Ты мое дыхание

Анна Яфор, 2021

Дороже него для меня нет никого на свете, но я даже примерно не представляю, как он выглядит. Люблю его голос, хотя никогда его не слышала. Его ласки самые желанные, и я отдала бы все на свете, чтобы узнать, как это – быть рядом с ним. Он существует, или это только моя фантазия? И кто для него я: такой же вымысел или женщина, которую на самом деле можно полюбить?

Глава 5

Я давно не испытывала столько разных чувств одновременно. И лучше бы и дальше не испытывала. Растерянности, стыда, страха, какого-то ослепляющего отчаянья. Реально не представляла, что делать дальше. Строчки из писем крутились в голове, стучали в висках, а перед глазами мелькали образы, от которых прежде я чувствовала себя самой счастливой, а теперь не знала, куда спрятаться.

Но если я и смогла бы убежать от Рогачева, то куда скрыться от собственных мыслей? Это было ужасно. Чудовищно. Думать о том, что мой Амур — это именно он. Что я влюбилась в собственного преподавателя, отвратительного пошлого старика. И именно с ним вытворяла… лучше не вспоминать, что.

Может быть, мне перевестись на другой факультет? Или вообще в другой ВУЗ? Чтобы никогда больше не видеть доцента. Забыть обо всем поскорее.

Как бы сильно ни хотелось этого, я понимала, что так просто все не получится. Без сдачи экзаменов и закрытия сессии про мой перевод и речи быть не может.

Бросить все просто так? Вот прямо сейчас сбежать отсюда и никогда больше не появляться? И перечеркнуть шесть лет жизни, все силы и средства, которые были затрачены на эту учебу? Это было бы еще большим безумством. И все равно не решило бы проблему. Не видеть его — не значит избавиться от того, что случилось. Я понимала, что не смогу стереть воспоминания, они останутся со мной, куда бы я ни спряталась и где бы ни находилась.

— Ник? Что случилось? — от прикосновения к моему плечу я вздрогнула. Инга. Который уже раз за сегодняшний день она делала попытку достучаться до меня, а я не знала, что ей сказать. Разве расскажешь о таком?

— Устала, — я слезла с подоконника, на котором просидела весь перерыв перед последней парой. — Уже надо идти? — доставать телефон и уточнять время не было сил, я вообще боялась брать его в руки, ведь там были письма. Его письма.

— Да, лекция сейчас начнется, — Инга выглядела расстроенной. Или обиженной, но сейчас я была не в состоянии говорить с ней не только о своей проблеме, а вообще о чем-либо. Может быть, позже, когда сама немного успокоюсь.

— Идем, — я двинулась по коридору, безуспешно пытаясь вспомнить, куда именно нужно идти. Растерянно смотрела на двери, продолжая думать о своем, пока снова не услышала голос подруги.

— Да что с тобой, в самом деле! То светишься от счастья, то как в воду опущенная! И тебя зовут, кстати.

Я растерянно обернулась на голос, действительно называющий мою фамилию, и чуть не вскрикнула, узнавая ассистентку Рогачева. Зачем я ей понадобилась? Или… ему?

— Олег Евгеньевич просил передать, что ждет вас в сто второй аудитории. Прямо сейчас, там что-то срочное. Лукьянова, вы предупредите Ольгу Александровну, что Романова немного задержится на лекцию, — это уже Инге.

Та кивнула, недоуменно глядя на меня.

— Что ему надо?

Я пожала плечами, изо всех сил стараясь сдержать дрожь.

— Понятия не имею. Что-то по курсовой, наверно. Он предложил мне изменить тему.

— Сейчас? — глаза подруги распахнулись в изумлении. — Но ведь до сдачи всего ничего осталось.

— Ему не нравится то, что я написала.

Инга что-то фыркнула в ответ, но я не услышала. Не знаю, как вообще сдерживалась. Что ему нужно от меня?

А может, оно и к лучшему? Посмотреть в его глаза и сказать, что я обо всем догадалась. Пусть делает, что хочет, ведь не тронет же он меня, в самом деле. А чувствовать себя еще хуже, чем сейчас, я вряд ли смогу. И так уже на грани истерики.

Правда, когда я добрела до аудитории, где ждал меня Рогачев, оказалась почти за гранью. Меня то знобило, то бросало в жар, губы пересохли, а сердце готово было выскочить из груди. Дрожащими пальцами я потянула за ручку двери и шагнула внутрь. Кажется, именно так должны были чувствовать себя приговоренные к смертной казни.

Доцент сидел за столом и, увидев меня, кивнул.

— Входите, Романова, входите. Мы как раз вас дожидаемся.

Мы? Я была уверена, что в аудитории не будет никого, кроме нас двоих. Растерянно осмотрелась, только теперь замечая еще одного человека. Он стоял в стороне, у окна — высокий темноволосый мужчина, которого я никогда прежде не встречала, — и смотрел на меня, задумчиво и как будто оценивающе. И, как мне показалось, то, что увидел, ему совсем не понравилось.

Это было непонятно. Чем я могла вызвать неприязнь абсолютно незнакомого человека? Но эта мысль проскользнула в моем сознании и тут же исчезла, сменяясь некоторым облегчением. Что бы этот мужчина ни делал здесь, он, в некотором смысле, мое спасение. Ведь при нем Рогачев точно не станет говорить о переписке.

Я кивнула незнакомцу, имитируя приветствие, и повернулась к столу. Поднять глаза и взглянуть в лицо доцента не хватило духа, поэтому я заговорила, уставившись в пол.

— Зачем… дожидаетесь?

— Я нашел для вас практику, Ника. Хорошую базу, где вы сможете подобрать материал для своей курсовой. Разумеется, если постараетесь.

Сколько лет этому паркету? Вытертые деревянные дощечки противно поскрипывали, когда я переминалась с ноги на ногу, а я рассматривала их так пристально, будто от этого зависела моя жизнь. Я не ослышалась? Он назвал меня Никой. Впервые в жизни назвал по имени кого-то из студентов. В свете того, что уже случилось, это показалось ужасающе фамильярным. Настолько, что все остальные слова я пропустила мимо ушей.

— Познакомьтесь, это Матвей Николаевич Ольшанский. Романова, вы слышите меня?

Я кивнула и повернулась к незнакомцу. Его взгляд потяжелел, а лицо, обращенное ко мне, приняло жесткое и явно недовольное выражение.

— Он сам вам все объяснит, — сообщил Рогачев. — Ника, я надеюсь на вашу сознательность, — его следующая фраза стала для меня последней каплей. — И помните, что я за вас поручился. Не подведите ни меня, ни себя.

С каждой минутой я понимала все меньше. Рогачев не собирался говорить со мной о письмах? Он мне предложил работу? Вот у этого… — я напряглась, вспоминая, как именно доцент представил мужчину, — Ольшанского?

А тому я не понравилась. Это было очевидно. Весь его облик: взгляд, выражение, лица, плотно сжатые губы, скрещенные на груди руки — говорил о том, что на моем месте он предпочел бы обнаружить кого-то другого. Такой холодный и неприветливый тип. Если он знакомый Рогачева, то и удивляться нечему: доцент тоже не особо располагал к общению. За исключением писем.

Мое собственное сознание как будто издевалось надо мной. Снова это воспоминание. Преподаватель ушел, оставив меня наедине с этим мужчиной, а я опять думала об ужасном открытии, которое случилось сегодня. О разбившихся вдребезги мечтах.

— Олег Евгеньевич уверил меня, что вы сможете помочь, — голос тоже был холодным. Ледяным. Я даже поежилась. И не подозревала раньше, что может стать зябко от одних только слов. Как будто я стояла на пронизывающем, колючем ветру, от которого некуда было укрыться. Что этот Ольшанский за человек такой? И зачем тратит на меня время, если уверен, что я ему не подхожу?

— А вы сомневаетесь? — разговор с потенциальным работодателем надо было начинать совсем не так. Деловую этику нам тоже преподавали, да и опыт у меня был. Я умела произвести впечатление, когда хотела. А сейчас такого желания не было. Мужчина почему-то с самого начала вызвал раздражение. Совсем меня не знает, а уже сделал выводы, что я ни к чему не гожусь.

В ответ на мой вопрос Ольшанский приподнял бровь — мои слова оказались для него неожиданными и точно не понравились.

— Скорее да, чем нет. Я вообще привык во всем сомневаться. Предпочитаю ошибиться и понять, что человек оказался лучше, чем я думал, а не наоборот.

— Тяжело, наверно, жить, никому не доверяя.

Я снова отозвалась на его реплику быстрее, чем успела взвесить и оценить свои слова и их возможные последствия, нарушая все возможные правила этикета. Ни один нормальный работодатель не захочет нанимать такую дерзкую особу — зачем ему лишние проблемы? Сама копала себе яму, лишая возможности не только заработать, но и сдать экзамен. Но о возможной реакции Рогачева думать не хотелось вообще. Поручился он за меня, значит? А кто ему давал на это право? Даже в письмах он всегда спрашивал разрешения для чего бы то ни было. Что же изменилось сейчас?

В меня будто бесенок вселился, который так и подначивал сделать совсем не то, что ждали и доцент, и этот Ольшанский с его красивыми ледяными глазами.

Красивыми? Я поняла вдруг, что смотрю на мужчину слишком пристально. Гораздо более внимательно, чем обычно рассматривают потенциальных работодателей. Буквально пожираю его глазами. И не могу оторваться. Еще один минус мне в копилке его впечатлений. Но я ничего не могла с собой поделать.

Смотрела и смотрела, будто впитывая в себя его образ. Действительно красивый мужчина, как бы странно ни звучало это. Я ведь прежде никогда не думала о представителях противоположного пола в таком ключе. Вообще считала, что внешность не важна. Мужчина мог быть мужественным, сильным, надежным, решительным, привлекательным, в конце концов. Но для того, кто сейчас находился передо мной, подходило именно это определение. Он был потрясающе красив. Его черты завораживали и отталкивали одновременно. Потому что его красоту осознавала не только я: он и сам прекрасно знал, какое впечатление производит на окружающих. И наверняка он тщеславен и самоуверен, видимо, и сотрудника нового ищет, потому что люди у него не задерживаются.

Мужчина долго молчал, глядя на меня, и я была почти уже уверена в том, что сейчас он заявит, что я ему не подхожу и уйдет, но все оказалось совсем не так. Ольшанский вдруг выдал приказным тоном:

— Идемте, по дороге объясню, что от вас требуется, — и направился к двери.

Я разозлилась. Кажется, за меня все уже решили. Сначала Рогачев вдруг счел, что имеет права кому-то и зачем-то за меня поручаться. Ну и пусть я оказалась такой дурой, что вляпалась в переписку с престарелым преподавателем, еще и влюбиться в него умудрилась, не представляя, кто он на самом деле такой. Но даже это не дает ему права распоряжаться моей жизнью и заставлять делать то, что я не хочу!

А теперь еще и самоуверенный красавчик туда же! Уже командует мной, хотя не спросил даже, собираюсь ли я у него работать.

Он дошел до двери и нетерпеливо обернулся, глядя на меня со смесью недоумения и недовольства в глазах. Явно не привык, что ему отказывают.

Меня привыкли считать покладистой девочкой. Наверно, я и была такой… обычно. И конфликтовать не любила. Но сегодня с самого утра день пошел наперекосяк. Слишком много из ряда вон выходящих событий, и слишком мало сил, чтобы с ними справиться. И я решила сыграть ва-банк. Да, мне не помешает подработка. Но на моих условиях. Идти на поводу у этого надменного типа я не собираюсь. И будет лучше, если он с самого начала это поймет.

— Так ведь я еще не согласилась, Матвей Николаевич. Потрудитесь объяснить, что именно вы от меня хотите, а я решу, подходит мне это или нет.