Человек внутри

Анна Богдановна Шулятицкая, 2020

В недалёком будущем люди научились создавать помощников, способных выполнять любую работу. Они умны, приятны в общении, дружелюбны и носят номерные браслеты, как и полагается всем без исключения. Я их не люблю, но чем чёрт не шутит! Может, чтобы понять, что помощники так же, как и люди, мечтают о счастье и жизни, полной творчества и любви, надо пережить смерть одного из них?

Глава вторая.

Сорок пятый дом и его обитатели

Костя заключил, что помощник был не в себе. Он не предполагал даже, какие мотивы двигали им, и собирался забыть о произошедшем, как о беспокойном сновидении, посоветовав мне сделать то же самое. Рассудок мой быстро прояснился. Я также возмутился поведению помощника, когда мы с Костей заперли двери «Летнего розмарина», вышли освежиться, и откровенно высказался:

— Бесспорно, он поломан! Какая-то деталь, дурацкий механизм… У него нет браслета, хотя они все без исключения их носят, — задумался я ненадолго. — Как считаешь?

— Наверняка потерял, — сказал Костя. — Он просто не из этих… Ну, их…

— Каких?

— Забыл. Слово на языке вертится, а вспомнить не могу, — объяснил Костя, слегка оробев, и поёжился от сухого треска за деревьями. Навстречу нам выбежала собака, вся в тёмно-рыжих заплатках, с тонким ошейником из железа, а за ней выпрыгнул как ошпаренный мужик и, схватившись за поводок, потянул бедолагу за собой через дорогу. — Сегодня суеты больше обычного. Как им не надоело? Ну сами посмотрите, их раздавит машина! Хм. Неважно.

— Он дефективный. Совсем старый, хотя внешне не особо-то и видно. Не знаю, почему я не позвонил в полицию. Заодно бы не мучились в догадках.

— Я не мучаюсь. Зачем. А вы? Что, пойдёте за ним?

— Нет! Мне делать, что ли, нечего? Я просто так сказал, чтобы узнать, как ты.

На самом же деле, я мучился лишь головной болью. «Неизвестно, как работал мозг помощника, и какие там образовывались мысли, которые не были предусмотрены программой, наверняка ещё и загруженной с ошибками. Если программы, как таковой нет, то нет и смысла в существовании помощника. Мне тошно думать, что он сидит и дожидается меня в квартире, причём его хозяева не представляют, что он натворил», — подумал я, а вслух произнёс о том, что не имело ни малейшего отношения к вечернему инциденту:

— Завтра забираем заказ у поставщика. Не забыл?

— Как тут не забудешь!

Костя припомнил, что в магазине у меня был серый и тоскливый взгляд, будто бы мне не принадлежащий.

— Зовите, если буду нужен.

— Куда звать? — удивился я, остановившись перед светофором, алым, как маковый бутон. — Эй! — окликнул громко, и все серьёзно оглянулись и застыли неподвижно, точно восковые манекены.

Повисла душная тишина, и облачное одеяло затянуло луну. Я заметил, как между грязно-жёлтыми улочками пронеслась знакомая фигура. Она миновала безликие серые в девять этажей дома, которые подлежали реконструкции, стеклянный шкафчик с книгами фантастического и фэнтезийного жанра и, свернув торопливо в пустынный переулок с облезлой вывеской на болтах, припала к стене. Как по волшебству замерло время. Только фигура повернулась боком, вытянула пустые руки, чтобы ухватиться за поломанный фонарь, и бесшумно спустилась. Мрачные опасения тотчас отпали. Костя, верно, не достучавшись до меня, пошёл один по зебре. Я нагнал его и довольно посмотрел на оживших людей и на переулок, где лежал человек без букета из «Летнего розмарина». О, к счастью, он валялся вовсе без чьего-либо букета.

— Вы очень рассеяны. Хватит с вас воздуха, — сказал Костя, огорчённый моей невнимательностью. — Поезжайте домой. Тяжело и плохо мне.

— Болеешь?

— Всегда так после прогулок. Особенно, ближе к ночи.

— Значит, гуляй утром, часов в пять или шесть.

— Очень рано и скучно, когда не с кем. Дальше что? Он вам повсюду мерещиться будет?

Костя неловко отвернул лицо.

— Ну, что ты? Обижаешься?

— Нисколечко, — выдавил он сквозь зубы. — Только не делайте выводов насчёт помощника. Первое впечатление правильнее всего.

— Хорошо, твоя взяла, — рассмеялся я снисходительно. — Больше ни слова о нём, ни мыслишки. А знаешь, что?

— Не знаю. Расскажите, — потребовал Костя, и с губ его сорвался сухой смешок. — Если что-то по работе, если вы заговорите… хоть о макраме! Я выслушаю. Не дай боже, о помощниках! Прошу вас, как человека!

И так мы сделали круг, пока я говорил о Дарье Сергеевне, как она испекла черничный пирог и угостила им соседей, живущих у подножья холма. Мы распрощались. Костя устало сел на лавку рядом с «Летним розмарином», вынул блокнот, а как только понял, что забыл карандаш или ручку, то сразу насупился и позвал меня, размахивая руками, но я уже был далеко и не развернулся.

Город горел беспокойными огнями, в каждом из стёклышек раздувался пляшущий костерок. Уже не было видно уток, но было видно тёмное озеро, за которым вырисовывался длинный золотой шпиль Троицкого собора со светло-зелёными куполами. Ветер качал коричневые тополя и редко подхватывал сморщенные листья, шуршащие по асфальту. Раздавался топот, скрип и бестолково-расслабленные голоса. До меня долетали бессвязные фразы, которые я не переставал повторять от безделья вслух.

Не прошло и половины часа, как я убедился в обманчивости умиротворения.

По одному из пешеходных мостков через реку бежал, неуклюже спотыкаясь, помощник с лохматыми хризантемами. Он толкался, но не смотрел на людей, которые его дружно ругали и таращили глаза, а глядел вниз. Кто только не кричал на помощника! Один ребёнок заливался неудержимым хохотом, показывая некрасиво пальцем на бегуна, другой хныкал из-за того, что хотел бегать также быстро и всхлипывал, и размазывал слёзы по красному пухлому лицу.

— Держите его! — тонко взвизгнула девушка в розовенькой кофточке и налетела на юношу в роликах. — Куда едешь? — вспылила она и прикоснулась к ушибленному плечу. — Тут бегает чудак!

— Мне то что? — спросил он.

— А то, что надо быть аккуратнее. Я чуть не грохнулась!

— Извини, не хотел, — сказал юноша равнодушно и немедля съехал с мостка.

— Что у него? Цветы? Ах, как романтично! — воскликнула другая девушка, взяла тотчас своего молодого человека под руку и кинулась целовать его.

— Не при всех, — поморщился молодой человек и решительно отстранился.

— Стой! — закричал я. — Подожди!

Помощник не расслышал меня, но, казалось, набрал скорость. Он пробрался через толпу велосипедистов в ярких защитных шлемах и помчался между тесными кривыми двориками. Я неустанно преследовал его и нервничал. Порою мелькало развешанное бельё, виднелись искажённые заботами лица, запирались и распахивались окна, и крашеные подоконники расплывались, как ненастоящие. У помощника развевался заляпанный шарф поверх мокрого пальто с оттопыренными карманами, трепетали волосы.

Он добежал до развилки и, как-то поскользнувшись, упал спиной на бордюр, при этом возмутившись женщине, которая растрогалась от жалости к нему.

— Идите, куда шли! Не видите, что я загораю? — спросил помощник и резко встал с букетом. — От загара моя кожа переливается нежно-белым цветом.

— Простите, от какого такого загара?

— От лунного.

— Извините, не думаю, что лунный загар бывает в природе, — засуетилась женщина с большими руками.

— То, что на вас не действует луна, ещё ничего не значит!

— Вы бы к врачу обратились, если так больно стукнулись, — посоветовала женщина мягко. — У вас не идёт кровь? Я позвоню в скорую. Или вы сами поедете?

— Мне не нужна ваша помощь, — огрызнулся помощник и, прижав руку к виску, немножко покоробился. — Боль есть, но это не страшно. Я привык.

— Как знаете, — сказала она, пожав плечами, и пошла к автобусной остановке как ни в чём не бывало.

Помощник, завидев меня, сверкнул потемневшими глазами и опрометью бросился влево. Я продолжил ехать за ним, не поднимая полностью стекла. После хмурого переулка, с разрисованными мусорными баками, машинами, оставленными в дождевой грязи, и паутиной густо сплетающихся проводов, мы очутились на многолюдной улице, засаженной пышной зеленью. Передо мной выросла светлая стена однотипных домов из кремовых кирпичей. Покатые крыши домов были добротными и зелёными, как трава. Пестрели витрины сверкающих лавок, и девочек распирало от смеха за раскидистым каштаном, украшенным лампочками, которые почему-то не работали.

Помощник остановился, наконец-то, у дома, скорее всего, сорок пятого. Он искупался с улыбкой в лунном свете, вынул, чтобы мне было видно, засаленный бесцветный браслет и приложил его к выпуклому узору на двери. Раздался мелодичный звук. Помощник прошмыгнул в подъезд.

— Да чтоб тебя!

У дома курил сигарету кто-то в стареньком мятом свитере, синих штанах, заляпанных спереди кляксами, и поношенных обувках. Он изучал надписи на резной скамье под клёном и жмурил тусклые сонные глаза. Иной раз тяжко сопел, словно был простужен, и вглядывался бездумно в своё отражение на воде. Я подошёл к нему, и моё сердце оживилось надеждой.

— Вы живёте в сорок пятом? — спросил я у мужика.

— Допустим, живу. Зачем мне ещё стоять здесь?

— Действительно, незачем, — согласился я и закашлял, да так громко, что мужик скривил губы, и его небритый подбородок дёрнулся.

Он пробасил:

— Ты не куришь? Вот я курю, поэтому мне так хорошо. Возьми сигаретку, может, полегчает. Сигаретка от всякой боли спасает, поверь на слово. Если ты осторожный, то проверь сам. Я не подсуну тебе ничего плохого.

— Не по мне такой метод. С чего вообще должно легчать? — спросил я, принюхался к тошнотворному дыму и посерел.

— Отойди, если слабенький, — обратился мужик небрежно.

— Слушайте, мне надо в дом.

— А, для чего? — удивился он и почесал грудь. — Я тебя никогда не видел. Ты откуда взялся?

— Оттуда. — Указал я плавно вдаль, где высился заросший холм и мелькали синеватые тени. — И не увидели, если бы не один тип. Он помощник и злит меня весь вечер. Забегал минуту назад.

— Видел такого. Украл веник?

— Цветы он купил в магазине, всё законно. У меня к нему дело… или у него ко мне.

— Так-так…

— В общем, вы пустите меня или нет? — спросил я с явным недовольством. — Вам до квартиры рукой махнуть, а мне ехать далеко. Километра два как минимум.

— Что за дело?

В конце концов, я рассказал мужику, как познакомился со странным помощником, как он требовал яростно букет, и как у него молниеносно портилось и улучшалось настроение, упустив, конечно же, кое-какие подробности, совершенно бесполезные малознакомому человеку. Мне было неудобно, что я жаловался на помощника, но слова вырывались сами собой. Как только мужик терпеливо выслушал меня, я глубоко выдохнул, и мне сделалось легче, чем было до этого.

Он крепко задумался и, обмусолив сигарету, вынул зажигалку.

— Точно не попробуешь?

— Ни за что!

— Хорошо, пропущу в дом. Но ты потом объясни, что сказал помощник, а то они мне все жутко интересны. Я провожу, так сказать, небольшой эксперимент. Эксперимент важный и нужный, но не для меня, а моей Ани, — сказал мужик, слабо усмехнулся и, бросив сигарету, растоптал её в кашу обувкой. Зажигалку спрятал. — Курить даже нет желания. Ты слишком серьёзный. Позволь-ка рассмешить тебя одной нелепой случайностью, произошедшей со мной позавчера. Уверен, что ты любопытный, и выслушаешь меня. А?

Мужик, назвавший себя Василием, говорил возбуждённо и был как открытая книга.

Он воспринял молчание, как знак согласия, и, позабыв, кажется, о нелепой случайности, стал осыпать нисколько не смешными шутками и сразу же посвятил меня в тайны своей семьи, на которую внезапно обрушилось проклятие, и каждые пять лет умирал не своей смертью кто-то из его рода или случалась какая-нибудь другая беда. В двух тысяча тридцать пятом году, как ни странно, проклятие проявило себя впервые. Утром пятнадцатого августа прабабка Василия семидесяти девяти лет начисто переписала завещание и, порвав его зачем-то в клочья, повесилась на люстре. Никто из живущих с нею не поверил, что ей хватило сил, а тем более духу удавиться, ведь она пугалась смерти, как злейшего врага, и любила внучку, ради неё и жила. Василий с женой присутствовали на похоронах, но почти не плакали.

Прошло незаметно пять лет, и в тот же месяц того же числа разграбили квартиру Василия. Анна проверила все раскрытые шкафчики и тумбы, стащила матрац, под которым хранила скудные сбережения, но ничего не увидела, кроме красной копейки, когда-то по чистой случайности закатившейся под кровать. У неё подкосились колени, она беспомощно упала в кресло и заломила руки. Василий сорвался с работы и тотчас приехал к Анне. Он успокаивал её, хоть и был ввергнут в отчаяние, и переживал, не показывая эмоций. Они надеялись переехать на новое место и заняли деньги, которые отдали полностью через четыре с половиной года.

В следующий раз, которого совсем не ожидали, пострадала двоюродная сестра Анны Елизавета, когда вела автобусную экскурсию. Август стоял жарким, как июнь. Солнце жгло, и плыло мало облаков. Вода была одной из главных спасительниц от невыносимой духоты, и Елизавета еле держалась на ногах в переполненном автобусе с потными и вонючими людьми, у которых от зноя слипались глаза и болели головы. Она как всегда расплывалась в заметной, но не вызывающей улыбке и развлекала всех заученными наизусть фактами. Водитель провалился в дрёму, а очнувшись, как по чьему-то приказу, резко крутанул руль и, сжавшись, крепко стиснул зубы. Автобус боком задел рядом мчавшую машину. Люди попадали с сидений. Побледневшая Елизавета стукнулась затылком о стеклянные двери, и взгляд её стал умоляюще-беглым. Вместе со всеми она потонула в ужасающем грохоте. Произошедшее с нею далее Василий решил не описывать.

— Так когда вы поняли, что это проклятие? — спросил я, когда мы стояли на седьмом этаже, и на лестничную клетку струился голубовато-белый ручей света.

— Ну ты подумай, почему пятнадцатого августа, а не двадцатого сентября, к примеру, или третьего марта? Аня предположила, что это проклятие, когда нас обворовали. Спорить с ней бесполезно, как и ссориться, она всё чувствует.

— Вы не допускаете, что это всего-навсего цепочка совпадений? — заметил я скептически.

— Не исключаю. Несчастье… чертовщина…

— Она самая, — сказала бабка сверху и, мягко ступая в тапочках, крякнула на Василия: — Вы бы лучше переехали, раз такая ерунда. Другим доставите бед.

— Боишься?

— Я?.. — удивилась бабка со сморщенной обезьяньей мордой. — Было бы чего.

— Бойся, бойся, — повторил Василий настойчиво и пошёл на бабку, оскалившись. — Ты же первая, кто получишь по башке. Помни, что меня плохо злить.

— Нет! — взревела она мощно и стукнула его в грудь. — Уже пошутить нельзя.

Бабка заторопилась по лестнице, и Василий, проводив её взглядом, захохотал презрительно.

— Трусливая!

— Что у вас за отношения с соседкой?

— Верно, никакие. Как-то она забыла выключить кран и затопила нам квартиру. Я и сказал сдуру, что проклят. Сейчас-то соседи почти не здороваются друг с другом, не знают, как даже выглядят. Зато с этой нет проблем. Пусть у неё трясутся поджилки, иногда полезно.

— Жестоко, Василий.

— Не очень… Уже в следующем месяце, — проговорил он совершенно холодно. — Мне потому не сидится дома. Хочется курить и следить за двором. А, квартирку я тебе открою, и ты войдёшь.

— Зачем же? Я не ради вас пришёл. Не забыли?

Василий загадочно усмехнулся (как странно заблестели чёрные зрачки!), отворил дверь ключом и подтолкнул меня в тесную прихожую, в которой мирно тикали часы. Он шагнул следом за мной и включил настенные светильники. Из полутёмного коридора вышла девочка лет семи-восьми с бурым пластмассовым медвежонком, подняла осторожно упитанное крошечное лицо, обрамлённое каштановыми локонами, и спросила робко:

— Кто тут стоит?

Василий снял обувки и сказал ласково:

— Он наш гость. Не бойся, малышка.

— Я не боюсь, ведь я не маленькая, — ответила девочка и надула розовые щёки. — Если хотите, мама даст чай и шоколадные конфеты. И вымойте руки перед едой. С немытыми руками мама за стол не пустит!

— О, Сонечка, он не будет есть, — посмеялся отец тихо и нежно. — Ему не до сладостей.

— А что ещё делают гости? Они едят, пьют и веселятся со взрослыми.

Прозвучал оглушительный топот, а затем в прихожую влетел помощник десять тысяч триста восемьдесят пять в домашней одежде. Он попросил оставить нас наедине в своей комнате, и усадил там меня в рваное кресло. Сам он расположился на стульчике, обтянутом светло-рыжей материей.

— Так вот, что у тебя за хозяева.

— Заметьте, Пустыркины, — улыбнулся помощник мягко. — Хорошие, очень хорошие!

— Мне ни о чём не говорит их фамилия. Скажи, что ты хочешь?

— Ничего. Я трясся от страха, когда вы гнались на машине за мной. Хотя, знаете… — Вдруг помощник подскочил и взволнованно воскликнул: — Хочу! Хочу, хочу всего! Всего хочу, что у меня нет, но что находится у вас! А именно работы, потому что без работы скучно. Я убираю полы, даже когда они сверкают от чистоты. Убираюсь от безделья. Денег никогда не зарабатывал, хотя трачу их ежедневно. Ну, что обо мне думают Василий и Анна? Что думаете вы? Не думайте плохо, потому что я просто хочу быть полезным и важным. Вы с Константином располагаете столькими возможностями, что я завидую. Мне совсем не нравится завидовать.

— Так ты не пробовал устроиться куда-нибудь? Помощники востребованы во многих профессиях.

— Каких? — поинтересовался он и заёрзал на стульчике. — Скажите, пожалуйста, какие мне подойдут профессии. Вот Василий водитель. Жаль, что он меня не возит. Я бы покатался с ним по городу, но он не разрешает.

— Сомневаюсь, что ты был бы отличным актёром, художником, композитором, писателем, танцором, ювелиром или столяром. Для этих профессий хорошо иметь страсть, талант и хорошо испытывать чувства и, конечно же, упорно трудиться. А что ты мнёшься?

— Неправильно всё это, ой, как неправильно! — запричитал помощник и, весь подавшись вперёд, поставил локти на колени. — Вы как будто ставите на мне крест. Но зачем? Я всего лишь попросил назвать профессии. Мало ли, где я могу пригодиться. Если надо будет, то и страсть пробужу и талант разовью. А раз так, то и денег заработаю.

— У тебя есть талант?

— Нет, — произнёс помощник низким тоном. — Вернее, я не знаю, что у меня есть, а чего нет.

— Видишь, как получается. Тебе просто-напросто нечего развивать.

— И что мне остаётся делать? — спросил он с необыкновенным огорчением и прикусил губу.

— Выбирать другое, что-то подходящее, — ответил я и переместился к низкому окошечку с тусклыми засохшими каплями. — Больше не приходи в «Летний розмарин», а то Костя прогонит. Я попрошу Василия, чтобы он хорошенько присмотрел за тобой.

Помощник сполз со стульчика на отвратительно сотканный ковёр, заложил руки за голову и, мигнув одним глазом, сказал совсем по-ребячьи, как Сонечка:

— Туда не ходи, сюда не ходи! Говорите, как Анна. Вы не заставите меня.

— Ты понял или повторить?

— Я понял, — вымолвил он и, замерев, добавил: — Старикан… Эй, ну что вы горячитесь? Не раздавите меня своими лапищами! Я жить пока хочу, — захохотал помощник весело, когда я крепко выругался и толкнул его вбок ногой.

Он смеялся так и валялся перед кроватью с двумя плоскими подушками, пока вновь не сгустились тучи за окошечком, и комната потонула во тьме. Обоим нам было не по себе. Побежал холодок по коже. Помощник нащупал выключатель, пугливо осмотрелся по сторонам, и на губах его мелькнула вымученная улыбка не то робкая, не то грустная. Лампа осветила кровать, кресло и стульчик, и стол со скомканной исписанной бумагой. Там же в пустой пластиковой бутылке, чуть наклонившись, стояли тощие колосья и чикали красные часы с чашечками звонка, сделанными для красоты.

— Ты обманывал и не видел меня. А я приехал, как дурак. Иди ты к чёрту!

— Сами идите туда же! Выходите, выходите скорее, пока не вошла Анна. Она оглохнет от вашего крика, и нам несдобровать, — предостерегающе пискнул помощник и вытолкал меня за дверь, но не захлопнул её.

— Ну?

Помощник приложил глаз и губы к дверной щели и проговорил уже совершенно спокойно:

— Вы не уходите, поэтому я стою тут. Хотите верьте, хотите нет, но мы виделись однажды. И я бы выбрал работу монотонную и скучную, да только не могу. Меня словно направляет какая-то сила, о которой я ничего не знаю. Она тянула меня в «Летний розмарин», и мне теперь стыдно, что я был странным. Константин, наверное, крутил пальцем у виска.

— С чего вдруг? Ты ему не нужен.

— Так оно и есть. А говорят и крутят. Крутят и говорят. По крайней мере, все те, с кем я сегодня столкнулся.

Он часто заморгал и хотел было ещё что-то сказать, но ко мне подбежала Сонечка с тем же бурым медвежонком, у которого было оторвано левое ухо.

— Чего тебе?

— Вы ругались.

— Ни за что, — бодро заверил Сонечку помощник, выйдя из комнаты.

Он подхватил девочку на руки, поцеловал её нежно в лоб и спросил мягким красивым голосом:

— Где мама? Почему она до сих пор не вышла проверить, что к нам зашёл Владимир? А… Ну, если так нездоровится, то ничего. Со всеми бывает, — прошептал помощник и попросил меня уйти по-настоящему.

На лестничной площадке я вновь встретил бабку. Приподнявшись на носки, она тянулась до кошки, которая лежала на подоконнике и махала облезлым хвостом.

— Мяу! — закричала она и зашипела протяжно.

— О, что за беда, — буркнула бабка. — Сиди тогда, что мне с тобой делать.

— То ли ещё будет… То ли ещё будет, — повторил я и покосился досадливо почему-то не на бабку, а на кошку.