Кровь Альбарруды. Милитари детектив

Артур Берг

Небесный Старик дал тебе шанс, Дэн. Не подведи его и постарайся остаться самим собой, что бы с тобой ни случилось. Ведь тот простоватый беспризорник, и рядовой Солёного батальона, и студент из Рио – это всё ты… Что? Не стоит вспоминать? Но почему же случайная фраза так легко отбросила тебя на десять лет назад? Туда, где остались вечные друзья и непрощёные враги. И полны сил взрослые, вовремя подавшие надёжную руку. И где была Она, единственная и всё-таки не забытая…

Бисонский сплетник

— А, VIP-персона!

Под такой лейтенантский возглас солдаты из моего эскорта внесли его на своих плечах. Появившийся вместе с ними стюарт внимательно следил за догоравшей сигарой, едва не соскакивавшей с нижней губы офицера. Это доставляло последнему неописуемое удовольствие. Наконец, Гарсиа шлёпнулся в кресло и выплюнул дымящийся обрубок рядом с пепельницей. Невозмутимый стюарт мгновенно переложил сигарные останки в надлежащее место, красивым движением подхватил пепельницу и шагнул к двери. Наш армеец запоздало крикнул ему вслед:

— Пшёл вон, прилипала! Ребята, проводите его…

Солдаты непонимающе переглянулись.

— Вон, говорю, пошли все!

Когда процессия во главе с белоснежным чистюлей торопливо исчезла, Гарсиа вскочил и углубился в содержимое бара. Столик украсился тремя бутылками «Дайкири», плетёной флягой с вином и единственным апельсином.

— Что за нравы? На этой посудине я чувствую себя королевой Британии в золочёной карете. Все тебя внимательно слушают, согласно кивают, а лошадьми управлять не дают. Оказывается, есть парень, сидящий чуть повыше монаршьей особы и не собирающийся выпускать вожжи.

— Сеньор, вы повздорили с капитаном яхты?

— Ну да! Мы с тобой лишь ценный груз… и не более… Кашасу пил? — вдруг спросил он.

— Пробовали как-то раз. Если честно, то мне не понравилось.

— Ха! Наверняка вам плеснули фабричную.

Я пожал плечами, но внимательно выслушал лекцию о настоящем напитке, который выдерживают в деревянных бочках и перегоняют в медных кубах и который даже в Бразилии становится редкостью.

— У нас в Каррате появилось одно изысканное местечко. Ты помнишь капрала Лурдеса, рядовой?

— Из роты обеспечения? Конечно.

— Этот капрал демобилизовался и открыл кафешку на Лавровой улице.

— Здорово.

— Ещё бы! Я не спрашиваю, где он раздобыл кругленькую сумму наличными. На это есть налоговый департамент… А слухи о любом из шести братьев… хык… Лурдесов, о пропажах горючего и о золотых… тьфу… зубах военнопленных так и остались пустым сотрясанием атмосферы… О чём это я?

— О кафешке.

Лейтенанта понесло, и это было нормально. Капитан яхты не желал с ним разговаривать, с солдатами Гарсиа по врождённой заносчивости держался надменно и на одних приказах. Со мной ему было комфортнее — я был симбиозом, миксом армейца и штатского, мальчишки и фронтовика. И ещё — мы оба кружились возле известных людей (и оба не попали в сонм Героев).

— О кафешке, — повторил он. — Вот! Если в этом заведении тебя не будут кормить хотя бы раз в день в течении… сколько майор проваляется на госпитальной койке?

— Думаю, недели три. Связи не вижу.

— Зато связь между сеньорой Льянос и капралом стала очень очевидной, — лейтенант похлопал себя по животу. — А-ха-ха! Нет, я не сплетник, но голые факты — вещь упрямая. Мы с капитаном Родригесом замолвим за тебя словечко. У нас там… — офицер снова икнул. — …неограниченный кредит.

Надо было сменить сальную тему. Пользуясь благодушным настроением собеседника, я спросил:

— Скажите, сеньор, это правда, что наш Солёный батальон расформировывают?

— Да. ООНовцы настаивают. Полковник выторговал последний срок. В мае, сразу после президентских выборов министр подпишет приказ.

— Жаль.

— Ни капли. Никогда не сожалей о внешней стороне. Смотри вглубь. Потёртая медаль не перестаёт быть золотой. Основной костяк останется возле Полковника.

— Это хорошо. А… мы?

— А вы, — Он снова икнул и допил бутылку, — в обойме.

В принципе его слова были понятны. Просто хотелось бы побольше ясности, но уточнить я не решился. Лейтенант дотянулся до телевизионного пульта, потом, посмотрев на меня неустойчивым взглядом и словно сжалившись, снисходительно добавил:

— Своими кадрами Полковник не разбрасывается.

Включив телевизор, он стал искать спортивный канал и, найдя прямую трансляцию из Аргентины, затих.

Под гул трибун я смотрел на его каре и думал, что через пару часов придётся помогать снимать лейтенанта с яхты. А, может, её капитан разрешит нам немного задержаться? Это было бы классно.

В кают-кампании появилась Анжела. Начинавший посапывать Гарсиа умильно присвистнул и, выронив пульт, хлопнул себя по ляжкам:

— Святой Маврикий! И эачем я поторопился отдать своё сердце Доре из секретного отдела?

— Дора сделает из Вас, лейтенант, настоящего человека. Я уверена.

— А-ха-ха… — Изрядно перебравший вояка, в очередной раз икнув, перекрестился. — Человека из меня может сделать только будущий тесть. С большими звёздами на погонах.

— Не туго? — Мало слушая его, женщина склонилась надо мной и проверила повязку.

— Чешется, — пожаловался я.

— Сейчас сделаю укол, станет полегче.

Лейтенант открыл новую бутылку и попытался чистить апельсин, но сразу отбросил его в дальний угол. Его вопрос прозвучал неожиданно:

— Простите, сеньора, а когда же будет Ваша свадьба? Ведь помолвка, кажется, состоялась?

Я сжался как от удара и на мгновение отвернулся, спрятав глаза. Анжела чуть нахмурилась и недовольно покачала головой:

— Расслабь руку, Дэниель. Гарсиа, не отвлекайтесь от матча. Без Вашей поддержки «Питоны» опять проигрывают.

Игла вошла мягко — душевное состояние женщины совершенно не отражалось на профессиональных навыках врача.

— Ну всё, господа. Спокойной ночи. Встретимся возле трапа.

Она вышла, не прикрыв за собой дверь. Клевавший носом лейтенант откинулся на спинку кресла и пробормотал:

— Не «Питоны», а «Буйволы»… Что Полковник в ней нашёл? И чего такого я сказал? Банальный сюжет — сначала сделать ребёнка, потом жениться. Тьфу, стерва, пробу негде ставить.

Через минуту Гарсиа мощно захрапел.

Смятению моему не было предела. Несомненно, Полковник добился развода. И она всё-таки выходит замуж!

Бросив злой взгляд на лейтенанта, я осторожно встал и побрёл на свежий воздух. Наполовину погружённая во мрак палуба встретила меня лёгким ветром. Облюбовав на юте удобное местечко, я свесился над леерами и уставился невидящим взглядом на разбегающиеся серебряные волны.

Какое мне дело до всего, что происходит в жизни сеньоры Копполо? И мне ли осуждать стремление молодой женщины устроить свой быт? Очнись, Дэн! Происходящее в твоей душе взрослые называют ревностью. Ты ревнуешь Анжелу к Полковнику! Впервые за эти годы слухи об их отношениях так напугали тебя! Неужели ты её любишь?

На этот вопрос я ответить не мог. Но и оставаться безучастным не было сил.

В тот день, когда я увидел её возле перевязочной, что-то оборвалось во мне. Помню, я в оцепенении отпрянул за шоколадное дерево, прислонился к крылу санитарной машины и долго не мог сдвинуться с места. Пожилые сёстры-бенедиктинки окликали меня, ходячие раненые, ругаясь, наступали на ноги. А я отмахивался и блаженно улыбался, вспоминая недавний сон. Сбылось — я встретил Её!

Конечно, потом этот восторг ушёл и мои чувства при редких встречах с сеньорой Анжелой стали ровнее. Мне вполне хватало, даже не видя её, знать, что она существует. И нечаянно столкнувшись с ней, я был собран и внешне спокоен, а что происходило в моей душе, никого не касалось. Мне нравилось смотреть как она движется, спешит куда-то, чуть прижав ладонь к бедру, как поправляет выбившиеся локоны, как разговаривает со своими коллегами, склонив голову набок, даже как сердится.

Ах, до чего же я завидовал желтушному Иеронимо, не покидавшему территории госпиталя и имевшему возможность часами находиться рядом с этой женщиной!

Спустя неделю я знал о ней всё. Но что это — всё?

Об её истинном прошлом знали немногие. Дочь ужасного Джона Копполо, порвавшая с отцом, с отличием закончившая Академию где-то на Севере и в одночасье оказавшаяся на войне. Это была правда. А вот грязных сплетен вокруг красивой женщины было достаточно. Офицерские жёны и ревнители чистой церкви штамповали и передавали их друг другу, шипя и коверкая — она блудная дочь Большого человека, она сбежала в Бисонию к любовнику, она родила в грехе, она не посещает месс, она до неприличия независима… Что толкало их на эти перешёптывания за спиной? Зависть к ближнему, идущему своей дорогой? Неприятие? Злость?

Мужским вниманием военврач никогда не была обделена. Всего год назад я болезненно воспринимал любые слухи о мнимых победах над ней. Я ещё слишком серьёзно относился к забавам старших. Но когда взбешённый Штольц вырвал пару пуговиц на кителе одного из таких болтунов и без шуток вызвал его на дуэль (?), а бородатый испанец, командир вертолётной части без дуэли сломал нос другому любителю клубнички, я вдруг понял — настоящие мужчины принимали её как равную. А я? Я оставался в тени, не решаясь вступать во взрослые игры и кляня своё слишком позднее появление на свет. Конечно, я считал, что только возраст был моим врагом. Нет, я уже не был так беспробудно наивен. Карибские подростки рано приобретают первый опыт. И в основном безболезненный, за что спасибо негордым девочкам с Фиалковых набережных.

Но эта женщина казалась мне существом из другого мира. И не в кастовости здесь было дело. Понятие богатства-бедности пока ещё было для меня второстепенным. Несомненно, сеньора Анжела принадлежала и будет принадлежать к обеспеченному обществу. Разрыв с отцом (между прочим, поднявшимся из простых рыбаков) компенсировался близостью с Полковником, а о его состоянии ходили легенды.

Я же говорю о Чистоте. Эта сеньора олицетворяла собой далёкий красивый беспорочный честный мир. Я не мог представить её суетящейся за мелким грязным делом. Я идеализировал её. Что же в этом плохого?

Я не причислял себя к средневековым идальго, тем более не был рыцарем Печального образа, но Анжела стала моей Дамой Сердца.

И даже то, что у неё есть сын, и эта неизрасходованная любовь, изливающаяся на малыша, только поднимали сеньору в моих глазах. В объятиях Артуро я мог её представить. Но в объятиях другого мужчины — никогда! Даже Полковника с его голубой кровью, будь она проклята.

Голоса с верхней палубы заставили меня оторваться от волнующих воспоминаний. Невидимый спутник Анжелы с грустью пенял ей:

— Знаешь, тигрёнок, а мы ведь часто вспоминали о тебе. Куда же ты пропала? Такой славной маленькой хозяйки у яхты больше никогда не будет.

— Бросьте, дядя Алоиз. Разве дочка губернатора не прелесть? Я видела её фотографии.

— Нет, милая, чудесен только фасад… А ты повзрослела… Ну, как ты живёшь, девочка? Когда заглянешь к нам? Глория будет рада.

— Побываем обязательно, дядя.

— Побываем? Ах, ведь мне говорили, у тебя сын?

— Да, Артуро

— А по отцу?

— А по отцу… Артуро Копполо.

— М-да-а.

Искры от трубки разлетелись надо мной. Я затаился. Оказывается, для кого-то чистый лист её жизни оставался непрочитанным. Конечно, надо было уйти, но я не шевелился. Невидимый дядя Алоиз спросил:

— С Джоном контакт не наладила?

Женщина промолчала.

— После продажи «Анжелы» я мало следил за его делами… Он круто взлетел. Я читал о его намерениях выставить свою кандидатуру на новых выборах. Ты в курсе?

— Да, дядя. Сейчас отцу как никогда нужна безупречная биография.

Раздался шлепок по перилам и смех:

— Это правда, девочка! Контрабанду и наркоторговлю в буйной молодости не так просто замазать. Требуются большие деньги. А сколько за Джоном недоказанного рейдерства, не скажет ни один прокурор.

— Дядя, ты помнишь такого нескладного мальчишку Арнольда, сына адвоката?

— Кажется, припоминаю. Да-да. Он был безумно влюблён в тебя и каждую среду приносил орхидеи. Над ним ещё смеялись, что в Андах скоро не останется ни одного цветка.

— Да. Арнольд ни разу не принёс одинаковый букет.

— Потом он уезжал в США на учёбу, верно?

— И теперь руководит юридическим отделом в центральном офисе «Фишемпайи».

Владелец огненной трубки одобрительно замычал.

— На день Ангела он прилетал в Каррат, оставил колечко с бриллиантом, пытался договориться о моей встрече с отцом.

— Наверняка, инициатива принадлежала Джону. И ты, конечно, отказалась?

— Да, дядя.

Послышалось недовольное сопение:

— Сколько можно, милая моя девочка? Что было, то было. Сестры моей уже не вернуть, и я думаю, она бы тебя не поняла. Как ни печально сложилась её жизнь с Джоном, но ведь он твой отец. И подумай, наконец, о сыне.

— О нём я думаю постоянно.

— И прошу тебя подумать о своём будущем. Хлеб врача, даже военного, не сладок. А ведь ты, наверное, стала неплохим анестезиологом?

— О, дядя! На войне этого мало. Я научилась держать скальпель.

— Ну вот, пожалуйста! Обширная практика у тебя есть. Осталось тиснуть несколько статей в толстом медицинском журнале и ты знаменита! А Джон, только моргни своими прелестными ресничками, поможет создать тебе собственную клинику. Ты сомневаешься?

— Теперь уже нет.

Потом наступила долгая пауза. Мне даже показалось, что беседа прервалась. Но неожиданно Анжела с болью в голосе вдруг произнесла:

— Я перегорела, дядя Алоиз. Если бы не та ужасная смерть, я бы не сломалась. Попроси отец меня вернуться чуть раньше… Ну хотя бы чуть-чуть… Ах, как всё наложилось друг на друга… А теперь… — она всхлипнула, — а теперь я падаю…

— Ну-ну, тигрёнок, успокойся. Где мой большой капитанский платок?.. Держи-ка.

Опять наступила тишина. Я мало что понял из странного ночного диалога, да я сильно и не вслушивался, но последние слова запомнились.

— Дядя, кажется, я совершила ужасную подлость. Но я хочу счастья своему сыну.

— Хватит солёной воды, детка. Вон её сколько вокруг. Всё будет хорошо.

— Мне уже говорили сегодня эти слова.

— Славный человек, сразу видно.

— О, он ещё сам не понимает, какой он человек.

Я вернулся в кают-компанию и блаженно растянулся на диване. Я не мог осуждать эту женщину. Даже став женой Полковника (и никакой подлости здесь нет!), она останется моей Дамой!

Мой первый день каникул завершился.