Трупный цветок

Анне Метте Ханкок, 2017

Все не так, как кажется. «Дебют года» по версии Датской академии детектива. Журналистка Элоиза Кальдан получает серию загадочных писем от Анны Киль, бесследно исчезнувшей женщины, осужденной несколько лет назад за убийство адвоката. Несмотря на то, что ее собственная карьера под угрозой, Элоиза с помощью полицейского Эрика Шефера из Копенгагена начинает раскапывать старое дело, потому что понимает, что на карту поставлена и ее жизнь тоже. «Трупный цветок» – это по-скандинавски жесткая история двух сильных женщин, история преступления, мести и возмездия. В формате a4.pdf сохранен издательский макет книги.

3

Пять дней подряд сентябрьские дожди проливались на Копенгаген неуловимыми, почти бесшумными лучами. Лето, которое уже давно закончилось, было в этом году более серым, чем обычно, и казалось, что времена года просто сменились одной длинной, грязной осенью.

Элоиза Кальдан закрывала окно на кухне, по раме которого стекала вода, когда её мобильный телефон зажужжал на обеденном столе. Он почти непрерывно звонил по выходным. На этот раз на экране высветился неизвестный номер, поэтому она отклонила звонок и бросила тёмно-зелёную капсулу в кофемашину «Nespresso». Машина тут же брызнула чёрным как смоль лунго.

Из гостиной был виден большой изумрудно-зелёный купол Мраморной церкви. Старая квартира в мансарде углового дома на улице Ольферта Фишера не была ни просторной, ни привлекательной, когда она стала вкладывать в неё средства в своё время. Тогда там не было даже душа, а старая кухня, теперь любимое место Элоизы, была прямо-таки отвратительной. Но с маленького балкона гостиной открывался вид на Мраморную церковь, а это был один из немногих критериев, которые она указала агенту по недвижимости: купол должен был быть виден хотя бы из одного окна.

В детстве, когда Элоиза проводила выходные с отцом, этот купол был их местом. Раз в две недели в субботу они ходили есть пирожные со взбитыми сливками и пить горячий шоколад в «Кондитори Ля Гляс», там отец объедался тортом «Отелло» и очаровывал официанток, прежде чем пойти с Элоизой по улице Бредгаде к церкви. Там они поднимались по винтовой лестнице и проходили по скрипучим половицам под перекрытиями крыши, чтобы занять одну из скамей на галерее.

Взявшись за руки, они любовались видом Копенгагена, иногда укрытого снегом, иногда купавшегося в солнце, но в основном просто серого и ветреного. Отец показывал Элоизе исторические здания и рассказывал длинные, захватывающие истории о датских королях и королевах. Она слушала, и глаза её громко говорили, что он самый милый и самый умный человек на свете, а ещё каждый раз он учил её трём новым словам, которые она должна была практиковать до их следующей встречи.

— Так, сейчас посмотрим, — говорил он, послюнявив указательный палец и делая вид, что вдумчиво листает невидимый справочник. — Ага! Сегодняшние слова — «вертопрах», «барокко» и… «роскошный».

Затем он объяснял значения этих слов и приводил примеры забавных контекстов, в которых их можно было использовать, а Элоиза бессознательно впитывала знания. Ей нравились эти минуты наедине с отцом на куполе церкви, и именно там, прижавшись к его толстому животу, плывя в потоке слов, она впервые заинтересовалась искусством рассказывать истории. В первой квартире Элоизы, куда она переехала ещё совсем молоденькой, вид на купол открывался из окна спальни. Со временем он стал для неё талисманом, напоминанием о безопасном и наполненном смыслом детстве. Это была одна из тех вещей, по которым Элоиза больше всего скучала, когда оказывалась вдали от дома.

Но у неё редко получалось заглядывать в Мраморную церковь утром в понедельник. Обычно в это время она была на редакционном собрании в газете, где обсуждались главные темы недели и планировались очередные расследования.

Обычно, но не сегодня.

На кухонном столе лежали утренние газеты. Первую полосу каждой из них занимало дело Скривера.

Она открыла вторую страницу газеты «Demokratisk Dagblad», где работала последние пять лет, и прочитала заголовок. Главный редактор Миккельсен выражал сожаление по поводу статьи, опубликованной несколькими днями ранее, о причастности гиганта моды Яна Скривера к экологической катастрофе на текстильной фабрике в Бангалоре, где использовали труд несовершеннолетних. «Мы были слишком доверчивы в погоне за истиной», — писал он. Это было пафосное, хорошо срежиссированное умывание рук, единственной целью которого было придать газете честный и нейтральный вид, а прежде всего — снять с себя ответственность.

Это было вполне справедливо. Это была ответственность не главного редактора — это была её ответственность. Это она написала ту статью, это она опиралась на некий источник в правительстве и позволила чувству, похожему на доверие, победить профессиональную дотошность.

Как, чёрт возьми, она могла быть такой глупой? Почему она не перепроверила информацию дважды, трижды? Почему она просто поверила ему?

Мобильный телефон снова начал вибрировать. Этот номер она сбросить не могла. Она подождала, пока телефон прозвонит три раза, и ответила усталым голосом:

— Кальдан, слушаю.

— Привет, это я. Ты что, спала? — Голос Карен Огорд, её редактора, звучал на другом конце провода слегка напряжённо.

— Нет, с чего ты взяла?

— Голос какой-то хриплый.

— Нет, я давно встала.

Элоиза не спала большую часть ночи и допила остатки белого вина, которое они с Гердой открыли днём. Она прокручивала в голове каждую деталь произошедшего, пытаясь представить себе чёткую общую картину. Однако, как она ни старалась, всё оставалось туманным и размытым. А может, ей просто не нравилось то, что она видела? Она, журналист — очень способный журналист, — и вдруг такая ужасная ошибка. Это совсем на неё не похоже. Она была страшно зла и на себя, и на него.

— Я знаю, что ты хотела взять выходной сегодня, — сказала Карен Огорд, — но Лопата хочет тебя видеть.

Карл-Йохан Скоул, скользкий, похожий на садового гнома тип, более известный в редакции как «Лопата», занимал в «Demokratisk Dagblad» должность специалиста по связям с общественностью и рассматривал жалобы на ошибки в газетных статьях. Если он постучался в твою дверь — значит, впереди длинный день, иногда — длинная неделя, а в худшем случае — завершение карьеры.

— Опять?

Элоиза закрыла глаза и откинула голову. Мысль о том, что придётся снова в подробностях обсуждать дело Скривера, была невыносима. Они делали это уже три раза.

— Да, тебе нужно прийти, чтобы мы наконец могли покончить с этим. Он хотел бы задокументировать ещё несколько мелочей, чтобы можно было работать дальше. Это и в твоих интересах.

— Буду через пятнадцать минут, — сказала Элоиза и повесила трубку.

Она сняла чёрную кожаную куртку с крючка в прихожей, пнула большую кучу рекламных брошюр, лежавших на коврике, и захлопнула за собой входную дверь.

Офис «Demokratisk Dagblad» располагался на улице Сторе Страндстреде в здании, носившем статус памятника архитектуры, и его старомодный монархический облик соответствовал консервативному профилю газеты. В здании были высокие сводчатые потолки, обои ручной работы на стенах и настолько тонкие стёкла в старых окнах с декоративной раскладкой, что зимой Элоиза постоянно тряслась от холода.

Она оставила велосипед у офиса и поздоровалась с парой молодых парней из отдела продаж, которые сидели на противоположной стороне улицы на скамейке возле кафе и курили, укрываясь под навесом от дождя. Чёрный парус тяжело простирался над ними. Он был до краёв наполнен водой, и дождь потоком стекал вниз по металлическим оттяжкам. Элоиза стояла и смотрела на ткань паруса, ожидая, что он вот-вот лопнет над их головами.

Один из парней ответил на её приветствие смешком: «Эй, Кальдан, ну что там?»

Сосед наклонился к нему, не сводя глаз с Элоизы, и прошептал что-то, что заставило их обоих рассмеяться. Она отвернулась, провела пропуском по электронному считывателю справа от входной двери и ввела личный код. Дверь издала жужжащий механический звук и медленно открылась.

Элоиза решила подняться в редакцию по лестнице и взбежала на четвёртый этаж, прыгая через две ступеньки. Карен Огорд уже ждала её на лестничной площадке. У них всегда были хорошие отношения — здоровые и крепкие рабочие отношения, — и Элоиза уважала её как журналиста и как человека. Однако эти отношения никогда не были доверительными. Элоиза знала, что Огорд замужем, что она живёт в Хеллерупе и что её сын служит в армии, но, помимо этого, не имела никакого понятия о её частной жизни. Как и редактор — о её. Это был тот уровень близости, который идеально ей подходил — особенно сегодня.

— Дай угадаю: ты не веришь в зонтики, в этом дело? — Огорд вопросительно смотрела на мокрую одежду Элоизы.

Элоиза улыбнулась и слегка отряхнулась от дождя.

— Нет, я ещё не настолько взрослая.

— Полагаю, ты читала сегодняшнюю колонку главного редактора?

— Да.

— И?

Элоиза пожала плечами.

— А что ещё Миккельсену оставалось написать?

— В этом ты, может, и права, конечно. Но он был чертовски зол, когда я разговаривала с ним на днях. Если бы не тот факт, что именно ты сделала в этом году столько крупных расследований для нашей газеты, то, думаю, тебя бы выгнали. Честно говоря, я всё ещё не уверена на сто процентов, что тебе удастся оправдаться.

— Спасибо, это были именно те ободряющие слова, в которых я так нуждалась. — Элоиза открыла дверь в опенспейс. — После вас, шеф.

— Тебе ведь больше нечего рассказать, кроме того, что ты уже рассказывала? Я имею в виду, нет ли чего-нибудь такого, что мог бы накопать Лопата и о чём я не знаю?

— Например?

— Не знаю, чего угодно, что выставило бы тебя в ещё худшем свете, чем раньше. И, должна сказать, короткое «нет» очень бы меня устроило. — Карен Огорд посмотрела на неё поверх роговой оправы очков.

Смутные образы обнажённых тел, влажной кожи и солёных поцелуев пронеслись перед внутренним взором Элоизы, как слайд-шоу. Она была готова идти на эту встречу, потому что ей совсем не нравилось быть автором провального расследования. Но она не хотела раскрывать подробностей своей личной жизни. Не только потому, что это не касалось её начальства. Она была ещё и попросту слишком горда, чтобы признать, что доверяла Мартину.

— Нет, — сказала она, успокаивающе положив руку на плечо редактора. — Больше ничего. Не пора ли уже покончить со всем этим? Где Лопата?

— Должен быть здесь.

Карен Огорд заглянула в большую переговорную в середине коридора. Там никого не было.

— Он был за рулём, когда звонил мне, так что, возможно, ещё не доехал. Налей себе пока чашечку кофе, только никуда не уходи. Я дам тебе знать, когда он приедет.

По пути к редакционной кухоньке Элоиза прошла мимо стойки с почтой. Со временем в её ящичке почти перестало что-то появляться, но сегодня её ждала целая пачка писем.

Она отнесла письма и чашку растворимого кофе на своё место в закутке, где сидели занимавшиеся расследованиями журналисты, закинула обе ноги на стол и открыла первый конверт. Внутри была толстая пачка бумаги — девять мелко исписанных страниц с возмущениями по поводу использования детского труда в Индии. Письма номер два и три были на ту же тему, в то время как в четвёртом лежал маленький жёлтый стикер, на котором было всего одно слово: «Шлюха!»

— Боже, как оригинально, — сказала она, показывая записку своему коллеге Могенсу Бётгеру, который сидел по ту сторону их общего двойного стола.

Он оторвал глаза от блокнота и в ответ только безэмоционально поднял брови.

Элоиза смяла стикер вместе с конвертом, в котором он пришёл, и бросила ком бумаги в мусорную корзину на другом конце комнаты. Он приземлился на неровный паркет с узором ёлочкой в полутора метрах от цели.

— Вот это у тебя отлично получается. — Могенс Бётгер одобрительно кивнул. — Можно использовать как план Б, если Миккельсен тебя выгонит.

— Он этого не сделает.

— Тебе не стоило бы быть такой уверенной.

— Он не уволит меня, — повторила Элоиза.

Она взяла следующий конверт из стопки и начала вскрывать его указательным пальцем.

— А её вот выгнал взашей, — нараспев проговорил Бётгер, имея в виду бывшую коллегу, которую только что уволили за сфабрикованный источник. Это увольнение прогремело на всю газету и оставило главному редактору Миккельсену на память покрасневшие глаза — так он тогда был зол.

— Она, блин, заслуживала увольнения. Это совсем другое. А я была честна. Я не говорю, что не поступила бы иначе, если бы могла отмотать время назад — все мы задним умом крепки, и всё такое, — но мы с Миккельсеном, мы… — Элоиза покачала головой. — Он не уволит меня.

Она развернула следующее письмо и начала читать. По ту сторону стола Бётгер продолжал что-то говорить, но звук его голоса растворился в холодном неприятном ощущении, охватившем всё её тело.

Письмо было коротким.

В нём было лишь несколько коротких строк с аккуратно выведенными словами, но во рту у Элоизы пересохло, и холодное чувство, будто шипя, начало расползаться у неё в груди.

Голос Бётгера зазвучал спустя секунду после того, как она поняла, что задержала дыхание.

–…но не нужно пугаться…

— Могенс, — прервала она. — Это ты освещал историю, которая случилась несколько лет назад на севере? Убийство адвоката?

— Что, прости? — Он непонимающее посмотрел на неё, но медленно выпрямился на стуле, увидев, как серьёзно она смотрит на него. — О ком речь?

— Ну этот адвокат, которого убили. Где это было — в Коккедале? В Хёрсхольме? Или где-то там ещё на севере? Как его звали?

— Моссинг. Это было в Торбеке. Ты об этом?

— Ты освещал эту историю?

Могенс Бётгер из группы журналистских расследований специализировался на криминальных и общественных событиях, в то время как сама Элоиза отвечала за экономику и потребление и редко касалась тяжких преступлений.

— Нет, тогда я ещё был в газете «Nyhederne». Этим, должно быть, занимался Ульрик, он тогда здесь работал. А что?

— Как её звали? Ту, которую подозревают в этом убийстве?

— Анна Киль. И её не просто в этом подозревают. Она виновна. Она попала на запись камеры видеонаблюдения у подъезда к дому Моссинга, когда покидала место преступления. И под «попала» я имею в виду «несколько минут смотрела прямо в камеру, прежде чем скрыться, даже не попытавшись её сорвать или разбить». В крови с головы до ног, спокойная, как удав. Просто стояла, глядя в камеру, не меняясь в лице. Дичайшая психопатка.

— Где она сейчас?

— Не знаю, её так и не нашли. А что?

Элоиза подошла к Бётгеру и положила перед ним письмо. Она склонилась над ним, пока они оба читали.

Дорогая Элоиза!

Ты когда-нибудь видела, как кто-то умирает, истекая кровью?

Это воистину исключительный опыт. По крайней мере, таковым он был для меня, но я ведь с нетерпением ждала этого в течение долгого времени.

Я знаю, они говорят, что я совершила преступление. Что теперь меня нужно отыскать, укротить и наказать.

Но я его не совершала.

Меня не отыщут.

Меня нельзя укротить.

Я уже наказана.

…и я ещё не закончила.

Я хотела бы сказать больше, но обещала не делать этого.

Если уж я лишена возможности лично видеть тебя, Элоиза, то, по крайней мере, подари мне сладость твоего образа в твоих высказываниях.

Анна Киль

Бётгер с удивлением посмотрел на неё.

— Откуда ты, чёрт возьми, это взяла?

— Это было в моём ящике для писем.

— Ты её знаешь?

— Нет. Конечно, мне известно кое-что о расследованиях того времени, но нет, лично я с ней не знакома.

— Твою ж… — Он с силой почесал голову, и его крупные шатеновые кудри заколыхались из стороны в сторону. — Как ты думаешь, это имеет юридическую силу?

Элоиза пожала плечами.

— Может, кто-то просто пудрит тебе мозги, — сказал Бётгер. — Каких только странных писем я не получаю. Например, кто-то видел «Ягуар» в кемпинге Хвиде-Санде или кто-то знает, что кто-то похитил, а может, и не похитил Мэдлин Макканн. Знаешь, Элоиза, дураков полно. И это вполне может быть один из них. Теперь, когда ты в центре дела Скривера, твой почтовый ящик автоматически превратился в сливную яму для фриков.

Элоиза вернулась к своему письменному столу и посмотрела на конверт, в котором пришло письмо. Это был светло-голубой конверт среднего размера с почтовым штемпелем Канн одиннадцатидневной давности. То есть письмо было отправлено задолго до того, как чёртово дело Скривера вскрылось, поэтому действия отправителя точно нельзя было рассматривать как реакцию на последовавший за этим цирк в СМИ.

— Это бессмыслица, — сказала она, глядя на Бётгера. — Зачем писать мне, а не Ульрику, если это было его дело? Где, говоришь, он сейчас работает?

— Я на самом деле не думаю, что он работает. — Бётгер достал мобильный телефон и начал пролистывать контакты.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, он числится в газете «Ekspressen», но я слышал, что в прошлом году у него была депрессия или типа того и он ещё не оправился. По крайней мере, я давно не видел его подписи под статьями. Он освещал кучу тяжких преступлений, и у меня сложилось впечатление, что он неплохо умеет фильтровать такую информацию. Но видимо, работа его всё же добила. Но может, я… да, у меня есть его номер. Скинуть тебе?

— Да, пожалуйста.

Элоиза перечитала письмо.

Она включила свой рабочий компьютер и загуглила «Анна Киль». На экране появилось 238 результатов поиска. Она нажала на верхний — статью из их газеты от 24 апреля 2013 года, которая была и правда написана Ульриком Андерсеном.

Подозреваемая в убийстве опознана

Установлена личность женщины, которая с 22 апреля находится в розыске по подозрению в убийстве 37-летнего адвоката Кристофера Моссинга. Об этом сегодня сообщила полиция Копенгагена в пресс-релизе для агентства «Ritzau».

Предполагаемой виновницей преступления является Анна Киль, 31 года, подданная Дании. Женщина подозревается в убийстве адвоката Кристофера Моссинга в ночь на воскресенье, 21 апреля. Нападение с ножом было совершено в доме жертвы в Торбеке. Полиции неизвестно о нахождении иных лиц на месте преступления; также по данному адресу никто больше не зарегистрирован.

«Ничто не свидетельствует о том, что потерпевший и подозреваемая были знакомы, однако нам известно о наличии у последней давней истории психических заболеваний. Если вы при каких-либо обстоятельствах столкнётесь с ней, просим вас держаться на расстоянии и незамедлительно обратиться в полицию», — передаёт главный следователь по делу Эрик Шефер.

Приметы подозреваемой: скандинавская внешность, рост — 172 см, телосложение обычное, на момент преступления — длинные светлые волосы. Полиция Копенгагена убедительно просит граждан, которые могут предоставить информацию о местонахождении подозреваемой или иным образом помочь следствию, позвонить по телефону 114.

У.A., «Demokratisk Dagblad»

— Кальдан…

Элоиза оторвала взгляд от экрана компьютера. Карен Огорд стояла в конце коридора и махала ей.

— Идём, пора.