Человек внутри

Анна Богдановна Шулятицкая, 2020

В недалёком будущем люди научились создавать помощников, способных выполнять любую работу. Они умны, приятны в общении, дружелюбны и носят номерные браслеты, как и полагается всем без исключения. Я их не люблю, но чем чёрт не шутит! Может, чтобы понять, что помощники так же, как и люди, мечтают о счастье и жизни, полной творчества и любви, надо пережить смерть одного из них?

Глава четвёртая.

Как помощник устроился в «Летний розмарин»

Костя был крайне удивлён тем, что помощнику хватало духу смотреть ему без стыда в глаза. Демонстративно он раздражался, грозясь уволиться из магазина.

— Что ты бесишься? — спросил я, отдав две коробки с перемороженными цветами назад щуплому поставщику. Остальные, естественно, принял, так как они были годны для продажи.

Мужик неловко пожал полными плечами, прошепелявил, покачиваясь на козьих ножках:

— Не знаю, не понимаю. Цветы хорошие все! Были хорошими и свежими! Больше такого не будет. Это в последний раз! — с искренним недоумением он заморгал испуганно. — В следующем месяце приеду и привезу, — произнёс мужик, скосившись на грузовик. — Подождите один месяц.

Я недоверчиво смерил поставщика взглядом и обратился к Косте, теряя терпение:

— Не ходи вокруг да около. Не мешай… Слушай! Там посетитель. Я пока разберусь с товаром, а ты иди за стойку.

Помощник десять тысяч триста восемьдесят пять двинулся крадучись за ним.

— Стой.

— Для чего?

— Ты носишься за мной, как дурак, — попытался убедить помощника Костя.

— Дурак у нас тут Владимир, — сказал помощник и, трижды шумно чихнув, засмеялся оттого, что был прав. — Ну какой из меня дурак? Я на него не похож.

— Ты утверждаешь, что Владимир Беркутов дурак, но идёшь работать вместе с ним. Ну и наглость!

— Совсем нет.

— Это почему?

— Владимир сам так говорил про себя. Ему лучше знать, кто он. Со стороны не виднее.

Разобравшись с цветами, я вернулся к подчинённому и помощнику, которые не находили общий язык и спорили, как пышнее оформить витрину. Спор их показался мне до жути забавным, но бессмысленным. Помощник тотчас же обратился за советом:

— Как считаете, что главное: украшения или живые цветы? Костя, например, думает, что и то и то. Но зачем побрякушки флористу? Флорист зовётся флористом потому, что работает с цветами, а не со всякими пустяками. Вы бы ничего не сотворили, взяв бумагу, бисер, вафли да конфеты. Соберите розы с ромашками и гвоздикой. Ни ткани, ни ленты не понадобятся!

— Отвлекаешь, — буркнул Костя исподлобья, прыская водой на листья.

— Да?.. Так что, Владимир?

— Подмети лучше пол.

— Подмети, подчинённый. — Костя расправил плечи, слегка приободрившись, и сощурился. — А то шляется, вопросы глупые задаёт. Зелёненький… помидор! Подметёт и пусть гуляет. Слышал, что сказал Владимир? Он не за тебя, а за меня.

Помощник виду не подал, что расстроился, выпросил бейдж со своим номером.

— Ты не подчинённый? Если нет, то заканчивай работу. — Я указал Косте на двери. — То-то же! И ты был зелёным когда-то. Нехорошо ведёшь, очень плохо, — сказал я с огорчением. — Кто так обходится с новичком? Помнишь, чтобы я обижал тебя? Никогда. Возможно, и было за что, но я не хотел упрекать.

Костя хихикнул стыдливо, промолчал. До вечера он ходил как в воду опущенный, стараясь не сталкиваться часто со мной или с помощником, пленённым мерным течением работы. Каждая минута у него не пропадала зря. Он самостоятельно впускал посетителей, бережно, даже почтительно обращался с ними, без суеты хлопотал над земляными горшками и к девяти часам раскинулся на диванчике, признавшись застенчиво, что устал. Я убедил помощника, что ощущать слабость обыкновенно. Свешивая левую ногу, он грустил, что между ним и Костей пробежала чёрная кошка, и с робостью, сковывающей язык, говорил тихо:

— За что он так меня? Я ему ничего не сделал. Вы тоже думаете, что я безнадёжен?.. Нет, вы заступились. Он ревнует?

— Вероятно, он не хочет, чтобы кто-то занимал его место, — предположил я громко, нагружая мусорный мешок. Кости в «Летнем розмарине» уже не было.

— Как я займу место, если не работаю? Вы пока не приняли меня.

— Вопрос времени.

— Если примете, то я займу своё собственное место… Вроде бы, не хочу, а всё-таки обижаю.

— Признайся, как тебе.

— Что же?

— Магазин. Есть талант или как?

— Не сказать, что бы уж талант, но люди были довольны. Видели, как они выгибали брови? Дружелюбия у меня не отнять, — похвалился помощник простодушно. — Я догадывался, что мне подойдёт ваша профессия. Не зря всё проходит. Костя потом примет меня и прекратит дуться.

— У тебя есть паспорт?

— Паспорт? — спросил он потеплевшим голосом. — Паспорт не для меня. У Анны есть свидетельство о моём создании и старый чек, который вручили Пустыркиным после оплаты. Я, знаете ли, что-то там стоил, но меня долго не продавали, года, этак, два. Странное было время, пустое.

— И чего не продавали? Ты бы послужил хорошую службу.

— Должен знать… Что вам приспичило? Не помню. — Махнул помощник рукой. — Это для того, чтобы устроить меня в магазин, я прав? Я принесу свидетельство и чек.

— Трудовой книжки, значит, нет, — проговорил я, припомнив, как помощник горел желанием овладеть любой профессией. — Я оформлю её для тебя. Чек не приноси. Свидетельства будет достаточно.

— Завтра? Так скоро! Не уснуть мне ночью, — признался он, радостно волнуясь и дрыгая смешно ногой, с которой слетел расстёгнутый ботинок. — Вы дадите мне настоящий бейджик? Не то, что этот, вон, какой серый и потрёпанный! А как насчёт формы? Между прочим, у меня есть чистая рубашка и неплохие брюки.

Мне и самому было приятно и беспокойно оттого, что нам предстояло работать вместе. Речь об обустройстве помощника в стенах «Летнего розмарина» ранее не заходила, и этот помощник был одним из немногих, кто стремился изучить флористику как искусство. Предполагаю, что он брал в пример Василия, который трудился без отдыха.

Следующим же днём Костя предпочёл не затевать ссору. Ему были предельно ясны мои указания. Если что и представлялось затруднительным, то он задавал вопрос в блокноте, тыча им мне безмолвно в лицо, и записывал заказы клиентов, которые звонили по телефону. Потом он отрывал стикеры и клеил их прямо на кассовый аппарат.

В обеденный перерыв я запустил помощника в тесный кабинет. Мы присели за аккуратный чистый стол из европейского бука. Я вынул из ящика, запираемого на ключ, договор и трудовую чёрно-золотую книжку и приступил к заполнению титульного листа.

— Номер?

— Забыли? Что ж вы за работодатель гадкий?

— Звать тебя числом как-то неразумно, — оправдался я неуклюже и сказал механически во второй раз: — Номер.

— Десять тысяч триста восемьдесят пять.

— Дата создания?

— В две тысячи тридцать четвёртом году. Подтвержу слова свидетельством, — откликнулся он невозмутимо и показал голубоватый документ.

— Сколько было лет на момент создания?

— Ноль, — сморщился он, вжавшись спиной в стул.

— Наверное, из-за этого не продавали.

— Объясните.

— Ты был ребёнком. Ребёнка из детского дома не всякий заберёт, его кормить и воспитывать нужно. Сейчас делают помощников молодых, крепких, чтоб за домом ухаживали и заботились о безопасности. Мало ли, грабитель какой или убийца, а здоровяка нет рядом! О, ужасно, пришлось бы спасать и себя, и маленького.

— Не соглашусь. У меня другое мнение.

— Какое?

— А такое, что я!.. То есть, помощник, даже если он несовершеннолетний, годится для многого, — вытаращился он потрясённо и с вполне ожидаемой горячностью начал доказывать собственную правду на примере знакомых ему помощников. — Девять тысяч сто сорок четвёртый известен тем, что спас двенадцать человек из-под обвала камней с утёса, а ему было всего лишь девятнадцать. Он не отличался любовью к спорту и выпивал в компании. Ну? Или как вам помощница по кличке «Панцирь», в которую в шестнадцать лет выстрелили семь раз. Она закрыла хозяина от пуль и выжила. Вы действительно думаете, что они слабаки?

— Ты говоришь о единичных случаях, — осадил я помощника резко, вернувшись к трудовой книжке. — Молчал уж лучше бы. Так далеко не уйдём.

— Да. Перерыв закончится, а мы не разобрались… Сомнения мучают. Откажись от них, вы бы взглянули на меня другими глазами! — договорил он и утих.

— Профессия, помощник флориста. Не подскажешь сегодняшнее число? Дату укажу.

— Шестое августа две тысячи пятидесятого.

— Подпись.

— И вашу.

Поставил печать.

Перед тем, как заключить трудовой договор, помощник вчитывался в смысл написанного и, перечитав раза четыре раздел оплаты труда, остановился на сведениях об ответственности сторон. Он расписался на втором экземпляре, предчувствуя неспокойное будущее, и подавился смехом.

— Не с дьяволом заключаешь сделку.

— Лучше с ним, — повысил голос помощник.

— Шутишь? — спросил я, расплывшись в улыбочке. — Он слышит тебя.

— Какие тут шутки? Пока я на земле, я не боюсь ни дьявола, ни Бога. Они меня достанут в аду или в раю, когда я умру. В «Летнем розмарине» меня достанете только вы, ещё как достанете! Ну, теперь мы в одной лодке? — Он протянул уверенно руку. — Пожмите. Так принято.

— Принято.

— Мне надо срочно похвастаться Пустыркиным, что я получил работу. Разрешите позвонить, начальник?

— Разрешаю, — сказал я и подавил короткий смешок. — Уж очень ты не похож на работника. Скорее всего, не он.

— Зовите, как удобнее, но вы для меня теперь начальник. Можно взглянуть на книжечку?

— Возьми.

Он посмотрел внимательно на титульный лист трудовой книжки и, ярко искрясь, вылетел из кабинета. Костя, пришедший с обеда, заметил перемену, произошедшую с помощником, и решился поговорить со мной.

— Что он разогнался? Чуть не сшиб меня!

— Потому что работает впервые. Официально, — объяснил я, не переставая удивляться энергии помощника, который катался по магазину на стуле с колёсиками и кричал возбуждённо со слезами на губах: — Как хорошо, как прекрасна жизнь! Почему так весело? Коллеги, давайте ко мне.

— Вы всё же приняли его?

— Ты недоволен.

— Что ж, придётся как-то мириться с вашим выбором. Я не вправе осуждать. Но предупреждаю вас, чтобы он не болтался бесцельно. Кажется, он действительно счастлив. Как погляжу, вы тоже. Улыбаетесь. Когда в последний раз вы улыбались так естественно и просто? — спросил Костя, намекая на присущую мне чрезвычайную серьёзность.

Но то была не моя широкая улыбка. Помощник всего лишь заражал меня безоблачным настроением и верил, что поступая, как вздумается, он поступал порядочно и справедливо. Бесхитростная искренность в его поведении подкупала больше всего.