Сибирская кровь

Андрей Черепанов, 2018

Книга рассказывает о достойном и увлекательном занятии – составлении родословных собственными силами: о том, где хранятся нужные архивные документы, как надо с ними работать, в каких формах удобно отображать найденные сведения, какие удивительные подробности можно узнать о далеком прошлом своей родни. Самим же автором воссоздана полная история фамильного рода Черепановых с верховьев реки Лены. Она начинается с XVII века и включает около трех тысяч имен потомков основоположника династии, их жен и мужей, даты жизни и бракосочетаний, периоды проживания в конкретных населенных пунктах. В книге приведены имена родоначальников десятков других фамилий коренных жителей Верхоленска, Илимска, Иркутска, Качуга, Красноярска, Якутска и др. – казаков, купцов, мещан и крестьян, вольных и ссыльных переселенцев. Настоящее издание станет полезным путеводителем по времени и эпохам. Многие узнают подлинную историю родных мест. Многих читателей книга вдохновит на собственные открытия.

Глава 5

Откуда здесь Черепановы

Еще не найдены архивные источники, из которых безусловно определяется имя основоположника верхнеленской династии Черепановых. И самое раннее из обнаруженных мною упоминаний моей фамилии в Верхоленском остроге приходится на приведенные выше ревизские сказки. Поэтому остается лишь предполагать, но вполне обоснованно, что в Верхоленском остроге первым — один или уже вместе с Иваном Федоровичем — поселился посадский Федор. Ведь будь то его отец или дед, вероятно, в остроге к середине XVIII века жили бы из Черепановых не только представители ветви Ивана Федоровича, а потомки, к примеру, его двоюродных братьев: семьи-то тогда отличались многодетностью. Нет документов и о времени такого поселения, ясно лишь, что состоялось оно до 1722 года, иначе Федор не попал бы в сказки первой ревизии. И уж совсем сложно с выяснением его происхождения.

Из исповедных росписей и метрических книг видно, что Федор с Иваном не были инородцами. Хорошо известно также, что носимая ими фамилия образована от прозвища «Черепан», и так в старину на Руси называли выходцев из Череповца^[128] или профессиональных гончаров, а новгородцы — еще и тех, кто шил мужские сапоги с голенищами. Поэтому нет никаких причин сомневаться, что Федор и Иван Федорович либо их близкие предки были выходцами из европейской части страны. Но конкретно откуда и когда появились в Восточной Сибири первые носители фамилии Черепановых?

В попытках отыскать ответ на этот вопрос я провел несколько недель в Российском государственном архиве древних актов. Читал аннотации в описях, заказывал и изучал наиболее, на мой взгляд, перспективные для темы моего исследования архивные дела из фондов под № 214 «Сибирский приказ», № 494 «Илимская воеводская канцелярия», № 607 «Якутская воеводская канцелярия», № 1025 «Иркутская провинциальная канцелярия», № 1121 «Иркутская приказная изба» и № 1177 «Якутская приказная изба», включающих порядка двадцати двух тысяч единиц хранения. Пришлось мне и множество раз возвращался к фонду № 350 «Ландратские книги и ревизские сказки». В том, что успел заметить, хоть и не часто, но попадалась моя фамилия.

Иркутские однофамильцы

В самой древней из изученных мною переписей жителей Иркутска^[129] (в его ведение Верхоленский острог перешел с 1686 года, что ближе всего к первому вероятному появлению в нем Федора Черепанова) — «Имянной книге иркутским, баргузинским и селенгинским казакам, получающим денежный оклад, и посадским людям» за 7189 (1681) год — Черепановых еще не было. Не нашел я их и в «Писцовой книге по Иркутскому острогу» за 7194 (1686) год и в «Имянной книге» примерно за тот же год⁵¹.

А вот в «Книге имянной иркутским посадским людям с годовым оброком» и «Книге переписной иркутским посадским людям и их детям и родственникам» за 7207 (1699) год в числе ста десяти посадских города говорится об Иване Черепане. Он платил тогда годовой оброк в десять алтын, был женат, жил в своем доме, но, в отличие от многих других перечисленных иркутян, не имел в то время сыновей. Он же и только он из Черепановых приведен также в «Списке имянных книг с иркутских посадских людей» за 1704 год⁵².

По утверждению одной из исследовательских работ⁵³, этот Иван происходил из Енисейска (его отец — государев пашенный крестьянин), что был в 1677 год прислан под Иркутский острог на пашню в деревню Разводную, и там в 1686 году вместе с ним проживали его пятеро сыновей — Ерофей, Афанасий, Захар, Мокей и Григорий, рожденные в 1671–1684 годах. Однако вывод о тождественности посадского и «пашенного» Иванов Черепановых не верен, ведь в перечне изменений после первой иркутской ревизии (о нем я еще скажу) приведены два Ивана Черепанова. Один — умерший посадский г. Иркутска, другой — умерший вместе со своим сыном Ерофеем крестьянин Верхангарских деревень⁵⁴, а к ним относилась и Разводная. Кстати, о Верх-ангарских деревнях: во избежание путаницы, надо заметить, что в прежние времена так назывались отнюдь не те поселения, что за сотни верст от Иркутска на реке Верхняя Ангара, впадающей в Байкал в его северо-восточной оконечности. Верхангарские деревни располагались совсем рядом с Иркутском, выше его по течению Ангары, и, как следует из сказок третьей иркутской ревизии, из тех поселений иркутяне нередко брали в жены местных крестьянок, включая дочерей Черепановых. Верхангарские деревни были в 1950-х годах затоплены Иркутским водохранилищем.

Иркутский острог

Многие Черепановы из г. Иркутска и близлежащих к нему поселений, жившие в начале XVIII века, были из семейств названных Иванов и попали в ревизские сказки. Но, напомню, сказок первой иркутской ревизии обнаружить не удалось, и имена включенных в них представителей фамилии Черепановых можно частично установить лишь по хранящимся в Российском государственном архиве древних актов документам второй и третьей ревизий. Наименования таких документов, раскрывающие их содержание, я уже давал в разделе «Купцы из ревизских сказок» главы 3.

Добавлю здесь, что в деле за № 1056 со сказками второй иркутской ревизии потеряны листы прежней нумерации за № 1 (в нем содержались пункты 1–19 с перечислением посадских г. Иркутска)^[130], № 138–198 (в них пункты 2548–4055 с разночинцами г. Иркутска) и их заключительная часть (обрыв на пункте 10567). Всего же в 1744 году в Иркутске было «всех чинов, состоящих в подушном окладе», в количестве 4079 душ. Это — «посацкие, приписано к посаду в цех, разночинцы, помещиковые дворовые люди, кому крепостных людей указом иметь не запрещено», численностью соответственно в 1750, 271, 2004 и 54 человека⁵⁵.

В деле № 1057 с перечнем изменений после первой ревизии приведено пятьсот тридцать восемь таких изменений по посадским — по тем, что жили в г. Иркутске на дату ревизии, и по тем, что приписаны позже. В том числе умерли — 414, взяты в рекруты — 66, бежали — 41, посланы в ссылку и переведены в посад в другие поселения — по 4, посланы в партию в Якутск — 3, писаны двоекратно, «в рождении не бывали» и посвящены в попы — по 2. Изменений по цеховым было сорок три: умерли — 29, взяты в рекруты и бежали — по 5, посланы в ссылку — 2, посланы в партию в Якутск и отпущены из ссылки в прежнее жилище — по 1. По разночинцам тысяча триста пятьдесят пять изменений: умерли — 814, переведены в посад по Иркутску — 103, в казаки по Иркутску — 98, взяты в рекруты — 84, бежали — 82, выбыли в казаки на Камчатку и в Якутск — 46, посланы в ссылку — 40, писаны двоекратно — 29, освобождены из ссылки — 22, переведены в Знаменский девичий монастырь — 15, посвящены в дети боярские по Иркутску — 6, переведены в цех по Иркутску — 5, освящены в попы — 4, выбыли в посад Илимска и Кабанска — 2, «в рождении не бывали», переведены в цех по Илимску, посвящены в дети бояр по Илимску, пострижены в монахи и «проданы дворянину Фирсову» — по 1.

Сказки третьей ревизии на шестьсот шестьдесят семь семей посадских (купцов) и триста восемьдесят шесть семей цеховых из г. Иркутска приведены на первых шестистах восьми листах дела № 1058. Те сказки разных дат 1762 года (есть несколько сказок и 1763–1764 годов) начинаются с семьи купца Андрея Гранина. Ни один их лист не потерян. Затем идут сказки посадских людей иркутских острогов и дополнения к сказкам (дополнения по самому Иркутску — на листах 703–745).

Составленные по состоянию на 13 февраля 1763 года сказки на одну тысячу пятьсот восемьдесят одного иркутского разночинца и восемьдесят четыре дворовых человека с дополнениями к ним подшиты в часть 1 дела № 1059 по лист 98 включительно. За ними в той же части дела, а затем — в его второй части со сквозной нумерацией, приведены сказки крестьян и разночинцев острогов, Верхангарских и других деревень Иркутского уезда^[131].

В фонде № 350 также есть совсем короткий, на семь листов, документ по иркутским ревизиям, о котором я еще не говорил. Это собранные в 1722–1723 годах «Сказки посадских и жителей г. Иркутска и уезда об отсутствии приписных и утаенных». Они формируют дело № 1055. Первая сказка заверена группой иркутских посадских во главе с десятником Василием Петровичем Нижегородовым, и в той группе есть уже известный Иван Черепанов. Всего же в деле содержится четырнадцать таких сказок по г. Иркутску, нескольким слободам и Верхангарским деревням с перечислением не только имен и фамилий, но, что по тем временам крайне редко и поэтому особо ценно, отчеств нескольких десятков местных жителей. Вот и у иркутского посадского Ивана Черепанова отчество оказалось Васильевич. Значит, именно он — «Иван Васильев сын Черепан з детьми» — приведен в окладной книге г. Иркутска за 1708 год как владелец «десятиной пашни» в Каргополой заимке⁵⁶.

Из перечня изменений после первой ревизии, сказок второй и третьей ревизий установлено, что в Иркутске, кроме Ивана Васильевича, из мужчин-посадских под фамилией Черепановых к 1744 году умерли Петр и Егор, был направлен «в партию в город Якутск» Савва Иванович, а остались в городе Степан Иванович (наверняка все они — сыновья Ивана Васильевича, рожденные после 1699 года)^[132] с сыном Петром, Иван — сын Саввы (в 1747 году отдан в рекруты), а также «в прежнюю перепись прописный» с 1723 года города Енисейска разночинец Антипа Андреевич с сыном Петром (другие его сыновья были направлены в Нерчинские сереброплавильные заводы, взяты в рекруты и умерли) и переехавший в 1730 году из города Чердыни «посадского отца сын» Никита Мокеевич с детьми Василием, Дмитрием и Петром⁵⁸.

В разночинцах же Иркутска в начале XVIII века числились еще два Ивана Черепанова, но один из них перед второй ревизией умер (это уже третий умерший в Иркутском уезде в 1722–1744 годах Иван Черепанов). Имена другого Ивана и его однофамильцев Николая и Ильи с сыновьями включены в сказки третьей ревизии, а до того наверняка были во второй ревизии на тех листах, что утеряны⁵⁹.

В иных иркутских поселениях изменения по Черепановым коснулись крестьян градоиркутского Знаменского девичьего монастыря (умерли Архип Черепанов и два его сына), Верхангарских деревень (кроме Ивана и Ерофея, в период между первой и второй ревизиями ушли из жизни еще один сын Ивана Федор^[133] и сын Ерофея Максим) и Оецкой слободы (умерли Василий и его сын Сила). В 1744 году в Верхангарских деревнях жили всего шестеро крестьян мужского пола под фамилией Черепановых, наверняка все они — потомки енисейского Ивана, включая двоих по линии его сына Захара и четырех — по линии Федора. К 1762 году их число увеличилось до одиннадцати⁶⁰.

Мне также удалось достоверно установить происхождение почти всех Черепановых, проживавших в г. Иркутске в конце XVIII — начале XIX веков. И помогли в том три документа Государственного архива Иркутской области — «Список городовым обывательским домам, сочиненной городовыми старостами Петром Трапезниковым и Петром же Зыряновым 1796 году», книга о посемейных и поимущественных списках с литерами «М»—«Ш» за 1800 или 1801 год^[134] и материалы проведенной в 1811–1812 годах шестой иркутской ревизии. Те документы хранятся в делах № 180, 236 и 556 описи 1 к «Объединенному архивному фонду «Органы Иркутского городского самоуправления (дума и управа)» за № 70. По ним в 1796 году в Иркутске перечислено тринадцать Черепановых — дети умершего Степана Ивановича мещане Василий, Прасковья и Яков; вдова мещанина Дмитрия Никитовича (он сын чердынца Никиты Мокеевича Черепанова) Марья Ивановна с сыновьями Дмитрием, Константином, Петром и Федором; мещанин Петр Антипович (он сын енисейца Антипы Андреевича Черепанова) с женой Ириной Ивановной и детьми Алексеем, Андреем и Михаилом. В самом начале 1800-х годов сказано еще и о жене и дочери Алексея Петровича, жене Андрея Петровича, жене и двух сыновьях Якова Степановича. К декабрю 1811 года из их состава выпали умершие Василий Степанович, Дмитрий Дмитриевич, Михаил Петрович, Петр Антипович и отданный в рекруты Федор Дмитриевич, но подключились четверо сыновей Константина Дмитриевича и двое — Алексея Петровича. Появился также Алексей, сын умершего в 1801 году Семена Петровича (он внук Антипы Андреевича или Никиты Мокеевича). В 1801 году мещанами Иркутска стали и верхоленские Черепановы — Лев Иванович с братом Григорием и Петр Зиновьевич с племянником Петром⁶¹. Конечно же, именно по их линиям могли рождаться последующие поколения Черепановых г. Иркутска.

Илимские однофамильцы

В изученных архивных документах по Илимску (в его непосредственном ведении Верхоленский острог состоял в 1648–1686 годах) говорится только о двух семействах Черепановых середины XVII века — во главе с казаком и крестьянином.

Основоположником местной казачьей династии Черепановых стал Богдан, тот самый, которому, как уже говорилось в главе «Из древней истории Верхоленска», якутский воевода поручал весной 1655 года организовать погоню за беглецами в Даурию. При написании той главы я был полностью уверен, что Богдан — просто мой однофамилец, случайный попутчик верхоленских событий и никто более. После же нескольких посещений Российского государственного архива древних актов мое расположение к нему круто изменилось. Пока сохраню интригу, почему.

«Книга окладная Илимского острогу денежному, хлебному и соляному жалованию илимским и верхоленским ружникам и оброчникам, служилым людям и судовым плотникам» за 7161 (1653) год утверждает, что 1 сентября 7162 года «по государева царева и великого князя Алексея Михайловича всеа Русии грамоте пятидесятник Богдашко Черепанов поверстан в Лимском остроге в городничие». В мае 1665 года он уже выступал в качестве атамана казачьего при подписании вместе с другими илимцами мирской челобитной о даче из патриаршего двора благословенной памяти на постройку Киренского Троицкого монастыря (городничий тогда был уже другой — Савелий Брага)⁶². А в монографии Вадима Николаевича Шерстобоева «Илимская пашня» сказано об осмотре в 1666 году атаманом Богданом Черепановым, по поручению илимского воеводы Лаврентия Обухова, земель на реке Илге^[135]споследующим расселением там тридцати восьми сосланных в Илимск на пашню семей⁶³. Как выяснилось в ходе проведенного мною исследования, часть предков моей прабабушки Любови Адриановны — жены Матвея Данииловича Черепанова, происходили как раз из илгинских крестьян.

Вероятно, тогда же крестьянствовать решился и сам Богдан Черепанов, и в «Книге имянной Илимскаго острогу пашенным крестьянам и сколько кто пашет государева десятинные пашни» за 7184 (1676) год говорится, что он до своей смерти в 7176 (1668) году «по челобитной пашню пахал» в деревне на «Илге реке в Знаменской слободе… а ныне тое ж пашню пашет на себя неверстаной сын ево Богданова Семен». В 7189 (1681) году оказался «атаман казачей Семен Ипатьев сын Черепанов поверстан в атаманы на умершего атамана на отца его Богданова место Черепанова и в его оклад»⁶⁴ (интересно, что отчество Семена неоднократно приводилось в окладных книгах Илимского острога как сын Ипата, а не Богдана⁶⁵, что, вероятно, объясняется различием крестильного и светского имен его отца).

В 1691 году атаман Семен Черепанов стал вместо сына боярского Андрея Ерофеевича Хабарова, он же — сын известного первооткрывателя устюжанина Ерофея Павловича Хабарова, приказчиком Усть-Киренского острога^[136], исправно передавал в казну выплачиваемые местными откупщиками^[137] деньги, а в 1696 году умер. Накануне же, как утверждается в илимских окладных книгах, не сдал в государеву казну очередные откупные. Воистину ли он взял и не сдал те деньги, либо, воспользовавшись смертью приказчика, на него эту недостачу «повесил» за взятку начальству нечистоплотный откупщик, останется вечной загадкой. Но солидный по тем временам долг в семнадцать рублей (по другому источнику — в двадцать два рубля), двадцать два алтына и одну деньгу, то есть примерно в три — четыре годовых оклада служилого человека, закрепили за проживавшими в Илимске малолетними сыновьями Семена. Постепенно они его отдавали, заплатив, к примеру, в 1700 году два рубля и три алтына, и остались должными еще двенадцать рублей. Как знать, где они могли зарабатывать такие деньги, может, помогали вместе со своей матерью в обработке земли крестьянину Ивану Петровичу Бабкину, к которому перешла их отцовская пашня⁶⁶.

Илимский острог (гравюра по рисунку А.П. Радищева)

Уже позже, в 1677 году, в пометную и расходную книги Илимского острога были включены также другие «некрестьянствующие» Черепановы — посадский Яков Антонович, что платил оброк в двадцать шесть алтын четыре деньги, и казак Степан Артемьевич. Яков оставался в том же остроге и в 1689–1702 годах. Вероятно, он же — Яков Черепан — состоял вкладчиком^[138] Усть-Киренского Троицкого монастыря. Но в подомовой описи Илимска за 1703 год ни о Якове со Степаном, ни об их потомках упоминаний уже нет. Зато промышленный человек Яков Черепан упомянут в 1709 году в Новоудинской слободе⁶⁷.

А вот первую семью илимских крестьян под фамилией Черепановых неказачьего происхождения возглавлял Михаил Захарович, и обрабатывал он пашню у реки Киренги^[139]. Постепенно к пашенному делу подключились его сыновья Никита, Василий и два Петра⁶⁸.

Я узнал, что свою фамилию Михаил Захарович получил не от собственного отца: согласно «Книге имянной Илимского острога пашенным крестьянам и ссыльным черкасам» за 7164 (1656) год, «на ниже Киренги на левой стороне на Никольском лугу ссыльной пашенной черкашенин Ивашка Фомин Чарапан пахал на государя десятину ржи за полдесятины яри и в 7160 году Ивашко Черепан помер, а в его место пашет на государя десятину ржи за полдесятины яри пасынок ево Ивашков Мишка Захаров и ставо же тягла»⁶⁹. Его отчим «Ивашко Фомин з женою с Агафьицей, да двое детей: Михалко 10 лет, дочь Окулинка 2 лет» был перечислен в росписи воронежских черкас, пойманных за попытку бегства в Литву и присланных осенью 1641 года в Москву, а затем сосланных после короткого пребывания в Свияжске на пашню в Сибирь^[140]. Но и сам Иван Фомич не владел фамилией Черепановых до поселения на илимскую пашню, а приобрел ее уже там по названию речки Черепанихи, впадающей в Лену с правой стороны в семи километрах ниже Никольского наволока. И это неизвестного происхождения название было у речки еще до поселения там черкасов⁷⁰.

Под Илимском также крестьянствовали, но уже позднее, в 1688 году, Василий Дементьевич и Назар Семенович Черепановы, в 1696 году первый из них утонул⁷¹. Об иных же илимских Черепановых я сведений за XVII век не обнаружил. Однако они появляются впоследствии в материалах по ревизиям, и частично те материалы находятся в фонде № 1 «Илимская воеводская канцелярия» Государственного архива Иркутской области, либо были переданы им в октябре 1950 года в Российский государственный архив древних актов. Но попали они в нем почему-то не в специально предназначенный для подобных дел фонд № 350 «Ландратские книги и ревизские сказки», а в дела № 1216 и 1217 описи 1 к фонду № 494 «Илимская воеводская канцелярия».

Те, что я нашел в Иркутске, — это сказки первой илимской ревизии по посадским, служилым людям (их сохранилось немного) и пашенным крестьянам с приведением имен, часто и отчеств глав семейств, их жен, сыновей, дочерей, братьев, возрастов (вероятно, на 1722 год)^[141], подробным описанием имущества, хозяйств и иногда — места их нахождения. А в Москве — «Список жителей Илимского уезда в 1744 году по сравнению с переписью 1719–1723 годов» и «Ведомость жителей Илгинского острога^[142] и приписанных к нему деревень, состоявших в подушном окладе по переписи 1723 года и состоящих налицо в 1744 году».

Илимские сказки

К сведению исследователей: такие же «сравнительные» списки ревизуемых по другим российским регионам тоже могут храниться вне фонда № 350. Однако в них содержится важнейшая информация, не только дублирующая сказки сразу первой и второй ревизий, но и имеющая уникальные, не входящие во вторую ревизию данные о том, в каком году исключались персонажи первой ревизии и по каким конкретным причинам это сделано. В тех материалах заполнялся только один столбец с возрастом ревизуемых, и в нем, насколько я понял, он указывался для живших ко второй ревизии как достигнутый, текущий, а для убывших из-за смерти, поверстания в рекруты и прочих случаев — на дату этого убытия (так в деле № 1216) либо на дату первой ревизии (так в деле № 1217).

Так вот, в тех документах приведен бобыль^[143] Кондратий Васильевич Черепанов в возрасте, согласно первой ревизии, сорока пяти лет (возможно, он — сын утонувшего илимского крестьянина Василия Дементьевича Черепанова) с женой Татьяной и сыном Матвеем⁷². А во второй ревизии среди крестьян Черепановых в илимском ведомстве указаны «новокрещенный мунгальской породы» Василий из Кежемской слободы, два Петра из деревни Змеинской — наверняка младшие сыновья Михаила Захаровича Черепанова (из той же деревни Василий Черепанов — вероятно, средний сын Михаила Захаровича или его внук — в 1709 году был десятником⁷³). В них же перечислены к тому времени умершие Черепановы Максим и Яким из Ботовской деревни, Никита из деревни Фоминых, Иван из Криволуцкой слободы, «гулящий» Василий из деревни Черных (они соответственно около 1639, 1659, 1658, 1659 и 1683 годов рождения)⁷⁴.

Два Петра Черепанова, около 1667 и 1675 годов рождения, возглавляли многочисленные семейства разночинцев Киренского острога (приписаны в 1749 году в иркутском ведомстве, соответственно, в острог, написание названия которого неразборчиво, но больше похоже на Илимский, и на поселение в пашню) и крестьян Змеинской деревни в сказках второй и третьей илимских ревизий⁷⁵. Такие сказки приведены, как и положено, в описи 2 к фонду № 350 в ее делах за № 1042 «Книга переписная посадских людей, разночинцев, государственных крестьян, ссыльных г. Илимска, Усть-Кутского острога и деревень Илимского уезда», № 1043 «Книга переписная посадских людей, разночинцев, государственных крестьян, ссыльных Киренского, Чечуйского острогов, слобод, деревень Илимского уезда», № 1044 «Книга переписная посадских людей, разночинцев, государственных и монастырских крестьян, ссыльных Илимского, Яндинского, Братского острогов и деревень Илимского уезда»^[144] и № 1045 «Сказки о посадских людях г. Илимска, о разночинцах, государственных (пашенные), монастырских крестьянах г. Илимска, Яндинского, Усть-Кутского, Киренского, Чечуйского и Братского острогов Илимского уезда. Ведомость прибылых после подачи сказок III ревизии» в двух частях. Первые три из этих книг составлены в 1745 году, последняя — 1762 году.

В начале и середине XVIII века крестьяне Черепановы наверняка жили и в других деревнях илимского ведомства, ведь они даже когда-то основывали там целые поселения. К примеру, я нашел исповедную роспись прихожан из деревни Черепановой под Яндинским острогом за 1799 год, где тогда, правда, уже не осталось ни одного Черепанова, а лишь пять семей Замарацких и Дунаевых общей численностью свыше полусотни человек⁷⁶.

Имя еще одного Черепана — присыльного Федора — я нашел в илимских книгах учета десятинного хлеба за 1709 год по Чечуйскому острогу^[145]. За ним была закреплена «поголовного оброка осмина ржы»⁷⁷.

Якутские однофамильцы

В хранящихся в РГАДА документах по Якутску (напомню: все поселения ленского бассейна изначально были в его прямом ведении, а с 1648 и до 1686 года часть из них с Верхоленском подчинялись ему через Илимск) говорится об адресованном в период между декабрем 1645 года и июлем 1647 года целовальнику^[146] Терентию Иванову сыну Черепану поручении якутского воеводы о назначении в Верхнеянское зимовье; о направлении его со служилыми людьми в 1652 году в Жиганы; об отчете 1656 года того же Терентия, теперь уже приказчика Олекминского острожка, о сборе ясака с якутов, раздаче им казенного скота и умолоте хлеба; об отпуске промышленного человека Григория Черепана из Ленского острога «в замороз на рыбу»; о взыскании в 1660 году долгов с Гаврилы Черепана; о деле того же года промышленного человека Петра Афанасьева сына Черепана; о выдаче в 1675–1676 годах рыбы вместо хлебного жалования десятникам казачьим, включая опять же Гаврилу Черепана; о расспросной речи Ивана Черепана между 1679 и 1682 годами (она почти не «расшифровывается»); о взыскании долга по кабале с посадского человека Гаврилы Черепанова, находящегося в Оленьке; о вручении в начале 1680-х годов наказной памяти казачьим десятникам, в том числе Артему Черепанову, с распоряжением о направлении их в Мегинскую волость для сбора ясака; о взимании в 1700 году оброка в сумме восьми алтын и две деньги с Гаврилы Черепанова из Жиганского зимовья; о числившемся в 1704 году гулящим человеком Иване Терентьеве сыне Черепанове^78.

Здесь же есть «Книга выдачи жалования служилым людям» за 1641 год с «Тренькой Семеновым Черепаном»; «Книга о раздаче денежнаго, хлебнаго и солянаго жалования детям боярским и разнаго звания служилым людям Якутского острога» за 1648 год с Гаврилой Федоровым сыном Черепаном, и Ларионом Федоровым сыном Черепаном; сметы и именные указатели служилых людей по Якутску, составленные в 1680-х годах, где перечислены казаки под фамилией Черепаны, или Черепановы: Артем, Гаврила с сыном Иваном, около 1672 года рождения, Григорий, Морозко, Никита и Степан (в том числе сказано о командировках Артема и Никиты в Оленекское зимовье и Охотский острог), в 1692 году — умерший накануне от оспы Акилко, Алексей Яковлевич, новокрещенный Гаврила Яковлевич, умерший Ганка, Федор Феоктистович; перечень якутских посадских за 1693 год с Яковом Черепановым и его сыном Харитоном, около 1687 года рождения; опись якутских дворов за 1700 год, в одном из которых, у местного пономаря, жил казак Алексей Черепанов; переписная книга Якутского острога за 1720 год с двумя абзацами о Черепановых — служилом Семене Григорьевиче с сыном-младенцем Иваном и служилом из Енисейского города Андрее; «Реестр якутских дворян, детей боярских, казаков и их родственников» от 10 ноября 1744 года опять же со служилым Семеном Григорьевичем и его сыном Иваном, смотровой список находящихся при г. Якутске войск, вероятно 1760 года, с пятидесятником Иваном Черепановым⁷⁹.

Якутск в XVII веке

К сожалению, в описи 2 к фонду № 350 нашелся лишь один материал по ревизским сказкам Якутии, и он в деле № 4194, которое в аннотации именуется как «Книга переписная выбывших после 1-й ревизии посадских людей, разночинцев, казаков, дворовых, государственных крестьян г. Якутска, Охотского, Зашиверского, Алазейского, Анадырского, Олекминского, Камчедальского, Верхнекамчедальского, Болшерецкого, Удского, Нижнего Камчатского острогов, Устинского, Ситкацкого, Верхнековымского, Среднековымского, Нижнековымского зимовьев Якутского уезда» 1748 года. В действительности же приведенный в книге список содержит перечень выбывших ревизуемых по г. Якутску (потерянные пункты перечня с 1 по 34 относятся к его умершим посадским), Анадырскому, Зашиверскому, Олекминскому острогам, Алазейскому, Жиганскому, Ковымским (Верхний, Нижний и Средний), Средневилюйскому, Ситкацкому, Усть-Янскому зимовьям, Оленьей реке, Амгинской, Витимской, Усть-Витимской и Пеледуйской слободам. И эти изменения даны по пункт 2353. Под остальными же пунктами приведены не данные по выбывшим, а перечень фактически проживавших в тот период ревизуемых из Болшерецкого, Камчадальского, Верхне — и Нижнекамчадальского, Охотского, Тауцкого (на его пункте 3742 перечень обрывается) и Удского острогов.

В той книге сказано об умерших разночинцах г. Якутска Андрее и Семене; предъявленном в г. Якутске в казачью службу Иване — сыне разночинца Степана; умерших посадских Оленьей реки Василии, Иване и Илье Черепановых; с Оленьей же реки взятом в рекруты Михаиле Ивановиче Черепанове и бежавшем от Егора Черепанова дворовом Василии (уж не тот ли он «новокрещенный мунгальской породы» Василий из Кежемской слободы под Илимском?); находившемся в Охотском остроге разночинце Семене Черепанове⁸⁰.

Я не ограничился работой в иркутском и московском архивах и впервые за четверть века побывал на своей малой Родине, в г. Якутске. Пытаясь выяснить корни живших там Черепановых, изучил 28–30 марта 2017 года в Национальном архиве Республики Саха (Якутия) несколько десятков дел. В первую очередь занимался поиском исповедных росписей якутских церквей за период с XVIII века по начало XX века. Их в архиве — целая коллекция, и находятся они вместе с метрическими книгами среди почти двадцати тысяч единиц хранения фондов № 225 «Якутское духовное правление», № 226 «Якутская духовная консистория» и № 228, 230–267, 269, 270, 273, 274, 475, 492, 560, 561, 567–569, 573 и 574 отдельных церквей^[147]. Но в самых древних из сохранившихся росписей действовавших тогда в Якутске Богородицкой, Николаевской, Предтеченской, Преображенской церквей, Спасского мужского монастыря и Свято-Троицкого кафедрального собора — за 1833–1834 годы⁸¹ — православных жителей самого города под фамилией Черепановых не нашлось^[148]. Прихожане с такой фамилией были лишь в прикрепленных к городским церквям многолюдных сельских поселениях, но они — новокрещенные инородцы. К примеру, в приходе Предтеченской церкви состояла большая семья Якова Черепанова из Хомустахского родового управления Намской инородной управы⁸². Вероятнее всего, свои фамилии те инородцы получили в конце XVIII — начале XIX века, когда происходило массовое обращение местных жителей из их исконного язычества в православие. Скажем, из документа, названного «покорнещий рапорт» и представленного 2 апреля 1805 года «Великому господинну преосвященному Вениаминну Епископу иркуцкому и нерчинскому и ковалеру», и приложенной к нему справки следует, что в бытность Григория Слепцова протоиереем Богородицкой церкви в Якутске, а затем — проповедником он обратил в 1800–1805 годах в новую веру 11068 якутов и якуток из нескольких улусов⁸³.

Не оказалось «неновокрещенных» Черепановых и среди имен одной тысячи двадцати жителей г. Якутска в обнаруженных в деле архивного фонда № 12 «Якутское областное управление (1805–1919)»⁸⁴ сказках девятой ревизии, которая проводилась в городе в 1851 году^[149]. Согласно же одному из дел фонда № 166 «Якутская городская дума (1856–1917)», в десятую ревизию 1858 года в перечень городских мещан оказались включенными двое Черепановых — Николай Васильевич в возрасте двадцати одного года и его сестра Анна, семнадцати лет. Там же имеются отметки, что Николай причислен в Якутское мещанское общество по отдельному указу областного правления и в 1871 году умер, а его сестра в 1859 году вышла замуж. Из другого дела того же фонда я узнал, что Николай — незаконнорожденный сын мещанской дочери Акулины Васильевны Черепановой⁸⁵ (стоит полагать, что его сестра Анна — тоже незаконнорожденная).

За недостатком времени мне не удалось заняться поиском архивных материалов о Черепановых, проживавших в Якутске в конце XIX века, да и вряд ли это продвинуло бы тему моего исследования. Но ведомости уже советской переписи, той, что проводилась в городе в 1931 году, я посмотрел (они подшиты в дела № 1139–1142 описи 1 к фонду № Р-70 «Статистическое управление ЯАССР»). Как оказалось, тогда в Якутске было всего три семьи Черепановых по четыре человека каждая^[150] и в трех других жилищах находились еще пенсионер-инвалид, женщина-пенсионерка и учащаяся. Все пятнадцать — русские. Вероятно, они или их предки перебрались в город незадолго до той переписи.

Но зато в начале XIX века жило совсем немало Черепановых «неинородного» происхождения в отдаленных от центра Якутии поселениях. В деле «Исповедных ведомостей и росписей различных церквей Якутской области» за 1826 год, содержащем без малого тысячу листов, я нашел среди шестидесяти двух крестьян Усть-Оленька^[151] — прихожан Жиганской Николаевской церкви — имена тридцати трех Черепановых⁸⁶. Один из них — Роман — староста местного крестьянского общества, и из аннотаций к делам фондов № 26 «Верхоянский окружной исправник (1822–1917)», № 52 «Усть-Оленское крестьянское общество» и № 190 «Жиганский нижний земский суд» видно, что такую должность Черепановы занимали там прежде, в конце XVIII — начале XIX века⁸⁷. Думаю, что они — потомки казачьего десятника, а позднее — посадского Гаврилы Черепанова и близкие родственники известных по изменениям после первой ревизии посадских Оленьей реки Василия, Егора, Ивана, Ильи и Михаила Черепановых.

А в прихожанах Олекминской Спасской церкви в 1826 году состояла вдова мещанка Агафия и ее двадцатипятилетняя дочь Акулина. Наверняка Акулина — дальний потомок также уже ставшего известным приказчика Олекминского острожка Терентия Ивановича Черепанова и мать рожденных вне брака Николая и Анны Васильевичей Черепановых. Тех, кто поселился в Якутске перед ревизией 1858 года.

В том же Олекминске или под ним жили и Черепановы коренной национальности. Так, в 1837 году Якутский окружной суд рассматривал дело об обиде, причиненной олекминским якутом Андреем Черепановым другому якуту — крестьянскому выборному Одинцову⁸⁸.

Федорова пятерка

Понятно, что в архивном поиске следов «моих» Черепановых в период их жизни до второй ревизии мне пришлось сосредоточиться больше на упоминаниях о Федоре, нежели об Иване Черепанове с его очень широко распространенным в сибирской Руси именем. И исходил я из того, что в те стародавние времена для перемещения с одного места жительства на другое требовалось специальное разрешение (паспорт) местного общества, обычно предоставляемое в пределах того же региона. Значит, если Федор Черепанов родился не в Верхоленском остроге, доревизионный перечень посадских которого в архивах обнаружить не удалось, а переехал в него, то наверняка не далее, чем с территории Ленского заказа или Иркутского воеводства.

Среди иркутских, илимских и якутских Черепановых я нашел пять случаев упоминания Федоров, подходящих по возрастному «цензу» умершему в период между 1722 и 1744 годами в Верхоленске посадскому Федору Черепанову.

О крестьянине с таким именем и с той же фамилией из иркутских верхангарских деревень уже сказано, и нет никаких сомнений в том, что он и верхоленский посадский Федор — разные лица, ведь хоть и есть документы об их смерти в один период — между первой и второй ревизиями, но зато в разных сословиях и местах. Между тем совсем не исключено их кровное родство. Тем более не исключено родство Федора Черепанова из Верхоленского острога с жившим в ту же пору посадским Иваном Васильевичем Черепановым из г. Иркутска^[152]. Будучи примерно одного возраста и находясь в соседних сибирских острогах, они могли даже совместно организовывать торговлю между ленскими и ангарскими поселениями, к примеру, зерном.

Долгое время наиболее подходящей кандидатурой на роль искомого Федора Черепанова мне казался персонаж, о котором говорится множество раз в архивных документах Илимска самого конца XVII века. Он — потомок атаманов казачьих: внук бывшего городничего Илимского острога Богдана Черепанова и сын бывшего приказчика Усть-Киренского острога Семена Черепанова. Того самого приказчика, чьи малолетние дети платили будто бы невозвращенный им долг и чьи имена я еще не назвал. А между тем, согласно «Перечневым росписям приходных и расходных книг в Илимской приказной избы денежной казны, хлебным запасам и вину» за 7204 (1696) год, у Семена было два сына — Федор, тринадцати лет, и Иван, пяти. По «Книге окладной Лимского волока и Лимского острога» за 7208 (1700) год им же соответственно семнадцать и десять лет⁸⁹. Значит, Федор рожден в 1683 году, а его брат Иван — в 1690 или 1691 году, то есть как раз тогда, когда появился на свет мой семижды прадед Иван Федорович Черепанов.

В сметном списке денежных доходов Илимского острога за 1700 год упомянута челобитная Федора Черепанова. О чем она — выяснению не поддается, но в составленной в 1703 году описи Илимского города, где подробно приведена вся городская архитектура с перечислением семейных домовладений, о домовладении Черепановых ничего не сказано (правда, там есть «двор от Наугольной башни на низ вдовы Фетиньи Ивановы дочери» без уточнения, чья она вдова. А в илимском документе примерно за 1716 год сказано о вдове Ксении Черепанихи). Казаки Черепановы не упоминаются и в илимских «Книгах окладных хлебному жалованию служилым людям» за 1709 год⁹⁰. Значит, стоило предполагать, что Федор и Иван в период между 1700 и 1703 годами покинули илимское ведомство и перебрались куда-то по соседству. Однако куда, если не в Верхоленский острог, ведь в ревизских сказках других поселений иркутско-илимско-якутского региона имен Федора и Ивана Черепановых с подходящим периодом жизни не обнаружено. Они могли обосноваться в Верхоленске сразу же или побывать до первой ревизии где-то еще, скажем в Чечуйской слободе (напомню здесь о присыльном Федоре Черепане из 1709 года, который, возможно, и оказался впоследствии в Верхоленском остроге).

Приведенная версия вроде бы противоречит тому, что, по дополнению 1763 года к сказкам третьей верхоленской ревизии и метрической записи 1778 года о смерти Ивана Черепанова, он носил отчество Федорович и, получается, был сыном Федора, а вот илимские Федор и Иван — братья. Однако Федор, сын киренского приказчика Семена Черепанова, заменил своему брату Ивану рано умершего родителя, а традиционно бывало, что при отсутствии в семье отца его дети в ревизских сказках, метриках и исповедных росписях «привязывались» к их старшему брату. Вот и Иван в таком случае вполне мог быть для ревизоров и церковнослужителей Федоровичем, а его сестра Пелагея Черепанова, в замужестве — Толмачева, — Федоровной.

Переписная книга Якутского острога 1720 года. Фрагмент о семье служилого Семена Григорьевича Черепанова и посадском Федоре Ивановиче

Не знаю, по чистой случайности или в подтверждение верности такой версии, произошло так, что верхнеленские Черепановы ни разу до 1828 года, то есть при жизни Ивана Федоровича и еще пятьдесят лет после его смерти, не называли рожденных ими сыновей Семенами (Симеонами). Возможно, потому что помнили о тяжелом «долговом» детстве потомков своего близкого родственника с таким именем^[153].

Это довольно симпатичное построение фамильной линии было уже подробно изложено мною под разделом с не лишенным апломба названием «Богданов род» и слыло исключительно достойным, как вдруг то достоинство «приказало долго жить» вместе с уходом из жизни самого илимского Федора. Дело в том, что ровно накануне мини-юбилея — полутора лет с начала моих активных архивных поисков — я для окончательного убеждения в надежности той версии изучил в РГАДА несколько дел Илимского острога начала XVIII века. И в одном из них — «Книге окладной денежного, хлебного и соляного жалованья илимским служилым людям» за 1704 год — сказано и об Иване, и о Федоре Черепановых. По ней, «оклад выбылой умершаго атамана казачья Семена Черепанова денег шесть рублей хлеба две четверти полторы осмины ржи две четверти овса полтора пуда соли… а за хлебное жалование служил с пашни у него сын Иван тринадцати лет». И еще в книге говорится о том, что в январе 1704 года рядовой казак «Тимофей Григорьев сын Попов» поверстан в Илимске в «пешью казачью службу вместо умершаго казака Федора Черепанова и в его оклад»⁹¹. Отсюда следует, что если илимский Иван Черепанов и мог после 1704 года перебраться из Илимска в Верхоленск, то Федор — вряд ли. Впрочем, нельзя быть полностью уверенным, что в той записи нет ошибки. Случайной или умышленной, чтобы, скажем, скрыть позорный для илимского воеводы факт побега Федора — сына «целого» бывшего атамана и приказчика — от непосильной ноши надуманного долга его отца. Еще мне кажется крайне удивительным поверстание в атаманский оклад тринадцатилетнего отрока Ивана и то, почему в случае такой возможности в него ранее, сразу со смертью отца, не поверстали еще Федора.

Однако если илимский казак Федор Черепанов действительно умер в Илимске в самом начале XVIII века, то у меня на сегодня имеется лишь одна версия появления в Верхоленске посадского Федора Черепанова, и она основана на уже упомянутой переписной книге Якутского острога за 1720 год. В ней приведен абзац о том, что «Во дворе служилого Семена Григорьева сына Черепанова жена его сказала: ему, Семену, тридцать семь лет, а он послан Великого Государя на службу в Охоцкой острог. Сын его Иван двадцать недель. Подомники его Енисейского города сын боярской Аврам Корнилев пятидесяти пяти лет, да посацкой Федор Иванов сын сорока пяти лет»⁹².

Тот же Аврам Корнилев приведен в якутском городском реестре 1744 года в разделе дворян и детей боярских⁹³. Значит, он был постоянным жителем Якутска и если соседствовал в доме с Семеном Черепановым, то наверняка состоял с ним в родстве. Однако, кто же тогда второй подомник — посадский Федор Иванович, не означает ли отсутствие его фамилии в переписи 1720 года, что она совпадала с фамилией главы дома Семена Черепанова? И в таком случае не «мой» ли это Федор, который в том году мог находиться в Якутске по купеческим делам, а заодно вместе с женой^[154] помогать по уходу за недавно родившимся сыном своего, к примеру, двоюродного брата Семена Григорьевича — ближайшего потомка того самого Григория, что «в замороз на рыбу» ходил? А раз имени посадского Федора Черепанова нет ни среди умерших в перечне изменений после первой якутской ревизии, ни в вышеприведенном городском реестре, то он обустроился вне Якутска до 1722 года. Если же такое обустройство состоялось в Верхоленске, то это был период между 1720 и 1722 годами, ведь Федор успел попасть в сказки его первой ревизии.

При верности данной версии мой восьмижды прадед Федор рожден около 1675 года, а имя его отца, моего теперь уже девятижды прадеда, — Иван. Однако у данной версии имеется два изъяна. Первый: нет безусловной уверенности, что тот Федор Иванович в действительности носил фамилию Черепановых. Второй: раз он был рожден около 1675 года, то не особо высок шанс появления у него в 1690–1691 году, то есть всего лишь в возрасте пятнадцати — шестнадцати лет, сына Ивана — моего уже установленного семижды прадеда из Верхоленского острога. Впрочем, возраст Федора Ивановича приведен со слов жены Семена Черепанова, и его точность вряд ли была сильно важна для составителей якутской переписи 1720 года.

Что же до рядового казака Федора Феоктистовича Черепанова из Якутского острога 1692 года, то его переход в верхоленские посадские, да еще с высоким общественным статусом ближайших потомков, мне представляется маловероятным.

Легенда о Пустозерске

Оставим пока что в стороне рассуждения, откуда точно пришли в Верхоленский острог Федор и Иван Федорович Черепановы, и займемся выяснением происхождения илимских и якутских казаков Черепановых.

Об атамане Богдане (по крещению — Ипате) Черепанове из Илимска известно, что он носил отчество Иванович⁹⁴, но, разумеется, не являлся сыном сосланного на илимскую пашню черкаса Ивана Фомича Черепанова: хоть и имелась адресованная якутскому воеводе 20 октября 1649 года царская грамота о поверстании в службу ссыльных людей⁹⁵, но назначение их чуть ли не сразу, еще до 1653 года, в пятидесятники, а тем более — в городничие и атаманы казачьи — это уж слишком.

Конечно же, государева служба Богдана Ивановича Черепанова проходила через согласование в Якутске, ведь Илимск был тогда в его ведении. Очень вероятно, что и начиналась она в Восточной Сибири с Якутского острога вместе с Терентием Ивановичем Черепановым, назначенным около 1646 года целовальником в Верхнеянское зимовье, а впоследствии приказчиком Олекминского острожка. Смею предположить даже, что они были родными братьями, ведь оказались в якутском ведомстве в одно или примерно в одно время, имели одинаковое отчество, не столь распространенную одинаковую фамилию и оба получили высокие должности. Но тогда откуда они были родом?

Надеюсь, на этот вопрос ответит составленная 5 июля 7155 (1647) года наказная память^[155] якутского воеводы Василия Пушкина сыну боярскому Василию Власьеву и целовальнику Кириллу Коткину. В ней говорится: «в нынешнем же во 155 году, июня в 15 день, писал в Якуцкой острог к прежнему к стольнику и воеводе к Петру Головину с Ковыми реки^[156] томоженной целовальник Петрушка Иванов сын Новоселов, а в отписке его написано, что де ныне на Ковыме реке у служилых людей у Фтарка Гаврилова с товарищи у девяти человек аманатов пять человек… Да того ж числа с Ковымы ж реки писали в Якуцкой острог служилые люди Вторко Гаврилов с товарищи да тот же целовальник Петрушка Новоселов и послали з государевым ясашным и з десятинным збором служилых людей Гришку Фофанова да Селиванка Харитонова да с ними ж для государевой соболиной казны для провожанья торговых и промышленных людей: Ивашко Иванов Черепанов Пустозерец с товарищи…». Известно, что команда прибыла в Якутск летом того же года на коче⁹⁶ — деревянном одномачтовом парусно-гребном судне северных и сибирских промышленников.

Из этого следует, что в 1647 году казаки с реки Колымы (вероятнее всего, из Нижнеколымского зимовья^[157]) сопровождали в Якутск группу людей, доставлявшую для государевой казны соболиные меха. И во главе той группы был выходец из Пустозерска, наверняка купец Иван Иванович Черепанов. Замечу: купец Черепанов — также Иванович, также не рядовой, и его ремесло также связано с восточносибирскими острогами. Стоит думать, что он — отец или брат казаков Богдана и Терентия Черепановых, и все они происхождением из Пустозерска. А верхоленские посадские Федор и Иван Черепановы — их близкие родственники. Они — потомки купца Ивана Ивановича Черепанова — пустозерца или его брата. И тогда самый дальний из ставших известным по моему исследованию предков всех якутско-илимско-верхоленских Черепановых — это Иван, отец купца Ивана Ивановича, рожденный в Пустозерске еще в XVI веке^[158]. В пользу такой гипотезы приведу пять обстоятельств различной степени важности.

Первое. Из ревизских сказок и метрических записей видно, что представители нескольких поколений верхоленских Черепановых в течение XVIII века числились купцами, а добиться права заниматься купечеством было не просто, оно часто передавалось по наследству, давалось за собственные заслуги или заслуги предков, ближайшей родни.

Второе. Мой семижды прадед Иван Федорович Черепанов сразу двух своих сыновей назвал Иванами, сделав их тем самым Иванами Ивановичами. Его сын Иван малой и внук Иван Григорьевич последовали тому же примеру, дав имя Иван своим сыновьям. И это имя-отчество в то время у моих предков было очень популярным, явно популярнее, чем у других верхоленских фамилий^[159]. Оно могло присваиваться в честь высокочтимого родственника, о котором тогда еще хорошо помнили.

Пустозерский острог. XVI век

Третье. Вряд ли в середине XVII века семейству Черепановых требовалось наличие в своем составе сразу нескольких купеческих семей для организации поставки государству якутской пушнины. Наверняка с такой работой справлялась и одна. Не исключено еще, что было даже гласное или негласное табу во избежание монополии и злоупотреблений допускать к занятию пушным купеческим промыслом группы представителей одной фамилии. А какая-либо иная купеческая специализация в первые десятилетия освоения Русью якутских земель, вероятно, не была востребована. Причины — в здешнем суровом климате, отдаленности и сложности коммуникаций с другими сибирскими регионами, от чего Якутский и ближайшие к нему остроги и зимовья не производили товары, имевшие в тех регионах спрос. Поэтому другие перебравшиеся в Якутию Черепановы могли не купечествовать, а служить казаками или речниками.

Постепенно и добыча для государевой казны «мягкой рухляди» — пушнины — перестала приносить доход из-за прежде интенсивного истребления соболя^[160] и введенного в конце XVII века царского указа о запрете русским его промышления в Сибири. Пребывание же в посадском (купеческом) сословии было накладным: требовалось не только платить немалый годовой оброк, но и делать дополнительные взносы «для служб». Так, в 1701 году «по указу великого государя и по грамотам из Сибирского приказу собирается с посацких людей 10-я деньга; и таких денег с посацких и с торговых людей во 196 г. для Крымскаго походу^[161] собрано 70 руб.»⁹⁷. Значит, тот из Черепановых, кто унаследовал купечество от пустозерского Ивана Ивановича, а вероятно, и он сам, мог перебраться из Якутии в иное сибирское поселение с более мягким климатом, и уже его потомки — почему бы ни верхоленские Федор и Иван? — продолжили купеческую династию на южных от Якутска землях. Скажем, занялись торговлей зерном.

Четвертое. Уже говорилось со ссылкой на расходную книгу Якутского острога за 1648 год о двух Черепановых — Гавриле и Ларионе Федоровичах. Из-за относительной редкости их фамилии резонно полагать, что они — родственники купца Ивана, казаков Богдана и Терентия Ивановичей Черепановых, отправившиеся вслед за ними в Якутск из одной и той же местности. И эта местность, полагаю, «вычисляется» по двум архивным источникам, отстоящим друг от друга более чем на семьдесят лет. В вышеназванной расходной книге имеется приписка, что у Лариона Черепана имелся племянник Дорофей Корнилов, и тот племянник вступил вместо своего дяди в должность толмача, прежде же он служил в Енисейском остроге. А в также ранее упомянутой переписной книге Якутского острога за 1720 год говорится о Корнилове (Корнилеве), но Абраме, который жил тогда в доме казака Семена Черепанова. Судя по единой фамилии и приведенному возрасту, Абрам, скорее всего, — сын Дорофея и, соответственно, близкий родственник якутским Черепановым. Как сказано в той переписи, он — сын боярский из Енисейска. А известно, что основанный в 1619 году Енисейский острог заселялся в том числе поморами, включая пустозерцев. Жители Пустозерска Черепановы с отчеством Федоровичи, да и Ивановичи, либо еще их отцы-пустозерцы могли перебраться изначально в Енисейск, а вскоре уже оттуда одной или двумя «волнами» — в Якутск.

И, наконец, пятое. Как-то в детстве я спросил своего отца, имеют ли к нам отношение те Черепановы, что на Урале построили первый в России паровоз. И он ответил, что это вполне может быть, ведь по запомнившимся ему семейным сказаниям наши предки пришли в Сибирь с Урала. Теперь же, после проведенного исследования, мне стало понятным, что если рабочие из среднеуральского Нижнего Тагила Ефим Алексеевич Черепанов^[162] и его сын Мирон — наши родственники, то уж очень дальние. И, значит, корни верхоленских Черепановых надо искать в других поселениях Урала. А Пустозерск — это город-острог в Заполярье, и что важно — в Заполярье именно уральском.

Основан он был в 1499–1500 годах московскими воеводами по распоряжению царя Ивана III на берегу реки Печоры, рядом с озером Пустое^[163]. Это был первый русский форпост на Крайнем Севере, «поставленный для опочиву Московского государства торговых людей, которые ходят из Московского государства в Сибирь торговать»⁹⁸, и, вероятно, для защиты расположенных поблизости месторождений серебра и меди^[164] со стороны моря от чужестранцев, а со стороны тундры — от кочевников. Первыми жителями Пустозерска стали более четырех тысяч выходцев из Вологды, Устюга, Вятки и еще — татарские лучники, остяки и зыряне. Но затем за ненадобностью столь большого населения многие из них вернулись в родные края, и к концу XVI века здесь жило около тысячи человек — русских, литвин и крещенных татар.

Пустозерск действительно смог обеспечить надежную связь европейской части страны с зауральской, «закаменной» самоядью^[165]. Каждой зимой в период ясашного сбора здесь проводились торговые ярмарки. К их началу в Пустозерск «подкорчевывало» до трех тысяч самоядов (с XVIII века их стали называть самоедами) с оленями, пушным товаром и моржовым клыком, съезжались русские купцы из Архангельска, Холмогор, с Пинеги, Мезени, Вологды и даже из Москвы. Главным же средством заработка жителей Пустозерского уезда были морские промыслы. Сначала Пустозерск превратился в центр, откуда промышленники из других регионов России ходили в экспедиции в самое устье Печоры, в Болванскую губу, затем на арктические острова Колгуев, Новую Землю, Вайгач, а наиболее предприимчивые и отважные пустозерцы сами «в неуклюжих баркасах… в конце XVI и в начале XVII веков пускались морем в Обскую губу и далее в р. Таз и в Мангазею».

Вскоре для них промысловые поездки в Сибирь стали обыденными. Хорошо изведав пути в Мангазею, пустозерцы пошли на Енисей и, обосновавшись там, перебрались на Лену и еще дальше на восток. К примеру, известно, что летом 1643 года группа промышленных людей во главе с Иваном Корепановым^[166], представителем ранее широко распространенной в Пустозерске фамилии, совершила переход на кочах из Индигирки в Жиганск^[167].

Так бы и развивался Пустозерск, приобретая выгоды от открытия в нем в 1597 году таможни, если бы не Смутное время, начавшееся на Руси уже на следующий год после того открытия. В условиях бесконтрольности со стороны властей расцвела контрабанда, в первой декаде XVII века в Пустозерске вовсю хозяйничали английские и датские купцы в обход таможни. В 1620-х годах царские власти принялись наводить на Севере жесткий порядок, даже чрезмерно жесткий, включая запрет любым торговцам, невзирая на их государственное подданство, проходить на Мангазею через Вайгач и Ямал. Тем самым путь из Пустозерска на Мангазею стал почти исключительно речным, неудобным, и уральский город начал медленно, но неуклонно увядать.

Ужесточением правил воспользовались карачеи (харючи), самый влиятельный ненецкий род. Они занялись, как сегодня принято называть, «серым бизнесом», перехватили прежний торговый заработок Пустозерска и в результате обзавелись арсеналом огнестрельного оружия, подчинили себе другие племена, перешли к разбоям. Так, в 1644 году карачеи захватили в плен не успевших скрыться за стенами острога женщин и детей, в 1661 и 1663 годах убили воеводу, разграбили город и сожгли острог, в 1668 году разорили рыбацкие промысловые избы и тони.

Трудности усугублялись тем, что пахотного земледелия в Пустозерском уезде не было из-за неблагоприятных климатических условий: это «место тундряное, студеное и безлесное, и зимою порою, тундра с водою смерзается». Вот и кормились пустозерцы, лишенные былых торговых доходов, только «зверем, да рыбою, да травою» и хлебом, когда удавалось его выменять на рыбу и пушнину. В переписных книгах уезда нередко делались такие записи: «умерли с голоду всей семьей в прошлых годех», «обнищал до конца, скитается меж дворов з женою и детьми», «кормятся по миру работой и христовым подаянием».

К середине XVII века Пустозерск, как и через сотню лет после того Верхоленск, стал местом ссылки и заключения. Здесь содержались участники восстаний Степана Разина и Кондратия Булавина, сюда же был сослан предводитель старообрядчества протопоп Аввакум со своими сподвижниками^[168]. Четырнадцать лет просидел Аввакум на хлебе и воде в земляной тюрьме в Пустозерске, но продолжал свои проповеди, рассылал грамоты и послания. Очередное резкое письмо к царю Федору Алексеевичу с осуждением действий его отца Алексея Михайловича и патриарха Иоакима привело в 1681 году к сожжению Аввакума и его товарищей в пустозерском срубе.

И многие жители Пустозерска еще в начале XVII столетия стали покидать родные места, переселяться в Сибирь — в зауральский Енисейск и далее на восток. Поэтому историки утверждают о наличии архивных документов по населению Пустозерского уезда, пестрящих сообщениями о том, что такой-то житель «сбежал в Сибирь», «сошел в сибирские городы з женою и детьми»^[169]. Наверняка и Черепановы из Якутского острога середины XVII века, если все они действительно происходили из Пустозерска, назад уже не вернулись, остались в Сибири навсегда. Для убеждения в этом я изучил в Российском государственном архиве древних актов переписную книгу Пустозерска 7187 (1679) года⁹⁹ и не нашел в ней ни одного носителя своей фамилии, а, скажем, Корепановы там еще были.

В 1762 году Екатерина II распорядилась Пустозерский острог разобрать, бревна от него «употребить на топление». Вскоре был упразднен и Пустозерский уезд. А уже при советской власти, в 1924 году, когда в Пустозерске осталось менее двухсот жителей, он потерял статус города, затем — центра района. Последний удар по нему нанесло природное бедствие: из-за шторма в Баренцевом море погибла лодка с рыбацкой артелью, куда входила большая часть пережившей войну пустозерской молодежи. Древнее поселение осталось без будущего, и в 1962 году, в год моего рождения, его покинула последняя жительница. Пустозерск исчез, теперь на его месте всего лишь луг с колышками и крестами.

Примечания

128

По наиболее распространенному мнению, в названии города точно присутствует старорусское слово «черепь» (возвышенное место, возвышенность). Вторая же его часть произошла либо от слова «весь» (деревня), либо от племени весь, которое издревне жило на той территории (есть предположение, что киевский князь Вещий Олег как раз из племени весь).

129

Иркутский острог возник в 1661 г., в 1682 г. стал центром самостоятельного воеводства, которому через четыре года был присвоен статус города и причислены Балаганский, Верхоленский, Идинский остроги, Бирюльская слобода, а позднее — остроги Западного Забайкалья.

130

Имена персонажей по этим пунктам поддаются частичному восстановлению с использованием материалов третьей ревизии: в первом сохранившемся пункте 20 сказок второй ревизии указан Осип Гранин, перед которым в сказках третьей ревизии перечислено тринадцать Граниных и Степановых. Оставшиеся шесть персонажей (вероятно, Евреиновы, об одном из которых в списке бежавших после первой ревизии говорится перед одним из Граниных) могли в полном составе переехать на новое место жительства, сменить сословие и прочее, и поэтому не вошли в сказки третьей ревизии в прежней очередности.

131

Судя по номеру начального листа и очередности приведения фамилий по предыдущей ревизии, в деле утерян первый лист со списками семейств Семеновых, Зубовых, Кондратовых, Федоровых, Клепиковых и частично Игнатьевых.

132

Еще из сказок третьей ревизии видно, что у посадского Ивана Черепанова была дочь Агафья, рожденная около 1702 г. и вышедшая замуж за посадского Якова Хомякова. У Якова Хомякова не оказалось сыновей, а дочери стали в Иркутске женами разночинца Алексея Белушкина и цехового Никифора Овчинникова⁵⁷.

133

Федор не был перечислен в списке семьи Ивана в 1686 г., но, согласно сказкам второй ревизии, у него был в 1745 г. 32-летний сын. Значит, тот Федор, по всей вероятности, рожден не ранее середины 1680-х и не позднее первой половины 1690-х годов.

134

Примерный год создания книги установлен исходя из приведенных в ней возрастов жителей г. Иркутска в сравнении с их же возрастами по сказкам шестой ревизии (в аннотации указан 1799 г., однако в самой же книге приведены события середины 1800 г.).

135

Илга — левый приток реки Лены, ее устье находится примерно в 30 км севернее нынешнего поселка Жигалово, но от Верхоленска напрямую до ближайшей точки Илги не более 40 км.

136

Киренский (Усть-Киренский) острог основан, вероятнее всего, в 1630 г. изначально как Никольский погост при впадении реки Киренги в Лену.

137

Откупщик — сборщик налогов и других обязательных платежей с населения в свою пользу, заплативший за такое право государству.

138

Вкладчик монастыря — передавший монастырю свою землю и получивший ее обратно в пользование уже не как собственность, а как пожалование.

139

Река Киренга — правый приток Лены длиной 669 км, берущий начало на западных склонах Байкальского хребта и впадающий в Лену в районе современного Киренска (примерно в 600 км ниже Верхоленска).

140

О тех событиях рассказано в разделе «Аксамитовы, они же — Аксаментовы. Воронежская история» главы 10.

141

Наибольшее число сказок содержится в деле № 9 описи 1 к фонду № 1 под наименованием «Податные списки илимских пашенных крестьян. Ревизские сказки II ревизии. 1722–1723 годы», но в те годы проводилась 1-я ревизия, и на листе перед сказками проставлен 1719 год. Однако в них говорится в том числе и о событиях 1721 г.

142

Острог на реке Илге, вероятно, возведенный в самом начале XVIII в. на месте основанного в 1640-х годах русского поселения. Ныне с. Знаменское.

143

Бобылями на Руси в XV — начале XVIII в. называли крестьян, не имеющих земельного надела.

144

В деле № 1042 приведены ревизуемые под пунктами 127–2570 (пункты 1–126 с перечнем посадских потеряны), в деле № 1043 — под пунктами 2571–3796 (далее перечень обрывается), в деле № 1044 — под пунктами 5891–9390 (далее перечень обрывается).

145

Чечуйский острог — поселение на реке Лене примерно в 65 км ниже по течению реки от Киренска и в 500 км по прямой от Усть-Илимска. Основан в начале 1630-х годов как ясачное зимовье у волока к Нижней Тунгуске.

146

Целовальники — должностные лица Московской Руси, выбиравшиеся в уездах и на посадах для исполнения государственных обязанностей. Избранный человек клялся работать честно и в подтверждение клятвы целовал крест, откуда и происходит название. До XVII в. целовальники исполняли свои обязанности самостоятельно, а после — под началом воевод.

147

По принятой в якутском архиве номенклатуре, после номера каждого дореволюционного фонда проставлена литера «И». Но здесь и далее я такие номера привожу без литеры.

148

В тех исповедных росписях перечислен 33571 прихожанин (из них 10399 в Богородицкой, 764 в Николаевской, 7104 в Предтеченской, 10911 в Преображенской церквях, 3173 в Спасском мужском монастыре, 1220 в Свято-Троицком кафедральном соборе).

149

Полное название документа — «Перечневая ведомость, составленная Иркутской губернии в областном городе Якутске в ревизской комиссии из поданных в оную сказок по 20-е число января 1851 года о наличном числе душ в Якутском градском обществе, в настоящую девятую ревизию записанных в Иркутской губернии».

150

Это семьи во главе с Черепановыми в возрасте 35–38 лет, проживавшими в Техмастерской, в домах на улицах Полевой и Курашевской: соответственно плотника Андрея Лаврентьевича, работника «Ленгосфлота» Зиновия Петровича с братом Николаем и десятника «Ленгосремонта» с инициалами И.Т.

151

Усть-Оленек — село на реке Оленек, которая протекает чуть западнее Лены, перед самым ее впадением в море Лаптевых. Возникло рядом с основанным в 1633 г. Оленекским зимовьем — прежде административным центром той части Арктики. В нем в 1667–1670 гг. проходила служба известного землепроходца Семена Дежнева.

152

Вероятность такого родства косвенно подтверждается, о чем рассказано в разделе «Иван Григорьевич и Вера Никитична» главы 9.

153

Первый Семен (Симон) появился у Гавриила Кузьмича Черепанова из Бутаковской деревни, когда умерли и его прадед Иван Федорович, и дед Иван малой, и отец Козьма.

154

В переписной книге женщины не указывались.

155

Это что-то типа инструкции.

156

Ковыма-река — река Колыма (по-якутски Халыма) в Якутии и нынешней Магаданской области России длиной более 2 тыс. км. Впадает в Восточно-Сибирское море.

157

Нижнеколымское зимовье основано в 1644 г., по разным данным, помором Михаилом Стадухиным или енисейским казаком Дмитрием Михайловым по кличке Ярило Зырян, или ими совместно, или якутским казачьим десятником Второй (Вторым) Гавриловым.

158

Если купец Иван Иванович Черепанов возглавлял в 1647 г. группу торговых и промышленых людей, то ему, скорее, было тогда больше 30 лет, а его отцу — больше 50.

159

По два сына Ивана у одних и тех же отцов были в тот период в Верхоленском остроге еще у Петра Брагина, Петра Малцова и Константина Хабардина, а у Никифора Уваровского — даже три сына с таким именем, но сами эти отцы — не Иваны.

160

В середине XVII в. из Сибири «на Русь» вывозили в год иногда по полторы сотни тысяч соболиных шкурок.

161

Скорее всего, здесь говорится об ежегодном десятипроцентном сборе, введенном в 7196 (1688) г. для финансирования государственных расходов на войну с Турцией, включая неудачные для Русского царства крымские походы.

162

Он рожден в 1774 г., его отец Алексей и дед Петр были крепостными Демидовых.

163

Сейчас это озеро Городецкое. Оно примерно в 20 километрах на юго-запад от города Нарьян-Мар, административного центра Ненецкого автономного округа.

164

Месторождения серебра и меди были обнаружены в 1491 г. выше по течению Печоры, в устье реки Цильмы, немцами, «которые умели находить руду и отделять ее от земли» и были в составе организованной Мануилом Палеологом, племянником последнего императора Византии и шурином Ивана III, экспедиции. Рудники были заложены в 1492 г. итальянскими горными мастерами, в 1496 г. устроены печи для плавки металла. Однако крайняя удаленность от обжитых мест, отсутствие путей сообщения и бедность руд сделали добычу невыгодной и через несколько лет она была прекращена.

165

Самоядь — старое русское название северных самодийских народов (ненцев и других, говоривших на языках самодийской группы, которая образует вместе с языками финно-угорской группы уральскую языковую семью). Слово, вероятно, произошло от самэ-едне, т. е. «земля саамов».

166

Спустя три столетия эта фамилия будет чудным образом вплетена в судьбу одного из ярких представителей верхоленских Черепановых (об этом сказано в главе 8 «Кому — бандит, кому — освободитель»).

167

Жиганск — поселок в Якутии в 770 км вниз по течению реки Лены от Якутска, прежде — зимовье, основанное в 1632 г. и названное по имени кочевавших в этой местности в XVII веке эвенков — ижиганов (эдигэнов).

168

В 1653 г. протопоп Аввакум был сослан в Тобольск, затем в Якутск, Енисейский острог и Нерчинск. Всю дорогу он прошел пешком, в пути умерли два его сына. В 1664 г. Аввакум был возвращен с Москву, но из-за продолжения «раскольнической» деятельности его вновь отправили в ссылку, на сей раз в Пустозерск.

169

Я не нашел ссылок на источники, и мне до тех документов добраться не пришлось.