Либертион

Анна Тищенко

2078 год. Либертион – город-империя, в котором нет болезней, голода, преступности. Социальный успех, молодость, модные бренды и секс – вот Боги нового мира. Эти Боги из плоти и стали совершенны, и имеют доступную цену. Правда, любовь между мужчиной и женщиной стала запретной, ведь она не укладывается в рамки новой «свободы». И что делать мужчине, имевшему несчастье полюбить женщину? Ведь для этого идеального общества он извращенец и преступник. На какие страшные вещи можно пойти ради своей мечты?

Романтика поневоле

Как всегда игнорируя лифт, Тиберий пешком поднялся на свою лестничную площадку. Электронный ключ как обычно начал капризничать, зеленый огонек никак не загорался. Из двери соседней квартиры тут же высунулся длинный нос его соседки мистера Штерн. Дама эта была весьма почтенного возраста, но это ни в коей мере не умаляло ее огромной жизненной энергии и энтузиазма. Эти прекрасные качества целиком и полностью тратились на круглосуточный шпионаж за всеми жильцами дома, имевшими несчастье быть ее соседями. И последующие беседы на эту тему. Тиберия она постоянно допекала разными просьбами о помощи, а он, испытывая жалость к этому созданию, почти никогда не отказывал.

— А-а-а, мистер Краун, наконец-то. А вам тут посылочку принесли. Да, и кстати. Мне тут холодильничек надо в квартиру занести, — и она указала на громадный ящик, похожий на гробницу фараона Сети первого, монументально стоящий в центре лифтового холла.

Тиберий, который устал настолько, что возражать не было ни физических, ни моральных сил, молча потащил этот саркофаг в логово почтенной леди.

— А где ж это вы пропадали двое суток? — старушенция резво скакала вокруг Тиберия, оглядывая его по-птичьи быстрым, любопытным взглядом. — Костюмчик-то какой у вас славный появился. Дорогой. Неужто новым дружком обзавелись?

Костюм был Майкла, потому что когда Лора отвезла его собственный в чистку, там ей сказали, что, возможно, данная вещь представляет интерес для музея криминалистики, но не для порядочной химчистки.

— Я-то не осуждаю ничуть, — старушенция погладила Тиберия по плечу своей, будто, пергаментной сухой ручкой, — дело молодое, хи-хи. А ваш-то франтик знает?

— Нет никакого дружка. — Тиберий с усилием втиснул холодильник в проем между сервантом и телевизором. — Все, готово.

— Ой, спасибо, милый! Век благодарна буду. Что понадобится — сразу приходи и проси. А ночевал-то где, коль нет никого?

— Сначала в тюрьме. Потом в психиатрической клинике, — охотно ответил Тиберий, — всего хорошего, мистер Штерн.

И вышел, пряча улыбку.

Войдя в квартиру, Тиберий действительно обнаружил сверток с карточкой. Не слишком удивившись (он привык, что запертая дверь для курьерской службы не помеха), он взял в руки записку. Перевернув тисненый квадрат, прочел: «Моему лучшему другу. Майкл».

Внутри обнаружились часы, те самые. Первым чувством было раскаяние за неосторожные слова, но потом огромная благодарность и непривычное тепло разлилось в груди. Он поставил часы на самое видное место и сел за работу, так и не придумав, как отблагодарить своего друга.

Прошел час. Бронзовая стрелка болезненно дернулась и рывком переместилась на шесть вечера. По комнате прокатился приятный густой бой, похожий на голос церковного колокола. Тиберий поставил точку и ненадолго задумался. Надо не забыть упомянуть о культе жрецов в Ариции и их золотой ветви. И миф про Иполлита непременно добавить. Как жаль, что эта командировка оттянет завершение его двухлетнего труда! Но с другой стороны — он пройдется по мощеным улочкам настоящего, не эфемерного Берлина, прикоснется ладонью к истертым временем стенам его великолепных храмов, увидит полотна Дюрера. И не беда, что рядом будут дети, они, конечно, несколько омрачат полноту его счастья, но за все в жизни надо платить.

Назойливый звонок прервал его грезы, на экранчике смарта высветилось: «Пол». Тиберий поморщился и уже собирался выключить звук, но перед глазами встало лицо Лоры и ее назидания относительно его вопиющей мизантропии. Если не сейчас, то когда? Вздохнув, он нажал: «Ответить». Раздался до зубной боли знакомый игривый голос:

— Тибби, милый, приве-е-е-ет! Это я, твой сладкий, гадкий Мупочка!

— Здравствуй, Пол, — сдержанно ответил Тиберий. — Пожалуйста, не называй меня «Тибби», я много раз тебя…

— Хорошо, Тибби, не буду. Ну что, повеселимся сегодня? Поехали в «Издохшую утку»? Там сегодня премилая тусовка!

— Хорошо, Пол, — покорно согласился Тиберий.

— Правда? — ошарашенный Мупочка, привыкший к отказам Тиберия не меньше менеджера по продажам бизнес-тренингов, воспарил. — Так может, еще и на открытие выставки Нэйча заедем? Он мой хороший друг!

— Кого!?

— Нэйча, глупенький. Он лидер течения природизма.

— Чего!?

— Ох, ну какой же ты дикий, мой пушистик. Природисты. Это самое модное художественное направление, да. Показывают естественные природные явления, как они есть.

— Показывают фото сияющего солнышка?

— Нет же, Тибби. Какой ты у меня девственный. Ну, Мупочка все тебе покажет. Ну, едем?

Прикинув, что расширение культурной программы математически ведет к сокращению программы романтической, Тиберий охотно согласился.

— А где тебя встретить?

Подобно многим своим сверстникам Мупочка считал обладание машиной тяжким бременем, обузой, ограничивающей его свободу, требующей ответственности и расходов. Зато охотно и часто пользовался машиной Тиберия. Это как иметь любовницу, к которой можно зайти на час, но вот жениться…

— Ах, заезжай за мной, я сейчас в парке Свободы Слова.

— Опять ты к этим фрикам подался? — скривился Тиберий.

— Ничего не фрики. Здесь всегда культурный цвет нации собирается, протестует.

— Лучше б этот цвет нации работать шел. Ну а ты там чего забыл?

— Ой, ну как же, Тибби, тут та-акие люди! И кофе дают бесплатный, и сэндвичи.

— Ясно.

Через полчаса Тиберий подъехал к парку Свободы Слова. В воздухе остро пахло молодой, свежесрезанной травой, на клумбах уже раскрыли свои яркие головки желтые и фиолетовые крокусы, под полосатыми тентами миловидные девушки раздавали всем желающим горячий кофе и минеральную воду. Парк был оборудован всеми удобствами для жаждущих выступить перед публикой. Были тут и высокие, разноцветные трибуны и площадки для удобного проведения митингов и демонстраций. Для аристократии и снобов имелся ресторан, очень дорогой, со скверной кухней и странным, но однозначно провокационным интерьером.

Тиберий прошелся по парку, послушал немного речь пламенного юноши с горящим взором, который призывал слушателей разрушить и сжечь все дотла. Правда, не уточнял, что именно. Особенное омерзение Тиберия вызвала демонстрация борцов за права педофилов. Мужчины и женщины держали плакаты, на которых был изображен младенец Амур, и обычная надпись: «Требуем свободу!»

Наконец он увидел Мупочку, предварительно трижды обознавшись. Очень уж много было в парке стройных мальчиков, облаченных в узкие красные брючки, с лицами, почти полностью скрытыми солнцезащитными очками BigBen. Мупочка стоял в тени разлапистой ели, держа в руках два розовых воздушных шарика в виде сердец, выбранных, очевидно, в цвет щедро украшенных стразами туфель. Завидев Тиберия, он расплылся в ослепительной улыбке и замахал шариками. Сердце Тиберия болезненно сжалось. Два шарика — это плохо. Это же значит…

— Тибби, милый, это тебе! — счастливый Мупочка вручил Тиберию розового монстра.

Тот принял дар мертвой рукой и спросил:

— Ты где взял это… Эту прелесть?

Мупочка просиял.

— А я в митинге поучаствовал, против правительства. Там всем давали.

— И что же ты, милый, имеешь против правительства?

— А, не знаю, — ухмыльнулся легкомысленный оппозиционер, — там парни были такие симпатичные, хорошенькие, меня позвали. Ну, мы смеялись, болтали, ничего такого. Вот, значки еще дарили.

Он полез за значком, но, уязвленный насмешливым взглядом Тиберия, сказал серьезным голосом:

— Ну… Правительство… Оно ущемляет наши права… — Мупочка смолк, но тут же вспомнив что-то, оживился.

— Стипендия маленькая! И пособия. Да! Пособия должны быть больше.

— А работать ты не пробовал? Тридцать три года все же.

Мупочка оскорбился.

— Я еще не определился, чем бы хотел заниматься в жизни. И вообще, я учусь.

— На шестом по счету факультете. Ты поступаешь, приходишь на пару лекций, но ни до одной сессии еще не дошел.

— Ты со мной встретился, чтобы меня обижать? — губы Мупочки опасно задрожали.

— Нет, — ответил честный Тиберий, — совсем с другой целью. Хочешь мороженное?

Все обиды были мгновенно забыты, они дошли до парковки, весело болтая, и машина понесла их по направлению к выставочному залу «Мусорозавод», где экспонировалось самое современное и актуальное искусство. Мупочка блаженствовал, откинувшись на кожаное сидение Мерседеса, и вовсю дымил безникотиновой сигаретой. Тиберий поморщился:

— Объясни, зачем ты куришь эту гадость? В ней ведь даже табака нет, только омерзительный запах, а эффекта никакого.

— Тибби, это же в тренде, как ты не понимаешь, глупыш. Ой, опять пробочка!

— Перейти на ручное управление, — буркнул Тиберий.

Машина выполнила приказ, не забыв сопроводить это действие подробной лекцией о возможных ужасных бедах и несчастьях, которые навлекает на свою голову ее неразумный хозяин, пожелавший отказаться от услуг автоматического шофера. Как только колеса коснулись дорожного полотна, Тиберий с удовольствием положил руки на руль. Каких-нибудь десять минут, и они будут на месте, в пробке провели бы час, не меньше. Но была и еще одна причина, по которой ручное управление было предпочтительным.

— Пол, убери руку.

— Почему-у-у-у?

— Я веду машину. Ты мне мешаешь.

— Мупочка просто хочет сделать приятное своему сердитому пушистику.

— Пол.

— А вот так тебе нравится? — рука Мупочки, уже расстегнувшая молнию на джинсах Тиберия, продолжила свое путешествие.

— Если ты сейчас же не прекратишь, я тебя ударю. Мы в аварию можем попасть.

— Да-а-а! Накажи меня, папочка!

— Я тебя так накажу, что тебе не понравится.

Мупочка надулся и пребывал в таком положении с выпяченной нижней губой на протяжении пяти минут. Тиберий искоса взглянул на него. Отвисшая и будто бы линялая майка с кроликом и надписью: «Если ты не переспишь со мной, я разрыдаюсь». — «Наверняка от какого-нибудь чокнутого дизайнера и стоит кучу денег». Джинсы, специально рваные и выкрашенные так, будто их предварительно обваляли в отходах фабрики по выращиванию крупного рогатого скота, браслет, состоявший из бусин различного социального и материального коэффициента (на кожаном ремешке мирно соседствовали золотые инкрустированные рубинами и бриллиантами бусины, покрытые специальным лаком шарики жевательной резинки и бумажные катышки). Тренд. Загадочный бог, которого Тиберий представлял наподобие жестокого и радикального Молоха. И еще неизвестно, какое божество более свирепо и ненасытно — жертвой Молоха становился один ребенок на деревню, жертвой Тренда становятся все дети без исключения.

— А ты забыл, какой сегодня день, — полным обиды голосом пробурчал Мупочка.

— День? — мысли Тиберия сейчас витали несколько дальше тридцать четвертой улицы, по которой они ехали.

— Да. Сегодня, между прочим, праздник.

— Правда?

Тиберий рассеянно перебирал: день влюбленных вроде бы в феврале, новый год (самый мучительный, право, из-за нелепой веры некоторых, что ровно в двенадцать ноль-ноль надо заниматься тем, чем желаешь заниматься весь год). Что до него, то он бы с удовольствием встречал новогоднюю полночь на необитаемом острове. Один. Ну, или с Лорой, если, конечно, она не читает нотации. А она бы не смогла, окажись она в его власти на этом самом благословенном острове…. Из сладких грез его вырвали сдавленные рыдания. Бросив косой взгляд на ревущего в голос Мупочку, Тиберий вынес безошибочный диагноз:

— У тебя день рождения?

— Да-а! А ты забы-ыл!

— Что ты, конечно, нет. Я даже подарок…

«Черт, что бы подарить?!»

И тут его осенило:

— Пол. Открой бардачок.

Боясь поверить своему счастью, опасливо косясь на Тиберия, как пес, который побои от хозяина получает регулярно, а вот сахарные косточки — только по большим праздникам, Мупочка полез в бардачок.

— Роман русского классика Льва Толстого. Редкое и оригинальное, гм, издание, — прорекламировал Тиберий, почти не ощущая угрызений совести. — Слышал про такого?

— Вообще, да, от Мелиссы. Она жуткая интеллектуалка, настоящая богема. Познакомлю сегодня, она будет на вечеринке, — Мупочка принялся рассматривать иллюстрации.

Три минуты прошли в молчании.

— А еще говорят, что классики — зануды.

Мупочка что-то уж очень долго рассматривал одну иллюстрацию, и Тиберий, не удержавшись, заглянул через его плечо. К чести фотографа, если бы его творение довелось увидеть создателям Камасутры, они поняли бы, сколь бедна и скромна была их эротическая фантазия. Тиберий отшатнулся и постарался сосредоточиться на дороге.

— Я, пожалуй, даже почитаю эту книжку, — решительно заявил Мупочка, и вдруг умолк. Взгляд его стал стеклянным, а губы слегка приоткрылись. Тиберий опознал симптомы — Мупочка задумался. Случалось с ним это редко, давалось нелегко, однако, очевидно, пришлось.

— Что такое?

— Тибби, — озабоченно спросил Мупочка, недоверчиво поглядывая на злополучный томик, — а это модно?

— Безусловно, — твердо ответил Тиберий, — классика всегда в моде.

Книга была тотчас сфотографирована вместе с сияющей физиономией Мупочки и немедленно отправлена по миру, восхищать и шокировать его бесчисленных друзей по сети. Результатом явилось тут же полученное Мупочкой сообщение.

— Мелисса Свон. Просит, что бы мы за ней заехали.

— Это которая «жуткая интеллектуалка»?

— Нет же. Наша Мелисса, редактор «Юного Люцифера».

Такое совпадение не было удивительным. Когда дети появляются на свет в центре репродукции, избавленные от оков семьи и родительского гнета, и имеют четыре тысячи (исключительно благозвучных) вариаций имен и фамилий, не редкость, что в кругу близких знакомых есть кто-то, кого зовут так же, как и тебя.