Тени на зеркале, или Гордые уроды

Артур Атакулов

Мир рухнул для Айны. Когда она была на работе, оставив своих детей, годовалых двойняшек, на попечение соседки-старухи, их похитили. Она поедет в город в поисках сыщиков, которые могли бы разыскать ее малышей. Книга содержит нецензурную брань.

АЙНА

Из-за неплотно прилегающего оконного стекла, дуло. Это очень кстати. Молодая женщина в вязаной зимней шапочке и в сереньком дешевом пальто вытянула шею и подставила разгоряченное лицо под врывающиеся в салон машины колючие струи декабрьского мороза. От мелькающих за окном елей и сосен начинает подступать тошнота, кружится голова. Главное — держаться, чтобы не вырвало в чужой машине, остальное она стерпит.

— Не волнуйся, дочка, теперь до больницы недолго осталось, — водитель, пожилой мужчина, обратился к ней через зеркало заднего вида. — Ты располагайся там, как тебе удобнее, вытяни ноги, если что.

— Да, спасибо, — она дрожащими руками вытерла испарину со лба.

Боже! Снова! Снова эти раскаленные ножи начинают кромсать ее нутро!.. Она должна. Она должна — и она будет терпеть все до последнего вздоха. Она сможет.

— У меня тоже вот дочка родила в начале мая. Да! Мы тоже тогда не стали дожидаться скорую, сами с зятем отвезли ее в роддом. Мальчика, вот такого богатыря весом почти четыре кило родила!

Женщина сквозь плотную, будто кисель, пелену слышала голос новоиспеченного деда. Раскаленные ножи, раскаленные ножи… Когда же они перестанут? Она сможет.

***

Холод. В кончики пальцев будто втыкаются тысячи иголок. Почему мама молчит? Она перестала говорить, губы странно сомкнуты. Айне так хочется сейчас услышать песенку, которую она пела еще недавно.

— Айнамага, ты только не спи, — тогда говорила она. — Ты должна потерпеть, скоро придут люди, они обязательно нас найдут. Ты не спи, Айнамага, слышишь, только не спи.

В полутьме девочка едва рассмотрела белки глаз матери, слабое тепло от ее дыхания. Она прижалась к ней поплотнее, чтобы стало теплее хоть еще немного.

Она должна хранить покой матери, она не должна спать. Стало еще холоднее, от матери уже не идет ее еле уловимое тепло. И выражение ее лица стало совсем другое. Может, она обиделась на нее, что Айна ненароком уснула? Она не хотела! Это само собой случилось!.. Теперь надо разбудить маму и попросить у нее прощения, Айна никогда-никогда больше не будет спать! Только вот ни руки, ни ноги ее не слушались, она лишь едва-едва могла беззвучно шевелить губами.

Что это, она ясно чувствовала, топот ног над собой, невнятный гул голосов. Холод малышка уже не чувствовала. Иголки, что втыкались ей в пальчики, будто пропали. Но теперь Нечто, цепкое всемогущее Нечто держало ее в своих объятиях, как паук свою жертву. Хорошо бы сейчас закричать, позвать тех людей, что над ними ходят. Позвать, чтобы они поскорее вытащили ее и маму отсюда! Но она не то что крикнуть — даже шепнуть была не в силах.

Вдруг то небольшое пространство, отвоеванное от снега, стало катастрофически рушиться падающими пластами снега. Что это? Они же могут разбудить маму! Она еще плотнее прижалась к матери и… увидела, как из снега стала появляться мохнатая лапа, выгребающая снег. Зверь! Он сейчас ее съест!

Разверзлась темнота — ворвался свет. Взглянув вверх, она заметила ярко-синее небо. А еще оттуда свешивалась крупная лохматая морда овчарки.

— Нашли! Нашли! Собака нашла девочку под снегом! — закричал кто-то. — Она живая! А женщина…

— Поскорее заверните ребенка в шубу! — еще чей-то слышался голос.

***

— Кричи! Кричи же, дочка! Увидишь, полегчает, когда закричишь как следует. Не то сейчас потеряешь сознание, а это нам сейчас совсем ни к чему.

Айна очнулась от несильного шлепка по лицу. Белый потолок, белые стены, какие-то белоснежные существа. Она в раю?

Где эта боль, что терзала ее целую вечность? То ли она ушла навсегда, то ли Айна перестала ее ощущать. Есть только слабость, неимоверная слабость, хочется зарыться в нее, как в перину, и забыть обо всем. Обо всем.

— Иной раз прям-таки уши закладывает от крика рожениц, — снова она услышала голос. — Потом так и ходишь цельный день, как контуженная.

— Ты, должно быть, привыкшая к таким крикам-то, почти что тридцать лет работаешь акушеркой, — сквозь смех проговорила другая белая фигура.

— Разве привыкнешь к такому? Вот лежит девочка, одного родила, а второй никак не хочет выходить. Хоть бы стонала, хоть бы крикнула!

— К чему такое геройство, мужики все равно не оценят.

— Твоя правда! Ни один мужчина на свете не стоит того, на какие муки мы идем, ради того, чтобы родить их потомство.

***

— Радуйся, дочка! Конец твоим мучениям! Вот, погляди на второго, какого мальчугана ты родила! — Айна увидела на руках акушерки красный, сморщенный комочек который отчаянно орал. Как он, такой маленький, может издавать такие громкие звуки?

— Второго? — слабо выдохнула она.

— Да ты никак не знала, что беременна двойней! — ахнула женщина.

— Да, милая! Двойня! Ты родила двойню, мальчика и девочку! — тут же добавила старуха-медсестра. — Теперь можешь расслабиться, отдохни, милая. Только не двигайся, не вставай! Мы тебе наложили несколько швов, а не то они разойдутся.

— Швы? Зачем? — слабо шепнула она.

— Ты ведь никак не хотела тужиться, потеряла сознание. Вот и пришлось нам вмешаться, чтобы ребеночек не задохнулся у тебя там.

Двойня. Теперь она не одна, теперь у нее два родных существа есть! Каким-то чудом она произвела на свет двух человечков. Двойня, мальчик и девочка… Теперь начинаются совсем другие времена. Счастливые времена.

— Какие славные! Никогда не видывала таких смирных двойняшек. Едят-спят, спят-едят, — бабка-нянечка протянула продолговатый кулечек молодой женщине с вьющимися каштановыми волосами, перетянутыми резинкой в хвост.

— Обычно оно как бывает: заплачет один и тут же разбудит второго. И тут уж они как начнут выдавать соловьиные трели в два голоса! Возьми, дочка, сначала одного. Да покорми как следует, сегодня вам выписываться.

— Муж-то приедет за вами? — спросила бабка, когда женщина приложила младенца к груди. — Небось, от радости до сих пор обмывает рождение двойни? У них это обычное дело.

— Он в курсе, что сегодня нас выписывают, — ответила Айна, вглядываясь в крошечное личико малыша, который сосредоточенно сосал мамин сосок.

— Родные-то есть, чтобы помогать тебе в первое время? Первые дети — и двойня, ты ведь сама еще почти ребенок! — заметила нянечка.

— Справимся, — она прикусила нижнюю губу и приняла второго младенца от старухи.

— Дай-то Бог, дочка, дай Бог, — вздохнула старуха. — Детей растить, это далеко не в куклы играть.

***

— Поехали скорее, у меня на работе сегодня комиссия, — муж открыл заднюю дверь машины.

— Сынок, езжай аккуратненько, младенчиков берегите! — нянечка бережно передала в руки Айны второго ребенка. — Ну, с богом, Айночка!

— Спасибо, — мужчина всучил в руки женщине несколько купюр и с треском захлопнул дверцу автомобиля.

Бабка недоуменно посмотрела в ладони и пожала плечами. Странный мужик. Другие бы места себе не находили от радости, а он будто за мешком картошки на колхозный рынок приехал. Видно ведь, не мальчик уже, за тридцать. Бог наградил его двумя прекрасными детишками. А он жену даже не поцеловал.

— Бедная девочка, сама приехала рожать на попутке, ничего не говорит о семье, только губки сжимает. Что-то тут не так, — прошептала про себя и вздохнула бабка-акушерка.

— Всем отделением провожали нас. Дежурная врач специально задержалась, чтобы выписать нам направление на молочную кухню. Говорит, моего молока может не хватить через месяц-другой, — сказала Айна в затылок мужу. Он промолчал, лишь ругнулся на перебегавшего через дорогу подростка.

«Нас», усмехнулась она своим словам. Пришла я сюда одна, на чудом встретившейся на шоссе попутной машине, сегодня «мы» уезжаем втроем. Теперь — нас, мы, нам. Только так, всегда, во веки веков.