Арт-пытка, или ГКП

Антон Рай

Безумно интересный диалог, в котором безумный миллиардер Александр Томский раскрывает сущность созданного им безумного сообщества – ГКП. Для узкого круга читателей, непонятно почему интересующихся философией.

24. Дорогое удовольствие

Крот. Постараюсь. Но содержать такую читательскую массу, наверное, довольно дорогое удовольствие?

Томский. Дорогое, и даже очень. Читатели обходятся мне дороже писателей. Но вам, конечно же, интересны конкретные цифры?

Крот. Естественно. А особенно зрителям. Всем интересно узнать, кто и сколько получает.

Томский. Хорошо, я удовлетворю ваше меркантильное любопытство. Мною разработана шкала зарплат для 10 000 читателей. 10 000 — проектная цифра, предполагаемый мною максимум читателей. Реально сейчас в ГКП что-то около четырех тысяч читателей, но мы все еще растем. Итак, расклад для 10 000 читателей такой:

Тот, кто входит в…

В первые десять тысяч — получают по тысяче $ в месяц (7 тысяч человек — 7 000 000 в месяц — 84 млн в год)

В первые три тысячи — по две тысячи (2 тысячи человек — 4 000 000 в месяц — 48 млн в год)

В первую тысячу: по три тысячи (900 человек — 2 700 000 в месяц — 32 400 000 в год)

В первую сотню: по пять тысяч (90 человек — 450 000 в месяц — 5 400 000 в год)

В первую десятку: десять тысяч (10 человек — 100 000 в месяц — 1 200 000 в год)

Итого: 84 +48 +32.4 +5.4 +1.2 = 171 млн $ в год. Плюс первый читатель по итогам года получает премию — 100 тысяч. Плюс еще разные бонусы за различные читательские достижения — общей суммой миллионов на 30 в год — итого выходит ровным счетом 200 миллионов. Такие вот дорогостоящие пироги!

Крот. Весьма впечатляющие пироги! Теперь я понял, кем я хочу быть. Не хочу быть писателем, хочу быть читателем!

Томский. К чему вам? Я думаю, вы и так получаете больше самого высокооплачиваемого читателя.

Крот. А премия в сто тысяч! Такой премии, знаете ли, я еще никогда не получал.

Томский. Премию, знаете ли, еще надо заработать. Не так это просто.

Крот. Верю, что непросто. А вам самому-то просто платить такие деньжищи? В Нарокова ненароком превратиться не боитесь¹⁸?

Томский. Нарокова мы в сообществе весьма чтим, но и о судьбе его не забываем. Однако же, нет, — следуя путем Нарокова, потому как это лучший из возможных путей, к его печальному финалу я не приду. Мое бизнес-прошлое хоть в чем-то мне помогает — я достаточно расчетлив, чтобы не потопить свой корабль счастья. Считайте сами. С десяти заработанных в прошлой жизни миллиардов я получаю в среднем что-то около пяти процентов в год, — то есть в среднем что-то около 500 миллионов долларов в год. Сто миллионов в год тратится на авторов, двести — на читателей, итого — 300 миллионов в год. Пятьсот зарабатываю, триста трачу. Как видите, если бы реальность всегда следовала заложенным проектным цифрам, то вообще не было бы никаких проблем. Пока их и нет. В будущем, конечно, они всегда могут возникнуть; реальность всегда способна устроить какую-нибудь каверзу. Где-то траты будут больше (и хорошо бы, ведь деньги только тем и ценны, что их можно потратить на Искусство, — руководитель сообщества просто обязан быть «великолепным» в терминологии Аристотеля, а «траты великолепного велики и подобающи»¹⁹), так вот, где-то траты будут больше, где-то можно с доходами пролететь, а то и убытки претерпеть — всякое может случиться. Но это мои проблемы (и всякого последующего главы сообщества, а при всей своей доминирующей любви к культуре, глава сообщества должен быть достаточно деловым человеком, чтобы не растранжирить основной капитал, но пронести его через все беды инфляций, банкротств, обвалов рынков и прочих бизнес-прелестей; вообще, это специфическая должность, напоминающая правителя-философа в государстве Платона — кому-то надо опуститься до возни с деньгами, чтобы остальные сообщники забыли о ней), так вот, это мои проблемы, которыми я надеюсь никогда не досаждать ни читателям, ни авторам. Авторы вообще должны быть избавлены от всяких мыслей о деньгах, читатели же, как и всякие работники, должны быть уверены в том, что их труд будет своевременно и щедро оплачен.

Крот. А как «измеряется» работа читателя? Количеством прочитанных книг?

Томский. Работа читателя измеряется его активностью в сообществе — как количественной, так и качественной. Количество прочитанных книг — такого показателя мы не учитываем; нас интересует количество и качество написанных читателем отзывов и оставленных комментариев. Ведь можно прочитать книгу, не написав о ней отзыва, но написать отзыв, не читая книги, невозможно.

Крот. Тут вы не правы. Только недавно я держал в руках книгу под названием типа: «Как написать рецензию на книгу, не читая ее». Правда, увы, я ее так и не прочитал.

Томский. А потому вам и нечего о ней сказать. Вообще, мошенничество такого рода у нас в сообществе случается — пока что редко, но дальше, я думаю, оно будет случаться чаще. Пока что всё же наши читатели — энтузиасты своего дела, то есть люди искренние. Надеюсь, что хотя бы при моей жизни ситуация и не изменится.

Крот. Изменится. Когда на кону стоят деньги, энтузиасты заработка всегда вытесняют всех прочих энтузиастов.

Томский. Вы прямо как наши «коммунисты» говорите.

Крот. А у вас есть коммунисты?

Томский. Мы их так называем. Это читательская группа, выступающая за то, чтобы оплата труда читателя была одинаковой для всех и совпадала с минимальной заработной платой в стране. «Читателю, чтобы читать, достаточно просто выживать», — говорят они. Я бы даже где-то согласился с ними, да только разве в России можно выжить на минимальную зарплату? По-моему, иногда находятся смельчаки, ставящие на себе подобные эксперименты, но у них ничего не получается.

Крот. По-моему, дело обстоит куда хуже, ведь значительная часть населения вынуждена выживать и на меньшие деньги — причем вне всяких экспериментов.

Томский. Увы.

Крот. На этом удручающем фоне ваши «сообщники» просто шикуют.

Томский. Да.

Крот. И?

Томский. И?

Крот. Вас это не смущает?

Томский. Нет, не смущает.

Крот. И больше вам к этому прибавить нечего?

Томский. Я не президент России, поэтому — нечего. У нас в сообществе и своих проблем хватает, и я, естественно, больше озабочен жизнью «моего народа».

Крот. То есть проблема социальной несправедливости, имущественного расслоения уже совсем не волнует вас?

Томский. Для меня главная социальная несправедливость — ложное положение творческого человека в обществе. Эту несправедливость я по мере своих сил и исправляю. Поверьте, это отнимает все имеющиеся в наличии силы.

Примечания

18

«Нароков.…Здешний-то театр был мой. Домна Пантелевна (с удивлением). Твой? Скажите на милость! Нароков. Я его пять лет держал, а Гаврюшка-то был у меня писарем, роли переписывал. Домна Пантелевна (с большим удивлением). Гаврила Петрович, ампренер здешний? Нароков. Он самый. Домна Пантелевна. Ах ты, горький! Так вот что. Значит, тебе в этом театрашном деле счастья бог не дал, что ли? Нароков. Счастья! Да я не знал, куда девать счастье-то, вот сколько его было! Домна Пантелевна. Отчего ж ты в упадок-то пришел? Пил, должно быть? Куда ж твои деньги девались? Нароков. Никогда я не пил. Я все свои деньги за счастье-то и заплатил. Домна Пантелевна. Да какое ж такое счастье у тебя было? Нароков. А такое и счастье, что я делал любимое дело. (Задумчиво.) Я люблю театр, люблю искусство, люблю артистов, понимаешь ты? Продал я свое имение, денег получил много и стал антрепренером. А? Разве это не счастье? Снял здешний театр, отделал все заново: декорации, костюмы; собрал хорошую труппу и зажил, как в раю… Есть ли сборы, нет ли, я на это не смотрел, я всем платил большое жалованье аккуратно. Поблаженствовал я так-то пять лет, вижу, что деньги мои под исход; по окончании сезона рассчитал всех артистов, сделал им обед прощальный, поднес каждому по дорогому подарку на память обо мне… Домна Пантелевна. Ну, а что ж потом-то? Нароков. А потом Гаврюшка снял мой театр, а я пошел в службу к нему; платит он мне небольшое жалованье да помаленьку уплачивает за мое обзаведение. Вот и все, милая дама». (А. Н. Островский. «Таланты и поклонники»)

19

«Великолепный же подобен знатоку: он способен разуметь, что подобает, и большие средства потратить пристойно, ибо, как мы сказали вначале, [душевный] склад определяется деятельностью и предметами [деятельности], а траты великолепного велики и подобающи. Таковы и дела его, ибо так затрата будет великой и подобающей. Следовательно, дело должно стоить траты, а трата — дела или даже быть чрезмерной. Великолепный пойдет на эти траты во имя прекрасной цели (ибо это общее свойство добродетели), причем с удовольствием и расточительно (потому что точный расчет мелочен). И он будет больше смотреть за тем, чтобы [все] было как можно красивее и [устроено] самым подобающим образом, чем за стоимостью, и за тем, чтобы потратить возможно меньше». (Аристотель. «Никомахова этика»)