Птенец и Зверюга

Андрей Смирягин, 2005

Сага о романтической любви, разлуках и встречах во всех уголках большого мира.

Солянка

Почему-то жизнь интересна только в мемуарах. Когда существуешь в настоящем, она не кажется столь привлекательной и захватывающе любопытной.

Чего только молодые люди не предпринимали, чтобы избавиться от ребенка! Никита стал настоящим экспертом по прерыванию нежелательной беременности на ранних стадиях. Выяснилось, что для начала хорошо помогает валерьянка или валидол под язык. Именно эти средства спасут молодого человека от сердечного приступа в первые минуты после того, как девушка сообщит ему, что она, судя по всему, беременна.

Дальше Никита поднял на ноги всех своих знакомых, так или иначе имеющих отношение к медицине. Знакомый ветеринар, бывший его одноклассник, дал совет попробовать аскорбиновую кислоту, мол, если употребить сразу упаковку витамина С, организм должен ответить на это соответствующей реакцией отторжения.

Организм Глории ответил на издевательство лишь стойким запахом аскорбинки при мочеиспускании и покраснением щек. Затем было решено попробовать иглоукалывание. Знакомая Никиты по курсам английского языка утверждала, что это верный и безопасный способ сорвать беременность на ранних стадиях — якобы, на теле есть такие точки, которые стимулируют менструацию — и дала телефон нужных людей, которые берут «недорого».

* * *

В квартире рекомендованных иглотерапевтов в одном из спальных районов Москвы, куда Самолетов и Глория долго добирались на перекладных, их встретили два человека, мужчина и женщина, что примечательно, оба они были полураздеты, а именно, он был в плавках, а она в трусиках и бюстгальтере.

— Простите, мы кажется ошиблись, — попятился Никита, доставая бумажку с адресом, чтобы прочесть его еще раз.

— Вы Никита? — заметив его смущение, улыбнулась молодая женщина с фигурой спортсменки.

— Да.

— А вы Глория?

— Глория.

— Значит, это мы с вами договаривались по телефону. Меня зовут Галина.

— Да точно, — кивнул Самолетов, стараясь не смотреть на несколько морщинистый, как после недавних родов, живот хозяйки.

— Ну смущайтесь, проходите и располагайтесь. Алексей сейчас приготовит все для сеанса.

Мужчина в плавках с крепкой фигурой альпиниста и прыщавой спиной, кивнул согласно и удалился в спальню, которая видимо играла роль процедурной. Глория беспомощно посмотрела на Никиту.

— Не бойтесь девушка, — подошла к ней Галина и мягко взяла за руку. — Это неприятно, но аборт больнее. Впрочем, если вам не очень нужно…

Глория немедленно отбросила нерешительность и твердо сказала:

— Нет, нужно.

— В таком случае, садитесь и попытайтесь расслабится. Я сейчас принесу чаю.

Пока она заваривала на кухне чай, Глория тихо спросила Никиту:

— Слушай, а почему они дома раздетые ходят?

— Так, может, им одеть нечего, — предположил он с нервной веселостью.

— Не обращайте внимания на наш вид, — появляясь в дверях с подносом, на котором дышал мятой пузатый фарфоровый чайник. — Мы приверженцы непосредственного общения с природой, а потому стараемся не отгораживаться тряпьем от мира. Обычно мы ходим голыми, но чтобы не смущать посетителей во время сеанса кое-что надеваем.

— И вам не холодно, — из вежливости поинтересовался Никита, с беспокойством глядя на прикрытую дверь"процедурной", где суетился Алексей. Его несколько беспокоили эти приготовления и то, что собираются делать с Глорией.

— Человек отгородился от своего естественного состояния, — продолжала вещать Галина, наливая гостю ароматный напиток. — Мы не можем ждать милости от природы после того, что мы с ней сделал, наша задача слиться с нею. Леша, у тебя все готово?

— Угу, — послышалось из комнаты голос мужчины.

Он явно был немногословен.

— Девушка, вы может пройти и раздеться, — указала на спальню хозяйка дома. — Да не волнуйтесь вы так! Леша сделает все замечательно. Он очень талантливый иглотерапевт.

Глория растерянно посмотрела на Никиту.

— Не бойся, — подтолкнул он ее, — в случае чего я здесь.

Глория обречено вздохнула и шагнула в"процедурную". Когда дверь за ней закрылась, Галина с интересом посмотрела на Самолетова и неожиданно предложила:

— А вы сами не хотите попробовать на себе, что такое иглоукалывание?

— Как это? — насторожился Никита.

— Очень просто. Вы знаете, что на теле человека есть участки совершенные лишенные нервных окончаний. В них можно воткнуть иглу, и вы ничего не почувствуете.

— Любопытно, — заинтересовался Никита, пытаясь в то же время прислушиваться к звукам из спальни, где его спутница уединилась вместе с полуобнаженным мужчиной, — только я вид крови не так, чтобы очень переношу.

— Не волнуйтесь, — завораживающе улыбнулась Галина, — в некоторых местах практически нет сосудов.

Любопытство взяло верх, и Самолетов дал согласие на эксперимент. Галина достала с полочки мензурку с прозрачной жидкостью, видимо, это был спирт, открыла ее, и Никита заметил внутри емкости длинные тонкие серебряные иглы с головками, чтобы их удобно было держать. Одну Галина вытащила.

Затем она попросила пациента закатать рукав до локтя и положить ее ладонью вверх. Протерев спиртом чуть повыше запястья, она начертила ногтем воображаемый крестик на коже и стала медленно, но уверенно вводить иглу.

Это было странно, но Самолетов и правда не почувствовал боли. Не было и крови, даже когда игла пройдя руку насквозь, оттянула кожу и вышла с тыльной стороны.

Для неподготовленного человека зрелище выглядело шокирующе неприятным. Как будто протыкали не живую плоть, а конечность бесчувственной куклы. У Самолетова закружилась голова, а перед глазами побежали белые точки. Галина заметила его состояние. Она осторожно вытащила иглу из руки, спрятала ее в банку, достала пузырек нашатыря и поводила перед носом Никиты.

Колющий удар аммиака в мозг быстро привел Самолетова в чувства. Он совершенно не ожидал от себя подобной реакции. Осмотрев руку со всех сторон, он не нашел ни капли крови, только две аккуратные дырочки на коже, как будто кольнули тупым концом раскрытой канцелярской скрепки.

В следующую секунду, он услышал стон из соседней комнаты. Никита привстал в недоумении. Но Галина, придержала его за руку.

— Ничего страшного, видимо, у вашей подруги, очень чувствительная нервная система. Лучше не мешайте им.

— Я хочу посмотреть, — твердо сказал Самолетов. — Он что, втыкает ей иглы прямо туда?

— Вы с ума сошли! — сердито воскликнула Галина. — Ну, хорошо, посмотрите, только тихо.

Они подошли к двери в спальню и Галина осторожно ее приоткрыла. Никита у видел прыщавую спину иглотерапевта, склонившегося над телом обнаженной Глории, лежащей на спине. Словно исследователь, который проводит опыты на кроликах, почти касаясь носом груди пациентки, Алексей внедрял длинную серебренную иглу, точно такую же, какая недавно побывала в теле Самолетова, в плечо несчастной девушки. С десяток других игл торчали у бедняжки по всему телу, от ступней до ладоней.

Глория стонала, вздрагивая и закусывая губу, но мужественно держалась из последних сил. Наконец, после очередной внедренной в ее тело иглы, она не выдержала, и громко закричала, что впрочем не произвело на ее мучителя никакого впечатления.

— Тонкая организация, — пробормотал он, продолжая деловито втыкать иглы.

Самолетов закрыл дверь, у него подкашивались ноги и, чтобы не упасть, он прислонился к стене. У него неприятно заныло в груди.

— Что с вами?

— Что-то под сердцем закололо.

— А-а, — усмехнулась Галина, — это звоночек…

— Какой звоночек?

— Оттуда, — и Галино многозначительно показала вверх.

— У вас есть что-нибудь выпить, — взмолился Самолетов.

— Бальзам подойдет?

Самолетов кинул головой и рухнул в кресло.

* * *

Прошло три дня, но от месячных не было ни слуху, ни духу. Похоже, иглы не произвели должного впечатления на детородный орган Глории. А время неумолимо шло, и надо было что-то срочно предпринимать. И Глория неожиданно предложила прибегнуть к помощи знакомого экстрасенса. Одна ее подруга недавно так лечила свой перелом.

— И что помогло? — ехидно поинтересовался Самолетов по телефону.

— Да, она говорит, нога срослась необычайно быстро.

Самолетов что-то попытался шутить по поводу экстрасенса-экстрасекса, потому как сам ни черта не верил во всю эту хиромантию, но его собеседнице было не до смеха. Ей совершенно не хотелось ложится в акушерское кресло. В конце концов вреда от этого мероприятия наверняка не будет, решил Никита и согласился.

Экстрасенс оказался еще более дорогим удовольствием, чем иглоукалывание. Молодой человек поскреб по сусекам и к вечеру уже пожимал в еще более отдаленном районе города руку долговязому длинноволосому человеку, с отсутствующим подбородком, место которого занимал кадык. Рука подпольного целителя была холодная и вялая, как будто Никита пожимал руку покойника.

Экстрасенс взял деньги вперед и для начала прочел маленькую лекцию о нетрадиционных методах лечения. Он дошел до того, что новый метод психической саморегуляции позволяет вызвать в человеке любые процессы, вплоть до беременности и наоборот.

"Ну беременность я могу вызвать и без всяких помощников, — подумал Никита, — нас как раз интересует «наоборот»".

— А вы гарантируете результат? — вслух спросил он, сразу беря быка за рога.

— Хм, — пожал плечами эскулап, — результат могут гарантировать только убийцы в белых халатах.

— Кто-кто?

— Врачи с дипломом. Они думают, что они лечат, а на самом деле главная их задача, чтобы пациенты покидали этот мир без ощущения боли. Чтобы вы знали, молодой человек, я работаю исключительно на результат. Другое дело, что организм может воспринять мой метод или отвергнуть его.

— Не подкопаешься, — пробурчал себе под нос Самолетов.

— Вот вы думаете, что у мужчины самое главное? — продолжая рассуждения, задал вопрос целитель.

— Я догадываюсь, что, — смущенно глядя на Никиту, первой ответила Глория.

— А вот и неверное, — победно посмотрел на нее целитель и тут же объяснил, — самое главное у мужчины — это руки.

— А вот вы, молодой человек, — обратился он к немного озадаченному Никите, — как думаете, сколько женщина должна испытывать оргазмов за один присест?

— Гм, ну не знаю…

Никита засмущался от неожиданности еще больше своей спутницы. Особенно его ошарашило слово"присест".

— Не стесняйтесь, считайте, что вы разговариваете с врачом.

— Ну, два или три, — предположил Никита.

— А вот и неверно, хе-хе, — засиял, как новая монета, нетрадиционный лекарь. — За один присест женщина должна кончать четырнадцать раз. А все почему? — экстрасенс поднял длинный кривой палец, — А все потому, что оргазм, он здесь!

И целитель постучал пальцем по лбу.

— Итак, для начала поработаем немного над головой. — Он поманил девушку к себе. — Встаньте, прямо, больная. Следите за руками. Что вы говорите? Не больны. А я на что? Хе-хе. Я же в обе стороны работаю.

И целитель начал проделывать движения над волосами врачуемой, словно он лепил форму человеческой ауры. Глория смущенно улыбалась и поглядывала на Никиту, в поисках поддержки. Поколдовав над головой пациентки, длинноволосый невнятно отдал ей очередную команду, а сам начал делать стряхивающие движения кистями.

Глория, густо покраснела, видимо, не веря своим ушам, затем вздохнула, мол, делать нечего, придется пройти и через это, и начала снимать джинсы-варенки.

— Что вы делаете? — уставился на нее экстрасенс.

— Снимаю трусы, вы же сами сказали.

— Я сказал часы, ча-а-асы!

— Ой, извините, — запылав пуще прежнего, начала быстро натягивать приспущенные штаны Глория, — мне послышалось"трусы".

— Мои руки действуют и через ткань, впрочем, если вам так удобно, можете снять.

— Нет, нет, все нормально, — метнула быстрый взгляд в сторону Самолетова девушка, — мне удобнее в одежде.

— Ну, как хотите. Ложитесь на диван поудобнее, закройте глаза и полностью расслабьтесь.

Глория последовала его советам, поерзала на холостяцком диванчике экстрасенса, устраиваясь поудобнее, и замерла, прикрыв веки. Никита сидел в уголке комнаты и нервно крутил на журнальном столике пепельницу с надписью"От пепла к праху".

Эскулап закончил стряхивать отрицательную энергию, а затем, с грацией циркового факира начал водить над пахом Глории, выталкивая что-то из ее недр.

— Чувствует тепло внутри? — натужно засопел он.

— Кажется, да, — ответила Глория неуверенно.

— Все правильно, я разгоняю вашу кровь в направлении выхода. В какой-то момент она должна пробить закрытые каналы, и тогда мы получим нужный результат.

"Ну, так и я могу, — прикинул Никита, — от моих рук девушки тоже испытывают тепло. Надо было самому ее лечить".

Сеанс продолжался минут двадцать, затем экстрасенс обессилено опустил руки, уставшие от пассов, а затем как ни в чем не бывало объявил:

— Сложный случай, но ничего, все идет по плану. Каналы открываются не сразу. Возможно, понадобится еще пара сеансов. На какое время вас записывать?

Он подбежал к серванту и приготовился писать в толстую тетрадь-кондуит, лежащую наверху.

— Спасибо, мы позвоним, — холодно ответил Самолетов и помог Глории подняться с ложа.

— Договорились, если в течении недели регулы не начнутся, приходите повторно.

— Да-да, — едва сдерживая ярость, — пообещал молодой человек, понимая как беспардонно его только что надули.

* * *

— Ну что будем делать? — спросила Самолетов, когда они двигались, преодолевая промозглый ветер городской окраины, по направлению к метро. — Кажется, нетрадиционные методы не помогли.

— Может быть, еще рано? — несмело предположила девушка. — Он сказал в течении недели.

— Ага, и предложил пожаловать снова к нему, шарлатан. И так ободрал нас, как липку. Больше денег на эти эксперименты у меня нет.

Настроение у Никиты было паршивей некуда. Глория, шла рядом молча, глядя себе под ноги, старясь не замочить их в лужах после недавнего дождя. У самого спуска в метро, она остановилась и, придержав спутника за руку, заговорщицки сообщила:

— Я знаю, где можно достать денег.

— Ты с ума сошла! — взбеленился Самолетов. — Я буду не я, если не решу эту проблему сам.

— Подожди, — мягко остановила его Глория, — дело в том, что у меня есть отчим.

— Ну и что?

— Ну вот, полгода назад он взял у меня взаймы деньги, которые бабушка подарила мне на совершеннолетие. Он сказал, что у него есть очень выгодное дело, и обещал отдать через три месяца, да еще с процентами. Я бы съездила к нему сама, но боюсь без поддержки мне никак не обойтись. Главное, чтобы мама не узнала.

— А кто он?

— Он? — Глория на секунду задумалась. — Он мастер спорта по борьбе.

— Какой борьбе?

— Есть такая национальная русская борьба: один на один с зеленым змием.

— Ха-ха. Ты серьезно. Зачем же ты ему взаймы дала?

— Так получилось, потом объясню. Я его пожалела. Он начал пить с тех пор, как развалился их институт.

— А чем их институте занимался?

— Что-то они делали для космоса, кажется, разрабатывали космический туалет.

— Туалет! Ха-ха!

— Зря смеешься, это очень важная система жизнеобеспечения. Они научились всю жидкость, которую выделяет человек, перерабатывать снова в питьевую воду, выбрасывая в космос только сухие контейнеры.

— Вот это да! Хотел бы я увидеть специалиста по космическим сортирам.

— Ты правда, готов мне помочь?

— Ты еще спрашиваешь.

* * *

Не успели они спустится в метро, как Никиту кто-то звонким веселым голосом окликнул по фамилии.

— Самолетов, ты как здесь?

Никита оглянулся в поисках владельца голоса. У обочины дороги он заметил огромным американским автомобилем, похожий на дорогостоящий чемодан черного цвета с лейблом «Линкольн». Такие автомобили в России были еще большой редкостью, но особенно вызывающе смотрелся рядом его обладатель, пухленький одетый в модный плащ юноша. Самолетов узнал его. Это был его приятель по имени Эдик.

Они познакомился с ним совсем недавно в налоговой инспекции, где они сдавали отчеты своих кооперативов. Никита как раз открыл со своими друзьями научно-производственный кооператив, чтобы продавать компьютеры, которые в договорах мудрено назывались электронными-вычислительными комплексами. Сложилось так, что на Самолетова легла бухгалтерская и техническая часть работы. Он сдавал отчеты и настраивал проданные компьютеры у клиентов.

Было совершенно непонятно, что привлекало Эдика в Самолетове, но они быстро сдружились, как будто знали друг друга тысячу лет. И теперь, если у Эдуарда возникали вопросы по работе компьютеров, которые только недавно появились в стране, и использовались деловым людьми и директорами заводов по большей части как печатные машинки, стоимостью в автомобиль"Волга", он тут же звонил Никите и просил помочь разобраться.

Эдуард был еще непривычным типажом для страны загнивающего социализма. Его абсолютно не заботила моральная сторона зарабатывания денег. Дело в том, что махинации по перекачиванию бюджетных средств заводов и госинститутов в частные руки при помощи «электронно-вычислительных комплексов», с завышенной в десятки раз стоимостью, не обходилась без так называемой"крыши", а проще говоря, отчаянных ребят, частью отсидевших, а частью просто не побоявшихся взять пистолеты в руки. Они и обеспечивали за твердый процент с оборота прикрытие товарно-денежных комбинаций молодых жуликов.

Бандитов в своем бизнесе Эдик рассматривал наравне с оргтехникой, которой пользовался, чтобы распечатывать договора и платежки, как затратное, но необходимое средство производства. А то что эти люди ездили на"стрелки и терки"с конкурирующими организациями, также желающими взять под «крышу» Эдика, которые подчас заканчивались стрельбой и смертоубийством, его абсолютно не волновало.

Самолетова это коробило, тем не менее он вполне комфортно чувствовал себя приходя к Эдику в"офис", когда ему открывали два контролирующих вход мордоворота в трениках, у которых сильно топорщились задние карманы. Офисом служила большая отремонтированная под евростандарт квартира в старинном доме недалеко от правительственного комплекса на Строй Площади, здесь была и своя уборщица и свой повар. Что касается мордоворотов на входе, проводящих «досуг» в просмотрах видео и раскладывании пасьянса на компьютере, то юный Эдик понукал ими, как дрессировщик своими хищниками, играючи и с большим знанием дела, как будто от рождения крутился в криминальном мире. Равные отношения у него были только с их «бригадиром» по кличке Грек. Откуда такая прыть взялась у рафинированного мальчика из семьи потомственных московских интеллигентов, оставалось загадкой.

— Привет, Эдик, — пожал приятелю руку Самолетов, и представил спутницу, — познакомься, это Глория.

— Очень приятно, — расплылся в улыбке на лице с румянцем во всю щеку Эдик, — а это Татьяна и он кивнул вглубь автомобиля на стройную девицу в мини юбке и деловом пиджачке секретарши. Та помахала рукой в ответ Самолетову.

Татьяна работал секретаршей у Эдика и одновременно крутила с ним затянувшийся и бесплодный роман. У молодого предпринимателя уже была чем-то похожая на него пухленькая жена и трое детей от года до трех, и совершенно не было похоже, чтобы он собирается менять семейное положение.

— Вы чем занимаетесь? — радушно поинтересовался Эдик у Никиты и его спутницы.

— Да вот, были тут по делам, — замялся Самолетов, не желая посвящать приятеля в подробности.

— По делам? Хе-хе! Ну и как удачно?

— Да, как сказать.

— Ну не хочешь рассказывать, не надо, — почуяв неловкость, отступил Эдик. — А мы с Татьяной как раз собираемся отметить маленькую удачную сделку. Не хотите присоединится?

— Хм, почему бы и нет, — Никита посмотрел вопросительно на Глорию.

Та как будто колебалась.

— Для начала предлагаю покататься на машине по вечернему городу, — словно змей-искуситель кивнул Эдуард на свой роскошный Таун-Кар с обитым красным бархатом и кожей салоном.

От такого предложения вряд ли могла отказаться любая девушка в самом начале девяностых годов.

— Хорошо, — согласилась она, — только мне надо позвонить маме, что я задерживаюсь.

— Без проблем, — обрадовался Эдуард. — И лучше сказать, что задерживаешься на всю ночь.

* * *

Они сидели вчетвером не зажигая света в снятой Эдуардом для подобных целей квартире. Комнат, где они расположились, была оборудована искусственным камином и служила гостиной. Рядом была спальня.

Они пили заокеанский ликер, которые только появились в коммерческих магазинах, и беседовали о всем на свете, но больше о любви.

— Не понимаю, какая женщина вам нужна, чтобы вам не нужно было ей изменять? — задумчиво глядя на красные языки светового пламени, поднимающиеся по пластиковому раскрашенному экрану, поинтересовалась Татьяна.

— Известно какая — красивая и глупая, — немедленно среагировал Эдуард. Этим вечером он, видимо, был в ударе, в отличии от Никиты, который больше помалкивал.

— Я тебя серьезно спрашиваю, — не унималась секретарша-любовница.

— Ну если тебе и правда это интересно, то: во-первых, женщине лучше вести себя с мужчиной как с другом. Никогда не веди себя с мужчиной так, как будто несказанно страдаешь, что такая красивая и что лучше уж быть дурнушкой — жизнь бы легче была. Во-вторых, глупо видеть в каждом мужчине объект для немедленного обольщения. Если в женщине что-то есть, мужчина, если он только не слеп на оба глаза, увидит и так. А если в ней ничего нет, никаким кокетством делу не поможешь, а только выставишься большей дурой, чем, может быть, ты и есть. Мужчина более чувствителен к фальши, чем принято считать. Неестественность, если он ее почувствует, убьет любое чувство симпатии, возникни оно при первом взгляде на женщину.

— Ты все о внешности да о внешности, — вмешалась Глория, — А наш ум?

— Ах да, забыл о самом главном, об уме. — Эдуард глумливо ухмыльнулся. — Первый совет: нет никакой необходимости показывать мужчине, что ты умнее его — женщина должна скрывать свои недостатки.

— Ха-ха. Как смешно, — скривила свою кукольную мордочку Татьяна. — Ты все шутишь.

— А если серьезно, то, — глядя на пламя сквозь бокал с ликером, продолжал Эдик, — если бы на свете не было женской красоты, то смысл существования всего остального был бы для меня не совсем ясен. Когда я вижу красивую женщину, меня это всегда ставит в тупик. Красота для женщины — это как талант для мужчины. Она дается природой ни за что. Она просто дается. Красота вообще не укладывается в рамки логического осмысления. Можно, конечно, и здесь навести теорию и объяснить, что красота дана природой ради одной цели — послужить ярким оперением для лучшего привлечения самцов и производства с их помощью потомства. Но почему тогда красота распределяется так случайно? Почему одна имеет бешеный успех среди мужчин, не прикладывая к этому ни на грамм усилий, а вторая и шьет, и великолепно готовит, и скромная, и добрая, но, как говорится, что же ей еще остается — посмотрите на ее рожу.

— Фу, Эдуард, какой ты не тонкий! — опять наморщила носик Татьяна.

— Еще скажи толстый, — усмехнулся он.

— Нет, ты именно такой, какой надо. Как мне нравится но говоришь такие странные вещи.

— Ничего странного, не стоит обижаться на мужчину за его невнимательность к вашей неординарной личности и повышенному интересу к попке и ножкам. Любовь мужчины до того, как он переспит с женщиной, мало стоит. Любовь можно ценить после того, как мужчина узнает ее тело.

— А как же наша душа? — еще раз попыталась наставить оратора на путь истины Глория.

— А что душа? Я сейчас говорю о женщине, как о некоем образе, о символе. А если я начну говорить о женской загадочной душе, сразу получится глупость и ложь. В самом деле, никто же не пытается всерьез рассуждать о мужской душе. Обычно говорят о каждом мужчине, как самостоятельной личности. И если я начну говорить о женских душевных качествах, это будет все равно что пытаться рассуждать о собирательном образе Красной Шапочки во всех девчонках, носящих головной убор похожего цвета.

— Значит, ты считаешь, что нас объединяет только смазливая мордашка и соблазнительная попка? — возмущенно спросила Татьяна. — И все?

— Ха! Если бы. Не видел ничего более вызывающего в женщинах ненависть, чем успех внешности своей сестры.

— А ты говоришь, у нас нет ничего общего в характере, — съязвила в свою очередь Глория. — Теперь можешь добавить к этому, что все женщины глупые, и портрет будет завершен.

— Зачем же злится? — Эдик был невозмутим. — Это не самые плохие качества в людях. Мужчинам достались пороки похуже.

— Ах, я сейчас расплачусь от вашей несчастной доли. — вытерла несуществующие слезы Татьяна, — Только почему-то всегда больше страдаем мы, в том числе и от ваших пороков, что не мешает вам воображать себя сильнее и умнее нас. И вообще все мужики — сволочи.

— А ты, оказывается, феминистка.

— Кто, кто?! Это что, такие некрасивые и сварливые старые девы?

— Почему обязательно некрасивые и старые? Среди них тоже ничего попадаются.

— Все равно я не феминистка.

— Все женщины феминистки. Каждая в глубине души считает всех мужиков сволочами. Правда, в этом смысле и мы, мужики, не лучше. Факт, что у всех женщин нелады с головой, у нас даже как-то не принято обсуждать. Правда, Никита?

— Не знаю. — Самолетов вышел из приятного состояния отстраненности, усиленного завораживающим блеском камина, забавной беседой и приятно туманящим голову алкоголем. — Я как-то об этом не задумывался.

— Не увиливай, Никита, — потребовала Глория, — что ты думаешь про женскую привлекательность? А то сидишь целый вечер и молчишь.

— Хорошо, попробую ответить, — задумчиво прищурился на поблескивающее пламя нарисованного очага Самолетов, — Я думаю, что привлекательность — это что-то внутри женщины, до чего мужчина всегда стремиться добраться, но сделать это не может и не должен. Отдавая себя всю, часть женщина не должна отдавать никогда, как бы она его ни любила. Если мужчина начнет понимать, за что ему нравится женщина, то она ему скорее всего уже не нравится. Лучше сделать над собой усилие и показать, что хотя он и великолепен, пусть не обольщается, что найдутся и получше. После этого от мужчины трудно будет избавиться, даже если захочешь. Но самое главное женщина должна быть не просто любовницей, а настоящей женщиной-другом. Мужчине должно быть с нею легко, в ее присутствии он должен чувствовать себя сильным, умным, талантливым, и она не должна сосать ни капли его крови, как это делают женщины-вампиры.

— Женщины-вампиры? Ой мамочки, — поежилась Татьяна, — ты серьезно.

— Да, Никита, — грозно потребовала ответа Глория, — кого ты имеешь в виду?

— Не волнуйтесь, не вас, — усмехнулся Самолетов, — но разве вы не встречали среди женщин такие особи, которые, сами не сознавая того, выпивают у мужчины всю кровь? Мужчина, общаясь с кровопийцей, растрачивает против своей воли душевные силы на окружение ее постоянной заботой и вниманием, которые женщина воспринимает с откровенным высокомерием и пренебрежительной холодностью. Все знаки любви, будь то простая забота о том, чтобы ей было удобно в киношке, до царских подарков, она принимает как само собой разумевшееся. И не жалуйся, если она отвергнет в раздражении твои старания, что сделает тебя же виноватым за свою назойливость и неуместную суету. Такие женщины обладают мистической способностью при общении сделать тебя своим должником, даже если ты ей ничем не обязан. Твоя речь непостижимым образом теряет контроль, и с губ невольно слетают самые безумные обещания, которые потом, естественно, ты обязан будешь выполнить, предвидя обиженно поджатые губы или оскорбленный вид, говорящий о том, что она всегда подозревала в тебе недотепу и никудышного мужчину, не чету настоящим, держащим слово любой ценой…

Между тем беседа затянулась далеко за полночь. Молодые люди наслаждались общением под звон бокалов и уют камина. Наконец Эдик сладко потянулся и поинтересовался, хихикнув:

— Ну что, поздно уже, не пора ли по кроватям?

Глория настороженно посмотрела на Никиту, не совсем понимая, не имеет ли его друг ввиду что-то неприличное.

— Мы останемся в каминной, — продолжал великодушно Эдик, — а вы можете занимать спальню. Татьяна выдаст вам белье.

Оказавшись в постели под одним одеялом, Самолетов в нетерпении положил руку Глории на бедро, там где полоска трусиков огибала тонкую девичью плоть, но она остановила его руку.

— Ты думаешь нам сейчас можно? — услышал он в темноте ее шепот.

— А почему бы и нет. Я слышал, есть такой способ сорвать задержку — надо как следует потрахаться.

— Да. Хм. Ну, хорошо, давай попробуем, а вдруг поможет.

* * *

Просыпаться утром молодым с легкой истомой от ночных бдений в объятиях прекрасной и влюбленной одалиски, когда на кухне кто-то уже готовит кофе, а внизу ждет автомобиль, сесть в который на виду жителей спального района, ничего кроме"копейки"под окнами в своей жизни не видевших — в этом есть особая поэзия и восторг.

Пока девушки о чем-то шептались на кухне, приводя себя в порядок после беспокойной ночи, Никита пил кофе в гостиной с одетым в китайский халат Эдиком. Комната, казавшаяся вчера настоящим каминным залом, на поверку оказалась заурядной двадцатиметровкой в панельном доме со старыми шкафами шестидесятых готов, и мягкой только входящей в моду мебелью, которую, видимо, недавно завез сюда сам Эдуард.

— Я сейчас в офис, могу подвезти, — предложил начинающий предприниматель, поглядывая на часы.

— Если будешь проезжать мимо площади Ногина, высади нас там.

— Отлично, как раз по пути. Она там живет? — кивнул он в сторону кухни, видимо, имея в виду Глорию.

— Да нет, там дом ее отчима. Он должен ей денег. Вот Глория и попросила оказать моральную поддержку.

Эдик на секунду задумался.

— Хочешь дам тебе совет, — предложил он после некоторых размышлений, потягивая ароматный кофе с коньяком из чашки. — Ты представься как ее кредитор. Мол, эта девушка должна тебе денег, и как бы она передает тебе все права на собственных должников. Усек? Например, сам я к должникам никогда не езжу, а сразу отправляю своих работников ножа и топора. Кстати, хочешь, я подвезу тебя прямо к его дому на машине и подожду внизу, для солидности?

— Хм, не знаю, можно попробовать. — пожал плечами Никита, — Только зачем ждать, я думаю и так все будет в порядке.

— Ну смотри. Я могу дать еще двух ребят для подмоги?

— Нет, спасибо, — вспомнив громил из охраны Эдика, решительно отказался Никита, — я уж как-нибудь сам справлюсь.

— Дело твое.

* * *

Спустившись на машине от Лубянки мимо Старой площади и памятника защитникам Плевны, выкрашенного в черную краску, они свернули на Солянку и углубились в запутанные дворы, едва протискивая лимузин между стен, следуя указаниям Глории.

Никита был удивлен, что в центре Москвы, недалеко от Кремля, существуют такие странные кварталы с домами, больше напоминающими Петербург Достоевского, с многочисленными переходами между дворами-колодцами, одни из которых заканчивались тупиком, а другие выводили на тихие переулки, примыкающие к когда-то существовавшему здесь Хитрову рынку.

Миновав несколько арок и сквозных дворов, они наконец остановились у обшарпанного двухэтажного дома, не ремонтированного как будто еще с царских времен.

Никита и Глория попрощались с Татьяной и вышли из автомобиля, Эдик, не глуша двигателя, вышел с ними и открыл гигантский багажник Линкольна. Достав из него братковскую кожанку, он протянул ее Самолетову:

— На, одень для пущего эффекта. Потом вернешь.

От этого предложения Никита не стал отказываться и с удовольствием облачился в мягкий набук куртки, которая пришлась ему в самую пору.

— Ну, бывайте, — махнул рукой Эдик.

Он влез на водительское сиденье и, оставив после себя незнакомо-сладковатый запах бензина, скрылся в переулках.

Глория критично оглядела своего спутника. С двухдневной щетиной и короткой стрижкой, одетый в кожаный"прикид", он и в самом деле стал поразительно напоминать представителя криминального мира.

— А тебе идет, зверюга, — в приливе нежности, прижалась она к нему и чмокнула в колючую щеку.

Никите понравилось то, как она его назвала.

— Только давай так, — деловито предложил он, — представь меня не своим приятелем, а как бы бизнес партнером. Мол, ты должна мне денег, и переводишь стрелки на своего папашу.

— Отчима.

— Ну, отчима. Мне так легче будет с ним разговаривать.

— Не знаю, что ты задумал, но пусть будет так.

Глория толкнула подпружиненную деревянную дверь с выбитыми стеклами в окошках, и они оказались в пахнувшем сыростью темном подъезде со стертой и непривычной городскому жителю деревянной лестницей.

Поднявшись по скрипучим ступенькам, они остановились у давно некрашеной двери без номера с разбитым почтовым ящиком. На ящике еще сохранись наклейки названий газет в написании характерном для тридцатых годов.

Звонок тоже отсутствовал, как класс, а потому Глория просто громко постучала согнутым указательным пальцем. Никита прислушался к происходящему в квартире, но кроме громко играющего радио, никаких других звуков не последовало. Глория постучала еще раз, однако с тем же удручающим результатом.

Неожиданно позади послышался хлопок закрывающейся парадной двери и ступеньки заскрипели под чьими-то шагами. Через секунду перед молодыми людьми предстал бомжеватого вида мужичок в трениках и пиджаке поверх майки, на котором поблескивал ромбик высшего инженерного образования. Его редеющие и немытые волосы были прилеплены к голове справа налево, а мышцы лица подрагивали в астеническом нетерпении человека, которому срочно нужно похмелиться. В руках он нес авоську со скудным набором продуктов, а из бокового кармана пиджака торчала бутылка водки. На ходу он считал остатки мелочи. Дойдя до самой двери, он поднял взгляд и только тут заметил две фигуры перед собой.

— Вы чего тут? — вздрогнул мужичок в испуге, но, видимо, узнав Глорию, криво усмехнулся, — Это ты, а я вот из магазина. — Он тряхнул авоськой. — Сволочи, еле дошел! Машин понакупали, едут и едут, никак дорогу не перейти. Вот бы половину перестрелять, тогда бы посвободнее стало.

— Здравствуй, Виктор, — холодно сказала Глория, — не пугайся, это Никита.

— А чего мне пугаться. Извини, приятель, в сторонку встань. — он несколько грубо подвинул молодого человека, и наклонившись откинул грязный коврик.

Под ковриком лежал ключ, с помощью которого отчим Глории и открыл дверь своего дома. Не оглядываясь, он пробубнил:

— Проходите, располагайтесь, гости, блин, дорогие.

— Спасибо, Виктор, — делая шаг через порог, сказал Глория, — но мы не на долго.

— Хе-хе, конечно не на долго. Кому я нужен? Даже своей дочери не нужен.

— Я тебе не дочь, — вспыхнула девушка.

— Ну да, когда я тебе задницу, соплюшке, подтирал, ты была мне дочерью, а теперь нет.

— Может, я и была тебе дочерью, пока ты первый раз не ударил мою мать. Впрочем, я не хочу сейчас выяснять отношения. Мы пришли по делу.

Из темного коридора они прошли за хозяином квартиры на закопченную грязную кухню, с паутиной по углам потолка.

— Ну да, конечно, по делу, — продолжал бубнить Виктор, выкладывая на изрезанную и истертую клеенку кухонного стола кусок колбасы, хлеб и рыбные консервы. Сейчас все стали деловые. А так, чтобы прийти и выслушать человека — это нет. А хотите я вам свои стихи почитаю. Не пугайтесь, они короткие, в одну строку, вот например, сегодня ночью пришло. Отчим Глории встал посреди кухни в позу молодого Вознесенского и закатив глаза начал завывать нараспев:

— «Я жизнь спустил, как воду в унитазе!..» — мельком взглянув на собеседников и не увидев одобрительной реакции, продолжил. — Не нравится? Хорошо, тогда другие: «Я слил и тем я интересен!..» Что тоже не хватает энергетики? Тогда вот: «Забил на все и отдыхаю!..» А? Мощь! Или: «Послал всех на и наслаждаюсь!..»

— Прекрати, Виктор, — грубо оборвала его Глория, — мне надо серьезно с тобою поговорить.

— Поговорить? О серьезном? А что же тебе мешает? Если сильно хочется, не надо себя сдерживать, ты начинай, а я подойду попозже. Живот после стихов что-то пучит.

Он сорвался с места и исчез в ванной комнате, совмещенной с туалетом. После небольшой паузы, послышался шум спускаемой воды, и мужичок предстал перед молодыми людьми в галстуке безумной расцветки с попугаями и пальмами. Бутылки водки в кармане уже не было, его руки перестали ходить ходуном, а в глазах появился нагловатый прищур. При этом на ходу он зачесывал набок остатки волос ершиком от унитаза.

— С утра? Теплую водку? Из мыльницы? Обожаю. — благостно зажмурился он, отбросив ершик под раковину. — Итак, о чем ты хотела со мною поговорить?

— Виктор, я хочу забрать свои деньги, — решительно начала Глория, — те, что ты взял у меня на выгодную сделку. Сделка, как я вижу не состоялась…

— Деньги? Деньги… Ага! — Виктор сделал невинное лицо. — А у меня нету.

— Как нет? Ты же обещал еще в прошлом месяце.

— Ну мало ли что я обещал. Нет у меня денег, и все! Хреновым я оказался предпринимателем. И знаете почему? Потому что я — русский. Пью много. А в России пьют двумя способами: до тех пор, пока не кончатся деньги или до состояния полной невменяемости. Впрочем, ха-ха, создается впечатление, что деньги у русских никогда не кончаются, — в этом месте он неожиданно перешел на пафос, — Эх русский народ — никудышный народ! Да будь такое же в другой стране, все правительство давно бы смели. А у нас все терпят. Нет, нас надо заменить на евреев. Они здесь все лучше устроят.

— Да как тебе не стыдно такое говорить! — возмутилась Глория.

— Я имею право это говорить, потому что я всю жизнь отдал космическому институту, а его вязли и закрыли. Говорят, космос сейчас никому не нужен. Иди, говорят, торгуй за прилавок. А как же! Велика Россия, и талантов у нас навалом, как говна! Ну пошел я за прилавок, а там такие вот ребятки, похожие на твоего дружка, меня и обули, то есть раздели. Все до копейки выгребли.

Никита, который не любил, когда начинали ругать происходящие в стране реформы, решил, что нет особой нужды церемонится с отчимом Глории. Да и роль ее"крыши"надо было блюсти, а потому он"включил крутого"и потребовал:

— Мужик, я не знаю, кто тебя конкретно обул, это не мое дело, но сложилось так, что эта девушка оказалась должна мне денег, а ты должен ей. Так что меня не волнует, где ты их возьмешь.

— Ах, вот оно что, — тут же переменил тон на плаксивый визг спившийся инженер, — Так ты из этих, из молодых, да ранних. Ну и дружка моя доченька нашла. Нашла и на папашу натравила. Кстати, а зачем тебе деньги так срочно понадобились, что, намылилась в Израиль со своей мамочкой?

Глория отреагировала слишком нервно, чтобы Самолетов не заподозрил, что в словах ее отчима есть доля правды.

— Это не твое собачье дело! — взвилась она. — Я хочу получить свои деньги.

— Езжай, езжай! Пусть все уедут. И они нас еще пугают утечкой мозгов. Ха-ха! Как может утечь то, чего у нас нет? Я даже знаю, кто первый заметил, что у нас с головой не все в порядке. Это был Юрка Гагарин. Между прочим, он жал мне вот эту самую руку, — Виктор показал костистый кулак, — Юрка когда над страной поднялся, так сразу и заметил:"Ну, — говорит, — Поехали". А когда границу на Запад открыли, многие так и окончательно поехали. Кто в Израиль, кто еще дальше. Теперь они там лечатся.

— Я вот, например, никуда уезжать не собираюсь, — хмуро заметил Никита, поглядывая на свою спутницу.

— Ха-ха. Это правильно, — одобрительно крякнул Виктор. — Оставайтесь. Вам, молодым, наглым и вооруженным, и возглавить этот дурдом, — похоже отчим всерьез принял Никиту за рэкетира, с помощью которого Глория пришла выбивать долг. — А что, все верно: теневая экономика, как выяснилось, единственная нормальная в стране, теперь объявляется официальной, а плановая — объявляется вне закона и отныне будет преследоваться в уголовном порядке. Вот так!

Он разошелся ни на шутку. Казалось, это говорил не он, а сатирик из радиоточки. По радио как раз удачно передавали марш Энтузиастов.

–…И будем беспощадно карать за любые проявления плановости.

Составил пятилетний план — получи пять лет. Выиграл в социалистическом соревновании — получи десять, и переписываться запретим. Доску ударников коммунистического труда вообще менять не надо — подпиши только"Их разыскивает милиция". А за такое экономическое преступление, как выход на субботник, будем применять высшую меру — высылка в Израиль. Ха-ха!

И нечего спрашивать, отчего они медлят с приватизацией. Идиоты! Все уже давно приватизировано, оттого они и медлят. Они нас еще коммерции будут учить! У самих голова имеется. Вон немцы по камушку свою стену продают. У нас тоже стен хватает. Одной кремлевской всю страну накормить можно. Кончится стена, продадим на Запад всех более или менее красивых женщин, тем более нам они пока ни к чему, а людям радость. И в космос будем отправлять только за деньги. Кто хочет с возвращением, брать в два раза дороже.

Только извините, ребята, вы и с капитализмом гребаным можете опять в просак попасть. Ведь в Октябрьской революции буржуи не меньше виноваты, чем увлекающиеся разными идеями массы. Кто их просил так эксплуатировать людей? Меру же знать надо. И к"Яру"с цыганами нечего было на тройках через весь город мчаться, когда на улице нищих полно. Сделал миллион, не останавливайся — пропить всегда успеешь — сделай два. Снова вложи в дело. Создай рабочие места, отдай в казну, на благотворительность, на природу, подмети улицы. Вот тогда можно и к"Яру"с цыганами. А то смотрите, до семнадцатого года опять недалеко.

— Хватит нести околесицу, — прервал речь оратора Самолетов, — Девушка должна мне денег. Вы должны ей, так что теперь считайте, что ее долг переходит на вас. Возражения есть?

— Нет, возражений нет. Вот ведь парадокс: велика Россия, а отступать, как всегда, некуда.

— Повторяю, папаша, — Никита как мог изображал угрозу в голосе, — гоните деньги, и разойдемся по хорошему.

Кажется, он безбожно переигрывал, но его увещевания вдруг возымели действие.

— Ладно, ладно, — поднял вверх руки алкоголик, — я же не против, но у меня нет. Мне надо занять у Капитоныча, а Капитоныч спит.

— Так разбудите его, — не чувствуя подвоха, потребовал Никита.

— Без проблем, как любит говорить сейчас молодежь, — ехидно усмехнулся хозяин квартиры, — Прошу…

Он сделал приглашающий жест вглубь темного коридора. Молодые люди, переглянувшись, последовали за ним. В конце он толкнул дверь, и та со скрипом распахнулась. Посреди комнаты, загаженной пустой посудой и окурками, Никита заметил лежащего на смятом и грязном ситце кровати огромного мужика. Он спал, лежа на животе. Из уголка его приоткрытого рта на подушку стекала слюна, образуя на ней большое темное пятно.

— Во, Капитоныч, к тебе бандиты пришли, — бодро объявил Виктор. — Денег требуют.

Мужик мгновенно приподнял голову над подушкой, приоткрыл слипшиеся глаза и осипшим голосом произнес:

— Бандиты, какие бандиты?

— Какие обычно бывают. Рэкет, ити их. Денег, что ты мне за постой задолжал, требуют.

Виктор воспользовался тем же приемом, что и Никита. Он ловко перевел «стрелки» с одного должника на другого.

— Сейчас, — Капитоныч, не вставая с постели, дотянулся до рассохшегося венского стула, на котором висел милицейский китель, и пошарил в кармане. — Сейчас, все будет.

Но вместо денег он выхватив из кармана пистолет Макарова и наставил дуло на Никиту.

— Стоять, гадёныш! Ща мы устроим разбор полетов. Витек, вызывай опергруппу.

— Капитоныч, ты с ума сошел, я же пошутил, — опешил отчим, — брось ствол.

— Всех бандитов надо мочить, — пьяно мотнул головой постоялец, после чего сфокусировался на Глории и добавил, — и евреев тоже.

— Евреев-то за что? — спросил Никита, нащупывая на стенке, чем бы запустить в пьяного милиционера.

— Что б знали, — резюмировал Капитоныч.

В следующую секунду, Самолетов метнул в него грузную рубаху, которую он снял с вбитого в стену гвоздя. Она точно накрыла голову вооруженного жильца, после чего раздался оглушительный хлопок.

Все присели. В нос ударил едкий запах пороха. Никита молниеносно захлопнул дверь. После этого раздалось еще пять выстрелов, и одновременно на стенке появились белые дырочки, из которых ударили лучи солнца.

Никита бросился на пол, увлекая за собою ничего не понимающую Глорию. Когда выстрелы стихли, за стенкой послышался мат и холостые щелчки пистолета.

— Ты жива? — крикнул Никита и поднял Глорию с пола.

Она, похоже, не пострадала, но была страшно напугана. Схватив девушку за руку, Никита увлек ее к двери. Виктор пошатываясь отлепился от стены, и бросился за ними, видимо, сам не ожидая такой реакции от своего постояльца.

— Дочка, прости, я не хотел! — кричал он вдогонку убегающим без оглядки молодым людям.

Выбежав за ними из квартиры, он тут же споткнулся о подставленную кем-то ногу и кубарем покатился по лестнице вниз к парадной двери. Возле выхода на улицу его нагнали и подхватили под руки два крепких молодчика и выволокли во двор. Там они остановились перед Линкольном, рядом с которым стоял Эдуард и симпатичный небритый парен с колючим пронимающим до глубины взглядом. За их спинами Никита прижимал к себе дрожащую Глорию.

— Это и есть ваш должник? — спросил Эдик, тыкая в Виктора кулаком.

Никита кивнул, отряхивая от грязи и пыли себя и ошалевшую девушку.

— Это он стрелял?

— Нет, это его сосед, какой-то бешенный милиционер.

— Милиционер? — Эдик о чем-то задумался. — Ну и бог с ним. Грек, а с этим разберись. Он вроде ребятам деньги должен. А я пока девушку успокою.

Он усадил Глорию в Линкольн и налил ей в маленький стаканчик коньяк из бара. Никита устроился рядом на заднем сидении и вопросительно посмотрел на Эдуарда, не понимая, как он здесь оказался.

— Что, рэкетир хренов. Удивлен? — довольно начал объяснять он. — Все просто. Приезжаю в офис, а сам места себе не нахожу, думаю, ну точно дров наломаешь. Как видишь, я оказался прав.

Между тем, на улице раздался отчетливый шлепок, а затем бригадир бандитов по кличке Грек, поинтересовался у получившего оплеуху отчима:

— Эй, слышь, мужик, если ты сегодня долг не отдашь, у тебя в жизни начнутся большие неприятности. Я тюрьму кормлю, а ты деньги отдавать не хочешь. Они ребята честные, но строгие…

После чего раздался шлепок погромче.

Глория, подняла голову, склоненную к груди Самолетова, и вдруг громко и истерично потребовала:

— Не надо!

— Что, не надо? — непонимающе спросил Эдик, принимая из ее рук опустевший стаканчик.

— Не надо его трогать. Я не хочу. Зачем вы вмешиваетесь? Я ему все простила.

Эдик пожал плечами.

— Ну хорошо, простила так простила. Желание столь симпатичной девушки для меня закон. Пусть живет.

Он не торопясь вышел из автомобиля, так что Виктор успел получить еще пару оплеух, подошел к Греку и что-то шепнул ему на ухо, указывая на девушку, а потом на ее отчима. Они кивнули друг другу понимающе, и бригадир что-то негромко приказал своим ребятам. Те, как ни в чем не бывало, отпустили руки своему подопечному, и тот измождено рухнул на асфальт.

Грек и двое его подручных, махнули рукой Эдику и скорым шагом направились к стоящему неподалеку черному Ауди. Через несколько секунд их и след простыл.

— Ну что, куда вас на этот раз подвезти? — довольный произведенным эффектом поинтересовался Эдик, усаживаясь на водительское сидение.

— На этот раз до ближайшего метро, — еще не переведя до конца дух, попросил Самолетов.

— «Площадь Ногина» подойдет?

— Да.

Эдик закрыл двери и включил зажигание.

— Подождите! — вдруг потребовала Глория.

Мужчины удивленно повернули к ней головы.

— Я сейчас…

Она выпрыгнула из машины и подбежала к стоящему на карачках отчиму. Он с трудом приходил в себя после тумаков, и еще не мог подняться. Она достала из кошелька все деньги, которые у нее были, и положила перед ним, после чего быстро вернулась в автомобиль.

Эдик нажал на газ.

* * *

Никита и Глория сидели на лавочке в парке героев Плевны рядом с метро Площадь Ногина и приходили в себя. Над Москвой потихоньку собирались давящие серостью облака, готовые спустить на землю то ли дождь, то ли снег.

Недалеко на пожухлой траве парка Никита заметил двух воронов, один из которых поменьше лежал неподвижно с распластанными крыльями, а другой с изумляющим упорствам подпрыгивая то с одной стороны, то с другой, пытаясь клювом расправить и поднять крылья собрата, как бы говоря, ну что же ты лежишь — лети! Кто они друг другу: мать и убитое дитя, самец и его погибшая подруга? Просто ворон и вороненок? Кто знает.

Глорию все еще трясло, то ли от холода поздней осени, то ли от пережитого. Никита, гладя ее по спине, приговаривал:

— Все в порядке, все хорошо.

— Нет, я не могу, не могу так больше жить, — с трудом попадая зубом на зуб, произнесла несчастная девушка. — Когда же это кончится! Как я всех ненавижу!

— Кого всех? — спросил озадаченный Никита.

— Их! — девушка брезгливо кивнула в сторону дома своего отчима, видимо, имея в виду и спившегося инженера с милиционером, и Эдика со всей его компанией. — Никита, зачем тебе все это? Ты талантливый, сильный, красивый! Разве ты не хочешь жить в цивилизованной стране? И не потом когда-нибудь, а прямо сейчас. Там тебя оценят, а что с тобой будет здесь?

Никита чувствовал, что в нем растет протест, как бывало, когда кто-то пытался столкнуть в нем голос разума и душевные привязанности. Этот разговор был неприятен Никите, при этом он понимал, что Глорию ни в чем переубедить не сможет.

— Ладно, забудем, — буркнул он, и в этот момент заметил небольшое пятнышко крови на внутренней стороне бедра ее джинсов.

— Подожди, ты случайно не ранена? — с беспокойством спросил он.

— Кажется, нет.

— У тебя кровь на ноге.

Только здесь Глория обратила на это внимание.

— В самом деле. Ой, Никита. Кажется, это они! — она с воодушевлением посмотрела на молодого человека.

— Кто они? Едем в больницу!

— Нет, подожди. Это они — месячные!

— Ты уверена?

— Конечно. А что же еще. Это начало.

Да это было начало, только начала чего? Вечером Глория позвонила ему и сообщила, что «они» пошли так, что она еле успевает менять прокладки. Он ощутил в ее голосе легкое отчуждение, как если бы он был в чем-то виноват.

С плеч Самолетова как гора свалилась, но одновременно он почувствовал легкую грусть и опустошение, будто он что-то упустил в жизни и уже ничто не сможет возместить эту потерю.