Либертион

Анна Тищенко

2078 год. Либертион – город-империя, в котором нет болезней, голода, преступности. Социальный успех, молодость, модные бренды и секс – вот Боги нового мира. Эти Боги из плоти и стали совершенны, и имеют доступную цену. Правда, любовь между мужчиной и женщиной стала запретной, ведь она не укладывается в рамки новой «свободы». И что делать мужчине, имевшему несчастье полюбить женщину? Ведь для этого идеального общества он извращенец и преступник. На какие страшные вещи можно пойти ради своей мечты?

Посещение Олимпа

Пятидесятый этаж разительно отличался от своих нижних собратьев умиротворяющей тишиной и пустотой. Интерьер стандартный — черный полированный пол, имитирующий мрамор, хромированные кадки с искусственными растениями. Отдавая дань традициям восточной релаксации, из скрытых динамиков услужливо раздавалось чириканье птичек, сопровождавшееся так называемой фоновой музыкой. То есть невнятной, тихой и не имеющей сколько-нибудь выраженной мелодии. Птички, призванные успокаивать мятущуюся душу, раздражали Тиберия особенно. Однажды, когда ему пришлось провести около двадцати минут в ожидании аудиенции, он искренне жалел об отсутствии какого-нибудь оружия. Но в этот раз обошлось. В приемной никого не оказалось.

— Я к мистеру Дарнли.

Тиберий окинул взглядом молоденькую, но уже весьма надменную секретаршу. Та заколебалась.

— А…. Вас ожидают?

— Да.

Ответ был лаконичным и уверенным, но она с большим сомнением еще раз взглянула на Тиберия, прежде чем подняться из черного кожаного кресла. Права аудиенции удостаивались лишь немногие смертные, члены правительства, меценаты и другие небожители. Тиберий же подозрительно смахивал на профессора, о том говорил скромный недорогой костюм, дешевый смарт и вообще по виду он выглядел как личность весьма подозрительная. Если вообще не на историка.

— Спрошу, — еще раз поколебавшись, сказала она и робко заглянула за массивную дверь матового стекла. — Мистер Дарнли, к вам, гм… — посетитель. Мистер Краун… Вы можете войти.

Секретарша вжалась в дверной косяк, чтобы не задеть даже случайно сомнительного гостя. Не дожидаясь, пока его пригласят, Тиберий пнул медленно отъезжавшую в сторону дверь и вошел. В глаза резануло белым. Ярким, чистым, мертвым и голым цветом. Белым было все: стены, пол, потолок, мебель. За восемь лет его посещений этого кабинета он так и не привык к этой слепой, стерильной холодной белизне. Хоть этот цвет и был принят эталоном дизайнерской мысли и образчиком вкуса, олицетворял чистоту и совершенство нашего идеального века, Тиберия отчаянно тянуло на что-то погрязнее.

— Ну, привет, мистер Дарнли, — впервые за последние две недели искренне улыбаясь, сказал Тиберий, входя в кабинет.

Хотя и норматив обращения к гражданам Либертиона был принят десять лет назад, обратив сексистские «мужчина» и «женщина» в толерантные «феминолибертианец» и «маскулинолибертианец», приведя их к общему знаменателю «мистер», Тиберий до сих пор чувствовал неловкость, обращаясь так к женщине. Если подумать, разве не должна была женская половина общества взбунтоваться против такого гендерного доминирования? Почему «мистер», а не «мисс»? Но странная вещь — столетия женщины стремились уподобиться мужчинам, а никак не наоборот, к тому же и те, и другие всегда предпочитали общество мужчин.

— Лора… Я скучал. Но что за спешка? — Тиберий бесцеремонно развалился в широком кресле, стоявшем возле рабочего стола ректора.

Рука Лоры поспешно нырнула под стол, где, как он знал, находилась кнопка «белого шума» — неслыханная роскошь, право на которую имели только члены правительства. Но ректор университета — фигура не менее значимая, ибо что может быть важнее, чем формирование умов и настроений юного поколения, оплота державы?

— Две новости, — она веско подняла брови.

— Начни с хорошей.

— С чего ты взял, что есть хорошая? Однако к делу. Мы разработали программу, по которой раз в год один студент-выпускник с одиннадцати факультетов, выдержавший конкурс, отправляется на недельную экскурсию в один из старых городов. Пожалуйста, закрой рот, это еще не все. Сопровождать их должен глава исторического факультета, то есть ты. Там будет оборудована база со всем необходимым, в город вы будете выходить только для ознакомления…

— Лора. Ты хочешь, чтобы я был нянькой у десятка недорослей в течение недели?

— У одиннадцати. Лучших студентов университета. Вопросы?

— Только один. Зачем?!

— Правительство хочет, чтобы будущие специалисты могли почерпнуть свежие идеи на гниющем фундаменте прошлого. А заодно убедиться, сколь это прошлое неприглядно.

— Ах, вот оно что…

— Ладно, буду совсем откровенна. Исторический факультет хотели закрыть. Мол, достаточно вводного двухнедельного курса истории в начальной школе. Да-да, не изображай египетского крокодила, пытающегося проглотить солнце. И знал бы ты, чего мне стоило пропихнуть этот проект, да еще деньги под него найти. Ну скажи, — она в волнении посмотрела ему прямо в глаза, — неужели ты воочию не хотел бы увидеть то, о чем так много читал?

Она помолчала, потом тихо добавила:

— Мне удалость убедить Его. И он дал под это деньги.

Вот теперь Тиберию стало понятно, что выбора у него нет. Если проект спонсирует сам император, ни ему, ни Лоре не сойти с этого корабля до, разумеется, удачного завершения путешествия. Но его интересовало еще кое-что.

— Лора, значит, ты виделась с ним?

— Да, — нехотя ответила она.

— Тогда ты знаешь, как он выглядит…

— Знаю. Но, разумеется, не могу это обсуждать.

— А тебе не кажется довольно странным, что в наш современный век, когда принято каждый свой шаг являть миру, такая фигура как император столь тщательно скрывает свой облик и имя? Странный пиар-ход, не находишь?

— Тебя это удивляет? — Лора насмешливо прищурилась, — тебя, историка? Постарайся, припомни, такой, как ты выразился, пиар-ход уже был. И не однажды.

— Что ж, — он криво усмехнулся, голова все еще кругом шла от неожиданной новости, — как говорил такой же старый и облезлый волк-одиночка, как я: «Мы принимаем бой».

Неловкую паузу разорвал негромкий, но назойливый звонок смарта Лоры. Она взглянула, поколебалась и выключила звук.

— Марта? — спросил Тиберий, попытавшись придать своему голосу несвойственную ему деликатность.

Лора расстроено кивнула.

— Опять поссорились?

— Не то что бы, просто…

— Значит, да, — Тиберий в упор смотрел на огорченную женщину. — Брачную лицензию продлевать будешь?

— Наверное, нет.

Она нервно забарабанила пальцами по столу.

— Но вы четыре года вместе! Сейчас такая редкость, когда кто-то хотя бы раз продлевает, а вы уже трижды!

— Давай о тебе, — она вздохнула и поспешила уйти от неприятного разговора. — Тиберий, ходят слухи…

Он расхохотался:

— Да неужели? И какие же? Что я садист и извращенец? Может быть, даже — тайный гетеросексуал?

— Ну не до такой, конечно, степени, но…

— И что прикажешь мне делать? Совокупиться со своим партнером на центральной площади?

— Ну, хотя бы. Нет, я серьезно — сходи со своим парнем в клуб, пусть вас там побольше народу увидит, селфи в кафе, селфи на танцах…

— Может, еще селфи в постели?

— Вообще хорошо бы. Уверена, Пол их тут же во всех соцсетях развесит, если прежде не лопнет от счастья. Ты ведь его не балуешь своим обществом, так? Пойми. Ты и так выделяешься своим внешним видом, ненормальным образом жизни, нельзя настолько плыть против течения! Ну, вот погляди на нас!

Она легко поднялась из-за стола и подвела его, смеющегося, к большому стенному зеркалу. Казалось, мужчину и женщину, отразившихся в его равнодушной поверхности разделяет лет двадцать, не меньше. На себя Тиберий не смотрел, но как всегда залюбовался своей одноклассницей — юное нежное лицо, волосы цвета столь любимого прерафаэлитами льна, причем свои, не крашенные. Женщины почему-то всегда красят свои волосы в какой-нибудь другой цвет, в независимости от того, сколь бы ни был красив их собственный. Она вполне могла бы сойти за германскую Лорелею, если бы не глаза. Переливчатые как яшма, они были не по-романтически проницательны, их строгий, острый взгляд, казалось, проникал в самую душу оппонента, заставляя того себя чувствовать примерно так же, как чувствует себя типичный государственный чиновник на Страшном суде.

— Вот. Полюбуйся на свою седину, морщины, а руки! Ты когда в последний раз был в маникюрном салоне?

— Никогда.

Она вздохнула, посмотрела на него с той нежностью, с которой смотрит адвокат на своего любимого постоянного клиента, чье дело он не может выиграть последние лет пятнадцать, благодаря чему безбедно существует.

— Не буду спрашивать, какие процедуры ты принимаешь по омоложению, просто дам тебе телефон моего доктора.

— Плевать я хотел на омоложение.

Он, все еще улыбаясь, повернулся к ней, взял за руку и спросил уже серьезно:

— Мы сто лет не виделись где-нибудь в приличном месте. Может, встретимся в лесу?

— Только после того, как ты поведешь себя, как хороший мальчик. Обещаешь? И тебе пора — экзамен начинается.

— Да, мама, — не удержался он от дерзкой шутки.

Лора вздрогнула от непристойного слова, но тут же, взяв себя в руки, улыбнулась. Достав что-то из ящика стола, она вложила ему в руку маленький предмет.

— Вот, возьми. Открой через неделю, не раньше. И не сердись на меня. Если сможешь.

Удивленный неожиданным подарком, странными словами, он, хотя и чувствовал огромную благодарность за все, что она для него сделала, все же не смог скрыть досаду, за очередной отказ просто увидеться, поговорить свободно и не важно, о чем…

— Спасибо, — сухо промолвил он и уже повернулся к двери.

— Тиберий. Я ведь все знаю.

Он вздрогнул, медленно повернулся и спокойно спросил:

— Как давно?

— С первой минуты, как я тебя увидела.