Кровь Альбарруды. Милитари детектив

Артур Берг

Небесный Старик дал тебе шанс, Дэн. Не подведи его и постарайся остаться самим собой, что бы с тобой ни случилось. Ведь тот простоватый беспризорник, и рядовой Солёного батальона, и студент из Рио – это всё ты… Что? Не стоит вспоминать? Но почему же случайная фраза так легко отбросила тебя на десять лет назад? Туда, где остались вечные друзья и непрощёные враги. И полны сил взрослые, вовремя подавшие надёжную руку. И где была Она, единственная и всё-таки не забытая…

Зимние каникулы

Воздушная яма не прошла даром. Вздрогнув, я очнулся и откинулся на спинку кресла.

— Уф. Да что такое?

Однако «Эмбраер» бразильских авиалиний продолжал мерно гудеть, выравнивая скачущее сердце. Неужели задремал? Боже, как давно это было! Вспомнится же такая ерунда! Нервы совсем разболтались…

Я чуть повернулся к сидящему у окна пассажиру — заметил ли он мои подскакивания? Нет, старик спал, открыв рот. Сеньора, сидящая слева от прохода, плотно закрыла глаза платком и чуть подрагивала пальцами в такт своим наушникам, разрешая мне немного поразмять затёкшие мышцы.

Моё будущее в сравнении с недавним прошлым выглядело всё-таки гораздо заманчивее. И на данный момент реальность была простой и ясной как лазурное небо над Карибами — впереди рисовались полторы (нет, уже чуть меньше) недели настоящих зимних каникул и целая жизнь. Студент строительного Колледжа Дэн Фабундос летел на родину!

— Глядите, ниндзя на тренировке.

Мерзкое хихиканье окончательно разбудило меня. Скосив взгляд, я понял, что те четверо, шушукающиеся в последних рядах за моей спиной и поглядывающие в мою сторону, посмеивались именно надо мной.

Да чихал я на них, впрочем, как и они на меня. Мальчишки из благополучных семей, быт которых почти не затронули кровавые события на юго-западе страны, считали нас грубиянами, солдафонами. Для нас же они были слюнтяями и маменькиными сынками, из которых никто в одиночку никогда бы не рискнул тявкнуть, завидев любого из нашей братии. Мелкие душонки.

Вот они, улыбающиеся довольные лица, ожидающие скорой встречи с родственниками. Затылки, украшенные рождественскими рожками, светятся предвкушением счастья. Как тогда сели вчетвером на рейс до Рио, так и домой, в свою чёртову Канкуйю возвращаются плотной нагловатой кучкой. И пухлый Панчо, которому я разбил нос в общежитском туалете, и эти двое, пинавшие в сквере у собора Сан-Себастьян Люка, нашего мальчишку-сапёра, и худощавый Эрнесто, самый адекватный из всей великолепной четвёрки.

Став постарше, поопытнее, мы, конечно, сломаем забор, разъединяющий наши кланы, кто-то из них будет моим хорошим приятелем, а у Тимми, может быть, появится дружок из мажорных-рафинадных ближе меня.

А пока нас разделяла совсем недавно закончившаяся война.

От затеи Полковника — отправить своих молодых бойцов учиться в престижный Колледж, и непременно в Рио — на десять миль несло самодурством. Идея была изначально провальной. Только просидев день за библиотечным столом и честно пытаясь уловить смысл первой прочитанной страницы, я понял, в чём дело. Он больше не хотел отдавать нас, пятнадцатилетних, смерти. Бирлантинские гарнизоны капитулировали без нас.

— Но почему именно мы и почему именно сейчас?

Мы вовсе не были суперпатриотами, мы просто считали неправильным отодвигать нас от десерта. Победу мы заслуженно считали своей.

Кипевшее в наших сердцах чувство вселенской несправедливости постепенно угасло. Грант на обучение никто из нас не считал наградой. А тогда, в самом конце лета, одиннадцать обкуренных мальчишек-погодков — стрелков, радистов, снайперов, разведчиков Солёного батальона — патрули ловили по всему Каррату, ещё не успевшему отстроиться после боёв окружному центру, вытаскивали из кантин, снимали с дрожащих девочек на Фиалковой набережной, находили под тентами тыловых грузовиков. Меня выудили прямо из госпиталя и я не сопротивлялся. Где лучше валяться — на горячем пляже в Рио или на больничной койке? Конечно, на пляже…

— Что? Нас отправляют учиться? Чему? Да мы умеем всё!

А по правде говоря, о каком образовании Вы, господин Полковник, говорите, если юный боец Мото, парень ростом под семь футов, не знал, как правильно пишется слово «мама», карандаш ломался в его пальцах. Редкие посещения школы при гарнизоне не оставляли в наших головах ничего, кроме гитарных аккордов и неутомительных подсчётов картёжных выигрышей и проигрышей.

Полковник пригрозил расстрелом за невыполнение приказа, и мы в сопровождении офицеров отправились в Санта-Ви, где к нам присоединили группу гражданских ребят, и откуда новоявленные студенты вылетели на штурм архитектурных знаний.

О, Рио, Рио! Ты великолепен! Ты безумно чудесен! Никто из нас даже в самых буйных фантазиях не мог себе представить, что окажется здесь, среди многоэтажных отелей и кораблей, океанских пляжей, вечной музыки, праздничных огней и кариоко в белых одеждах. Мы и не думали, что есть другие города, кроме нашего потрёпанного полудеревенского Каррата и призрачного за семью горами Санта-Ви. Рио покорил нас, но…

За полтора месяца Мото переругался со всеми преподавателями, смевшими придираться к нему и не понимающими, что выговор такому студенту — тягчайшее преступление.

— Нет, амиго, поглядите-ка! Что делают? Что делают?

Не добившись правды, он, коротышка Люка, двоюродные братья-рэперы Фини и Бони раздобыли немного денег и, положив с горкой на учёбу, по морю отправились домой. Кто мог их остановить?

Вскоре ещё двое из нашей команды, Лу Безголовый и Матадор, оказались в местной колонии за уличный грабёж возле отеля Капакабана Палас.

У Альберто в одной из пригородных фавелл Сан-Паулу вдруг нашлись какие-то дальние родственники с полулегальным бизнесом, и он, старательно нацарапав прямо на стене нашей комнаты новый адрес, укатил к ним.

Была стопроцентная причина сбежать и у меня, однако едва я заикнулся о побеге, как Тимми и Фред Барселона быстро прочистили мне мозги.

Конечно же, итоги первого семестра оказались неутешительными, курировавший нас сотрудник консульства в ужасе хватался за голову. А чего он ожидал? Фанфар и сладких финиковых косточек? Зачёты сдала четвёрка мажоров и я, с огромными натяжками по французскому, основам черчения и математике. Тимми, заика Мигель, Фред и один занятный парень из гражданских по имени Виктор задержались на пересдачу. Что и говорить, в страстях карнавальных ночей и красочности южных праздников учёба сдвигалась на последнее место. А какой идиот придумал курсовые?..

Сотни раз потом я проклинал свою невнимательность и поспешность, с какой, едва сбросив с себя учёные заботы, вдруг заторопился к берегам родной Альбарруды. Сердце ни разу не стукнуло — притормози, оглянись! Мой разум, переполненный необычными нагрузками и тысячами впечатлений, отдыхал и предательски помалкивал. Остановить меня уже не могло ничто. Буйная Рождественская ночь ещё не отшумела, а я уже засобирался домой.

Домой, разведка!

Вот так и получилось, что, не особо переживая за завтрашний день, я возвращался на родину в гордом одиночестве, олицетворяя собой незыблемость идеи нашего Полковника — дети должны учиться!

— Копполо?!

Я вздрогнул, услышав это имя, и, оторвав взгляд от телеэкрана с заезженным голливудским шедевром, обернулся, чтобы внимательно рассмотреть в узкую щель между спинками того, кто осмелился так иронически произнести его. Плотное лицо спросившего было вытянуто от удивления.

— Да, именно он, — воскликнул в ответ невидимый мне собеседник, спрятавшийся прямо за моим креслом.

Коммивояжеры говорили не о Ней и я мгновенно успокоился, приняв обычное ленивое положение, что, само собой, не помешало мне прислушиваться к продолжающемуся разговору — Джон Копполо, отец сеньоры Анжелы, был страшной легендой побережья. Впрочем, саму сеньору это давно и ни в коей мере не касалось. Она сделала свой выбор не в пользу родителя.

— Перестаньте! Этот человек никогда не станет президентом Альбарруды. Никогда.

Я в замешательстве слегка повернул голову, чтобы лучше слышать. Вот оно что — Свинцовый Джон решил штурмовать высший пост? При всей нашей мальчишеской нелюбви к политике главных персонажей Большой игры мы всё-таки знали. Но слух о Джоне был мне в новинку.

— Интересно, сеньор Алехандро. Кто же ему помешает? Этот пижон, сидящий нынче в президентском кресле?

— Нет, конечно.

— Так может, Полковник? — Бизнесмен из-за моей спины тонко и противно засмеялся. Как же он выглядел, этот торгаш, смеющий ехидничать за глаза? Я почему-то представил его себе худым и лысым с нервно бегающими глазками. — А?

— Возможно, — ответил сеньор Алехандро.

— Да что Вы! Звезда Полковника медленно угасает. Мирное время, слава Всевышнему, быстро обесценивает героев прошедшей войны.

Я почувствовал, как сжимаются мои пальцы и вытягивается челюсть. Наш военачальник был тяжёлым, порой жестоким человеком. Но он был солдатом в прямом смысле этого слова и по безоговорочному праву достойно занимал своё место. Обсуждать его личность и поступки могли только мы, фронтовики — те, кто обливался потом, вывёртывался наизнанку, матерился и шёл под пули, выполняя его приказы. И у каждого из нас были тысячи веских поводов не любить его, даже ненавидеть (а у меня вообще был один-единственный повод, перевешивающий все эти тысячи). Но все мы верили ему. Иначе было нельзя, иначе не было бы победы.

И стоило ли напрягать слух, чтобы услышать липкие тягучие слова от постороннего, но вдруг ставшего совершенно неприятным человека?

— Ни этот громобой со своими штабными значками, ни его ставленник не способны поднять ослабевшую экономику. Они привыкли только тратить деньги. А где их взять?

— О, конечно, — саркастически заметил плотный сеньор. — Умение Джона Копполо делать деньги общеизвестно.

— Криминальный шлейф? Ну и что! Стране нужен Босс!

— Боюсь, что в данном случае Боссу нужна страна…

— Пусть так!

–…одна большая «Фишэмпайя», один огромный комбинат.

— Да! — с жаром воскликнул его оппонент.

— Сохрани Боже! — искренне сказал сеньор Алехандро.

— Не сохранит, не надейтесь, — Противный голос невидимого собеседника насмешливо задребезжал. — И вышвырнет из страны зарвавшихся гринго.

— Посмотрим, — философски произнёс бизнесмен.

— Сомневаетесь?

— Да. Ведь националистические лозунги используют перед выборами все кандидаты. Но кто из них по-настоящему рискнёт ссориться с американскими компаниями?

— Джон Копполо! Только он. Осталось потерпеть несколько месяцев и всё станет ясно.

— Всё же позволю себе не согласиться… Знаете, есть ещё одна фигура, которая не по зубам Вашему Джону. Уж Бисонского-то монстра ему не переварить… Подавится.

Я прищурился. В своей словесной пикировке коммерсанты никак не могли обойти хозяина наших гнилых Бисонских дебрей. И имя дона Перейры выплыло как само собой разумеющееся.

— Как Вы сказали? Бисонского монстра? Ах-ха. Да дон Перейра глубокий старик и вся его империя — колосс на глиняных ногах. Тронешь пальцем и рассыплется.

— Не знаю, не знаю. Дон владеет не только землями несчастной заморенной Бисонии, согласитесь? Кстати, Вам должно быть известно об открытых геологами-северянами нефтяных пластах. Это в предгорьях Бисонского хребта к востоку от солончаков…

— А-а! Красивая сказка, не более.

— Вот как? — усмехнулся в свою очередь сеньор Алехандро.

Я поморщился, в забывчивости больно прикусив ноготь мизинца — обнаруженная перед войной нефть была не такой уж призрачной. Мы бывали в тех местах и видели попытки бирлов соорудить некое подобие буровых вышек. А в период муссонов, всё ближе к концу военных действий по армии вдруг поползли грязные и невозможно тяжёлые слухи — нефть и есть причина последнего конфликта. Верить не хотелось — всё-таки первая стычка вокруг Солёного озера произошла давным-давно, задолго до нефти и даже до моего рождения, ещё при британской администрации.

— Дряхлый дон придумал байку про нефть, чтобы подороже продать эту нищую землю.

— Кто же купит её? Правительство?

— Скорее всего.

— Но ведь концерн MBG всерьёз пытается стать там концессионером. И кажется, дону была предложена неплохая доля.

— Полная ерунда, уверяю Вас. Дон дурит жадных и доверчивых гринго так же, как и всех. После смерти сына он стал совершенно непредсказуем. Вы слышали о Массимо Перейре?

— Увы, только слышал. Мой племянник служил вместе с ним и рассказывал как он погиб.

Я заёрзал в своём кресле. Боже, как тесен мир!

Новая волна старых воспоминаний заставила меня сузить глаза. Массимо, один из «бородачей-прикрышек»! О гибели этого человека мне никто не рассказывал — его смерть я видел сам.

— Фронтовая авиация. Он летал на каком-то старом «Спитфайере», да?

— Да, кажется…

О, как далеки они от правды. Я скривил рот.

В те тяжёлые дни наш батальон с трудом, но вернул Волчью заставу, были серьёзные потери с обеих сторон. С последней уже захлебнувшейся контратакой бирлы сбили один из прикрывавших нас вертолётов и расстреляли в воздухе выпрыгнувшего из горящей машины лётчика. Это и был Массимо, сын и наследник старого дона, главы семейства Перейра. Так и упал в болото, не успев раскрыть парашют.

И остался для всех, знавших его, весёлым тридцатилетним бородачом.

— Не стоит спорить, за что его уважали больше — за простецкий нрав, за смелость или за потенциальное богатство. Ведь верно?

— А мне думается, что и так всё было ясно, — Послышался смех, больше похожий на кашель неисправимого курильщика. — Впрочем, теперь это не имеет никакого значения.

Массимо Перейра… Я не был знаком с ним, да и не мог быть знаком — этот красавец кондор летал слишком высоко. И видел я его лишь однажды (он с интересом наблюдал, как наш Штольц занимается с нами боевой подготовкой), но то, что вместо трёхпалубной океанской яхты он выбрал пятнистую «Анаконду» и воевал плечом к плечу с нами, немного удивляло и льстило. Конечно, он сражался за свою землю не в переносном, а в прямом смысле. Но тем более!

— Он упал к бирлам.

— Нет, прямо посередине.

Бизнесмены за спинкой моего кресла рассказывали друг другу какие-то немыслимые подробности взятого в плен трупа Массимо, парламентёрских переговоров и большого выкупа.

Ничего этого не было. Наши парни нашли его тело сразу и оттащили подальше. Издеваться над поверженными вражескими лётчиками считалось особым кайфом с обеих сторон.

Старого дона, не постеснявшегося на следующий же день прибыть лично в сопровождении четырёх затянутых в траур женщин и легиона телохранителей, я больше никогда не видел. Бог спустился с местного Олимпа лишь на мгновение и, еле слышно произнеся сквозь зубы одно слово — «дурак», показал всем, кто здесь настоящий хозяин. Вот и пойми, за кого мы воевали, за несчастных смертных или за дона Перейру?

— А Джон всё-таки станет президентом, — раздался за моей спиной свистящий противный голос. — Помяните моё слово, сеньор Алехандро.

Шоколадная стюардесса с голливудской улыбкой попросила пассажиров пристегнуть ремни. Мы подлетали к побережью Альбарруды.