Побег из Содома

Антон Игоревич Абрамов, 2021

2092 год. В Радужной федерации, государстве победившей толерантности, запрещены все религии, кроме официального культа Богини-Матери. Семья христиан, отец и три дочери, пытается нелегально добраться до Христианского гетто. Нарушая все федеративные законы, беглецы вынуждены прятаться от работорговцев, беспилотников и боевиков, брошенных на их поимку. Но всё становится ещё хуже, когда влиятельный Князь Содома узнаёт о побеге и решает заполучить трёх сестёр в свою собственность.

9 Радужные соколы

Ранним утром огромная площадь перед величественным храмом Матери Милосердной была заполнена плотной толпою почти до краёв. Высокие ступени, ведущие в храм, были пусты, а двери закрыты. Стайка подростков в белом выделялась из серой толпы. Они стояли нестройными рядами рядом с храмом и возбуждённо перешёптывались. Все ждали выхода Верховной Жрицы и начала праздника.

Наконец, всю площадь наполнил громкий звук трубы. Почётные гости встали со своих мест, массивные двери распахнулись, и под звук фанфар на храмовые ступени торжественно вышла полная, немолодая, ярко накрашенная женщина, одетая в белоснежную тогу, отороченную золотом. Следом за ней двумя рядами шли одетые в белое, налысо выбритые жрецы.

— Воздайте славу Владычице Неба и Земли, Подательнице жизни — Великой Матери! — воскликнула Верховная Жрица, картинно воздев руки к небесам. Над храмом пронеслось троекратное:

— Славься, Мать! Славься, Мать! Славься, Мать!

После чего почётные гости сели, а остальные продолжали стоять.

— Сегодня мы приветствуем в наших рядах новое, молодое поколение сыновей и дочерей Великой Матери, юных граждан Радужной Федерации!

Голос Верховной Жрицы, многократно усиленный динамками, разносился над площадью. Она повернулась к подросткам, стоящим у самых ступеней, и торжественно произнесла:

— Теперь вы Радужные Соколы. Полноправные члены общества, его лучшая и самая прекрасная часть — Привилегированные. Но носить это гордое имя не только радость и счастье, это ещё и огромная ответственность!

Пафосный голос жрицы, разливаясь, плыл над толпой. Народ слушал, опустив головы. А в это время в ложе для почётных гостей, почти не обращая внимания на происходящее, два человека вели негромкий разговор. Было видно, что они давно знакомы, возможно, даже были сослуживцами, поскольку на обоих были зелёные охотничьи френчи. Тот, на котором, вопреки всем традициям, красовался сенаторский значок, был похож на сицилийца или испанца. Яркий брюнет с волнистыми волосами и красивыми карими глазами был типичным уроженцем юга.

Второй был его полной противоположностью. Он сидел, удобно расположившись на стуле. Зелёный охотничий френч, без единого знака отличия, что полностью соответствовало традициям, выдавал в нём добровольца-отставника. На нём были строгие чёрные брюки, а форменные ботинки тускло блестели при свете дня. Светлые волосы, были тщательно зачёсаны назад. Идеальной формы профиль и гладкая белоснежная кожа, оттеняемая стойкой френча, выдавали в нём северный, нордический тип. Он вполне мог бы сойти за молодого наследника или юного аристократа, если бы не глаза. В их синеве был разлит такой ум и холод, что, казалось, они видят собеседника насквозь. Немногие, очень немногие могли выдержать взгляд этих ледяных глаз…

— Как время летит! Из Орлят в Соколы… А где радужные галстуки? Я не понял? — насмешливо спросил обладатель сенаторского значка.

— Сенатор, уж ты-то должен знать, что их носят только Орлята, — спокойно напомнил второй.

— Ах, точно! Вечно я забываю…

Сенатор устало махнул рукой:

— Напомни, Князь, ведь тех, кто носит галстуки, уже можно чпокать, верно?

— Да, можно, можно. Галстуки для этого и были придуманы. С 12-ти лет, официальный возраст согласия. Ты вообще о чём-то другом, кроме малолеток, можешь думать?

— Конечно, могу! — горячо отозвался Сенатор. — Вот об этом!

И, тряхнув чёрными кудрями, открыл небольшую фляжку и ловко сделал глоток.

— Да… — тяжело выдохнул он. — Раньше в 12 лет Бар-Мицву праздновали, а сейчас галстуки вяжут.

— Бар-Мицва в 13. В 12 Бат-Мицва, для девочек. Но смысл один и тот же.

— Блин, всё-то ты знаешь, интеллектуал хренов! — презрительно скривился Сенатор.

— Ну, извини… Образование не спрячешь, — развёл руками Князь, без всякой обиды.

— Ой, да ладно, не обижайся! — по-дружески пробурчал Сенатор и продолжил, вздохнув:

— Что у нас за страна такая долбанутая, даже Каминг-Аут невозможно сделать без церемоний и экзаменов. Раньше всё было проще. Посадил папу с мамой, сказал им: «Я — гей»! Они немного поплакали, и всё. А нынче — прям балаган какой то…

— Ну, вот что ты стебёшься! Стать Соколом — не так-то просто! Дети готовились, занимались. Там же куча нормативов! По физкультуре, по литературе, по обществоведению! Плюс экзамен по истории дискриминации. Ты его вряд ли сдашь, вот прямо сейчас, без подготовки. Зато теперь они — Радужные Соколы и посвящены Матери. Это же ритуал! Символ!!! А символы — это серьёзно, уважаемый Сенатор.

— Ну да… Серьёзнее некуда! Интересно, а никто не пробовал совершить Каминг-Аут по старинке? Без толп, молитв, песнопений… И без этих лысых кастратов! — проворчал Сенатор, указывая глазами на жрецов в белом.

— Самооскопление — это великая жертва Матери! — укорил Князь.

— Да, точно! Жертвы — превыше всего! Человеческие яйца — вот что Мамочка кушает на завтрак! — ухмыльнулся Сенатор и, снова достав флягу из нагрудного кармана, привычным движением сделал лихой глоток. И продолжил, как ни в чём не бывало:

— И все дети Великой Германии принадлежат Фюреру!

— Да заткнись ты уже, наконец! — возмутился Князь.

— А чего сразу заткнись?! Я тоже учил историю дискриминации…

— Ты же Сенатор! Побойся Мать, и помолчи хоть три минуты.

Сенатор обиженно отвернулся и попытался сосредоточиться на том, что происходило у храма. Пафосный речитатив Верховной Жрицы летел над площадью:

Конец ознакомительного фрагмента.