Счастье в мгновении. Часть 3

Анна Д. Фурсова, 2023

В священном сумраке ночи, спускавшейся с небес и покрывающей звездным полотном мир, предавались любовной бездне две души, нашедшие друг друга вновь, – Джексон и Милана. Вынужденные тайком совершать свидания, уберегая друг друга от гибели, они жили любовью и умирали в ней. Путаясь в лабиринтах страсти, поддаваясь искушению запретной любви, их заковывали в цепи тайны прошлого, ограждая путь препятствиями, которые они огибали до тех пор, пока одно из них не унесло двоих в гущу непоправимого несчастия. Спасут ли они свое «счастье в мгновении», прежде охраняемое ангелом, или оно навсегда осталось утраченным?Цитаты«Я всегда буду любить тебя, неважно взаимно это чувство или нет, ты – мой рай и мой ад».«Если бы ты знала, какое преступление я совершаю, находясь с тобой… Нет более влюбленных и более несчастных, чем мы».«Трещат кости от того, чем наполняет её взгляд, всего лишь один взгляд, который может принудить меня забыть все свои обеты».У. Шекспир: "Ничто не вечно под луною".

Глава 16

Джексон

Работа в офисе, общение по видео с преподавателем испанского языка не позволяют отнести на задний план мысли, решающие мою дальнейшую жизнь. Тайлер осведомлял часом ранее, что встреча адвокатов должна состояться уже скоро, на которой он тоже будет присутствовать, как независимое лицо, обязующееся наблюдать поведение субъектов, призванных упорядочить возникшие разногласия по разрушающему контракту, пока не успевшему сокрушить тропу моей жизни и войти в свет.

На письменном столе мигает смартфон. Перевожу на него взгляд. «Вечер добрый, брат. Я приехал с отцом Ритчелл, а она осталась с матерью в другой провинции, на пару дней. Я как раз хотел с тобой встретиться. В пять, на Пуэрта-дель-Соль, подойдет?»

Отвечаю: «Разделяю это предложение. До встречи».

До момента рандеву братьев я успеваю доделать сценарий, получившийся на целых двадцать листов, по тем параметрам, которые указаны в методических рекомендациях и отправить его на почту Максимилиану Домингесу, на что он через считанные минуты высылает мне ответ: «Добрый вечер, Джексон. Письмо получил. Переговорим на маскараде».

На каком таком ещё маскараде? Хмыкнув, сделав задумчивое лицо, я осознаю, что подробную новость о новом мероприятии я, вероятнее всего, узнаю от Миланы, которая была утром в модельном.

Подъезжая к месту, я улавливаю взглядом кудрявого с вечно веселой физиономией, трындящего с кем-то по телефону. Мысль о том, что он ничего не рассказал о нашем с ним откровенном разговоре, потухает. Доложил. Не сомневаюсь, что в точных подробностях.

— Какие люди… — Отключает телефон и кладет его в карман джинсовых белых шорт, в точности как у меня. «Повторюшка». Его наполненный смехом взор устремляется на меня. — Господа, — делает движение рукой, будто кланяется, — поприветствуем мистера Джексона.

Я сжимаю губы в тонкую линию, раздражаясь от его всегдашних нелепых фраз. Пожав ему руку, с серьезным выражением лица, выбрасываю:

— Питер, тебя не утомляет повседневность общения, складываемое из потешных слов без повода и с поводом, но чаще без?..

— Барин недоволен. Неужто высшее общество оказало на него порочное действие? Вопрос обратный. А тебя не утомляют вечно «заумные» фразы? — усмехается он, содрогаясь головой от смеха и его отросшие кудри, будто шапка из густых темных волос, разносятся из стороны в сторону.

— Право, брат-баран, — кислым голосом проговариваю я, пододвигая черные очки к переносице, ставшие неотъемлемым аксессуаром моих будней.

— Понял. До шуток тебе еще расти и расти, малец, — гогочет Питер, житейски хлопнув меня по плечу, — а если откровенно, в чём дело? — Только я раскрываю рот, чтобы ответить, он досказывает: — Я тебе снился, что ли? Или ты вовсе не ложился? — подмигивает мне глазами, обдавая многозначительным взглядом. — Что за сообщение в рань-ранскую, что нужно встретиться срочно и немедленно?

Издав короткий приглушенный смешок, резко махнув головой в сторону, спрашиваю:

— Ты не спешишь? Может, вырвемся в кофейню?

— Эммм… — прикладывает пальцы к подбородку, демонстрируя шуточный думающий, предельно думающий, вид. — Здравая мысль, брат. Единая здравая мысль, прозвучавшая из твоих уст!

— Боже, кто бы знал, что мой брат помимо барана еще и клоун. По пути буду вещать.

Одарив друг друга бессмысленными смешками, мы двигаемся в первое попавшееся нам на глаза кафе.

— Как «помолвочная» жизнь? — успеваю я спросить, пока мы еще не зашли в заведение общественного питания, в котором у Питера, по крайней мере так было всегда, перекрывает часть мозга, отвечающая за разумность мыслей, так как его без конца голодный желудок, словно бездна, поглощает в себя и первое, и второе, и третье блюдо, не останавливаясь на передышку.

— Скажу так: словно на меня навесили мешок дополнительных забот и хлопот. Но все это временные трудности. Мистер Эндрю и Аннет Джеймс так обрадовались… — В его голосе — счастье.

Питеру, как и мне, не доставало отцовской заботы, да и с учетом возникших новых трудностей, родители Ритчелл стали ему семьей. И, несмотря на его юмористический и оптимистический стиль жизни, не видевшись с ним определенное время, отданное работе, я вижу, он готов к тому, чтобы создать свою семью, обеспечить её всеми необходимыми нуждами и укреплять, взращивать, как посаженное деревце. Сопоставив его с прежним человеком, казалось, человеком с утерянным смыслом жизни, сейчас — в нем зажжен внутренний свет, который он подпитывает, подогревает тем, что стало ему родным, новым. Вселенная сподобила его счастливой дверцей в другую жизнь. В ту жизнь, где каждая последующая секунда жизни для него — подобие вечности, где ценность каждого дня превосходит все границы. Он — показатель человека, пережившего страшное видение, показавшее ему, что есть смерть и какова тонкая нить, разделяющая нас от неё… Схвативший рукой горсть пепла, он едва ли не достиг холода в сердце. И только познав тайную поволоку границы жизни, лицезрев ее черные очертания, вкусив глоток яда, земное существо открывает врата себя другого, того, кто не поддается негативным эмоциям, затаивая в душе чувства гнева и ненависти, того, кто равнодушен к мелочам, на которые масса других обращает пристальное внимание, того, для кого самым важным в жизни являются близкие… Не каждому уготовано проникнуть на считанные часы в адские болезненные муки, в рыло грозных сил, неслыханно ложащихся на плечи живых, в ту сферу, изменяющую затем прежнее житие человека, но и не каждому, кому дозволено это, предначертано вернуться обратно.

— Брат, ты с ними так сблизился.

Вместе с тем, видно, что ему необходимо сблизиться с родным отцом, с отцом Миланы.

— Да, за всё это время, что я общаюсь с ними, я их… — секундная пауза, — полюбил. — В тоне прослеживаются тоненькие хвостики грусти. Но, познавший бессмыслицу отчаяния и великолепие жизни, он незамедлительно меняется в выражении лица, отдергивая с души смутную терзающую пелену и с улыбкой счастливого человека возвещает: — За праздничным столом, когда я официально просил у мистера Эндрю руку его дочери, миссис Аннет настояла на большой свадьбе так, чтобы это стало масштабным событием в жизни… Церемония с соблюдением всех традиций, широкие гуляния, свадебное путешествие: все это в ближайших планах. Ритчелл, ну ты знаешь мою девушку, уже принялась браться за каждые элементы подготовки для превращения этого долгожданного для нее, да и для меня, дня в жизнь…

— Знаешь, каким бы ты невыносимым не был, я искренне счастлив за тебя, — с добрым подколом бросаю я, заходя в глубь кафе.

— Спасибо, брат. Как будто ты выносим. — Он усаживается напротив меня.

Я снимаю очки и откладываю их в сторону. Этим все равно не скроешься от Брендона, если он узнал о том, что мы летали в Милан, то в Мадриде он знает всё, где я и с кем я.

— А дату определили?

Стараюсь не думать о том, что сжимает таинственные глубины моего сердца.

— Пока лишь оповестили всех родных девушки… — с выражением произносит он, — и подумали над тем, чтобы отпраздновать этот день в Мадриде. С датой думаем. Я настаиваю, чтобы через две недели, а она твердит, что мы не успеем к этому времени…

— Стремишься как можно скорее поглотиться в семейную жизнь?

Он улыбается. Нам приносят меню, давая Питеру минуту для раздумывания над моим вопросом.

— Джексон, — вздыхает, сохраняя улыбку на лице, под которой спрятаны смешанные эмоции, — я столько пережил за свою малую жизнь и не хочу терять ни минуты.

Я утыкаюсь в меню, кивая параллельно на его слова.

— Чего советую и тебе.

Мне ясны его мотивы, но, когда он указывает мне, это чертовски раздражает.

— Просьба оставить меня без советов и умудренных рекомендаций, — подмечаю я, пробегая по столбику с супами. — А что насчет наших родных? — задаю я вопрос и сам же от него тускнею. Мать и его неродного отца пока не разумно уведомлять о свадьбе.

— Еще не думал об этом… — С минуту молчит. Питер, прав, не сразу нужно валить все в одну кучу, но так или иначе они узнают… — Так, рыцарь Айвенго, ты разобрался с дебютанткой и Его величеством? — В его глазах мелькают смешливые искорки.

И рана в душе снова начинает кровоточить.

Дабы замедлить обсуждение этой темы, я подзываю официанта.

— Мне, пожалуйста, сырный суп с пармезаном и чесночными гренками, сырную нарезку и бокал хереса.

«Я стал уже, как Милана, сырной душой».

— А Вам? — мужчина указывает на Питера, пристально оглядывающего меня, чувствуя, что я застилаю одну мысль на другую.

— Аналогичный заказ, но без крепкого. Замените его на коктейль молочный и, давайте-ка, еще шарик шоколадного мороженого. — Продолжает оглядывать меня.

«Куда он без мороженого».

— Время ожидания — десять минут. Хорошего вечера!

— Спасибо, — отзывается Питер и неотложно спрашивает: — Ответишь?

И все-таки перед тем, как распахнуть ему свою душу, я узнаю, рассказал ли он моей девушке тайну, которую я просил строго настрого держать под замком.

— Для начала, братец, — с укоризной начинаю я, склонив темноволосую голову набок, — скажи мне, на кой черт ты рассказал обо всем Милане?

Он сплетает ладони, бегая зрачками по мне.

— Подробнее… — Ответ в его бесстыжих глазах. И Милана даже ни словом не заикнулась, что обо всем знает, зато я всячески старался отгородить ее от этого.

— Питер, — чуть громче говорю я, — ну кто тебя просил?

— Джексон, не смог. — В голосе раскаяние. Он смотрит вниз. — Она так мучилась догадками, видела в тебе, прощу прощения, что скажу, «нюню», который не может определиться с решением и метится из угла в угол… — За «нюню» я ему отвечу когда-нибудь. — А после моего разговора в ней хоть капля бодрости появилась…

— Ритчелл знает? — свирепо спрашиваю я.

Питер опускает голову вниз.

— Черт возьми, почему ты такой трепач?! — Я стараюсь держать себя в руках, но, находясь на взводе, с минуты, как мои адвокаты вступили в борьбу с той проклятой бумажкой, с чувствами трудно совладать.

— Джексон, будь ты на моем месте, поступил бы также, — быстро находит аргумент. Вот и разоблачили секрет. — Это Милана рассказала тебе? — И про себя произносит: — Предупреждал же не говорить.

— Я увидел вашу переписку.

Он резко поднимает на меня взгляд.

— А вот сейчас не понял. Как это? Ты читаешь чужие переписки?

— Не чужие, а брата и своей девушки! — грубо указываю я.

— Господи, Джексон, и когда ты стал таким указчиком… А вообще ты всегда и везде свой нос совал, как и свое мнение, — отпускает грубую шутку.

Если бы не посетители, дать бы ему «леща», но молчание — лучшее оружие, чтобы в первую очередь не погубить себя отрицательными эмоциями.

— Даже ничего не ответишь? Удивительно, — насмехается Питер. — Ладно, не бери в голову. Я не со зла.

В воздухе порхает женский смех, низкий рокот мужских голосов влетает сквозь открытое окно, а я, опустив плечи, ощущаю, как звенят нервы от ощущения опасности.

— И ты, — подозрительно спокойно говорю я. — Голова забита другим, поэтому… — Понурив голову, небрежно смотрю на телефон в ожидании ответной реакции от Тайлера на мое крайнее сообщение с текстом: «Как обстоят дела?»

— Джексон, рассказывай, что у вас происходит с Миланой? Я же вижу тебя насквозь и знаю эту печальную гримасу, которую ты всячески стараешься не показывать.

Нам подносят блюда. Питер приступает трапезничать, а мне сейчас ни до чего и успокоить может только улыбка любимой.

— Вы снова поссорились? — предполагает он, намеренно чавкая. Любимая его затея, прямиком из детства.

Я отрицательно мотаю головой, не находя и слов, как всё ему объяснить.

— Питер, веди себя культурнее, — подчеркиваю я, замечая, как он сильнее усиливает этот звук при помощи языка и губ и все для того, чтобы я хоть что-то сказал.

— А ты не молчи, как немой. Быстрее расскажешь, быстрее смогу вам помочь, — продолжает жевать за обе щеки.

Но даже любая помощь в моем случае ничтожна.

— Питер, тебя Ритчелл не кормила? Что за спешка? — говорю я, видя, как он гремит ложкой в порыве неудержимого голода.

Усмехнувшись, отвечает:

— Только странным типам может не понравиться этот супец. М-м-м… — восхищается он.

Я смотрю на него и ложкой катаю по тарелке нерасплавленный сыр.

На небе сгущается синева, исчерченная розоватым отливом. А в моем сердце — пепел. Угнетающие мысли раз за разом камнем ложатся на душу.

— Питер, я не знаю, что мне делать… — отчаянно, искренне бормочу я.

— Хоть что-то уже вымолвил, это уже хорошо.

— Убери шутки, дело серьезное, — чуть грубо перебиваю я.

— Я это уже понял, — беззаботно отвечает он. — Ты поделишься? На этот раз, обещаю, никому не скажу, даже Ритчелл.

— Ты мне в прошлый раз также говорил еще и клялся, что подстрижешься налысо, если проговоришься, — подтруниваю его я, чего не было на самом деле.

— Ну наконец-то! Еще одна благорассудительная мысль, свалившаяся на меня, а то выглядишь ты, мягко говоря, таким… таким изнуренным.

Прополоскав горло глотком хереса, заявляю, так как душа желает выговориться:

— Я застрял. — И это так. Я застрял на туманной жизненной странице.

— Что-то я не догоняю. А можно для таких, как я, подробнее? — продолжает поглощать хрустящую чесночную гренку.

— Я застрял в трясине. — Голова гудит. Но сказать ему я должен. Трудно одному разгребать камни бесконечности.

— Джексон, я слишком представляюсь тебе тупым, но…

Я продолжаю медленно:

— Питер, из этой трясины нет выхода, понимаешь?

— Посмотрим, что мы имеем. — Он откладывает в сторону суп, сваливая локтем ложку на пол. Я ударяю себя по лбу, не сдержав короткий смешок. Он смеется, осторожно поднимает столовый прибор и ногой притоптывает остатки капель на полу. «Неуклюжесть — его второе имя, за которую он и стыда не испытывает». — В тебе не паразит случайно, что ты ешь много?

— Не думаю, не выжил бы, — истерит смехом он. — Итак, что мы имеем. Трясину, как я понял, глубокую, — загибает один палец. — И ты застрял в ней, — загибает второй палец. — Она у нас без щелок, поэтому выхода на поверхности нет, — загибает третий палец.

— Идиот, — не могу не засмеяться я.

— Нет, ну а как я должен понять тебя из того, что ты мне сказал?

— Логично, — заключаю без эмоций я, поджимая губы.

— Ты долго будешь тянуть?

Страдальчески зажмурившись, с натяжкой произношу непроизносимое:

— Меня принуждают жениться. — Пытка. Моральная пытка.

Питер во всю принимается хохотать, стуча ладонью о край стола, создавая хохот выразительнее:

— Моя сестрица? — вылупляет глаза, подавшись вперед. — Вот молодец! Засиделся ты в девках. И правда пора! А что, если нам устроить свадьбу в один день? Я давно уже говорил, что время у нас огранич…

Я обрываю его, не давая досказать очередную глупость:

— Брендон Гонсалес.

Смех испаряется.

— Не понял. Брендон желает женит…

— Не глупи, Питер, — злюсь я. — Речь о Белле. — Я понижаю голос, чтобы мои слова могли ускользнуть от других — мы и так привлекаем к себе (из-за Питера) много внимания.

— Снова не понял. Джексон, ты можешь доходчиво объяснить?

Я открываю документ в ноутбуке, который взял с собой и, повернув его к нему, показываю со взглядом, как раскаленное железо:

— Читай. Остановись подробнее на пунктике, едва заметном, сорок втором.

Он прочитывает бегло, шепотом, через фразу:

— «Занявший пост становится руководителем штаб-квартиры, находящейся в Бостоне… оснащается охраной, состоящей из шести человек…» — Подумав над чем-то, не почерпнув нужного предложения, добавляет с усмешкой: — Ты станешь наследником состояния. Влиятельный графский сын, ей-богу. — И доходит до того самого номера. — «Становясь директором корпорации «Нефть-лидер» лицо одновременно обязуется заботиться о мисс Гонсалес, обеспечивать её всем тем, что будет ей необходимо. Через три недели после занятия главного поста директор должен публично объявить о помолвке с мисс Гонсалес. Нарушение данного условия повлечет за собой расторжение договора с серьезными санкциями».

Его взгляд застывает на экране, как и мое тело в напряжении застывает на месте. Питер, как правило, бесстрастно, неостро реагирует на всё происходящее, стараясь здраво размышлять, но счастливая оболочка сию секунду сменяется на ошеломленную.

Он сжимает голову руками, перечитывая написанное.

Я растираю пальцами виски от усилившейся головной боли.

Глаза Питера темнеют. Нахмуривая лоб в недоумении, он столбенеет от ужаса и замыкается на одной точке на экране. С горькой пеной изо рта орет убийственным голосом:

— ПРОКЛЯТЫЙ УБЛЮДОК!

Яростный воздух, скопившийся возле него, вдалбливается в мое лицо. Я все ожидал, но не такой реакции.

— Питер… — сглотнув слюну, начинаю я.

— МАТЬ ТВОЮ, ЧТО ТЫ НАТВОРИЛ? КАК ТЫ МОГ УГОДИТЬ В ЛОВУШКУ? — Он вскакивает, чуть не бросаясь на меня с кулаками. Я сижу в оцепенении, уже не зная отчего именно. Со свистом выдыхая, он рвет волосы себе на голове. Лавина оскорблений в мою честь скатывается из его уст.

— Питер, ты можешь быть спокойнее, — осторожно говорю я, но шок первых минут не отступает. Я-то считал его менее вспыльчивым, но… Бог ты мой.

— Провались оно, твое спокойствие! — орет он, привлекая взгляды посторонних лиц. — ЧТО? ЧТО ТЕПЕРЬ? ТЫ ПОНИМАЕШЬ, ЧТО КАПАЕШЬ МОГИЛУ НЕ ТОЛЬКО ДЛЯ СЕБЯ, НО И ДЛЯ МИЛАНЫ?!

Поэтому и саднит больнее.

Пересохшими губами я волочу о двух уничтожающих разговоров с Брендоном.

— Крайняя его фраза была такова: «Я ДАЮ ТЕБЕ СУТКИ. НЕ ЯВИШЬСЯ ЗАВТРА В МОЙ ОФИС, СЧИТАЙ, ЧТО НЕ ПОЛУЧАЕШЬ НИ БИЗНЕСА, НИ МОЕЙ ДОЧЕРИ, НИ СЧАСТЛИВОЙ ЖИЗНИ С ТОЙ, ИЗ-ЗА КОТОРОЙ ТЫ ОТВЕРГ МОЮ ЛУЧИНКУ».

Он усаживается на место и ворошит себе бровь, силясь успокоиться.

— Да, брат, ты не только погряз в дерьмо, так еще и наступил в самую его глубину, — выкрикивает сдавленным хриплым голосом, и я его не останавливаю. Я заслужил этого. — А ведь когда я увидел его в первый раз, сразу счел несгибаемым, непробиваемым… Абьюзер чертов, — подняв бровь, изъявляет негодующе он. — Шантажировать болезнью дочери… — рассуждает рьяно он, лихорадочно, то приподнимая, то опуская руки. — Трудно вообразить, на что он способен, чтобы избавить ее от недуга… — Хрустнув пальцами, он продолжает перебирать мысли вслух.

— Белла знает о вас с Миланой? — произносит таким голосом, который пробирает меня до озноба.

В отрицании ответа на вопрос, я качаю головой.

— Я смалодушничал и взял тайм-аут, смог лишь на время расстаться с ней…

Его глаза широко раскрываются.

— Нагромождаешь одну ложь поверх другой — заслуживаешь овации, брат! — с упреком в голосе молвит он. Хлопнув один раз ладонями, он осушает коктейль одним залпом. — Что тебе не позволило сразу сказать ей все и затем уже разбираться с последствиями? Если ты говоришь, что Брендон запретил тебе высказывать Белле правду, якобы её состояние ухудшиться, но затем, когда она узнаёт обо всём ей что, станет лучше?

— Питер… Не кори меня… Прошу… Мне нужна твоя поддержка, — впервые даю себе слабину, смотря на него. — Я не имел понятия, на что согласился и…

— Как не корить тебя? — говорит громко, но не так, как до этого. Его ноздри дуются от негодования. — Что будет с Миланой, ты думал об этом?

Я не выдерживаю:

— Черт возьми, я всегда о ней думаю! — Сжав зубы, я чувствую, как желваки ходят под скулами.

— Всегда думаешь? — фыркает он. — Если бы думал всегда, то не влез бы в самые дебри, из которых, чтобы выплыть на поверхность, нужно многое потерять.

В этом он прав. Решение о спасении наглухо замуровано.

Наступает тяжелое молчание.

— Джексон, — уже спокойно глаголет Питер, — она из-за меня, дурака, настрадалась и… если ей сделаешь больно ТЫ, она не выдержит этого… — Вздох слетает из его груди. — Та рана, которую я причинил ей, все еще горит в выжженных уголках моей души.

После этих слов я точно не знаю, как защитить её. Страх берёт верх, что ситуация может обернуться схожей, как с Питером. Мы все не переживем этого.

— Что мне делать? Дай совет, — нервно выдаю я, держась одной дрожащей ледяной рукой за голову.

— Ты же просил тебя оставить без них? — припоминает сказанные мной ранее слова.

Я шумно выдыхаю воздух, кладя руки перед собой.

— Ладно-ладно, не пыхти, — с долей неискреннего юмора бросает он, но во взгляде не смягчается. Но его ответ на событие, перевернувшее мою жизнь, остр. — Говоришь, Тайлер должен был оповестить о новых изменениях?

Я киваю:

— Но звонка от него еще не поступало.

— Будем дожидаться его ответа, — чуть подбадривает он. — Есть какие-то мысли, как ты собираешься спасать героиню своих грез и мою любимую сестренку?

Питер возвращается в свою личину.

— Тайлер предоставил нам съемную квартиру на время, в отдалённом месте. И пробираясь с Миланой туда, я маскируюсь, дабы никто не усек. Но этого мало, Брендон может нанять человека, чтобы он следил за мной или уже нанял. От него никуда не спрячешься. Тайлер согласился быть рядом с Миланой, как водитель, телохранитель, но этого мало… Я сообщил ей, что мы уедем в Нью-Йорк после защиты проекта, может, хоть там я смогу укрыть её на время.

— Сестренка моя настрадается с тобой еще, — шипит он. Эти слова подпитывают мой разъяренный гнев.

— Питер, не надо! — восклицаю я.

— Сам поразмысли, что от того, что вы уедете?

Трудно признать, но он прав.

— Питер, но там отец и…

Он мотает головой:

— Мы же не сможем укрыть её в подвале, чтобы к ней не притронулся Брендон! Глупая затея. И как отреагировала Милана на эту поездку?

— Была недовольна и возмущена.

— Ха… Еще бы, бросить модельное и уехать, ты сам хоть думал, что ей предложил?

— Питер, она в опасности! — бешено говорю я, ставя кулак на стол с незначительным стуком.

— Модельное агентство — её второй дом и… Ну ты, — усмехается нервно он, — не думаешь головой совершенно!

— Питер, раз ты такой умный, помоги найти ответы подвергнувшемуся нападению.

— Джексон, все ответы в твоем сердце и в твоей голове, — заверяет он. — Для начала разруби ложь, признайся честно Белле, каким бы ни был исход и скажи Милане обо всем, что ты сказал мне. — Не опрометчиво ли это? — Не губи её любящее сердце.

— Питер, только не Милане. Зачем её травмировать? Я слишком сильно люблю её, чтобы возлагать на нее такой груз.

Болезненная сентиментальность сотрясет ее душу. Эта девушка приходит в замешательство от любого пустяка.

— Вспомни, что было со всеми нами когда-то, вспомни, что молча, не открываясь никому, каждый из нас чуть ли не погиб. Нужно действовать крайне осторожно и какой бы не была правда её нужно открыть…

Но мужество во мне иссякло.

— Ты прав, но Милана, она же…

— Она любит и поймет, — перебивает он меня. — Безмерно любит, поспеши с правдой. И ты не сможешь спасти её ото всех страданий, это жизнь и каждый по-разному воспринимает те или иные события. И я обещаю молчать, но попробую что-нибудь придумать. Секундочку, звонит любимая, — вставляет он, отвечая на звонок. — Что? — слышу я от него. — Вот это новость, конечно, идем! Сейчас передам Джексону. Мы в кафе.

— Джексон, — в веселом духе проговаривает он, — скоро состоится аукцион-маскарад в королевском месте каком-то! Миланка взяла приглашения на всех.

Не об этом ли писал мне Максимилиан?

— Слышал, — бурчу я и задумчиво тру подбородок. «Не до маскарада, сам иной раз считаю себя королем, которым им станет в случае, если возьмет королеву в жены, примет наследство, пройдя фальшивый процесс коронации». Цель Брендона — подкупить меня любыми средствами.

— Проведем время вчетвером на таком мероприятии! Заодно я до этого времени что-нибудь придумаю.

— Рискованная затея идти на маскарад… но и отпустить её одну туда. Я ужасно напуган, что там будет…

— Был бы ты мне не был братом, вмазал бы, как следует, — разгорячено произносит он и выдыхает, молча с минуту. — Но теперь мы в расчете.

— Каком?

— Когда-то и я тебя невольно втянул в свои темные дела, и ты мог из-за меня… — отчаянно произносит он.

— Питер, этот противник сильнее… — подмечаю с грустью я.

— Справимся! Мы — Моррисы не сдаемся! И добиваемся своего потом и кровью! — Его оптимизм искусственен.

Пообщавшись еще немного с Питером, надев на себя аксессуары прикрытия, я еду домой среди алого края небес.

Звонок от Тайлера. Я замедляю движение на дороге, притормозив у обочины.

С гулко бьющимся сердцем, отвечаю, упершись одной рукой в руль:

— Да. Говори.

Мое тревожное дыхание слышится в трубке. Напрягшись, я с замиранием сердца жду его ответ.

— Джексон… — начинает сдавленным, надтреснутым голосом. Порой голос человека выдает сам за себя, человек ещё и не доложил того, что намеревался высказать, но душа познается и в безмолвии.

— Тайлер, я слушаю, — волочу языком на грани смятения, вытирая вспотевшую ладонь о колено. — Какие мы имеем результаты?

Сердце бьется быстрее прежнего, готовое вырваться через глотку. Напряжение пронзает плечи.

Несколько секунд молчания, и он заявляет беспокойным тоном, что придает его словам глубокий смысл:

— Не торопись к такому выводу.

Щеки вспыхивают жарким огнем, и я увеличиваю мощность кондиционера, пронзающий ледяной воздух которого врезается в мое лицо.

— Брендон не принял наших адвокатов. — В голосе не звучат жизнерадостные нотки.

Воспламенившаяся кровь в жилах заставляет бешено пульсировать жилку у ключицы.

— Не принял? — переспрашиваю чуть шевелящимися губами, распахнув глаза от услышанного. — Чем мотивировал отказ?

Тайлер высказывает с тревожностью:

— В документе, который ты собственноручно подписал, указано, что «расторжение договора допускается при обоюдном согласии двух сторон за два месяца до его исполнения. В ином порядке отхождение от условий договора одной стороной влечет наложение санкций». В твоем случае не соблюдены условия расторжения. И он сильнее разозлился, когда узнал, что вместо тебя, пришли мы… — В трубке заметен обеспокоенный выдох, изнуряющий меня больше, чем высказанная им мысль.

Тайлер — человек, который на всё и всегда находил выход, относился безэмоционально к каждой, казавшейся для меня, проблеме, выруливал из любой расплывчатой жизненной головоломки. Он относится к тем, кто умеет владеть собой в любом положении дел. Знание психологических основ позволяло ему взращивать контакты с теми, кто с трудом шел на уступки. Будучи тридцатипятилетним мужчиной, (чего не скажешь по его внешнему виду, который дает ему все сорок пять-пятьдесят лет, так как на его темно-русых коротких волосах прослеживается седина, вследствие выработки невысокого пигмента меланина), являвшийся знакомым моего отца, у которого он как-то работал в компании, в службе охраны, он стал моей «правой рукой», «дружищем», дававший на каждые случаи моей жизни мудрый совет. Разница в возрасте при общении с ним не чувствуется. Хоть я для него по факту — наниматель и в его деятельности по отношению ко мне заключается работа, за все эти годы мы стали хорошими приятелями, которые доверяют друг другу. В жизни каждого человека капля таких людей, кому можно рассказать всю подноготную и нисколько не пожалеть об этом. И от этого они сравниваются с нами во всем, поэтому возраст или другой тип телосложения, с виду контрастно гармонирующий с нашим, не имеет никакого значения. При обмене насущными событиями друг с другом происходит переплетение душ и другой человек приобретает особую для нас ценность.

Жизнь Тайлера когда-то значительно претерпела крушение, поэтому бог его знает, что позволило ему сделаться таким, каким он являет собой сейчас. Может, это тоже повлияло на то, что при общении он кажется опытным, прозревшим мужчиной старшего возраста? А такова была его судьба. Он принадлежит к числу тех, чьи родители с самого детства решают за детей их путь. Он мечтал быть охранником или пожарным, спасать людей, охранять их кров, но его отец, доктор филологических наук, а мать, доктор педагогических наук, настояли на том, чтобы он поступил на психолога и отрицали все желания сына. Следуя все подростковые годы их прихотям, который были противоположны его интересам, он, познакомившись с девушкой, в университете, на той же кафедре, влюбившись с первого взгляда, сделал ей предложение. Это ввергло в шок и страшный ужас его родителей, следивших за каждым его шагом. Он отвернулся от них, разорвал семейные копья, к которым был привязан и решил, что с этого дня будет сам творить свою жизнь. Женившись в девятнадцать лет, когда, казалось, на первом месте у человека учеба, переплетавшая нас, как ветки колючего терновника (но Тайлер все равно продолжал обучаться на психолога, независимо, что это было настоянием его родных, так как в конце концов он посчитал эту специальность важной для его жизни), он познал все «прелести» жития человека. Супруга, Анфиса, внешность которой имеет цыганские корни, чернобровая девица с темными, вьющимися, до пояса волосами и карими глазами, в которую невозможно не влюбиться, как рассказывал Тайлер, через год забеременела, но ребенок скончался при родах, так и не испустив первый жизненный крик. Оба переживали, страдали, каяли себя, что погубили дитя, так как частенько позволяли себе находиться в курящих университетских компаниях и в итоге через пару лет решили развестись, поняв, что отношения обречены на провал, так как никаких чувств друг к другу уже не испытывают. Сам еще являясь ранней вольной пташкой, он хоронил ребенка, поэтому и черные страсти с демонскими страхами умело поместились внутри него.

Тайлер, чтобы не замыкаться на пережитом, поступил на кафедру оперативно-розыскной деятельности, получил лицензию телохранителя, работал в разных компаниях, одна из которых была моего отца, где я и познакомился с ним.

Спустя через семь лет, Тайлер понял, что совершил ошибку, не общался с родителями столько времени и решил их навестить. Матушка считала, что он предал их, опорочил семью и отвернулась от него, впрочем, как и отец затем. Тайлер был единственным сыном и то родившимся тогда, когда его матери и отцу было по сорок лет. Приехав в родное гнездо, он никого не нашел. Обратившись к соседям, ему передали, что мать скончалась три месяца назад от того, что так и не дождалась сына, а отец совершил самоубийство через сорок дней после смерти супруги, сорвавшись с жизненной нити. Изнуренный в свои молодые годы перипетиями, с тяжелой душой, с мыслью, что не простит себя за то, что довел близких до смерти, он поехал к ним на могилу, попросил прощения, рассказал о том, как жил все эти годы. В нем горело утверждение, что его ребенок умер от того, что он отмахнулся от своих родителей и Господь Бог наказал его за это, за его ненависть и гордыню. Помимо учебы и работы, он сделался верующим человеком, ходил в церковь, вымаливал прощение за грехи, чтобы душа его, покрывшаяся черной мглой, чуть оживилась.

Тайлер, хоть и кажется на первый взгляд закрытым человеком, но… он душевен, справедлив, честен, общителен. Он смог побороть негативные чувства, сидевшие в его грудине. Тайлер ежегодно оказывает благотворительную помощь, является инициатором различных акций и создает собственный благотворительный фонд, который в скором времени начнет свою жизнь, в Америке. Разузнав мою историю жизни, он безоговорочно предложил быть телохранителем, на что я без сомнений выразил положительный ответ. Будто душа его грешная находит искупление, когда тот помогает другим.

Какие могут быть судьбы… Снаружи он предстает взору человеком, не знавший жизни, молчаливым, скрытным, но внутри постоянно борется с адскими муками и эмоциональными триггерами.

Изменившись, этот недурной на внешность мужчина, на котором оставляют взгляды милые дамы, пытается найти ту, что, как тогда, когда он был мальчишкой, собьет его с колеи, заставит сердце биться быстрее прежнего и разделит с ним жилище, родив со временем детей, которых бы он воспитывал так, чтобы те не чувствовали себя взаперти и были вольны в выборе своей дороги жизни.

Это тот человек, который спокойно воспринимает любые трудности и при разговоре убавляет сердечную тревогу.

«Иисусе!» — раздается безжалостный крик подсознания.

Брендон умело всё продумал. Я разверз в пропасти. Запутанный путь.

— Но… — коротко срывается с губ Тайлера. По голосу он немыслимо всполошенный. Минута — стук сердца.

— Что «но»? — подхватываю я, включая на всю громкость телефон и откладывая его в сторону. Мысли мешаются, ладони потеют.

— Он выдвинул два условия на выбор. — Я катаю эту фразу на языке, пока Тайлер ищет способ процитировать мне их, шелестя бумаги, переданные ему Брендоном. — Первое. Зачитываю: «Пять лет жизни с моей дочерью, пока мы не найдем высокопрофессионального лечащего врача. У тебя будет счастливая жизнь. Ты ни в чем не будешь нуждаться. Даю обещание, что по истечении этого периода времени к тебе не будет ни единого упрека, и после ты заживешь свободной жизнью. К твоей развратнице мы не прикоснемся и пальцем». — Слова будто врезаются в меня стальным клинком. Кровь прихлынула к сердцу. Если это первое требование, то какое будет второе?! Несмотря на холодный воздух, мне будто снегом трут лицо, пот градом катится с моего лба. — Второе: «Ты полностью отказываешься от встреч с той распутной девицей. Я лично найму охрану, чтобы проследить за этим и как только тебя заметят с ней, отдельное наказание будет предназначено для неё. Советую проявить к ней сострадание, уготованной участи она не избежит, собственно, как и ты. Ты составляешь со мной договор, продаешь свой бизнес с филиалами мне («Успех равно Счастье») и уезжаешь к себе на родину так, чтобы о тебе никто не слышал и не видел». — От грозного сердечного стука темнеет в глазах. Я ломаю руки, уставившись в окно. Дневной свет гаснет, как и моя поблекшая душа. — При этом: «Если ты отойдешь от одного пункта того или иного условия, которого ты обязан выбрать, будешь отвечать по-крупному. С уважением, Брендон Гонсалес».

Шокированный, я медленно растягиваю слова во всеуслышание:

— Позволь уточнить, если я не выполню ни одно условие, ни один пункт, то?..

— Джексон, ты понимаешь, о чем ты говоришь? — В первый раз Тайлер говорит таким громким голосом. — Нужно выбирать, иначе не миновать последствий, которые он мне лично лишь обозначил.

Раскаленный мыслями, я не верю своим ушам, что это произносит Тайлер, человек, знающий, что я не поступлю не по своей воли и добьюсь справедливости, чего бы мне этого не стоило.

— Брендон не достигнет этого! — высказываю я, повышая голос от отчаянной злобы. — Я заручусь свидетелями, я сделаю все, чтобы его, Иисусе, поймали и погасили его планы!

«Он чудовище из преисподней».

Чувство терзания подступает к горлу, грозя задушить.

— Джексон, полно! Эмоции в сторону. Если ты в ближайшее время не выберешь одно из двух, то сядешь в засаду, — предупреждает он.

Он же никогда не сдавался.

— Тайлер, да что с тобой?! Ты же сам твердил, что мы во всем разберемся и докажем, что документ подложный?! — дрогнувшим голосом произношу я.

— Слишком многое нужно отдать, чтобы сделать это. Опрометчиво идти таким путем.

— Не понял. Ты хочешь сказать, что?..

— Джексон, мы проиграем, даже если пойдём на это, обратимся в суд, подключим людей… Все обвинения окажутся бездоказательными. Он не тот человек, с кем безопасно судиться.

— Ты хочешь сказать, что я должен подчиниться его требованиям? — кричу я от бессилия.

Проходит пять минут вселенской тишины.

Покореженный в душе, я не удерживаю себя в состоянии спокойствия:

— Есть то, что еще возможно предпринять?

Тайлер отвечает спустя минуту упавшим голосом:

— К сожалению…

Какие угрозы он высказал ему, что телохранитель так впечатлился?

— К сожалению? — говорю так громко, что оглушаю самого себя.

— В противном случае натиска лишений не избежать, — изнурительно, будто действительно я оказался в таком поле, где нет выхода, изъясняет он. — Совет: выбери первое условие. Оно более жизненно и менее угнетенно. Как эти годы пройдут, ты сможешь жить своей жизнью, с Миланой, но… — Слыша это, я не в силах вымолвить и слова, как и подумать о том, что будет, если я соглашусь на его отвратительный ультиматум. — Желательно рассказать ей обо всем как можно быстрее, иначе Брендон прибегнет к угрозе и сделает роковой удар по той, что важна для тебя. Ты невольно выносишь смертный приговор вам обоим. — Создается странное ощущение, что трудности будто намеренно подкарауливают меня. — Также он добавил, что у нас есть время до окончания проекта. После — ты обязуешься выбрать одно из двух.

Голос внутри продолжает орать:

— БОГ ТЫ МОЙ! ТАЙЛЕР, ЧТО ТЫ ТАКОЕ ГОВОРИШЬ! НИ ЗА ЧТО Я НЕ ПОВЕДУСЬ НА ЭТО! ЭТО ВЫЗОВ, НО Я НЕ СДЕЛАЮ НИЧЕГО ИЗ ТОГО, К ЧЕМУ ОН НАСИЛЬНО ПРИЗЫВАЕТ МЕНЯ! БУДУ ПЛАТИТЬ СВОЕЙ КРОВЬЮ, УВЕЗУ МИЛАНУ, ТУДА, ГДЕ ОН НАС НИ ЗА ЧТО НЕ НАЙДЕТ. — От злости я подаю звуковой сигнал автомобильной сиреной, исходящей от руля.

— Дружище, мне понятны твои чувства, но… ты не спрячешь Милану, он рано или поздно отыщет вас. Это тот тип людей, который идёт напролом. Поразмысли. — Я злобно, резко покачиваю головой в стороны, дрожа от негодования. — Я попробую связаться со знакомыми в оперативной деятельности, но шансов ничтожно мало… В запасе еще десять дней.

Неделя. Боже. У меня десять дней на то, чтобы выбрать один из двух путей, руководствуясь либо условиями, которые предложил Брендон, либо своей разработанной стратегией по уничтожению документа тревожного расстройства.

В поток нового оборота мыслей вмешивается возвещатель указаний Властителя:

— Скажи обо всем Милане и…

Зависнув в мыслях, я отключаю смартфон, сказав с трудом лишь одно:

— Позже.

Я приму огонь восстания и буду грудью встречать препятствия.

Созвонившись с Питером, докладываю ему сущность разговора, на что он приходит в устрашающее оцепенении и предлагает рассказать об этом Милане, чтобы всем быть начеку в случае непредвиденных обстоятельств и связаться с отцом, Джейсоном.

Мозг нашептывает: «УВЕЗИ ЕЕ ПОСЛЕ ПРОЕКТА, СРАЗУ ЖЕ, НЕ ДОЖИДАЯСЬ РЕШЕНИЯ ЖЮРИ. ЕСЛИ БРЕНДОН ПОДГОВОРИТ ЛЮДЕЙ, ТО НУЖНО ПОМЕНЯТЬ ПАСПОРТА И УЕХАТЬ ТУДА, КУДА ЕМУ НАС НЕ ДОСТАТЬ».

Поправив козырек кепки, осмысливая слова Тайлера, я еду не спеша к любимой, с полной тоской и грузом собственных мыслей. Я найду то место, где смогу огородить её. «Смогу ли я сказать ей обо всем?»

Злобный ночной ветер исходит от кронов деревьев и обжигает лицо. Сама природа накрывает себя страшным обличием, считывая обстоятельства жизни. Что-то ужасающее взирает из беспредельности и обуревает меня проникновенным взглядом надзирателя.

Милана уже спит и я, часок еще посидев на балконе, крадучись, укладываюсь рядом и долго-долго взираю на это создание, пока не засыпаю…