Арт-пытка, или ГКП

Антон Рай

Безумно интересный диалог, в котором безумный миллиардер Александр Томский раскрывает сущность созданного им безумного сообщества – ГКП. Для узкого круга читателей, непонятно почему интересующихся философией.

08. Дальнейший обзор утопий

В различных утопиях есть еще один момент, который со временем волновал меня все больше, а именно вопрос о занятиях утопийцев. Может, вспомните, чем занимаются утопийцы непосредственно у Мора?

Крот. Эээ… нет, не вспомню. Но, кажется, они довольно весело проводят время.

Томский. Не сказал бы. Во-первых, каждый утопиец обязан заниматься земледелием. По-вашему, это весело?

Крот. Не знаю, не пробовал.

Томский. Я тоже. Но и это еще не все. Помимо земледелия каждый утопиец обязан освоить еще одну сугубо общественно-полезную специальность: это или пряжа шерсти, или выделка льна, или ремесло каменщика, или рабочего по металлу и по дереву. Еще веселее, правда?

Крот. Ну, работа ведь действительно необходимая: весело или невесело — это немного другой вопрос.

Томский. Не соглашусь, причем не соглашусь принципиально. В контексте утопии первичен именно вопрос о том, чем человек занимается в идеале, а вовсе не по необходимости. Зачем надо выдумывать утопию — чтобы выделывать в ней лен? Спасибо, не вдохновляет. Выделывать лен можно и в реальности.

Крот. Возможно. Но я, кажется, начинаю кое-что припоминать… Ведь утопийцы не занимаются общественно-обязательными делами всё свое время.

Томский. Да, вы правы, Мор хочет убедить нас, что на общественно-обязательные дела у утопийцев уходит по шесть часов в день, и что дела эти совсем не обременительны. А остальное время они занимаются некими расплывчатыми «науками», причем единицы вроде как даже освобождаются от общественно-обязательного труда — с тем, чтобы они могли всё свое время посвятить наукам. И это, по-моему, ключевой момент. Мор тем самым признает, что вот оно — подлинное дело, и что для совершения этого дела надо от всех прочих земледельных дел человека освободить. Но эта оговорка разрушает Утопию, размывает весь её смысл. Вообще, большинство утопий основано именно на этой идее: что общественно-полезный труд обязателен для каждого, но отнимает немного времени, а остальное время человек волен совершенствоваться в искусствах, науках, образовании и прочих прекрасных вещах. Шесть часов отпахал — и сиди себе, создавай теорию относительности. Впрочем, я немного забегаю вперед. Пока что мы определились с тем, что в «Утопии» Мора нет частной собственности, и что все утопийцы (за исключением исключений) обязаны по шесть часов в день шутя обрабатывать поля, а остальное время они с удовольствием занимаются науками. А как у них обстоит дело с литературой, не помните?

Крот. Точно не помню, но предположу, что как таковой литературы у них нет.

Томский. Да, складывается именно такое впечатление. Впрочем, литература у них появляется. Этот самый посетивший Утопию Рафаил Гитлодей привез им Платона, Аристотеля, Гомера, Софокла и некоторых прочих небесталанных товарищей. Но тогда у меня возникает логичный вопрос: что же это за Утопия такая, если утопийцы не могут создать литературы, которая прекрасно создается в реальности? Что толку, если ты идеальное общество построишь, а литературу при этом потеряешь? Где здесь идеал? И зачем тогда мне ехать в Утопию — лучше я поеду в Древнюю Грецию!

Крот. Как я уже сказал, представления современного человека о Древней Греции во многом прямо утопичны.

Томский. Согласен, но, как я уже вам и ответил — с той оговоркой, что имеются и основания для такого идеализирующего отношения. Но об этом нам еще тоже предстоит поговорить в самом скором времени. А пока что я продолжал знакомиться с утопиями. Что там у нас после Мора обычно читают?

Крот. Кампанеллу?

Томский. Верно. «Город солнца». Ну, прямо скажем, каких-то новых идей в этой утопии не высказано. Разве что обязательный для всех рабочий день сокращается до четырех часов, да еще всячески третируются сексуальные меньшинства. Где там этот отрывок? — он весьма характерен во многих отношениях. Вот, читаю:

«Тем же, кого уличат в содомии, делают выговор и заставляют в виде наказания два дня носить привешенные на шею башмаки в знак того, что они извратили естественный порядок, перевернув его вверх ногами. При повторном преступлении наказание увеличивается вплоть до смертной казни».

Ну великолепно же, правда? Прямо сразу бежать хочется из такого общества!

Крот. А вы…?

Томский. Вы хотите спросить — не гей ли я?

Крот. Да. Я не был бы журналистом, если бы не спросил.

Томский. Пожалуй. Но вынужден вас разочаровать, я — не гей. При этом мне достаточно вспомнить об одном только Леонардо да Винчи и даже безотносительно вопроса о том, был ли он гомосексуалистом или не был — мне достаточно и того, что его в этом обвиняли. И я, как представлю себе общество, которое могло бы казнить Леонардо да Винчи, обвиненного в содомии и подумаю о том, что важнее: одна картина Леонардо или все это общество? Для меня ответ очевиден. Да гори оно пламенем — ваше общество, будь то реальное или идеальное! Опять-таки, представить себе Леонардо да Винчи по четыре часа в день отдающего скотоводству… но его дело — не пасти лошадей, а писать их! Хоть по десять часов в сутки — если потребуется. И я не понимаю — как этого можно не понимать!