Память, что зовется империей

Аркади Мартин, 2019

Жители космических станций много поколений держат дистанцию с захватнической империей Тейкскалаан. Внезапный запрос выслать в столицу нового посла поднимает много вопросов. Махит Дзмаре прибывает на планету-город, где все буквально пронизано поэзией, что драпирует интриги и соперничество. Имаго – вживленная в мозг Махит память прежнего посла – должен помочь ей распутать клубок связей, договоренностей и афер предшественника, но сбой имаго-аппарата ставит все под угрозу. Теперь Махит придется во всем разбираться самостоятельно.

Глава 2

срочно направьте ваше внимание! / дальнейшее характеризуется важностью и необычностью / НЕМЕДЛЕННО на «Восьмом канале!»

Сегодня Семь Хризопраз и Четыре Платан сообщат новости с Одилии-1 в системе Одилия, где Двадцать Шестой легион под командованием младшего яотлека Три Сумах, завершив атаку на столицу Одилии-1, готовится покинуть орбиту; скоро Четыре Платан выступит с места событий на центральной площади столицы и проведет интервью с Девять Шаттлом, возвращенным в должность губернатора планеты; ожидается, что торговля через Врата Одилии вернется к обычному уровню в следующие две недели…

Ежевечерние новости «Восьмого канала!», трансляция по внутренней облачной сети Города, 245-й день 3-й год 11-го индикта императора всего Тейкскалаана Шесть Пути.

* * *

ПРОТОКОЛ ПОДЛЕТА К ПРЫЖКОВЫМ ВРАТАМ, СТР. 2 ИЗ 2

… замедлиться до 1/128 максимальной субсветовой скорости судна, чтобы приступить к маневрам уклонения в случае, если в то же время с другой стороны в прыжковые врата входят корабли нестанционников.

17. Известить о прыжке по местному радио.

18. Известить о прыжке команду и пассажиров.

19. На 1/128 скорости подойти к области самого высокого визуального искажения…

Руководство пилотов станции Лсел, стр. 235

Комнаты посла были полны Искандра, и Махит снова почувствовала в себе пустоту: словно ее вывернули наизнанку и окружили вещами имаго вместо того, чтобы напитать его памятью. Перед заселением помещения проветрили — по крайней мере, Махит на это надеялась и предположила из-за открытых окон и антисептического запаха чистящего средства, который сопротивлялся ветру из этих окон, колыхающего шторы, — но комнаты казались очень обжитыми, причем уже давно.

Искандр-человек любил синий цвет и дорогую с виду мебель из какого-то темного блестящего металла. Благодаря промышленным очертаниям рабочего стола и низкого дивана любой, кто вырос на станции или корабле, без планеты, почувствовал бы себя здесь как дома, но на полу лежали шелковистые и ворсистые ковры с узорами. Махит захотелось — мимолетное восторженное желание — ходить дома босиком чисто ради физического удовольствия, и тут снова вспомнилось, что имаго-преемники подбирались даже по эстетическим предпочтениям. Искандру нравилось ходить босиком по плетеной ткани; как выясняется, ей тоже, хоть раньше и не представлялось возможности.

За внутренней дверью находилась спальня. Искандр повесил на потолок над кроватью металлическую мозаику с тейкскалаанской картой космоса станционников, словно какую-то рекламу. «Спите здесь — спите со всеми богатствами целого сектора!»

Это произведение было столь прекрасно, что почти не казалось безвкусным. Почти.

На прикроватном столике лежала небольшая стопка кодексов и пластиковых листов-инфопленок, очень аккуратная. Махит сомневалась, что Искандр из тех, кто выравнивает вечернее чтение по краешкам, потому что сама точно была не из таких. Было бы проще просто спросить его — а что делать, если он не вернется? Если этот жуткий всплеск эмоций выжег все соединения между ее спинным мозгом и имаго-аппаратом раньше, чем они с Искандром успели полностью стать одним человеком? Проведи они вместе больше времени, аппарат бы не имел никакого значения — она стала бы Искандром, или Искандр — ею, или они вместе стали бы новым, более полноценным существом по имени Махит Дзмаре, которое знает все, что знал Искандр Агавн, и знает тесно: смешение их мышечной памяти, накопленных навыков, инстинктов и голосов, — как и задумано, новое звено в имаго-линии. Но теперь? Что ей прикажете делать? Написать домой и просить инструкции по ремонту? Вернуться домой — и бросить всю работу незаконченной, включая разгадку того, почему он умер? Хотя бы без его помощи не возникнет языковых барьеров — большую часть времени ей даже сны снились на тейкскалаанском; нередко снился и Город, — но стоило только потянуться туда, где со времен их объединения чувствовался его вес, как снова возвращалось то головокружительное, ужасное ощущение падения. Она села на край кровати и смотрела на ровные уголки кодексов, пока не убедилась, что не потеряет сознание. Их поправил тот, кто убирался в апартаментах, а это намекало, что все очевидно обличительное здесь уже убрали.

Она уже думает об «обличительном».

Ну, конечно, она думает об «обличительном». Предполагай обман, сказала она себе. Предполагай нечистую игру и подтексты. «Задохнулся». Аллергия — или надышался в какой-то накаленной атмосфере. Всегда политика. Таков уж Город. Здесь облачные привязки каждому нашептывают в глаза байки. Интриги и тройные агенты, а ведь она все детство читала и пересказывала эти сюжеты — о, лишь бледное подражание, речитатив с идеальным ритмом для бесстрастных и немых металлических стен станции, это очень помогло в детстве стать популярным и веселым товарищем по играм — да и какая уже разница.

«Думай, как тейкскалаанцы».

Обличающие сведения убрали или представили в невинном свете.

Или их спрятал Искандр, если знал или подозревал о том, что с ним случится. Если был не дурак. (Его имаго дураком не назвать; но имаго устарел. За пятнадцать лет люди меняются.)

Махит задалась вопросом, какой станет сама, если проживет здесь достаточно долго. Особенно без имаго — не так важно, что имаго устарел, важно то, что он пропал. И если не вернется (ну, конечно же, вернется, это просто мелкий сбой, ошибка, завтра она проснется — а он тут как тут), задуматься придется уже не только об «обличениях», но и о «саботаже». Что-то с ее имаго-аппаратом да случилось — либо саботаж, либо механическая неполадка. Или личная неспособность интегрироваться. Возможно, она сама виновата. Его отторгла ее собственная психология. Она передернулась. Руки вдруг закололо, они показались чужими.

— Ваш багаж осмотрен и теперь снова в вашем распоряжении, — сказала Три Саргасс, войдя в дверь-диафрагму спальни Искандра. Махит резко выпрямилась и постаралась сделать вид, будто ни в коем случае не находилась на краю нервного срыва. — Никакой контрабанды. Пока что вы весьма скучная варварка.

— Вы ожидали чего-то интересного? — спросила Махит.

— Вы моя первая варварка, — ответила Три Саргасс. — Я ожидаю всего.

— Вы же наверняка встречали неграждан. Это ведь Жемчужина Мира.

— Встречать — не то же самое, что и посредничать. Вы — моя негражданка, посол. Я открываю для вас двери.

Выбранный глагол был настолько архаичным, что мог считаться и идиоматическим. Махит рискнула показаться не таким хорошим знатоком языка, каким сама себя оптимистично считала, и ответила:

— Кажется, открывать двери — не самое достойное занятие для патриция второго класса.

Улыбка Три Саргасс была ярче большинства эмоций тейкскалаанцев; даже дошла до глаз.

— У вас нет облачной привязки. Вы буквально не можете открыть некоторые двери, госпожа посол. Город не знает, что вы настоящая. А кроме того, как вы без меня расшифруете свою почту?

Махит подняла бровь.

— А моя почта зашифрована?

— И уже три месяца ждет ответа.

— То есть, — сказала Махит, встала и вышла из спальни — хоть эта дверь ее знает, — вы говорите о почте посла Искандра Агавна, а не моей.

Три Саргасс последовала за ней.

— Никакой разницы. Посол Дзмаре, посол Агавн. — Она покачала ладонью. — Это почта посла.

Три Саргасс даже не подозревала, насколько этой разницы нет. Точнее, не будет, если имаго вернется. Махит осознала, что не только переживает из-за механической неполадки, но и злится на Искандра. Пока что всей пользы от него — что он запаниковал, увидев себя мертвым, загнал ее в адреналиновый кризис и бросил с самой странной головной болью в ее жизни, а теперь она осталась наедине со всей неотвеченной почтой его старшей тейкскалаанской версии, почти наверняка убитой, и с культурной посредницей с особым чувством юмора.

— И она зашифрована.

— Конечно. Это не очень уважительно — не шифровать почту посла. — Три Саргасс принесла миску, полную до краев инфокарт-стиками — прямоугольничками из дерева, металла или пластмассы для хранения микросхем, каждый изощренно украшен личной иконографией отправителя. Выудила сразу пригоршню, зажав между пальцев, будто ее костяшки отрастили когти. — С чего желаете начать?

— Если почта адресована мне, то и читать должна я сама, — сказала Махит.

— С точки зрения закона я ваш полный эквивалент, — ответила Три Саргасс любезно.

Любезности было мало. Может, Махит и хотелось бы найти союзника — хотелось бы, чтобы Три Саргасс несла пользу, а не непосредственную угрозу, учитывая, что она будет жить по соседству и открывать двери столько, сколько длится срок ее службы, учитывая, что Махит начинала осознавать, в какой западне оказалась, учитывая, что для всевидящего ока Города она вообще ненастоящая, — в общем, может, Махит и хотелось бы, но это еще не делает Три Саргасс настоящим продолжением ее воли, в чем бы там ни убеждала сама посредница.

— Возможно, с точки зрения тейкскалаанского закона, — сказала Махит. — С точки зрения станционников — ничего подобного.

— Госпожа посол, надеюсь, вы не считаете меня ненадежной для того, чтобы помогать вам при дворе.

Махит пожала обоими плечами, широко развела руками.

— А что стало с культурным посредником моего предшественника? — спросила она.

Если вопрос и потревожил Три Саргасс, то это не дошло до ее лица. Ответила она бесстрастно:

— Сразу по окончании своего двухлетнего срока службы он получил другое назначение. Насколько я знаю, сейчас его нет в дворцовом комплексе.

— Как его звали? — спросила Махит. Будь с ней Искандр, она бы и так знала: те два года службы — это два его первых года в Городе, как раз в пределах пяти лет в памяти имаго.

— Кажется, Пятнадцать Двигатель, — довольно легко ответила Три Саргасс — и Махит пришлось схватиться за края стола Искандра, повиснуть, когда ни с того ни с сего ее захлестнул целый комплекс эмоций: теплота и досада, отголосок лица с облачной привязкой в бронзовой оправе, прятавшей всю левую глазницу от скулы до лба. Пятнадцать Двигатель, каким его помнил Искандр-имаго. Проблеск воспоминаний — рой воспоминаний — и Махит снова потянулась к имаго, подумала: «Искандр?» И ничего не услышала.

Три Саргасс следила за ней. Махит представила, как выглядит со стороны. Наверняка бледная и рассеянная.

— Я бы хотела с ним переговорить. С Пятнадцать Двигателем.

— Я вас уверяю, — ответила Три Саргасс, — что у меня широкий опыт и необычайно высокие оценки по всем известным способностям, необходимым для работы с негражданами. Не сомневаюсь, что мы поладим.

— Асекрета…

— Прошу, зовите меня Три Саргасс, посол. Ведь я ваша посредница.

— Три Саргасс, — сказала Махит, с трудом не повышая голос, — я бы хотела спросить вашего предшественника о том, как вел дела мой предшественник, а возможно, и об обстоятельствах его весьма скоропостижной — и судя по количеству почты, еще и несвоевременной — кончины.

— Ах вот как, — сказала Три Саргасс.

— Да, так.

— Его смерть в самом деле, как вы выразились, несвоевременна, но совершенно случайна.

— Не сомневаюсь, но он все-таки мой предшественник, — сказала Махит, зная, что если Три Саргасс настолько тейкскалаанка, насколько ею выглядит, то сама культура обязывает рассказать в мельчайших подробностях о человеке, который раньше занимал ее положение в обществе; это как спросить о потенциальном имаго на станции Лсел. — Так что мне бы хотелось поговорить с теми, кто его знал настолько, насколько мы узнаем друг друга. — Она попыталась вспомнить в точности, насколько Искандр расширял ее глаза в тейкскалаанской улыбке, и повторить выражение по ощущению.

— Госпожа посол, я всячески сочувствую вашему нынешнему… положению, — сказала Три Саргасс, — и отправлю сообщение Пятнадцать Двигателю, где бы он сейчас ни находился, вместе с остальными ответами на почту.

–… на которую сама я ответить не могу, потому что она зашифрована.

— Да! Но я могу дешифровать практически все стандартные коды и большинство нестандартных.

— Вы так и не объяснили, почему почту шифруют так, что я не могу справиться сама.

— Что ж, — сказала Три Саргасс, — не хочу показаться высокомерной. Уверена, на своей станции вы считаетесь весьма образованным человеком. Но в Городе шифр обычно основан на стихах, а мы ведь не можем требовать, чтобы неграждане учили их наизусть. Почта посла шифруется для того, чтобы продемонстрировать, что посол — человек интеллигентный, не понаслышке знакомый с двором и придворной поэзией; таков обычай. Это не настоящий шифр, а скорее игра.

— На Лселе, между прочим, тоже есть поэзия.

— Знаю, — сказала Три Саргасс с таким сочувствием, что Махит захотелось взять ее за плечи и встряхнуть, — но вот, взгляните сами. — Она подняла алый лакированный инфокарт-стик, две половинки которого скрепляла круглая золотая сургучная печать с вытисненным стилизованным изображением Города — символом Тейкскалаанской империи. — Это определенно для вас, дата сегодняшняя, — она взломала печать, и инфокарта пролилась в воздух между ними — поток голографических словоформ на тейкскалаанице, которую, казалось Махит, она просто-таки должна понимать. Она же с детства читала имперскую литературу.

Три Саргасс коснулась своей облачной привязки:

— Вообще-то я уверена, что это расшифровать вы можете — вы же разбираетесь в политическом стихе?

— Пятнадцатислоговые ямбические строфы с цезурой между восьмым и девятым слогами, — ответила Махит, не сразу заметив, что говорит скорее как студент на устном экзамене, чем эрудированный подданный Тейкскалаана, но не зная, как перестать. — Это просто.

— Да! Итак, шифр для большинства придворных сообщений — простая перестановка с первыми четырьмя строфами лучшего энкомия прошлого сезона — это хвалебная поэзия, о чем, не сомневаюсь, вам известно, если вы умеете считать слоги и цезуры. Уже несколько месяцев это «Песнь рекламации» Два Календаря. Могу найти вам издание, если действительно желаете сами расшифровывать свою почту.

— Уж точно я бы желала знать, что сейчас в Городе считается лучшими энкомиями, — сказала Махит.

Три Саргасс фыркнула от смеха.

— Прекрасно. С таким настроем вы будто урожденная тейкскалаанка.

Махит это не показалось комплиментом.

— И что тут сказано? — спросила она.

Три Саргасс прищурилась — зрачки рывками бегали налево-вверх, передавая микромышечные указания облачной привязке, — и пристально всмотрелась в голограмму.

— Формальное приглашение на поэтический конкурс в салоне императора в рамках дипломатического банкета, через три дня. Полагаю, желаете посетить?

— Зачем мне отказываться?

— Ну, если хочется ополчить против себя всех знакомых вашего предшественника и показать, что станция Лсел враждебно настроена к имперским интересам, то не прийти на ужин — отличное начало.

Махит придвинулась поближе — так близко, что почувствовала на лице теплый пульс дыхания Три Саргасс, — и улыбнулась во все зубы, как можно более варварски. Махит следила, как асекрета старается не отшатнуться; засекла момент, когда та переборола себя, когда здравый смысл возобладал над инстинктами.

— Три Саргасс, — сказала тогда Махит, — а давайте представим, что я не дура.

— Можно, — сказала Три Саргасс. — У вашего народа принято вторгаться в личное пространство в знак упрека?

— Если приходится, — ответила Махит. — А я в ответ представлю, что вы не участвуете в очевидной попытке дипломатического саботажа.

— Кажется, справедливо.

— Итак, я принимаю любезное приглашение его императорского величества. Отправьте послание, я подпишу. А потом придется пройти по остальному запасу инфокарт.

* * *

Почта заняла весь день и добрую часть вечера. В основном это была обычная корреспонденция второстепенного, но все же политически значимого посольства: справочные запросы из канцелярии императора и университетов касательно традиций, экономики и туристических возможностей на Лселе, протокольные извещения. Запросы о репатриации от станционников, проживавших в тейкскалаанском космосе и желающих вернуться — их Махит подписала, — и небольшая партия запросов на въезд, которые она одобрила и переслала в имперское ведомство, занимавшееся «въездными визами для варваров». Неожиданно большое число не до конца одобренных виз на пролет через космос станционников для военного транспорта тейкскалаанцев — все уже с личной печатью Искандра, но мало какие собственно подписаны. Такое недоделанное разрешение ничего не значило. Как если бы Искандра прервали во время официального одобрения для захода на территорию Лсела целого легиона. Махит ненадолго отвлеклась и задумалась над количеством запросов и причиной, почему их не проштамповали и не подписали одновременно, а затем отложила до более спокойного момента. Что бы там ни думал сам Искандр перед смертью, она не готова пропускать военный флот через сектор своей станции без хоть каких-то данных, для чего им идти в таком количестве.

Ни один запрос не касался корабля «Кровавая Жатва Возвышения». Должно быть, отправку этого судна одобрил кто-то другой. С другой стороны, Искандр уже погиб, когда требовалось принять этот запрос. Махит стало нехорошо. Кто-то этот корабль послал — и ей бы стоило узнать кто…

Но Три Саргасс уже передала следующий инфокарт-стик, где оказался чрезвычайно отвлекающий сумбур по поводу пошлин на ввоз и грузовых манифестов, причем тогда, когда его присылали — Искандр был еще жив, — на ответ ушло бы всего полчаса. Теперь же решение потребовало в три раза дольше, учитывая, что за прошедшее время одна из сторон — станционник — уже покинула планету, а другая получила гражданство через брак и сменила фамилию. Махит попросила Три Саргасс отыскать новоиспеченного тейкскалаанца под его новым именем и отправить официальный вызов в юридический отдел ведомства по лицензированию межзвездной торговой деятельности.

— Просто проследи, чтобы он — как бы его там ни звали — пришел и оплатил пошлину за груз, который приобрел у гражданина моей станции, — сказала Махит.

Как оказалось, он выбрал имя Тридцать Шесть Внедорожный Тундровый Транспорт — это открытие повергло и Махит, и Три Саргасс в ошарашенное молчание.

— Ребенка так никто не назовет, — наконец пожаловалась Три Саргасс. — Никакого вкуса. Даже если его родители или ясли были на планете с низкой температурой и тундрами, где нужен внедорожный транспорт.

Махит внезапно задумалась и нахмурила брови: вспомнилось — отчетливо, — как в начале языковой подготовки на Лселе весь их класс попросили придумать себе тейкскалаанские имена на время обучения. Она выбрала «Девять Орхидея» в честь героини ее на тот момент любимого романа — о приключениях яслирода будущей императрицы Двенадцать Солнечная Вспышка, которую звали Пять Орхидея. Это очень по-тейкскалаански — выбрать имя по любимой книге. Имена однокурсников в то время ей казались гораздо менее удачными, так что она раздувалась от гордости. Теперь же, в центре тейкскалаанского космоса, все это выглядело не просто какой-то апроприацией, но еще и абсурдом. И все же она спросила Три Саргасс:

— А как вы, тейкскалаанцы, выбираете имена?

— Числа — для удачи или качеств, которые желаешь своему ребенку, или из-за моды. «Три» — вечный любимчик, как и все однозначные числа; предположительно, Тройки основательны и изобретательны, как треугольник. Не падают, могут достичь вершин мысли и тому подобное. Когда человек выбирает «Тридцать Шесть», он просто корчит из себя разбогатевшего Горожанина — это глупо, но еще не так плохо. А плохо здесь «Внедорожный Тундровый Транспорт». Ну серьезно. О, кровь и солнце. Формально это допустимо — главное, взять неодушевленный предмет или архитектурный элемент, — но это так… Хорошие имена — это растения, цветы и природные явления. И слогов в них меньше.

До сих пор Махит еще не видела Три Саргасс такой эмоциональной, и становилось все труднее ее не полюбить. Она смешная. А Тридцать Шесть Внедорожный Тундровый Транспорт — еще смешней.

— Когда я учила язык, — тут же решилась поделиться она, предложить что-то в обмен на этот культурный факт — раз уж они работают сообща, то надо работать сообща, — нам задали притвориться, что у нас имена в тейкскалаанском стиле, и один мой одноклассник — из тех, кто экзамены сдает идеально, но говорит с ужасным акцентом, — назвался «2е Астероид». Иррациональное число. Считал себя умнее всех.

Три Саргасс задумалась, а потом прыснула.

— И не поспоришь, — сказала она. — Это же уморительно.

— Правда?

— Еще бы. Ты будто всю свою личность превращаешь в самокритичную шутку. Я бы купила роман от 2е Астероида — наверняка это была бы сатира.

Махит рассмеялась.

— Тому, о ком мы говорим, для сатиры не хватает утонченности, — сказала она. — Просто ужасный одноклассник.

— Похоже на то, — согласилась Три Саргасс, — зато они иногда случайно утонченные, а это еще лучше, — и передала следующую инфокарту, приступив к расшифровке новой задачки для Махит.

Весь вечер — работа. Работа, которая Махит давалась, к которой ее готовили, пусть даже отдельные случаи были слишком запутанными, тейкскалаанскими и требовали шифровальных умений Три Саргасс. На закате асекрета заказала им обоим мисочки пельменей с перченым мясом, залитых полуферментированным крем-соусом с добавкой красного масла — заверив Махит в ничтожно малой вероятности, что у нее на что-нибудь будет аллергия.

— Это иксуи, — объяснила она. — Мы этим младенцев кормим!

— Если я умру, на почту будет некому отвечать еще три месяца, так что себе же сделаешь хуже, — сказала Махит, наколов пельмень на вилку с двумя зубцами, которая прилагалась к еде. Стоило укусить, как пельмень лопнул во рту, пикантный и теплый. Красное масло оказалось прекрасной специей — достаточно острой, чтобы послевкусие держалось долго и заставляло задуматься о нейротоксическом эффекте, после чего растворялось в удовольствие. Внезапно она проголодалась. Не брала в рот ни крошки с самого прилета.

Было даже приятно видеть, что Три Саргасс набросилась на свою плошку иксуи с равным энтузиазмом. Махит помахала ей вилкой.

— Для младенцев это слишком вкусно, — сказала она.

Три Саргасс распахнула глаза в тейкскалаанской версии ухмылки.

— Еда для работы. Должна быть слишком вкусной, чтобы долго смаковать.

— И чтобы быстрее вернуться к работе?

— Вы правильно поняли.

Махит склонила голову набок.

— А ты из тех, кто работает все время, да?

— Так от нас требуют, госпожа посол.

— Пожалуйста, зови меня Махит. И уверена, есть культурные посредники, от которых куда меньше пользы.

Три Саргасс сидела практически с довольным видом.

— О, множество. Но «культурный посредник» — это только мое назначение. А моя работа — асекрета.

Разведка, протокол, тайны — и риторика. Если только не врала вся прочитанная литература о Городе.

— И что это за работа?

— Политика, — ответила Три Саргасс.

Достаточно тесно связано с литературой.

— Может, тогда расскажешь об этих визах для военного транспорта? — уже начала было Махит, как входная дверь издала мелодию, от которой Махит поморщилась, но Три Саргасс она вроде бы не показалась лишенной благозвучия.

Асекрета подошла к двери и ввела код на панели рядом. Махит следила за ее пальцами и старалась запомнить как можно больше. Должна же она знать код от двери в собственное жилье. (Если только она не пленница больше, чем кажется. Насколько у Города строгое определение для настоящих людей, которые могут по нему передвигаться? Жаль, Искандра не спросить.) Панель, приняв код, спроецировала лицо ожидающего снаружи, его имя и череду титулов, повисших над головой в виде угловатых золотых глифов. Молодой, широколицый, бронзовокожий, с густой черной челкой над низким лбом — все то, что, кажется, предпочитала живопись империи. Махит вспомнила, что видела его в просмотровой морга. Двенадцать Азалия, непримечательный третий чиновник — от одного взгляда на него у Махит сложилось впечатление, будто она встретила безупречно соблюденный стандарт мужской красоты из какой-то другой культуры. Ее немного удивило собственное отсутствие реакции. Он скорее казался произведением искусства. «Двенадцать Азалия, патриций первого класса», — представила тогда Три Саргасс, а значит, она знала его как минимум по имени, а возможно, и по репутации.

— Не представляю, что могло понадобиться ему, — сказала Три Саргасс, и это действительно намекало на некую репутацию.

— Впусти, — сказала Махит.

Три Саргасс твердо прижала большой палец к панели (а что, если дверь запирается отпечатком? Но не станут же тейкскалаанцы пользоваться такой примитивной технологией), и дверь пропустила Двенадцать Азалию в виде бури из рыжих рукавов и кремовых лацканов. Махит уж приготовилась к полноценному протоколу приветствия без подсказок Искандра (вообще-то ей не полагалось о таком волноваться), но не успела представиться, как Двенадцать Азалия перебил:

— Я сам пришел к вам в номер, уже можете не беспокоиться, — прошел мимо Три Саргасс, приязненно чмокнув в висок и оставив с видом немалого раздражения, а потом уселся на диван.

— Посол Дзмаре, — сказал он, — приветствую в Жемчужине Мира. Мое почтение.

Три Саргасс устроилась рядом с ним — с расширенными глазами и заметно поднятыми уголками рта.

— Мы же вроде отложили формальности, Лепесток, — сказала она.

— Отказ от формальностей не лишил меня вежливости, Травинка, — ответил Двенадцать Азалия, а потом обратил широкую и нетейкскалаанскую улыбку к Махит. С таким выражением он показался слегка спятившим. — Надеюсь, она вам не грубила, госпожа посол.

— Лепесток, право, — сказала Три Саргасс.

У них есть прозвища друг для друга. Это было… мило, и в то же время смешило и смущало.

— Вовсе не грубила, — сказала Махит, заслужив театральный благодарный взгляд от Три Саргасс. — Добро пожаловать на дипломатическую территорию станции Лсел. Чем я могу вам помочь, кроме как позволить освежить дружбу с моей посредницей?

Двенадцать Азалия изобразил озабоченность, тонко завуалировав, как заподозрила Махит, более неприличный — и более искренний — возбужденный интерес. Ее в высшей мере стесняло, что все тейкскалаанцы до единого верят, будто она не проницательней воздушного шлюза — распознает только поверхностные образы: униформу и озабоченные выражения. Сколько еще ждать, прежде чем ее начнут принимать всерьез?

— Я принес довольно тревожные известия, — сказал Двенадцать Азалия, — о теле вашего предшественника.

Ну. Вот и началось всерьез. (И, похоже, она была права, когда сразу же решила, что Искандр не мог умереть по случайности; не в его это духе. Как и не в духе Города такая откровенность).

— С телом какие-то затруднения?

— Возможно, — ответил Двенадцать Азалия с таким жестом, словно намекал, что затруднения-то есть, осталось определить их суть.

— Стал бы ты вмешиваться в мою работу из-за одной только возможности, Лепесток, — сказала Три Саргасс.

— Я бы сказала, что тело предшественника — это только мое дело, — заметила Махит.

— Мы это уже обсуждали, Махит, — быстро ответила Три Саргасс. — С точки зрения закона, я — эквивалент…

— Но не с точки зрения морали или этики, — сказала Махит, — особенно когда речь о гражданине Лсела, кем мой предшественник, очевидно, и являлся. Так в чем же эти затруднения?

— Когда икспланатль Четыре Рычаг ушел из анатомического театра, я ненадолго задержался рядом с телом и позволил себе воспользоваться оборудованием для визуализации, — сказал Двенадцать Азалия. — Из-за своего нынешнего назначения в министерстве информации — а я работаю с негражданами по вопросам медицины и обслуживания во время их посещения — я немало интересуюсь физиологией неграждан, ведь некоторые очень отличаются от людей! Не то чтобы я намекал, будто на станции Лсел живут нелюди, госпожа посол, ни в коем случае. Но интерес у меня ненасытный — можете спросить хоть Тростинку, она знает меня со времен кадетской школы асекрет.

— Ненасытный интерес, который частенько приводит к изобилию неприятностей, особенно если мы говорим о любопытных случаях криминологии или занимательных медицинских практиках, — сказала Три Саргасс. Махит заметила на ее подбородке морщины от напряжения, заострившийся угол губ. — Переходи к делу. Тебя прислала проверить меня Два Палисандр?

— Стал бы я бегать на посылках, Травинка, даже ради министра информации. А дело в том, что я задержался и осмотрел труп предшественника госпожи посла. И этот труп не совсем органический.

— Что? — спросила Три Саргасс одновременно с тем, как Махит с трудом сдержалась от станционного ругательства.

— В каком смысле? — спросила она. Вдруг Искандру заменили больной тазобедренный сустав. Это невинно и объяснимо — и куда заметнее, чем имплантат в основании черепа, который сперва передал ему собственный имаго, а затем снял оттиск знаний, личности и памяти — имаго-оттиск для следующего в очереди.

— В его мозге есть металл, — сказал Двенадцать Азалия, лишив ее даже этой краткой надежды.

— Шрапнель? — поинтересовалась Три Саргасс.

— Ранений нет. Уж поверь, такие ранения патологоанатом не пропустит. Полное сканирование дает куда больше информации. Не могу и вообразить, почему его не провели ранее — возможно, всем слишком очевидно, что посол умер от анафилаксии…

— Мне больше интересен незамедлительный вывод, будто речь может идти о шрапнели, — быстро перебила Махит, пытаясь увести разговор от самых опасных тем. Не помешало бы знать, что именно Искандр раскрывал о процедуре имаго — если вообще раскрывал, — но она не могла спросить даже нынешнюю версию, а откуда этой версии знать, что его… продолжение? Пусть «продолжение», сойдет, — что его продолжение сделало за прошедшее время?

— Порой Город проявляет враждебность, — сказала Три Саргасс.

— Бывает, — добавил Двенадцать Азалия. — В последнее время чаще. Человек делает что-то не то в облачной привязке, Город реагирует слишком бурно…

— Тебе не придется об этом беспокоиться, — успокоила Три Саргасс с беспечной уверенностью, которой Махит не поверила ни на йоту.

— У моего предшественника была облачная привязка? — спросила она.

— Понятия не имею, — сказала Три Саргасс. — Ему бы пришлось получить разрешение от его величества Шесть Пути лично. У неграждан их нет: связь с Городом — это право; оно дается тейкскалаанцам.

Оно дается тейкскалаанцам, чтобы открывать двери — а также, видимо, угодить в некую группу повышенного риска. Махит задумалась, насколько облачные привязки отслеживают передвижения граждан и кто имеет доступ к этой информации.

— Была у прошлого посла облачная привязка или нет, я не знаю, но знаю одно, — перебил Двенадцать Азалия, — что у него было, так это большое количество таинственного металла в спинном мозге, и мне показалось, что, быть может, вам, госпожа посол, об этом захочется знать раньше, чем кто-нибудь попытается внедрить то же самое вам.

— Как всегда оптимист, Лепесток.

— Кому об этом еще известно? — спросила Махит.

— Я никому не говорил. — Двенадцать Азалия мирно сложил руки в длинных рукавах. Махит расслышала в его фразе «пока что» и спросила себя, чего он от нее хочет.

— Почему же рассказываете мне? У посла могли быть самые разные имплантаты — например, эпилептический кардиостимулятор, это довольно распространено, если с возрастом развивается эпилепсия, — сказала она, применяя стандартную ложь для не-лселцев об имаго-аппарате. — Полагаю, они есть у такой великой цивилизации, как Тейкскалаан. Можно без лишних хлопот посмотреть медицинскую карту посла и узнать.

— Вы бы поверили, если бы я ответил, что мне интересно, как вы поступите? Ваш предшественник — мм… был большим политиком для посла. Мне любопытно, все ли выходцы со Лсела такие.

— Я не Искандр, — сказала Махит и почувствовала укол стыда — ей следовало быть больше Искандром. Будь у них время на интеграцию… не исчезни он у нее в голове… — «Политики» бывают разные. Как, по-вашему, икспланатль об этом знает?

Двенадцать Азалия улыбнулся настолько, что продемонстрировал зубы.

— Вам он об этом не сказал. Или мне. Но он икспланатль из медицинского колледжа министерства науки — кто скажет, что он считает важным?

— Я хочу, — встала Махит, — увидеть сама.

Двенадцать Азалия взглянул на нее с радостью.

— Ах. Так, значит, и ты политик.