ничего не выйдет. На кухне отдыхает человек.

Преданные глаза гневно расширились:

— Что ты сказал?

Она оторвалась от него, сделала три решительных шага и распахнула дверь.

— Владимир? — она остановилась на пороге.

— Я же сказал: человек, — напомнил Алексей. — Зачем ломиться в закрытую дверь?

— Спасибо, очень вежливо, — она была зла на него, на себя за свою оплошность, а больше всего — на спящего.

— Ну и стиль, — бормотала она раздраженно. — Сам небрит, на кухне валяется мужик…

— Тебе же нравилось, что я поставил на кухню кушетку.

— Но не потому, что на ней может улечься любой алкоголик, — сказала она резко.

— Он — не любой. И он не пьян, — возразил Алексей. — Принял самую малость. Почти незаметно.

— Незаметно, потому что — обычно? — она заставила себя усмехнуться. — Нет, поразительно… Ты знал, что я могу прийти. Это бог знает что.

— Даже черт знает что, — он согласился, — Обидно, я понимаю. У тебя нет запасного варианта?

— В настоящую минуту — нет, — парировала она. — Ну и скотина же ты… Господи, и почему я тебя терплю?

— Какая-то загадка, — кивнул Алексей.

Но она уже снова приникла к нему, и несколько мгновений они молчали.

— Крепко он спит? — спросила женщина, показав глазами на кухню.

— Дьявольски чуткий сон, — сказал Алексей. — Говорю тебе, ничего не выйдет. Смирись. Всевидящий на страже.

— Перестань, я этого не люблю, — прервала она его недовольно.

Глядя, как она морщит лобик, он улыбнулся. Худощавый мужчина, несколько выше среднего роста, с узким худым лицом. Нос на этом лице и впрямь выделялся, казался крупнее, чем был в действительности. Возраст Алексея было не так-то просто определить. В наше время мужчины долго сохраняют стать и повадки молодых людей. Лицо старше фигуры, еще гибкой и подвижной. Алексею могло быть и тридцать пять и сорок, — скорей всего, где-то посередке.

— Безобразие, — сказала женщина.

Она была весьма недурна, моложе его лет на шесть, на семь, но хлопотливость ее старила. Казалось, она все боится опоздать куда-то. Ее звали Алисой.

— Не злись, — сказал он миролюбиво.

Она покачала головой удрученно.

— Пропадешь без меня ты. Ох, пропадешь.

Он согласился:

— Очень возможно.

— Вот список твоих дел, — говорила она озабоченно, — я все записала. Я кладу листок на стол, ты видишь?

— Разумеется, — сказал Алексей.

— И не откладывай, бога ради. Начни с Мосолова. Только не вздумай обойтись звонком. Ты звонишь, радуешься, что не застаешь, и все этим кончается. Как я знаю тебя… Да если и застанешь, что толку? Пойми наконец: телефонные разговоры ничего не дают. Надо видеть глаза собеседника. Личное общение. Куда ты смотришь?

— Я слушаю тебя, — сказал Алексей.

— Как я нужна тебе, — вздохнула она печально. — Ты хоть понимаешь, как я тебе нужна?

— Как не понять, — отозвался Алексей.

— Одаренный человек, — сетовала Алиса, — и никакой ответственности перед собственным дарованием. Ты знаешь, что такое ответственность перед собой?

— Не очень, — признался Алексей.

— То-то и оно, — Алиса грустно махнула ладошкой. — Тебе грозит опасность не состояться. Ты знаешь, что это — не реализовать себя?

— Да уж, верно, ничего хорошего, — предположил он.

— Свят, свят, — заторопилась Алиса. — Никуда не успею. С тобой про все забываешь.

— А куда тебе надо успеть? — спросил он, подавая ей пальтецо. — Ты же хотела задержаться.

— Странный подтекст, — она сжала губы. — Ты подозрителен, как все юристы.

— У тебя юридическое право — не отвечать, — сказал Алексей.

— У меня нет секретов. Нина ждет. Вот и все. Никаких возлюбленных.

— Кланяйся Нине, хоть я ее и не знаю.

— Разве я тебе не говорила о ней? — Алиса удивилась. — Быть не может. Это очень близкий мне человек. Мы дружны со школы. Она несчастна, бедняжка.

— И давно? — спросил Алексей.

Алиса разглядывала себя в зеркале и ответила не сразу.

— Очень давно. У нее была неприятная история…

— Можешь не продолжать, — сказал он. — Человек, который ее любил…

— Ты знаешь? — поразилась Алиса.

— Стоит назвать женское имя, и можно произнести эту фразу. Причем совершенно автоматически.

— Ах, какой ты… — она дернула острым плечиком. — Он оказался таким ничтожеством…

— Вера. У нее была неприятная история. Надежда. Была неприятная история. Любовь, Неприятная история. Софья…

— Перестань…

— Анна, Елена, Людмила — у всех неприятная история.

— Что же делать? — остановила она его поцелуем.

— Ничего, — согласился Алексей. — Скучно.

— Так ты помнишь, куда тебе надо? — спросила она уже в дверях.

— Помню.

Ее личико выразило полную безнадежность.

— Нет, ты без меня пропадешь. Ты пропадешь бесповоротно.

— Скорей всего, — сказал Алексей.

— Ну, господь с тобой, — сказала Алиса. — Значит, к Мосолову. И — немедленно.

— Хорошо.

Она ушла. И почти сразу дверь из кухоньки отворилась; слегка косолапя, вышел полнеющий мужчина с легкой плешью в спутавшихся волосах, с его правой щеки еще не сошла вспухшая на ней красная полоса.

— А петушок? — спросил он.

— Пропел давно, — ответил Алексей.

Владимир зевнул и сказал:

— Чао.

— О, боже, — простонал Алексей, — значит, и ты — идиот?

— Почему? — поинтересовался Владимир.

— Человек, который способен так поздороваться или проститься, дошел до предела.

Владимир задумался, потом произнес меланхолически:

— Да нет. Это не идиотизм. Это инерция. Все говорят, я говорю.

— Ужасно, — сказал Алексей.

— А впрочем, конечно, глупость. Что делать? С годами глупеешь.

— Ужасно, — повторил Алексей.

Слегка раскачиваясь, морщась, как от зубной боли, он говорил:

— Опостылели звуки улицы, этот ваш городской фольклор. Надоели словечки на два сезона. Просто чудо, когда они тянут пять лет.

— Как-то все же они раскрашивают эти пять лет, — примирительно сказал Владимир.

— На-до-ело, — мотал головой Алексей. — Зыбко, непрочно, нестабильно. Стабильности хочется.

— Понимаю, понимаю, но мне пора, — сказал Владимир. — Истек целебный обеденный перерыв. Отправлюсь-ка я в свою контору.

— С богом, — напутствовал Алексей. — Все, что мог, ты уже совершил.

— Да, я ухожу с чувством вины, — признался Владимир. — Спугнул женщину.

— Надеюсь, ты выспался, — сказал Алексей.

— Бедная Алиса, — произнес Владимир печально, — Бедная, разочарованная Алиса. Теперь она меня возненавидит.

— Спи спокойно, — Алексей! махнул рукой. — Ненависть — это страсть. Чувство мощное и ей недоступное. По-моему, она сейчас к кому-то ринулась.

— К кому еще? — удивился Владимир.

— К кому-то, у кого никто не дрыхнет в кухне.

— Это навет, Алеша, навет. Ты бесчестишь женщину.

— Ничего подобного, — сказал Алексей. — Просто она терпеть не может менять свои планы. И каково ей было выкроить два свободных часа?

— А хоть бы и так, — сказал Владимир рассудительно. — Ты не должен ее судить. Все это заложено не в ней, а вовне. Ты понимаешь? Таков процесс. Пришло освобождение от понятия греха.

— Возможно, — согласился Алексей. — Но оно лишило грехопадение радости.

— Говорю же тебе, таков процесс, — повторил Владимир. — И в основе — весьма демократический. Шансы уравниваются, Алеша. Тайные донжуаны вроде тебя постепенно теряют привилегированное положение.

— Какой я донжуан? — Алексей махнул рукой. — Донжуан заслуживает всяческого уважения. Он прежде всего великий труженик. Всегда — в форме, всегда — неутомим. А я?..

— А ты распустил вожжи, — Владимир торжественно поднял перст. — Вспомни, каким ты был в институте? Ты ведь был адски популярен. Предмет толков. Твоей дружбы искали. В сущности, первый человек.

— Любите вы иерархию, бедные люди, — посочувствовал Алексей.

— Да, мы ее любим, — подтвердил Владимир. — Мы такие. Но факт тем не менее остается фактом. Перед нами был прирожденный лидер, как теперь говорят. И кем же он стал? Присяжным поверенным, как говорили когда-то. Член коллегии защитников на нынешний лад. Адвокатствуешь потихоньку. Пишешь слезницы и просишь о снисхождении. Но ведь снисхождения, Алеша, нет. Пустое это дело — просить о снисхождении. Не знаю, как твоим подзащитным, а тебе его не видать.

— Вам бы всем пора успокоиться, — сказал Алексей. — Я не стану руководящим лицом,

— И почему ад-во-кат? — рассуждал Владимир. — Был бы уж следователь, по крайней мере. У тебя худое лицо, выразительный иос, — этакий Холмс московского разлива.

— Какая из меня гончая? Чушь. Я для следователя мешковат, — озабоченно проговорил Алексей. — Для адвоката, впрочем, тоже. Дел у меня немного, и в этом мое спасенье. Дети мои, откажитесь от надежды, что я что-то совершу и чего-то добьюсь. Да это теперь не так уж важно. Мы дали Виктора и тем оправданы.

— Если не перед историей, то перед обществом, — кивнул Владимир. — Ты прав. Мы сказку сделали былью. Кто б мог подумать? Ай да Виктор! А знаешь ли ты, кого я встретил? — спросил он без всякого перехода. — Бесфамильного.

— Удивительно, — сказал Алексей.

— Что именно?

— Все встречают Бесфамильного. Ты встретил Бесфамильного. Виталий встретил Бесфамильного. Валерий, который никого еще не встречал, встретил его тоже.

— А на курсе он был почти незаметен, — Владимир покачал головой. — Он, знаешь, очень тобой интересовался. Говорил, что с юношеских лет испытывает к тебе симпатию.

Алексей пожал плечами.

— Он напомнил, что планируется встреча, — сказал Владимир.

— Да, Виталий мне звонил. Ты придешь?

— Не знаю. Вряд ли. А ты?

— Должно быть, — сказал Алексей. — А что делать? Ведь не отстанут.

— Да, это твой крест, — согласился Владимир. — Ко мне, по крайней мере, никто не пристает. Это уж мой крест.

— Тебе надо жениться, — сказал Алексей.

— А тебе — нет?

— Какой я муж? — усмехнулся Алексей. — Из меня даже сына не вышло.

Владимир подошел к окну. Внизу текла летняя Москва, неслись машины, шагали деятельные человечки.

— Ты навещаешь отца? — спросил он.

— Редко, — сказал Алексей.

— Он один?

— Он уж год как женат, — Алексей спрятал улыбку.

Владимир покраснел.

— Да, да. Я вспомнил. Прости.

— Ради бога, — произнес Алексей великодушно. — Все помнить немыслимо. У меня решительно ничего не держится в голове.

— Нет, я вспомнил, все вспомнил, — прервал его Владимир торопливо. — Она — твоя бывшая учительница, так?

— Все верно. Бывают же совпадения. — Алексей даже развел руками. — Я был ее любимчиком. Отец ходил на родительские собрания и получал удовольствие. Он во всем был тщеславен.

— Подумать, что она стала твоей мачехой, — Владимир покачал головой. — Двадцать лет спустя.

— Она славная женщина, энтузиастка, — сказал Алексей. — При этом много умней отца.

— Сыновья — жестокий народ, — заметил Владимир.

— А какими нам быть? — спросил Алексей. — Мы знаем предмет. Вдоль и поперек.

— Нет, не женюсь, — сказал Владимир решительно.

— Может, ты прав. Семья — это спрут.

— Еще родишь стервеца вроде тебя. Он вырастет, будет над тобой изгаляться.

— Уж не без того, — вздохнул Алексей.

— Поднесешь посошок? — спросил Владимир.

— Не стоит, Володя, — сказал Алексей мягко. — Был бы ты литературный персонаж, другое дело. А тебе — в контору пора.

— Я не персонаж, — подхватил Владимир. — Никоим образом не персонаж. Я юрисконсульт — и тем горжусь.

— Новые песни, — удивился Алексей.

— Наоборот, старая шансонетка. Начало века, мой дорогой. Я одесситка — и тем горжусь.

Владимир сделал несколько танцевальных движений, что-то среднее между забытым канканом и нынешним роком.

Алексей смотрел на него, и ему казалось, что он видит сразу две картинки, как на полиэкране, — на одной пляшет полноватый, рыхлеющий человек с отечным лицом, с поредевшим волосом на круглой бугорчатой голове, на другой — наяривает молодец в белой сорочке с закатанными по локоть рукавами. И все вокруг было несхоже: на первой — летний столичный день, влажное июльское марево, на второй — малиновый закат, Подмосковье, дачная веранда, отцветающая вишня в саду.

Такие синхронные изображения самого странного содержания возникали в последнее время все чаще.

— Я юрисконсульт — тем горжусь, — пропел Владимир, щелкнул каблуками и остановился. — Прощай, Алеша. Спасибо за приют. Выберись и ко мне однажды.

— Если время найдется, — сказал Алексей.

— Ты так занят?

— Да нет. Есть какая-то странность. Некая даже непостижимость. Ничем выдающимся я не занят, а времени совершенно нет. В особенности подумать некогда. Просто сесть и просто подумать. Некогда, хоть ты разорвись. Встанешь утром и тут же несет куда-то.

В дверь звонили. Владимир открыл, в прихожую во-шла Евгения. Она была в легком светлом платье с голыми руками, большое лицо в капельках пота. Гулко дыша, она проследовала в комнату, с размаху швырнула на тахту полиэтиленовую сумку в цветных узорах.

— Ну и жарища, — она измученно посмотрела на Алек-сея. — Дай чего-нибудь холодненького, будь человеком.

Алексей молча ушел на кухню, а она плюхнулась в кресло, одну ногу вытянула, с другой ноги сбросила туфлю и убрала ее под себя.

Произведя все эти действия, сказала:

— Здравствуйте, Володя.

— Здравствуйте, здравствуйте, если не шутите, — отозвался Владимир. — Но я ухожу. Прощайте, прощайте.

— Куда же вы? — спросила Евгения. — Не бегите, я — на секундочку.

— Нет, нет, — покачал головой Владимир. — Не удерживайте меня. Я ухожу бесповоротно.

— Я сама сейчас ухожу, — сказала женщина. — Не верите? Чуток передохну и пойду.

Но Владимир приветливо махнул рукой и направился к выходу. Хлопнула дверь. Когда Алексей вернулся из кухни со стаканом воды, его уже не было.

— Прошу, — он протянул ей стакан.

— Спасибо и на этом, — сказала Евгения, — не пугайся, я на минутку.

— Я очень рад, — сказал Алексей.

— Чему ты рад, свинтус ты этакий? Что я на минутку?

— Я рад тебя видеть.

— В зеркало на себя посмотри, бессовестный, — предложила Евгения, — увидишь, как ты рад.

— Владимир ушел? — спросил Алексей, хотя это было и очевидно.

— Ты не думай, — сказала Евгения. — Я его не спугнула.

— Беда мне с ним, — сказал Алексей. — И ему со мной, впрочем.

— Он какой-то без руля, без ветрил, — сказала женщина. — Может быть, он романтик?

— Вот это мне в голову не приходило. Надеюсь, и ему.

— Я сморозила глупость? — спросила Евгения. — Очередную?

— Просто от этого словечка я слегка захожусь, — при-знался Алексей. — Особенно когда возникает какой-нибудь потрепанный дебил и рекомендуется подобным образом.

— Ты меня прости, — сказала Евгения, слезла с кресла и обняла его. — Я глупая, но добрая. Глупая, добрая, пухлая баба, и у меня большая грудь.

— Что правда, то правда, — согласился Алексей.

— При большой груди не надо большого ума, верно?

— Жарко, Жека.

Она отошла от него и спросила:

— Алиса все еще шляется к тебе?

— Почему — шляется?

— Она вообще шляется. Шляется, крестится, суетится. Она очень духовная, а я зато глупая.

— Глупая и добрая. Слышал уже. Все вы добрые, когда присмотришься, — сказал Алексей.

— Я добрая, — заверила Евгения. — Нет, по-честному. Я даже к ней отношусь ровно. Я обывательница, мне бы только шмотки да цацки, духовности во мне ни на грош. На мне спокойно можно жениться.

— Откуда ж я тебе шмоток возьму? — поинтересовался Алексей.

— Не пропадем, — она махнула рукой, — я легкомысленная.

— Концы с концами у тебя не сходятся, — вздохнул Алексей. — Не то мещанка, не то богема. Нет, Жека, для бракосовмешения я не созрел.

— Ну, если не хочешь жениться, пойдем в ресторан, — предложила Евгения.

— Вот еще, — сказал Алексей. — Дорого и сердито. И противно в придачу. Непременно будут какие-нибудь ловкачи со своими шлюхами, и лабухи будут для них стараться, рвать тебе перепонки в клочья.

— На тебя не угодишь, — сказала Евгения.

— Ты только не дуйся, — попросил он, — и так душно.

— Да брось ты, — рассмеялась она. — Говорю же тебе: по пути забежала,

Она, покряхтывая, влезла в туфли, взяла сумку и достала из нее сверток.

— Поставь в холодильник, — сказала она Алексею. — Всухомятку не ешь.

— Опять проявляешь инициативу, — проворчал Алексей.

Она махнула рукой.

«Кажется, я ее обидел, — недовольно раздумывал Алексей. — И ведь не хотел, как-то само собой выходит. Одиноких женщин слишком много, и с каждым годом все больше. Евгения, бесспорно, не худшая из них. Разумеется, имеет место некоторый цирк Шапито, но кому же приятно заискивать перед мужиком в открытую, без всяких онёров? Алиса, та намекает на некую общность взглядов, хотя никаких взглядов у нее нет, нет и религиозности, на которую она тоже намекает, для этого она слишком суетится, тут Евгения права. Евгения ее знает, когда-то они были в одной компании, странное обстоятельство, в них мало сходного, но в компании редко встретишь близких людей, все компании достаточно случайны».

— Будь здоров, — сказала Евгения, — мне надо идти.

— Мне и самому надо, — сказал Алексей.

Тут в дверь позвонили, она вопросительно на него взглянула, но Алексей только пожал плечами, он никого не ждал.

На пороге стояла девушка, худенькая, черные волосы схвачены узлом, с продолговатыми большими глазами, трудно было определить их переменчивый цвет, но, каза-лось, они отбрасывали золотистый отсвет.

— Здравствуйте, — сказала девушка смущенно.

— Здравствуйте, — откликнулась Евгения, глядя на нее с любопытством.

— Мне нужно Алексея Алексеевича, — произнесла девушка совсем нерешительно.

Эта нерешительность не укрылась от Евгении.

— Вы, конечно, незнакомы? Вот он, перед вами.

— Добрый день, — сказал Алексей хмуро, — чем могу служить?

— Всех благ, — улыбнулась Евгения. — Похоже, ты задержишься?

— Ненадолго, — сказал Алексей. — Спасибо.

— Позвони, — сказала Евгения.

Алексей и девушка остались вдвоем.

— Итак? — спросил Алексей.

Она медлила, начало никак ей не давалось, это было очевидно.

— В чем дело? — удивился Алексей. — Вы, кажется, волнуетесь? Можно подумать, что вы у начальника в кабинете. Слава богу, от меня никто и ничто не зависит.

Девушка пристально посмотрела на него, но едва успел он вновь подивиться золотистому свечению ее глаз, как оно исчезло, будто его и не было вовсе, зрачки потемнели, взгляд стал строг и тверд.

— Мне сказали, что вы тот человек, который сможет помочь. Кто это сказал — несущественно, это очень длинная цепочка имен, которые вам ничего не скажут. Вы просто ответьте, возьмете ли вы на себя защиту одного очень славного и очень хорошего человека, который попал в беду?

— Очень славного и очень хорошего, — повторил

Алексей.

Его интонация заставила ее вспыхнуть, она повысила голос:

— Я за это ручаюсь.

— Он ваш муж? — спросил Алексей, следя за тем, чтобы голос его звучал бесстрастно.

— Нет, не муж, не жених, не друг. То есть друг, но не в том смысле, который теперь вкладывают в это слово. Просто друг.

— Понимаю, — сказал Алексей, — просто друг. Ну что ж, просто друг это совсем не просто.

— Хорошо, что вы это понимаете, — сказала девушка.

— Как вас зовут? — спросил Алексей и добавил нетерпеливо: — У вас есть имя?

— Лидия, — сказала она.

Не Лида, а Лидия, про себя он это отметил.

Она словно воздвигала стену между ним и собой.

— Что стряслось? — он предложил ей сесть, но она не воспользовалась приглашением.

— Вы слышали о книжном деле?

Он кивнул.

— Дело громкое, — и сразу почувствовал, как она напряглась за сооруженной ею стеной.

— Шура здесь ни при чем, — заговорила она, — он библиофил, книжник, вы понимаете, что это такое? Книги — его жизнь, он с утра до ночи занят только ими, думает только о них. Естественно, он знает всех и все его знают. Он постоянно меняется, я хочу сказать, меняется книгами, ищет таких же одержимых. В конце концов, он оказался замешанным в деляческую компанию. Но это недоразумение, бескорыстней нет человека, уверяю вас.

— Ваша убежденность делает вам честь, — сказал Алексей и тут же понял, что стена выросла еще на несколько кирпичей.

— Хвалить меня совсем необязательно, — произнесла она несколько высокомерно. — Я просила вас ответить, могу ли я на вас рассчитывать, да или нет? Только, если «нет», говорите сразу, не нужно длинных периодов, объяснений, не нужно ссылаться на объективные причины, занятость, недомогание, отъезд. Скажите сразу «нет», и я уйду.

Ее слова, а еще больше ее тон взбесили его. Сколько ей лет? Должно быть, нет двадцати пяти. Каковы интонации, каков стиль! Ни дать ни взять — великая княжна. Царевна в изгнании. Берегись, милая, во мне поднимается гнев разночинца.

— Очень бы хотелось сказать вам «нет», чтобы вы сразу ушли. Черт знает что! Вы приходите ко мне, милое дитя, и не в гости, заметьте, приходите говорить о серьезном деле. С чего же вы начинаете? С каких-то условий, почти с ультиматумов. Хорошо вас воспитали! Так вот, я буду говорить, спрашивать и высказывать все, что найду нужным. Коли вас это не устраивает, то, как выражались в старину, вот вам бог, а вот и порог. При этом вы ничего не сделаете для вашего друга, но зато всласть потешите свой независимый нрав.

В продолжение этой тирады она смотрела на него едва ли не с ненавистью.

— Вы разговариваете непристойно, недопустимо, — сказала она наконец, — но вы правы. Я должна думать не о вас и не о себе, а о нем.

Ему стало ее жаль. Он живо представил себе, каким она его видит: носатый, плохо выбритый малый, небрежно одетый, с издевкой в сонных глазах, да еще выпроводивший при ее появлении пышную дамочку, — та разглядывала ее как очередную гостью. Что этому молодцу ее беда?

— Прежде всего садитесь, — сказал Алексей, — и постарайтесь излагать возможно суше. Чтобы все было по делу.

* * *

— А петушок пропел давно, — сказал Виталий.

Они чокнулись.

— А посошок потек на дно, — добавил Валерий.

Это была старая, испытанная во многих застольях присказка. И собрались они, как обычно, в гостинице «Москва», на седьмом этаже. Алексей оглядел пирующих, друзья были уже слегка багровы, все, кроме Виктора, сняли пиджаки и распустили галстуки. Виктор же был как новенький, как всегда, безукоризнен в туалете, как всегда, приветливая, благожелательная улыбка на устах. Сколько они знакомы? Скоро двадцать лет. Получается, что устояли против потока, который захлестывает, уносит, размывает берега? Непонятно. Встречи эти стали традицией, традиции принято оберегать, вот они и цепляются за них. Есть в них и некоторый благородный аромат, нечто лицейское.

Собраться раз-другой в год — посильный обряд, легкая грусть только приперчивает ожидание. К тому же они еще не так стары, в сущности, они вступают в лучшую пору жизни. Алексей вспомнил старика профессора, который питал к нему симпатию и иногда откровенничал. «Ах, Алеша, — говорил он, — никогда я не жил так хорошо, как между сорока и пятьюдесятью годами. Нет в жизни лучше десятилетия». Помнится, Алексей сразу стал высчитывать, на какие годы пало это лучшее десятилетие наставника. Вообще же старик прав: у каждой поры свои радости, начинаешь чувствовать некоторое обаяние таких сборищ. Потихоньку мы приближаемся к сорока, Виталий, он постарше, вот-вот пересечет эту черту. Когда-то волновало наступление вечера, теперь острее воспринимаешь этот блаженный сиреневый час, скоро пять, предзакатная летняя столица, чуть опустевшая, точно приглашающая расслабиться. Вот и этот мальчишник — незатейливая радость нашего возраста.

— Алеша, ты плохо ешь, — сказал Виталий. — Я все примечаю. Ты плохо ешь, ты плохо пьешь. Испортило тебя твое холостячество.

— Куда уж нам до семейных людей, — откликнулся Алексей.

— В семейной жизни есть свои достоинства, — сдержанно улыбнулся Виктор. — Правда, Валерий?

Валерий веско наклонил голову.

Пожалуй. Особенно летом, когда жены едут в санатории и оставляют нас одних.

— Ах ты, тихоход! — воскликнул Виталий и утер пот со лба и со щек.

— Это чисто теоретическая посылка, — уточнил Валерий.

«А ведь он подражает Виктору, — лениво подумал Алексей. — Валерик всегда кому-нибудь подражал, сначала мне, потом Владимиру, теперь Виктору, само собой. Всем, кто попеременно был в центре внимания. Странно, что Володя тоже имел своих обезьянок. Была в моде безалаберность, неприспособленность, беспечность. Но он остался каким был, а все стремительно почувствовали себя взрослыми. И тут уж Виктор стал бесспорным образцом».

Виктор словно ощутил, что Алексей думает о нем, и спросил негромко:

— Почему ты никогда не позвонишь?

Алексей пожал плечами:

— Догадаться несложно.

Виктор улыбнулся. Это был легкий, едва уловимый намек на улыбку, но в нем читалось понимание.

— В общем, ты прав. Но если б ты знал… — он махнул рукой.

— Я знаю, — сказал Алексей. — Но звони уж сам. Так проще.

— Беру это на себя. Мне очень надо с тобой пообщаться, — сказал Виктор. — Есть тема.

— В самом деле?

— Эта тема — ты.

— Тема не из лучших, — сказал Алексей.

— Вот мы ее и обсудим. И все же, если ты иной раз наберешь мой номер, это будет разумно.

Он встал.

— Государи мои, петушок пропел, с болью в сердце я должен проститься.

Все задвигали стульями.

— Было страшно приятно тебя увидеть, будь здоров, Виктор, — Виталий потряс его руку.

— И мне, — сказал Виктор. — Честное слово. Очень славно, что все вы есть.

Эти слова едва не заставили Виталия прослезиться, он шумно вздохнул. Валерий бережно коснулся плеч Виктора. В этом касании были грусть и преданность. Все смолкли.

«А ведь они не на шутку растрогались, — подумал Алексей. — Заводные ребята».

— Витюшенька, — сказал Виталии, — в сентябре у меня, так сказать, юбилей. Я ведь старше вас всех на три года.

— Помню, помню, — заверил Виктор.

— Печальная дата. Слава богу, вам этого еще не понять,

— Нет, почему же, — Виктор улыбнулся. — Теперь мы уже всё понимаем. Грани стираются, дорогой.

— Ужасно я чувствовал себя на первом курсе, — сказал Виталий. — Мужчина, мужик, а вокруг — птенцы. Я тебя очень прошу почтить. Сорок лет бывает не каждый день.

«Вот и возвращение к действительности», — отметил про себя Алексей.

— Спасибо, Виташа. Я постараюсь. Не всегда принадлежишь самому себе. Валерик, позвони послезавтра. Я надеюсь, все будет кондиционно.

Когда он ушел, все снова расселись.

— Ну и свинья Владимир, — сказал Виталий, утирая пот. — Все мы заняты, но пришли же. Вот Виктор хоть на полчаса, но ведь вырвался. Должно же быть что-то святое.

— Наверняка Володя не в форме, — предположил Валерий.

— Алеша, ты к нему ближе, ты должен бы на него повлиять, — сказал Виталий с легким укором.

— Ну вот еще, — сказал Алексей. — Кто я такой, чтобы влиять.

— Сказал бы тебе я, кто ты такой, — проворчал Виталий.

— О живых и присутствующих ничего, кроме хорошего, — Алексей остерегающе поднес палец к губам. — Будем клепать тех, кого нет.

— Не скажем мы, кто тебе скажет? — Виталий сердился. — Мы редко видимся, но кто у тебя есть, кроме нас? Благодарные клиенты? В два счета забудут. Бабье? Все предадут с потрохами. А мы как-никак с тобой двадцать лет. Вот и Виктор. Вроде вполне мог сослаться на дела государства, а нет, приехал, понимает: верные люди — лишь мы. Он тоже, кстати, тобой огорчен.

— Ваше здоровье, — сказал Алексей. — Простите, что я его разрушаю.

— Не любишь, когда говорят всерьез, — покачал головой Виталий. — Валерик, скажи ему два теплых слова.

— Оставь Валерика, — сказал Алексей. — Человек занят космическим правом. Кос-ми-ческим! Вон куда залетел. Еще выше Виктора, если это возможно.

— Космическое право — наука будущего, — заметил Валерий мягко, но веско.

— Даст нам твой космос без всяких прав, — сказал Алексей меланхолически, — тут те и будущее, и всем наука.

— Типун тебе на язык, — буркнул Виталий.

— Те же и Бесфамильный, — возгласил Валерий.

Он мог этого не говорить, вновь пришедший уже усаживался. Это был невысокий ладный человек, с гладким, без единого волоска, точно отполированным лицом, неизменно излучавшим улыбку. У него была замечательная походка — энергичная и совершенно бесшумная. Поэтому появлялся он всегда неожиданно, будто из воздуха возникал. Так же внезапно он уходил, иногда, не прощаясь, посреди разговора. Собеседник обратится к нему за подтверждением своего вывода, а Бесфамильного уже нет.

— Привет, привет, — он заправил салфетку за ворот.

— Задерживаешься, — упрекнул Виталий. — А здесь

Виктор был.

— Видел, видел, — словно успокоил его Бесфамильный. — У выхода встретились и обменялись…

— Ну, наверстывай, — ласково призвал Валерий.

Бесфамильный крепко тряхнул ладонь Алексея, внимательно его оглядел и принялся не спеша за еду. «Как он всегда изумительно выбрит, — подумал Алексей, — мне бы так хоть когда-нибудь…»

— Я давно хотел тебя видеть, — сказал Бесфамильный.

— Я как раз спрашивал его, почему он так редко с нами бывает, — подхватил Виталий. — Можно подумать, что ты всех сторонишься.

— Избави бог, — возразил Алексей.

— Нужно чаще встречаться, — сказал Валерий элегически. — Время идет и убывает.

— Виташа готовится к юбилею, — заметил Алексей.

— Пустяки, — оборвал его Виталий. — Повод, чтобы собраться. Я чувствую себя молодым. Еще повоюем.

— Что ж, — сказал Алексей, — чувство будущего и есть чувство жизни. Не дай вам бог начать вспоминать.

— Вот почему, — назидательно произнес Валерий, — нужно быть счастливым, чего бы это ни стоило. В счастливую минуту не вспоминаешь.

— Зависит от механизма, — Алексей усмехнулся. — В счастливую минуту я всегда помню, что в ней всего шестьдесят секунд.

Бесфамильный оторвался от блюда.

— Занятная теория, — сказал он.

— И к тому же удобная, — добавил Виталий. — «Все мгновенно и скоротечно». Специально для скрытых лентяев.

— И явных тоже, — подтвердил Алексей с готовностью.

— Словесная вязь, — махнул рукой Виталий.

И на этот раз Алексей согласился.

— «Все это, видите ль, слова, слова, слова», продекламировал он с удовольствием. — Ты говоришь почти как Александр Сергеич. «Из Пиндемонти». Между прочим, мое любимое. Есть, правда, еще одно — «Андрей Шенье».

— Это, кажется, герой французской истории? — спросил Бесфамильный.

— Скорее, жертва французской истории, — вздохнул Алексей. — Он был поэт, и гильотина отсекла ему голову.

Конец ознакомительного фрагмента.