Современная греческая поэзия

Антология, 2021

Греческая поэзия на протяжении всей своей истории была богатой, самобытной, глубоко национальной, но открытой ко внешним влияниям. Эти её характерные черты не изменились по сегодняшний день, и в условиях глобализированной культуры она не замыкается в себе и не растворяется в обезличенном «общемировом» литературном процессе, но продолжает сохранять свою особую идентичность. Но идентичность эта не является ни однородной, ни монолитной: внутри неё выделяются свои полюса и свои тенденции, «западнические» и «почвеннические», консервативные и новаторские, ищущие сближения с европейским миром и настаивающие на поиске уникального национального пути. Все они, восходящие ещё к периоду Греческой революции 1821 г. и усложнённые внутринациональными конфликтами и расколами XX в., продолжают сказываться – уже в новом обличий и новом контексте – на поэтической мысли. Эта книга, охватывающая десятилетний период в истории высшей литературной награды Греции и более чем сорокалетний период в истории самой греческой литературы, может служить путеводителем по современной греческой поэзии. Авангардисты и классики, реалисты и сюрреалисты, признанные мастера и совсем юные авторы ведут в ней диалог с эпохой и обществом, дают свою оценку злободневным проблемам и обращаются к извечным вопросам жизни, смерти и любви.

Йоргос Маркопулос

Тайный охотник

Государственная литературная премия Греции

Номинация «Поэзия»

2011

Издательство «Кедрос»,

Афины, 2010

(С. 9, 11, 25, 34, 41)

Мои прежние я

Куда все они делись, куда исчезли?

Тот, который когда-то хотел изменить весь мир,

ребёнок, ни минуты не сидевший тихо,

потом любовь: ранимый отрок,

и армия: дерзкий, крутой, бесстрашный,

и ещё дорога: пылкий странник.

Куда они делись, куда исчезли?

Какой-то ветер окутал их и унёс.

А тот, который, оставшись один, испугался бессонницы —

пожалуйста, вот он: бродит сейчас по улицам

с яблоками и обогревателями в руках.

Сигнал какой-нибудь пошли

Позвать тебя по имени я уже не могу.

Но всё же сигнал какой-нибудь пошли мне.

Потому что я один

как после убийства дым над стволом пистолета или как

смоковница дикая

выросшая внезапно в черноте пепелища.

Как причастная лжица

с вечера во рту завтрашнего покойника или как дубок

на месте казни,

я один и жду тебя,

навострив все чувства:

как коты, ждущие приглашения из таверны. С единственным глазом,

у которого вместо зрительного нерва

само небо под микроскопом,

и с единственным ухом, у которого вместо барабанной перепонки

не более, чем шатёр цыганский.

Со словами, бросающимися врассыпную,

как при виде поезда козье стадо,

и с тёмной душой ещё, которая всё-таки многое видит, как одинокий

под лупой запертый глаз часовщика: я один.

Я один и жду тебя.

Кладбище автомобилей

Здесь мириады шелестов ветра,

неистребимый запах смолы и бензина.

Всё здесь, всё здесь: одряхлевшие велосипеды, мопеды,

автобусные зеркала, головы фур.

Всё здесь, всё здесь: хромые трициклы, раскуроченные такси,

и даже куриной царицы трон,

заднее сиденье прогнившего Мерседеса.

Всё здесь, всё здесь: утопленные трактора,

вальцы от дорожных катков,

экскаваторы Дойч, Катерпиллар, всё здесь, всё здесь, и в той же

куче —

тысячи вечных «люблю», сказанных посреди

металлолома, репьёв и кала.

Говорит разбойник

Я устал от высокогорий

и хочу спуститься,

поцеловать руку земной Марии,

которая расправляет плети плюща в саду

и тут же рядом, за оградкой каменной, варит варенье.

Я устал, говорю вам, совсем устал,

ночь всё больше меня терзает,

и неудержимая лихорадка,

как враги — разгромленный гарнизон, захватывает меня.

Предвечерье уже,

а я на сёла, на зелёные свежие пашни вдали на равнине

всё смотрю.

Предвечерье уже и скоро начнёт смеркаться.

Ткётся смерть на ржавых водяных мельницах, птицы

вспархивают, улетают,

и, глубоко внутри их ушей, безумцев

псы преследуют,

псы преследуют и набат.

Шествие

Мёртвого ребёнка несли в гробу.

Несли по проулкам мимо запертых табакохранилищ,

мимо парикмахерских, лотков и «цыганских» кабаков.

Проносили мёртвого ребёнка,

и никто в толпе не перекидывался взглядом,

не заговаривал с идущим рядом.

Дома склонялись безмолвно, склонялись скорбно, низкий ветер шёл

воровато, скрытно, переходил на ту, на ту сторону улиц, и

морская волна тревожно,

тревожно к себе подзывала свои плески, своих детишек.