Рассказики-2. Разные истории

Андрей Сатирский

Веселые картинки про отношения людей друг с другом и их действия в разных обстоятельствах: от суровой военной службы до безудержной пьянки. Жизнь кипит, фантазия бурлит, вдохновение переливается через край. Книга содержит нецензурную брань.

ГУСАРСКАЯ АТАКА

Бабье лето в разгаре. Вовсю грело полуденное солнышко. Легкий ветерок носил в воздухе паутину. Аромат клевера разливался над полями. У речки шелестели камыши. Речка неширокая, мелкая, для перехода не требующая моста. Но имеющая течение и глубокое место, где поставлена мельница. Урожай собрали, так что мельник работал почти без отдыха. С тихим плеском вращались мельничные колеса. Где-то далеко в лесу аукались собирающие грибы ребятишки. Около дома мельника квохтали куры, в сарае чмокали отрубями свиньи, над огородом кружили высматривающие корм вороны, на веранде загадочно хихикали мельничиха со взрослыми дочерьми.

За домом шелестел листвой огромный сад. Там прямо на траве расположился для отдыха гусарский эскадрон в одних лосинах. Вокруг лежащих вояк бродили кони, смачно хрустя яблоками. Ароматно пахло шампанским, бутылка которого передавалась из рук в руки. Початый ящик вина прятался в тенечке под кустом. Полное умиротворение.

Только уже давно шел боевой 1812 год, войска Наполеона топтали землю России, а русская армия умело отступала. Конечно, изредка вспыхивали стычки между конными разъездами. Иногда противники даже коварно обстреливали из орудий переправы или лагеря отдыха. Да и диверсанты умело действовали с обеих сторон. Кроме того, к французским обозам стянулись оголодавшие разбойники с больших дорог, поддержанные окрестными крестьянами, которые тоже хотели вкусить иноземных яств. Посему отбивающиеся со всех сторон французы продвигались медленно и никак не могли догнать шустрых русских, чтобы дать решительный бой.

Руководивший отступлением Барклай де Толли не выдержал, обратился к Кутузову:

— Сколько можно убегать? Не пора ли ударить по французам?

— Не дрейфь, Барклаша! — ласково потрепал шотландца по плечу фельдмаршал: — Тебе за сей драп еще памятник поставят, поверь старику. И мне рядышком, за совет. Так что пусть пока французы шагают по нашей земле. Они устанут, мы же лишь шире размахнемся для удара, — а сам небось уже давно приглядел зорким оком поле под Бородином.

— Так, может, и Москву им отдадим? — возмутился Барклай.

— Дельная мысль! Как только Наполеон захочет войти в столицу, мы ее сожжем. А коли нечего будет покорять, то он юридически вроде бы и не овладеет Москвой! Здорово придумал! Люблю тебя за аглицкую хитроумность. За это и орденок получи. Бери, не обижай!

Но пока где-то в разгаре стычек звенели сабли, гремели выстрелы и матерились на разных языках, в саду у мельника гусары отдыхали. Кто дремал, кто бездумно пялился в облака, кто напрасно искал в сумке чистые носки, кто зашивал порванный доломан, кто кивер чистил или саблю точил. А молодой корнет сочинял под гитару песню:

— Наш гусарский лихой эскадрон посетил на один только день

Город Малый Полупердон и деревню Большой Недобздень…

Корнету передали бутылку, он лихо отхлебнул из горлышка, передал вино дальше и продолжил: — Словно сбывшийся сказочный сон никогда не забудут тот день Город Малый Полупердон и деревня Большой Недобздень…

На том песня закончилась. Старый ротмистр одобрительно кивнул: — Молодец! — и скупая мужская сопля скатилась ему на усы. Корнет тихонько перебирал гитарные струны. С глухим стуком опадали яблоки.

Кстати, гусары так быстро ворвались в Большой Недобздень, что девки подумали, будто отдались облаку пыли.

— Красота-то какая! — воскликнул раскинувшийся на траве командир эскадрона: — Не то что с ума сойти — поэтом можно стать!

Гусары молча внимали красоте.

— А у меня стих родился, — сообщил друзьям поручик: — Вот послушайте — «Употребляйте маракуйю, она приносит пользу… организму».

— Поручик, где же рифма? — удивился ротмистр.

— И вы туда же? — с укоризной глянул на него поручик: — Сначала провоцируете на рифму, а потом рассказываете всем, какой я пошляк-с!

От дома вновь донесся женский смех.

— Экий вульванарий! — мечтательно вздохнул корнет.

Поручик толкнул ротмистра в бок: — Помнишь, что недавно проделал наш юный друг?

— Я вам дурак что ли, все в памяти держать? — отмахнулся ротмистр.

— Он же от дочки градоначальника выскочил голый в одном надкушенном презервативе!

— А мне-то что? Я же не градоначальник!

Женский смех звучал все громче, призывнее.

— Никто не смеется краше русских женщин! — поднялся корнет, продолжая наигрывать на гитаре. К нему присоединилась парочка усатых сотоварищей с бутылкой.

— Отставить! — строго приказал командир. Потом уселся, прислонившись спиной к дереву, достал из кармана лист бумаги: — Дозвольте напомнить, господа, приказ по полку, написанный для вас по прибытии эскадрона в Ковно. Подчеркиваю — специально для вас! Всем проснуться и слушать! Итак, читаю…

(Сей реальный приказ бережно хранится в военном архиве. Я лишь слегка подредактировал текст ближе к современному русскому языку.)

«Приказ №372 по Суздальскому полку от 04 августа 1812 года. Город Ковно. По случаю назначенного сего числа у польского князя Сангушевского бала и приглашения на таковой офицеров вверенного мне гусарского эскадрона предписываю принять к руководству и непременному исполнению следующее. Прибыв на бал, осмотреть исправность своей амуниции, дабы не было видно сквозь прорехи в соблазнительных местах голое тело. Пришедши в покои не сморкаться на пол, а иметь для того целые платки. По стенам покоев похабных надписей не делать и членов человеческого тела не рисовать. Когда явятся польские женщины, вести себя как можно скромней: жопой к лицам дам не поворачиваться, при разговорах с красивыми шляхетками руки в карманах панталонов не держать и членов не наяривать. Во время танцев и контредансов ноги своим дамам, чтобы падали, не подставлять, на колени их не сажать и за задницу не щупать. В буфете допьяна не напиваться, по углам не блевать. Во время ужина за столом поганых слов не произносить и под столом соседним дамам членов в руки не совать. После ужина не выходить гадить на балкон, а отправляться для этого в отхожие места. При прощании делать дамам тройной поклон и вообще вести себя на время бала прилично, как подобает образованным русским офицерам. Подписал командир полка полковник Зарублев». Всем все ясно?

Гусары молча вспоминали тот недавний чудесный вечер, который прошел, уж так вышло, вопреки требованиям приказа. А назначенные взыскания сгорели в огне баталий.

Постепенно стих зазывный смех. Лишь где-то далеко лениво лаяла собака. Среди ветвей порхали бабочки. Солнышко пригревало, навевая дремоту. Идиллия.

Только недолгая. Прибежал сын мельника: — Скорее, скорее! Там французы!

— Где? — вскочил ротмистр.

— На том берегу возле брода!

Командир эскадрона приподнялся на локте: — И что они делают?

— Поят лошадей и умываются!

— А много их? — лениво поинтересовался поручик.

— Лошадей?

— Французов, дуралей!

— А-а… Сотни две, наверное. Или поболе…

— Ладно. Беги в дом, скажи матери, чтобы прятались! — и командир эскадрона придал мальчику ускорение подзатыльником.

Гусары поднялись, разобрали оружие: — Что будем делать?

— Перейдем речку и внезапно нападем! — принял решение командир: — Есть вопросы?

Корнет хмыкнул: — Если намочим лосины, они будут стеснять движения в схватке.

— И что ты предлагаешь?

— Снять штаны. Чего нам врагов-то стесняться?

— Верно. Всем раздеться, и за мной!

Кустами гусары подкрались к речке. И впрямь — на том берегу безмятежно плескались французы.

— Что ж, господа, по паре-тройке врагов на брата приходится. Да нам не впервой, — пригладил усы командир: — Покажем лягушатникам удаль гусарской сабли? Пошли с Богом!

— В Бога мать! — заревел ротмистр, кидаясь в воду: — Ур-ра-а!!!

— Мать, мать! — рванули следом гусары: — Ура-а-а!!!

А что подумали, увидав бегущих к ним голых мужиков, особенно, корнета, развращенные французы? Никто не захотел «принять срам», и они бежали, бросив одежду, оружие да огромный обоз с «Божоле».

Армия Наполеона не получила необходимого допинга перед решающим сражением.