Жанры журналистики. Эссе. Учебное пособие

Андрей Леонидович Дмитровский

В пособии не только теоретические вопросы жанроведения, но и практические задания, методики написания и примеры (авторская хрестоматия) эссе как жанра публицистики, изложенные автором с позиций собственной – экзистенциальной – теории журналистики.Что есть эссеизм как тип философствования и жизни? Можно ли «научиться» писать эссе или это удел «мудрейших»? Как определить жанр эссе и его структуру? На эти и другие вопросы отвечает это пособие.Студентам, преподавателям, практикам, абитуриентам.

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Жанры журналистики. Эссе. Учебное пособие предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

← ВВЕДЕНИЕ

ГЛАВА 1. ПОЭТИКА ЭССЕИСТИКИ (история и теория)

1. Эссеистика как она есть¹

1.1. История появления эссеистики и жанра эссе в разных культурах

Первое имя, которое приходит на ум при упоминании жанра эссе — это имя Мишеля Монтеня и название его книги — «Опыты».

Мишель Экем де Монтень (Michel Eyquem de Montaigne) родился 28 февраля 1533 года (умер 13 сентября 1592, в 59 лет) в родовом замке Монтень (Сен-Мишель-де-Монтень). Получил прекрасное домашнее образование, владел несколькими языками (немецким, среднефранцузским, латынью и гасконским). Закончив колледж, стал юристом. Занимал высокий судебный чин в судебном департаменте Бордо.

В 1571 году, продав свою должность и выйдя в отставку, он обустраивается в своём родовом гнезде и в 1572 году, в возрасте 38 лет начинает писать свои «Опыты» (первые две книги опубликованы в 1580 г.). Спустя десять лет предпринимает путешествие по Европе: Швейцарии, Германии, Австрии и Италии. Сохранился дневник, опубликованный много позже (1774 г.).

Занимал должность мэра родного г. Бордо, центра исторической области Аквитания и современного департамента Жиронда (одна из легенд гласит, что первую должность отец ему купил, а на вторую его переизбрали сами горожане, впечатлённые мудростью его правления: не случилось ни одной религиозной резни).

Впрочем, сам Монтень в «Опытах» (В эссе «О том, что нужно владеть своей волей» Кн.3, Гл. X) также упоминает, что дважды был мэром Бордо, но по причине доброй памяти, оставленной отцом и некоторым другим («Горожане Бордо избрали меня мэром их города, когда я был далеко от Франции [на водах в Лукке, Италия] и ещё дальше от мысли об этом. Я отнекивался, но мне принялись доказывать, что я поступаю неправильно, и к тому же дело было решено повелением короля. Эта должность должна казаться тем привлекательнее, что она никак не оплачивается и не приносит никаких иных выгод, кроме почёта, связанного с её исполнением. Срок пребывания в ней — два года; впрочем, он может быть удлинён повторным избранием, что случается чрезвычайно редко. Это произошло и со мной; а до меня происходило лишь дважды…»).

С французского «эссе» («essai») переводится как «попытка», «опыт», «набросок», «испытание», а происходит от латинского «exagium» — «взвешивание».

«Опыты» вышли из печати в 1580-м году, на закате эпохи Возрождения. Но говорить о том, что именно Монтень собственными усилиями «создал с нуля» новый жанр нельзя: любой жанр складывается исторически — на протяжении длительного времени, постепенно формируясь, приобретая и «шлифуя» свои черты.

Так, например, образцом протоэссеистики можно считать библейскую Книгу Экклезиаста (Проповедника): Дмитровский А. Л. Книга Экклезиаста как протоэссеистика // Журналистика и медиаобразование-2007: сб. трудов II Междунар. науч.-практ. конф. /Под. ред. проф. А.П.Короченского (Белгород, 1—3 октября 2007 г.): в 2 т. — Белгород, 2007. — С. 129—132.

«Родителем», или «создателем» же «нового» жанра считается тот, у кого он обретает свою если не окончательную (каждый жанр постоянно подвержен определённому изменению), то типическую форму. Ту форму, наличие которой позволяет говорить об особенностях того или иного типа построения материала, произведения («типическую форму высказывания» — Бахтин). И которая будет повторяться последующими поколениями как марка, брэнд: «Шекспир полон реминисценций из Монтеня, Паскаль и Декарт спорили с ним, Вольтер его защищал; о нём писали, на него ссылались полемически или одобрительно, Бэкон, Гассенди, Мальбранш, Боссюэ, Бейль, Монтескье, Дидро, Руссо, Ламетри, Пушкин, Герцен, Толстой» — указывал автор одного из предисловий (Монтень. Опыты. — М.: Издательство «Правда», 1991).

Резюме:

1. Эссеистика — это образ жизни. Монтень постоянно переписывал и правил свои эссе: им внесено около шестисот (600) правок в прижизненные (4) издания. Отсюда сложность привлечения эссеистов, например, в газету: очень сложно писать эссе «конвейерно», по заказу, определённому объёму и в жёсткие сроки (если не брать в расчёт уникумов-гениев, вроде Г.К.Честертона).

2. Эссеистика — феномен эпох переломных. Весьма показательный момент: конец ломки практически всех основ европейского общества совпал с появлением нового, необычного для европейской традиции жанра, становящегося, вместе с развитием новых общественных отношений и новой — научной — картины мира, все более влиятельным и популярным.

3. Если принять метафору мира как «становящегося Хаоса», то задачей эссеиста и выступает «упорядочивание» этого Хаоса (абсурда), формирование в противовес ему внутреннего Космоса — Личного Мифа и, соответственно, индивидуально-мифологической картины мира.

***

Кроме того, подобный жанр появился в совершенно другой культуре, в Японии, причём гораздо раньше — в X веке — и под другим названием — «дзуйхицу» (кит. — «суйби» — «вслед за кистью», «по следам кисти»): когда сознание эссеиста работает в режиме «письма за мыслью», в след узорам мыслительных переживаний (впрочем, есть около десятка внутрижанровых «стратегий» взаимодействия эссеиста с «жизненным материалом», своим экзистенциальным опытом: от «безумца» или «паука» до «шпиона» или «убийцы призраков»).

Здесь «основательницей» считают Сэй Сёнагон — фрейлину императорской свиты, назвавшую своё произведение «Записки у изголовья».

На страницах её произведения отразилось эстетическое мировоззрение современной ей эпохи — периода Хэйан. Он начался с конца VIII века, когда японский император и его придворные обосновались в новой столице, назвав ее Хэйан — «мир и покой». Этот период господства японской аристократии продлился вплоть до конца XII века и стал золотым веком японской культуры и литературы, особенно поэзии и романа.

«Записки у изголовья» — прежде всего, совершенно особый, эстетический, взгляд на мир. Её занимали не сами события, а впечатления от этих событий. Главное место в книге заняли мысли и наблюдения, по-новому (с неожиданной, субъективной точки зрения) раскрывавшие привычные (обыденно-бытовые) вещи, явления, события. Мысль её неуловима, невозможно порой угадать, куда приведут писательницу те или иные её размышления. Часто в её эссе звучат неожиданные или непривычные европейцам ноты. И никогда нет фальшивых, неискренних. Ведь это нарушило бы главный принцип японских писателей и поэтов — гармонию с собой и миром: ложь, фальшь — разрушают личность, вносят хаос во внутренний мир.

Резюме:

1. Эссеист должен быть эстетом, способным видеть прекрасное (тонкое, необычное, яркое, нетривиальное) в привычном.

2. Умение подмечать детали особенно характерно для эссеистов, поскольку иногда именно на них строится весь «опыт». (замечательное — от «замечать»).

***

Возникает эссеистика и у нас, славян, — в «русском мире».

Надо лишь отметить некоторые особенности, характерные для нашей культуры — «третьей цивилизации» (помимо европейского «Запада» и азиатского «Востока»).

1) прежде всего, стоит сказать, что наша культура во многом была и остаётся устной, культурой «неформальных связей». Это не значит, что славяне не умели писать и читать. Наоборот, они практически поголовно были грамотными (это доказывают исследования новгородских берестяных грамот — писали и читали все, вплоть до детей и женщин, как минимум с 7 века). Более того, у праславян существовал не один вид письменности (например, глаголица и руница). И письменностью активно пользовались в бытовых, хозяйственных, политических и иных целях.

2) Но сакральная традиция предполагала изустную передачу знаний, поскольку носители знания — жрецы, не выделялись из народа в некие закрытые «эзотерические» общества. Наоборот: и волхвы, и калики перехожие, а позже старцы избегали государственно-официозных структур. Стремились, скорее, к уединению. Поэтому вопросы духовной практики, вопросы экзистенциального характера решались непосредственно в общении с «духовниками» и не требовали создания эссеистики как особого рода произведений: она «растворена» в нашей культуре как кислород в крови.

Русская культура насквозь эссеистична.

Тем не менее, литературные памятники, которые с точки зрения философии, могут быть отнесены к образцам эссеистического мышления, обнаруживаются и у нас даже при беглом осмотре. Таковы, например, многие образцы «Слов» или «Поучений».

И одним из ярких примеров выступает «Слово о Законе и Благодати» первого русского митрополита Иллариона Киевского

(полное название: «О Законе, через Моисея данном, и о Благодати и Истине через Иисуса Христа явленной, и как Закон отошёл, (а) Благодать и Истина всю землю наполнили, и вера на все народы распространилась, и до нашего народа русского (дошла). И похвала князю нашему Владимиру, которым мы крещены были. И молитва к Богу от всей земли нашей».

Вики: по мнению А.Н.Ужанкова, «Слово о Законе благодати» было произнесено вечером 25 марта 1038 года в церкви Благовещения Пресвятой Богородицы на Золотых воротах в Киеве. Академик Д. С.Лихачёв, однако, указывал другое место — Софию Киевскую.).

Илларион ставит вопрос социально-политического развития Руси. Причём в контексте развития всего мира.

Основная идея: было язычество (понятно, что как христианский деятель он априори относился к нему агрессивно-отрицательно), переросшее затем в иудаизм, как более сложную религиозную структуру и, наконец, из иудаизма выросло христианство, воспринятое греками. Следующим этапом, этапом ещё более высокого развития христианства стало его восприятие («добровольное принятие») уже русскими. Этот факт выводит русских на мировую арену, делая их не только преемниками Византии, но и открывая перед ними «новое и великое будущее». Поскольку они передовую, так сказать, религию того времени вывели (точнее, должны вывести) на ещё более высокий уровень — став «мировым лидером» (вскоре эта идея будет осмыслена как «Москва — третий Рим»). При этом, что важно, на русских и «русскую землю» возложена высшая миссия: нести свет Благодати ВСЕМ народам — как равным (Христос для всех).

Резюме:

1. Эссеист — «книжный», начитанный человек. Митрополит сам был не только книжником, но и толкователем Библии (экзегетиком).

2. Эссеист в эссе всегда разрешает какие-либо жизненные обстоятельства. Причём обстоятельства, затрагивающие эссеиста лично и непосредственно (поэтому эссе всегда — личный опыт). В «Слове» митрополит решает не только вопросы как церковный иерарх, но и как киевлянин, как русский, просто как человек…

3. Для русской эссеистики характерна социально-политическая проблематика (наша ментальная мотивация строится на «самореализации через решение общей проблемы», а не успеха личного проекта). Кроме того, она антропологична (смысл собственной жизни и смерти) и потому направлена на проблему справедливого социального устройства (тварь ли я дрожащая, или право имею?).

В контексте русской эссеистики, естественно, нельзя не упомянуть имя Василия Васильевича Розанова — одного из крупнейших эссеистов не только России, но и мира. По оценке «Литературной газеты» (в юбилейной статье, посвящённой В.В.Розанову), говорилось о том, что на начало 2000-х годов он являлся самым раскупаемым русским классиком Серебряного века.

Что даёт нам его пример для понимания эссеистики?

4. Внимание к мельчайшим деталям жизни, в том числе интимной (его даже называли «русским Фрейдом» за эротическую тематику многих текстов; но в отличие вульгарного и грубого Фрейда, Розанов — сама деликатность и тактичность, художественность).

5. Огромное уважение к Слову в целом (мысли) и заботливое отношение к словам в тексте (кратность, лаконичность, образность). Он настоящий писатель (не от «писать», а от «выражать»): он ищет смыслы для существования человека в этом хаотичном и несправедливом мире на примере собственных переживаний.

6. Эссеист обладает очень высокой степенью осознанности собственного бытия и окружающей действительности.

***

Общие замечания:

1. Эссеистика всегда яркий пример Личного мифа.

2. Как правило, эссеисты обладают неким «внутренним надломом», душевной или духовной раной. «Компенсация» жизненной трагедии — наиболее частый побуждающий мотив творчества лучших эссеистов: Монтень был смертельно болен; Сэй Сёнагон — получила отставку от двора императрицы; Розанов был вне закона, поскольку «жил в блуде», т.к. не получил развода и, хоть и обвенчался тайно, считался властями и церковью изгоем; Честертон с детства жил в своём, волшебном внутреннем мире и компенсировал творчеством проблемы со здоровьем, и так — кого из крупных эссеистов ни возьми.

Исследуя данную проблему, мы обозначили её как феномен «драконов Честертона», многократно утверждавшего в своих эссе, художественных произведениях, трактатах и статьях: необходимо противостояние «гибели мира», ведь даже самый белый столб надобно красить, иначе он станет чёрным. Поддержание, укрепление мира, так сказать «сотворчество Богу» — важнейшая обязанность каждого из нас, ибо мир держится на вере людей в его (мира) незыблемость и потому веру эту надо крепить². Всё, что ведёт к разрушению мира, или допускает таковое, он ещё в юношеском учебном эссе назвал «драконами» и поклялся сражаться с ними до последнего вздоха. И сдержал клятву.

1.2. Определение эссеистики

Когда мы обращаемся к дефинициям эссе, приходится признать: ситуация катастрофическая. Особенно когда определения дают для школьников или тех, кто хочет «научиться писать эссе за 15 минут». К сожалению, абсолютное непонимание сущности эссе и эссеистики налицо.

Вот типичное определение, кочующее уже лет 60 из словаря в словарь (Советский энциклопедический словарь): «Эссе — жанр философской, эстетической, литературно-критической, художественной, публицистической литературы, сочетающий подчёркнуто индивидуальную позицию автора с непринуждённым, часто парадоксальным изложением, ориентированным на разговорную речь».

Некоторые англоязычные словари вообще считают, что свести эссе к какой-либо дефиниции невозможно в принципе.

Однако это не так. Ведь, как минимум, интуитивно мы всегда понимаем, где эссеистика, а где нет. Следовательно, феномен наличествует. А раз есть феномен, то, с точки зрения методологии науки, он может и должен быть познан, осмыслен и выражен в чётких и ясных словесных формулировках.

В самом общем виде можно понимать под эссе публицистическое произведение, непосредственно отражающее субъективные, экзистенциально окрашенные, автопсихологические размышления автора над наиболее актуальными для него (смысложизненными) вопросами внутренней и социальной жизни (как правило, — ситуациями морально-нравственного выбора: «как мне быть?») в парадоксальной, зачастую ироничной форме с позиции индивидуально-мифологической картины мира.

Более кратко определение эссе будет звучать так: публицистическое произведение, отражающее индивидуально-мифологическую рефлексию автора над жизненно значимыми для него проблемами внутренней (духовной) и социальной жизни.

И окончательная формула жанра эссе будет такой:

произведение, отражающее экзистенциальную рефлексию автора.

Ситуацию жизненных обстоятельств, требующих немедленного разрешения, можно обозначить несколько подзабытым ныне словом «незадача». Оно есть у В. Даля (а вот «задачи» у него нет) и означает неожиданное событие, когда привычный ход вещей даёт «сбой»: привычная заданность мира оказывается сломанной. Например, вы вышли привычно в магазин за чем-нибудь, а его там не оказалось — там теперь прачечная. Или: золотая девочка уверенно идёт поступать на журналистику, зная, что по ЕГЭ, по русскому с литературой у неё 190 баллов. Но получает минимум и не поступает даже на коммерческое отделение. Незадача!

Иногда эссе называют «кабинетным» жанром. Отчасти это так: в эссе человек ставит мысленный опыт на самом себе (отсюда и название «эссе»: опыт, проба): это умственный, умозрительный опыт, который человек ставит на самом себе с целью разрешить ту ситуацию, в которой он реально оказался.

Таким образом, эссе не возникает «от ума», оно всегда возникает «от» и «из» жизни.

Ведь, как уже было сказано, мир для эссеиста представляется миром абсурда. Миром хаоса. Вспомним Мераба Константиновича Мамардашвили, известного философа. Он говорил, отвечая на вопрос «С чего начинается философия?»: она начинается с удивления — как может быть нечто, а не ничто? Казалось бы — вокруг нас всё летит в бескрайнем космосе, сталкивается, разрушается, умирает… И вдруг — мысль, разум, жизнь, порядок. Вот мы с вами сидим, беседуем посреди всего этого безобразия… Как это возможно?

С этой точки зрения эссеистика относится к эвристическим стратегиям. То есть творческим способам решения умственных задач в изменяющихся или вообще слабо (мало) известных условиях. Вот и мир: как он устроен? Как устроен человек? Какова связь между ними? В чём смысл жизни и смерти? И так далее…

Резюме:

1. Эссе и эссеистика это больше, чем просто сумма текстов, обладающих каким-то частным качеством. Это сложный социокультурный феномен.

1.3. Сущность эссеизма

Итак, что же это за социокультурный феномен?

Прежде всего, надо сказать, что речь идёт об эссеизме.

Это тип философствания. Если выражаться точнее, эссеизм представляет собой универсальный способ осмысления жизненных обстоятельств, то есть «языка» Жизни, на котором Бог разговаривает с каждым из нас (соразмерно со «степенью осознанности себя и окружающей действительности» — т.е. уровнем развития личности).

Специфика эссеизма как специфического типа философского мышления в том, что он представляет собой индивидуально-мифологическое мышление. Можно сослаться на массив психологической литературы о бессознательном (или коллективном бессознательном) в психике человека. Либо на не меньший массив литературы по пропаганде, манипуляции сознанием, рекламы и т. д.

Нюанс в том, что если ранний, древний миф представлял собой сознание коллективное (МЫ-мышление), то сегодня распавшийся миф существует в индивидуальной форме, как индивидуально-мифологическая картина мира отдельного индивида (Я-мышление). Чем выше осознанность (праведность) жизни, тем сложнее, интереснее и обособленнее миф (многая мудрость — многая печали: высокая духовность, пока — увы, порождает одиночество). Чем ниже — тем примитивнее, коллективнее и «телесней».

Автор-эссеист — «частный мыслитель».

То есть эссеизм представляет собой «частное философствование». Другими словами, относится к традиционной «философии концепций и систем» как «пара-мышление». Как выстраивание собственной, индивидуальной, субъективной философии (достаточно сослаться на Ницше или русскую философию в целом).

Соответственно, эссеистика есть самосознание культуры, на основе автокоммуникации, в рамках журналистики как медиасистемы.

И последнее.

Если графически рассмотреть структуру окружающей нас действительности, а затем наложить на эту схему систему ВЗАИМОотношений человека (эссеиста) и «Мира» (Бога, Абсолюта, Природы и т.д., и т.п.), говорящего с нами языком жизненных обстоятельств, то станет очевидной и понятной разность отечественной и западной культур: если в славяно-русской культуре евразийцев Бог помещён в центр мироздания и мы все, как его дети, являемся равными и достойными, то европейская традиция, поместив в центр мироздания человека (индивида — «царя природы» и «вершину эволюции»), «выселила» Бога вовне мира, трансцендировала его.

Соответственна и проблематика: Монтень говорит не просто об опыте проживания тех или иных обстоятельств и осмыслении их. Он подвергает сомнению саму способность человеческого суждения, саму способность мыслить мир. Не зря он основатель скептицизма, как одного из направлений европейской философии Нового времени. И приходит к стоицизму: гордому следованию к смерти, скромно вкушая простые радости жизни. А вся европейская культура ныне — к нигилизму и антропологической катастрофе: благодаря социал-дарвинизму и идеям избранности отдельных стран, народов и персоналий, соответственно, сегодня само существование «гомо сапиенса» ставится под угрозу, чему мы все свидетели.

Иное дело русская культура — культура приятия и сохранения всех. Отсюда, по всей видимости, миссионерство русских, о котором столько говорили отечественные философы, Достоевский определял русских как народ-богоносец, а Константин Леонтьев как пример «цветущей сложности».

Общие выводы:

1. Эссеизм представляет собой особый тип философствования, способ познания мира. Специфический, индивидуализированный, синкретический.

2. Эссеизм это способ жизни. Подразумевающий создание «праведной жизни». В данном случае праведность не имеет отношения к религиозной терминологии и означает (от «ведать» — знать, понимать, осознавать) лишь максимальную степень осознанности собственной жизни и окружающего мира.

3. Чем выше степень осознания, тем менее я зависим от внешних обстоятельств — и способен, соответственно, их понимать («читать», «слышать»). Тем шире возможности к познанию. Последнее ещё более расширяет мою осознанность, а она — возможности познавать. Возникает интенция личностного развития, преодоления обстоятельств — духовность (человечность).

4. Т.о. эссеизм — высшая форма бытия гуманитарного знания.

2. Основные концепции жанра эссе

Несмотря на прошествие многих лет, теория жанра эссе и проблема его дефиниции по-прежнему волнует исследователей.

Так, на наш взгляд плодотворную попытку разобраться с некоторыми застаревшими практическими проблемами журналистики предпринял молодой воронежский исследователь Д.Н.Перевозов. Он прямо связывает эссеистику с публицистикой и увязывает развитие «эссеистических стратегий письма» с распространением в нашей стране идей «информационно ориентированного общества».

В частности, он отмечает, что характерной тенденцией в современной информационной журналистике является уже не сам описываемый факт и даже не трансляция этого факта по коммуникационным каналам, но способ его презентации:

«Главным становится, к а к показывается факт, в какой контекст его поместить. То есть товаром становится не просто информация, но о п р е д е л ё н н ы м о б р а з о м п о д а н н а я информация. Именно варьирование в подаче факта делает текст коммуникативным для одной части аудитории и нечитаемым/не воспринимаемым для другой. Стремление представить контекст как объективный побудило многие телевизионные каналы вообще избегать личностной составляющей, давая репортажи под рубрикой „No comment“ — „без комментариев“, где речь уже идет не о подборке фактов, но о сколачивании их в обойму, предполагающую более тесное, концентрированное взаимодействие отобранных автором элементов»³.

Данная тенденция прослеживается автором и в печатных СМИ, публикующих колонки фактов, каждый из которых — в отдельности — не может стать новостью, но, собранные вместе, они задают определённое (инициированное редакцией) направление мыслей аудитории.

В такой ситуации меняется роль эссеизма: несмотря на казалось бы довлеющую теорию объективности и журналистику новостей, аудитория желает всё-таки видеть личность, общаться с личностью, а не просто «потреблять» информацию: «Эссеизм в этой связи предоставляет разумный баланс между выражением личности автора в материале и фактом как он есть. Симбиоз этот позволяет уйти от монотонного, номинативного перечисления событий, которое хотя и будет верно отражать действительность, но не сможет надолго удержать внимание, и н т е р е с публики».⁴

Отмечая также, что современная блип-культура, формируя фрагментарное мышление, не позволяющее человеку (аудитории) надолго сосредоточивать своё внимание на чём-либо, автор утверждает, что последним средством привлечения масс становится форма произведения. Именно здесь эссеистические стратегии и обретают себя, поскольку «эссеизм как явление проник не только в публицистику и художественное творчество, но во все сферы жизни, имеющие отношение к распространению и передаче информации. Речь идет о парадигмальной перемене». Более того: «„Блипкультура“ сформировала особый эссеистический тип сознания».

С последним тезисом, естественно, трудно согласиться, поскольку упомянутая блип-культура — явление новейшего времени, а эссеистическое мышление корнями уходит в глубины истории (например, в Библию)⁵. Кроме того, эссеистический тип мышления представляет собой не просто «мифологическое сознание», но мышление индивидуально-мифологическое, на что мы указывали давно.⁶ Тем не менее, сделанный исследователем вывод (с некоторыми оговорками) можно признать в целом верным:

«Сказанное позволяет нам сделать вывод о том, что эссеизм, взявший на себя роль мифологии, стал, таким образом, играть к л ю ч е в у ю, ф у н д а м е н т а л ь н у ю р о л ь в современном информационно ориентированном обществе. Эссеизация текстов есть, по сути, возврат к истокам, к корням. Первоначально человек, стремясь отразить реальность, рассказывал, отталкиваясь от личного опыта и опираясь на него. Воображение и фантазия своим природным источником имеют опыт. Позднее попытки зафиксировать личные впечатления на бумаге, признание их ценности для других трансформировались в литературную форму эссе. Явление эссеизации свидетельствует не столько о стилистическом, сколько о глубинном, кризисном парадигмальном сдвиге, изменившем сам способ восприятия окружающей действительности человеком».⁷

Представляется, что рассмотрение «эссеистических стратегий письма» — полезный и нужный для современной науки о журналистике результат.

Совсем иную попытку предприняла Т.Ю.Лямзина, попытавшаяся подойти к пониманию жанра именно с точки зрения теории — генезиса и обзора литературы вопроса по эссе:

«Сразу отметим, что создание общей концепции этого жанра является, на наш взгляд, актуальной проблемой современного литературоведения. Жанр эссе, будучи на сегодняшний день одним из самых продуктивных жанров французской, английской, американской и других зарубежных литератур, а также объектом достаточного числа критических работ, посвященных отдельным эссеистам, несправедливо оказывается обойденным в теории литературы. Более или менее целостной концепции жанра эссе не существует по сей день, воззрения на эссе крайне противоречивы. Наша задача — проанализировать причины неразработанности жанра эссе в отечественном и зарубежном литературоведении, обозначить наиболее спорные моменты в концепции данного жанра и наметить пути их решения».⁸

Одну из причин столь плачевного состояния теории Т.Ю.Лямзина видит в том, что жанр эссе, наряду с такими жанрами, как автобиография, биография, дневник, мемуары, очерк, эпистолярная литература, документальная драма и другие, отечественные исследователи-литературоведы относили к так называемой «художественно-документальной литературе» или «литературе факта»: особой категории письменности, стоящей на грани искусства и науки и вбирающей в себя существенные черты последних. При этом учёные не стремились особо глубоко вдаваться в теорию эссе, предпочитая отождествлять его с очерком.

На Западе, где эссе насчитывает более чем четырёхсотлетнюю историю, причины отсутствия теории иные: «Все исследования, посвященные эссе, отличает одна общая черта: они рассматривают индивидуальные особенности эссеиста и его произведения, пренебрегая общей теорией жанра. При этом исследователи всё же опираются, вероятно, на какие-то личные представления о жанре, не излагая, однако, общей его концепции». С данной мыслью нельзя не согласиться. Нужно лишь добавить, что по какой-то непостижимой и мистической причине, писать о жанре эссе принято в эссеистической же манере, в стиле «сфумато» и «плетения словес»…

Исследовательница приводит очень точные слова Жана Террасса, автора книги «Риторика литературного эссе»: «Теоретики романа располагают базисом, который они могут использовать в целом и даже в частностях. Зато теорию эссе предстоит разработать… Причем большинство критиков, кажется, плохо осознают проблему: для них эссе более не подлежит определению, оно является данностью, а загадки для них задает не жанр, а автор»⁹. Более чем справедливое замечание!

Далее Т. Ю.Лямзина приводит мнение А. Жида о структуре монтеневских «Опытов». Жид, в размышлениях об объединяющем начале всех этих «прерывистостей», «изменчивостей», «наложений» и «отступлений» в текстах Монтеня, приходит к выводу, что это — личность автора и Монтень, подобно Иисусу Христу мог бы сказать о своём произведении: «Я есть Истина». Это великолепная характеристика эссе и первый шаг к его пониманию. Однако следующего шага — рассмотрению не просто «личности Монтеня» (как и любой другой конкретной личности, в чём крылась ошибка западных теоретиков), но личности как категории, модели для анализа жанра¹⁰ — так и не происходит:

«Определив самопознание ведущим структурообразующим принципом произведения, вернемся к образному сравнению «Опытов» с музыкальными вариациями. Б. Дидье далее говорит, что произведение Монтеня существует между двумя полюсами: «я» (тема) и «мир» (музыкальные вариации) и поменяем характеристики, данные этим двум полюсам: «мир» (объект) и «я» (принцип подхода), что, на наш взгляд, более соответствует истине и относится ко всем произведениям жанра. В остальном согласимся с Дидье, что «между этими полюсами — «я» и «миром» возникает сильное напряжение, в котором знание превращается в экзистенциальную ценность»¹¹. Верное в принципе, это рассуждение уводит нас от теоретического обобщения (рассмотрения структуры личности как познавательно-инструментальной категории) к эмпирике и описательности:

«Для создания концепции жанра эссе мы считаем также возможным произвести обратные действия, а именно: описать тематические, структурные и функциональные характеристики данного жанра и дать наше определение жанра эссе». Это определение («рабочее») мы приводим ниже. Оно достаточно объёмное, но, как говорится, из песни слов не выбросишь:

«Итак, эссе — это жанр, имеющий непосредственную близость с научной, публицистической и художественной литературой, однако не относящийся целиком ни к одной из них. Ввиду его пограничного положения, отнесение произведения к жанру эссе часто представляет проблему; широта выполняемых эссе функций позволяет относить к этому жанру любые произведения с неявно выраженной жанровой принадлежностью. С научной литературой эссе роднит его тематика, которая объединяет все объекты мысли преимущественно гуманитарных наук: философии, литературной теории и критики, эстетики, политологии, социологии и др.), однако эссеистический подход к объекту отличается от научного ведущей ролью личности автора, которая полностью определяет принципы анализа объекта, то есть является важнейшим структурообразующим фактором эссе. Помимо этого, для эссе характерна особая связь со временем, повышенная актуализированность, в которой преимущественно выражено родство эссеизма и публицистики, а также экспрессивность и образность (степень ее автономности, глубины, оригинальности и обобщающей силы обусловливает большую или меньшую художественность эссе). Ведущая роль личности автора и соотнесенность с настоящим определяет способность эссе полемизировать с традиционной трактовкой и предлагать в результате анализа („переустройства“) свою „версию“ объекта, претендующую на универсальность. Эссеистический подход обязательно предполагает универсальное значение трактовки даже частной темы и характеризуется в функциональном плане доминированием функции убеждения. Эссе путем переубеждения навязывает читателю авторскую версию, иногда вуалируя это намерение созданием иллюзии объективности».¹²

Как видим, несмотря на кажущуюся «академичность» и «полноту», данное определение носит скорее описательный характер и мало что даёт, например, журналисту-практику или студенту (а тем более школьнику). Сложно понять и то, как анализировать, к примеру, творчество конкретного эссеиста. Тем не менее, эта небольшая статья стала важной вехой на пути формирования теории жанра эссе.

Оригинальную концепцию теории эссе предлагает петербуржская исследовательница Е. В. Бузальская. По её мнению, важнейшей гносеологической задачей жанра эссе является «передача рефлексивно оцененного автором личностного опыта», который «является существенным моментом познания, позволяющим глубже проникнуть в суть действительности, выявить субъективно важные связи явлений и предметов».¹³ Характеризуя эссе как «познавательную» форму, реализующуюся за счёт «осмысления или переосмысления фактов, объектов и явлений культуры и социума», исследовательница говорит о том, что целью данного познавательного процесса является формирование концептосферы — специфической области мыслительных образов, единиц универсального предметного кода, представляющих собой структурированное знание людей. Единица этой области — концепт — представляет собой лингвокогнитивную структуру (ментальное образование), имеющую четыре базовых «измерения»: понятийное, образное, ценностное и символическое.

В рамках этой концепции предлагается рассматривать концепты как ментальные структуры сознания носителя языка и формирующие «пространство культуры». Далее высказывается мысль о необходимости рассматривать систему «речевой жанр+концепт» как модель реализации в жанре эссе соответствующей его канону речевой стратегии: «В эссеистике концепт не только формирует информационное поле текста, но и выполняет жанромоделирующую функцию, поскольку модели основных вариантов реализации эссе (художественного, публицистического, научно-публицистического) зависят от типа центрального концепта, лежащего в основании хода авторской рефлексии».¹⁴ Этих функций четыре:

1) детерминации канона речевого жанра; 2) формирования информационной плотности текста (конкретной реализации жанра); 3) компонента вертикальной структуры текста; 4) формирования моделей, входящих в поле вариативности речевого жанра.

И в заключение отмечает: «Поскольку суть эссеистической рефлексии заключается в субъективации смысла объекта рефлексии (в данном случае — концепта), общепризнанные компоненты концептуального поля автор-эссеист заменяет своими, субъективными. Представляется возможным предположить, что такой субъективированный концепт в эссеистике и является эссемой, которой до сих пор уделялось недостаточно внимания и которая, по мнению предложившего этот термин М. Эпштейна, и представляет собой открытый тип построения мыслеобраза».¹⁵

Пожалуй, что данная концепция — одна из самых сильных в нынешнем исследовательском поле и имеет большие перспективы.

Единственный спорный, на наш взгляд вопрос — это использование категории концепта. Концепт, разрабатываемый в традиционном литературоведении, очевидно, относится к беллетристике, как сфере журналистики, как раз и занимающейся формированием концептосферы (системы ценностей) социума, а основой эссе выступает «мыслительная задача» (в терминах эвристики), или, если говорить точнее, ситуация экзистенциального выбора.

Этот очевидный факт легко подтвердить примерами из творчества признанных эссеистов. Так, начиная с Екклезиаста, формула «и предал я сердце мое тому, чтобы исследовать и испытать мудростью все, что делается под небом»¹⁶ становится как структурным элементом самой Книги Екклезиаста, деля её на соответствующие главы (о богатстве, о праведности, об угнетении, о женщинах, царях и т.д.), так и неизменным сущностным признаком жанра эссе в целом. М. Эпштейн это непосредственное личностное участие автора в разрешении собственных смысложизненных вопросов назвал «формулой О» (о чём-то), сведя таким образом мучительные размышления и опыт авторов-эссеистов к поверхностному алгоритму, примитивной формуле.

А ведь М. Монтень, считающийся «отцом» европейского эссеизма даже название подобрал соответствующее: «опыт», «испытание» от латинского «взвешиваю», «измеряю». Его эссе и представляют собой опыт погружения в те или иные остро, жизненно важные для автора ситуации. Например, первое эссе первой книги «Различными средствами можно достичь одного и того же» лишь на первый взгляд кажется поверхностным рассуждением. Речь идёт не просто о забавных исторических примерах жестокости или милосердия военачальников: Монтень пытается понять — какие методы наиболее эффективны в войне, ведь будучи мэром Бордо, он неоднократно успешно усмирял то и дело вспыхивающую вражду между католиками и протестантами-гугенотами (напомним, что в эти годы «просвещённая» Европа утопала в кровавой религиозной резне между ними; в Бордо при Монтене же крови удалось избежать).

Далее, посетовав на подверженность людей страстям, от которых происходят неисчислимые беды, Монтень вновь и вновь возвращается к проблемам войны: «Вправе ли комендант осаждённой крепости выходить из неё для ведения переговоров с противником?», «Час переговоров — опасный час» и так далее. Лишь к третьей книге автор начинает задаваться более общими вопросами, всегда, однако, имеющими явно выраженное экзистенциальное измерение. Ясно и прямо он высказался об этом в эссе «О книгах»:

«То, что я излагаю здесь, всего лишь мои фантазии, и с их помощью я стремлюсь дать представление не о вещах, а о себе самом… Я не веду счёта моим заимствованиям, а отбираю и взвешиваю их… Я не хочу ломать голову ни над чем, даже ради науки, какую бы ценность она не представляла. Я не ищу никакого другого удовольствия от книг, кроме разумной занимательности, и занят изучением только одной науки — науки самопознания, которая должна научить меня хорошо жить и хорошо умереть».¹⁷ Приближающаяся собственная смерть (а он был неизлечимо болен) — что же может быть более жизненно важным и, соответственно, экзистенциальным? Именно подобный своего рода «жизненный надлом» и приоткрывает зачастую людям истину, то, как всё есть на самом деле.

И подобный «надлом» можно обнаружить в творческой судьбе каждого серьёзного эссеиста: Честертон также был болен, много пил, и лишь религиозная страстность держала его на плаву. Розанов был счастлив в браке, но церковь не признавала его венчания. Интересна в этом смысле авторская аннотация к книге Георгия Гачева «Русский эрос»:

«Осенью 1966 г. ко мне обратился корреспондент журнала „Soviet Life“ и предложил написать для заграничного читателя статью на тему: „Почему секс не стал магистральной темой русской литературы?“ — так рекламно-зазывательно ее обозначив. Ну что ж? Этой ли темой не увлечься? Да еще в тот бурно кипящий, страстный период моей жизни, когда я отдирался от первой жены и семьи и прилеплялся уже намертво к жене — любови новой… Тут и, чтоб разобраться в космической силе, что тебя и хлещет и мытарит — и возносит и вдохновляет, — за соломинку Слова ухватиться жизненно потребовалось, при этом и себя сею волшебною палочкой завораживая, утихомиривая… Так и пошла и вся жизнь и писание того года под эгидой этой проблемы, и образовалась в итоге странная рукопись „Русский Эрос“, где рассуждение о русской литературе переходит в исследование русской природы и истории; затем вторгается дневник личной жизни, и житейские ситуации трактуются как диалоги и сшибки сверхидей бытия и культуры».¹⁸

Следовательно, источником, истоком, началом эссеистики выступает некий жизненный личностный надлом: проявляющий себя в последующем в ситуациях жизненного (экзистенциального) выбора. Эссе — это опыт, зачастую умозрительный, но всегда отвечающий на вопрос автора: «Как мне быть в данной ситуации?» Это всегда уникальное решение, исходящее из личностных потребностей самого эссеиста, и часто не имеющее артикулированного ответа. Отсюда ложно понимаемая «незавершённость» эссе.

Таким образом, концепт, как «единица структурированного знания людей» вряд ли может служить основанием эссеистики и соответствующего типа мышления — эссеизма. По всей видимости более плодотворным было бы заново осмыслить категорию эссемы, по аналогии с мифологемой, предложенную когда-то М. Эпштейном.

Концепт же выступает целью и основой творческой деятельности беллетристов. Согласно Экзистенциальной теории журналистики, последняя представляет собой один из четырех основных социальных институтов, функцией которого является интеграция общества (по Т. Парсонсу). Более детально главную (генеральную) функцию журналистики можно представить как устранение избыточных мнений и формирование единых картины мира и образа жизни, на основе социально-эстетической и/или нравственной оценки текущей действительности. Журналистика — это сложная система, существующая в трех ипостасях: журнализме, публицистике и беллетристике.

Соответственно, в журналистике функционирует три пары смыслов, чётко соотносящихся с её сферами: стимулы и мотивы в журнализме; знания и умения в публицистике; эмоции и экзистенциалии в беллетристике. Формой этих смыслов выступят, соответственно, факты и события («длящиеся» факты); социальные проблемы; образы и концепты.¹⁹

Каждая сфера функционирует в рамках своей особой цели: журнализм — формирование картины мира; публицистика — обсуждение и анализ социально значимых проблем и социального процесса в целом; беллетристика — осмысление окружающей действительности и формирование концептосферы.

Основная характеристика беллетристических произведений заключается в том, что они прямо связаны с происходящими в обществе событиями, посвящены им, их осмысляют. Кроме того, необходимо отметить, что беллетристика должна быть, во-первых, актуальной для аудитории в текущий момент времени, во-вторых, давать ориентиры в быстро меняющейся окружающей действительности.

Отличительным же предметом эссеистики (поскольку она функционирует в рамках публицистического творчества, а основа последнего — социальные проблемы, то есть разрыв между ожиданиями аудитории и реальной действительностью) будут частные случаи столкновения автора-эссеиста с реальностью, переосмысление их в рамках автокоммуникации, и структурные изменения его личности и мировоззрения — представлений, отношений к окружающему и Поведения.

3. Феномен драконов Честертона

«Феномен драконов Честертона» это попытка описать значимый личностно-психологические механизм творчества эссеистов. Суть в том, что социальная реальность существует, по утверждению американскиого социолога и философа Джона Сёрля, лишь потому, что мы считаем её существующей, в отличие от реальности физической. Это краеугольный камень современной американской социально-коммуникативной философии. Эту же мысль, только несколько в другой трактовке и отстаивал в своём творчестве Гилберт Кийт Честертон. Лейтмотивом его творчества служила фраза «Если мы не будем красить белый столб, он скоро станет черным»: со временем даже самые важные и значимые ценности, если их не обновлять, не «удерживать мир» не смотря ни на что — растворятся, распадутся, исчезнут. И потому долг и доля каждого человека, а эссеистов в особенности — «красить столб»: воевать с драконами лжи и обмана, противостоять любой несправедливости, безверию, безнадёжности.

Соответственно, рассматривая личный миф эссеиста, можно заметить, что он обладает (подобно гештальту в психологии) некоторой степенью незавершённости (и незавершимости) относительно высшего образа «Я» автора. Этот образ, как показывают исследование автобиографий и творчества ведущих эссеистов, в частности, самого Честертона, часто связанного с религиозными переживаниями детства — христианским преставлением о том, что человек есть «образ и подобие Бога» (Экклезиаст, Честертон, Розанов). Иногда — просто с обобщённым представлением об идеале человека: Сей Сёнагон, Монтень, большинство современных авторов-эссеистов. И эссеистическое творчество с этой точки зрения представляет собой «закрытие» гештальта под названием «вписание имени личности в книгу Бытия»: попытку преодолеть неполноту собственного «Я» (экзистенциального вакуума).

Одним из важнейших свойств эссе как рефлексивно-эвристической формы мышления выступает возможность формирования основы для порождения новых («вторичных») смыслов, отсутствовавших в изначальных обстоятельствах проблемной ситуации. Подобная система новых смыслов, возникающая в процессе поисковой интенции, задаёт как границы условности («заданности»), так и допустимый спектр интерпретации проблемы, а также параметры оценки «правильности» вариантов решения. «Заданность» при этом определяется возможностью принятия результатов «опыта» эссеистом для себя, степенью применимости их в своей собственной личной жизни.

Эссе — экзистенциальная рефлексия автора.²⁰ Экзистенциальная — значит связанная с внутренним, личностным (ментальным) бытием эссеиста, с поиском решения в критических, драматичных обстоятельствах — «как мне быть в данной ситуации?».

Соответственно, с определёнными оговорками можно говорить о потенциале нарративной эссеистики как эвристической, поисковой творческой стратегии и потому представляется важным рассмотреть, чем же определяется сама потребность эссеиста в поиске, в экзистенциальной (смысложизненной) рефлексии? Выскажем два основных соображения.

1) Можно утверждать, что эссеистика есть свойство личности выходить за свои первоначальные (собственные) границы и пределы, осуществлять уровневую экспансию и стремиться к расширению (способность человека преодолевать себя как биологическое существо мы называем духовностью). Это расширение происходит как за счёт внешних факторов — расширения круга знакомств, путешествий, посещений выставок или концертов, создания семьи и воспитания детей, то есть покидания/перестройки зоны комфорта, так и за счёт внутренних — более доверительных и искренних взаимоотношений с близкими и друзьями, экзистенциальных размышлений и интеллектуальных бесед с мудрыми (или опытными) людьми. Естественно, что наиболее мощный всплеск развития даёт труд по налаживанию и развитию глубоких взаимоотношений, «высоких» чувств, поскольку человеческая личность, Другой — практически неисчерпаемый источник познания, с одной стороны, и детерминанта саморазвития, преодоления себя, с другой (необходимость «соответствия»).

Это подтверждают и труды Виктора Франкла, считавшего любовь, наряду с творчеством, переживанием прекрасного и принятием неизбежного (непреодолимого), основой полноценного развития личности, создания ею некой «жизненной избыточности», позволяющей действовать, жить, творить и любить. Обретение подобного смысла жизни (Сверхсмысла) — резко расширяет «жизненное пространство» человека, масштаб его личности, его «энергетическую» составляющую. В книге «Человек в поисках смысла» Франкл писал: «Жизнь каждого человека уникальна в том, что никто не может повторить её. Нет универсального смысла жизни для всех людей, есть лишь уникальные смыслы индивидуальных ситуаций жизни каждого конкретного человека».²¹ Поиск смыслов и их последующая реализация создают необходимое напряжение человеческой жизни.

К аналогичной мысли, размышляя о философской сути эссе, приходит и эссеист Александр Любинский: «Эссеизм — это способ существования. Я говорю не о тех, кто занят мумификацией стиля, игрой в судьбу. Я веду речь о немногих, чья абсолютная свобода была оплачена нищетой, изгнанием, гибелью… <…> Что это — проза, поэзия, клиническое описание выздоровления? А может быть, философия, поскольку речь идет о вещах глубочайших? Глубочайших — и трудноопределимых. Именно поэтому то, что мы — весьма приближенно — называем эссеистическим стилем, есть не что иное, как попытка выйти за пределы прежнего, затверженного знания; назвать, угадать, закрепить летучим словом некий новый опыт».²² В доказательство своей мысли автор приводит слова Ницше, ставшие гимном свободе человеческого духа:

«…И кажется ему, что его глаза только сейчас открылись тому, что вблизи. Он удивленно молчит. Где же он был? Эти близкие, ближайшие предметы. Как изменились они! Какое цветение, магия… Он благодарно оглядывается назад: благодарно вспоминает свои поиски, свою жесткость, самоотдаление… Его взгляду открыта даль и птичий полет в холодных высотах. Как хорошо, что он не всегда оставался «дома», «под своей крышей», словно деликатный, апатичный бездельник… Как он любит сидеть неподвижно, плести кружево терпения, лежать на солнце. Кто поймет, что он ловит счастье зимой, эти пятна света на стене… И вот, наконец, может случиться, что в мгновенном озарении еще подавленного, еще нестойкого здоровья свободный, вечно свободный дух начинает разворачивать загадку этого освобождения, которое до поры ждало в путанной, почти недосягаемой темноте его памяти…».²³ Действительно, столкновение с «установленным порядком мира» выбивает человека из привычного, размеренного бытия. Нужно отдёрнуться, понять: что случилось? Почему? Как быть? «Компенсация» жизненной трагедии — наиболее частый побуждающий мотив творчества лучших эссеистов: Монтень был смертельно болен; Сэй Сёнагон — получила отставку от двора императрицы; Розанов был вне закона, поскольку «жил в блуде», т.к. не получил развода и, хоть и обвенчался тайно, считался властями и церковью изгоем; Честертон с детства жил в своём, волшебном внутреннем мире и компенсировал творчеством проблемы со здоровьем, и так — кого из крупных эссеистов ни возьми.²⁴

Исследуя данную проблему, мы обозначили её как феномен «драконов Честертона», многократно утверждавшего в своих эссе, художественных произведениях, трактатах и статьях: необходимо противостояние «гибели мира», ведь даже самый белый столб надобно красить, иначе он станет чёрным. Поддержание, укрепление мира, так сказать «сотворчество Богу» — важнейшая обязанность каждого из нас, ибо мир держится на вере людей в его (мира) незыблемость и потому веру эту надо крепить. Всё, что ведёт к разрушению мира, или допускает таковое, он ещё в юношеском учебном эссе назвал «драконами» и поклялся сражаться с ними до последнего вздоха. И сдержал клятву.

Об этой внутренней разорванности, личностной незавершённости эссеистического (в частности, русского) сознания, цинично, но довольно точно высказался Виктор Ерофеев в эссе «Секрет русского человека»:

«Секрет русского человека в том, что у него есть щель. Или — дыра. Или пробоина, если прибегнуть к морскому сравнению. Во всяком случае, в нём определённо нет герметичности. Нет осознания себя как целостности, как законченной, завершённой формы. Где щель, там расколотость, разбитость, опустошённость. Звук, если постучать, не звонкий, странный, глухой, загадочный. Цельная вещь не вызывает стольких вопросов. Она есть. Плохая или хорошая, она существует, и все. А здесь: кто разбил? когда? с какой целью? или с самого начала, от природы — с щелью? Замучаешься отвечать».²⁵ У каждого более или менее заметного эссеиста такой «дракон» легко обнаружим.

Наличие «внутреннего демона», «мучительной идеи» (Ф. Достоевский), незавершённости Личного мифа — является истоком, причиной, «двигателем», вдохновением (или разжигателем?) эссеистического творчества. Но зачастую случается и так, что эссеистами становятся люди без «внутреннего огня». Они представляют собой жалкое зрелище, о чём писал ещё Белинский: «В литературном, или, лучше сказать, журнальном, мире Западной Европы часто случаются презабавные истории. Как известно, там журнал может существовать и держаться только мнением, и потому там стараются иметь литературное или политическое мнение даже такие люди, которые способны иметь только кухонное или туалетное мнение. Многие с умыслом хватаются за какую-нибудь явную нелепость и всеми силами поддерживают её, вопреки приличию, нравственности и здравому смыслу, чтоб только казаться людьми с мнением. О таких людях нечего и говорить: ясно, что это бессовестные промышленники».²⁶

2) Механизм действия феномена драконов Честертона хорошо описывает другое направление психотерапии, гештальтпсихология (от нем. gestalt — структура, образ, форма, целостность).²⁷

Целостный гештальт состоит из взаимно влияющих друг на друга личности и окружающего её пространства. Соответственно, каждый человек реализует свою жизнь в зависимости от собственных потребностей и представлений, связанных с различными уровнями его личностной структуры, одному из которых он отдаёт предпочтение (который «прорабатывает» — от «работать над собой»). Его действия направлены на удовлетворение нужд и реализацию той образной структуры, что составляет цель его стремлений. После того как желаемое достигнуто (потребность удовлетворена), гештальт завершается и как ментально-образная структура перестаёт существовать, разрушается.

Согласно гештальтпсихологии, когда у человека не решена какая-либо задача/потребность (образ который формируется умозрительно) — гештальт не закрывается (не исчезает). Состояние незавершённости переживается как тревога, подавленность, депрессия («стресс»). Как «дыра».

«Абсолютная» личностная целостность (цельность «Я») достигается только с выходом на уровень Абсолюта (обретением Сверхсмысла), когда и возникает та витальная полнота, избыточность «психической активности» (Курек), ощущение которой человеком воспринимается как эйфория (чувство счастья, возможность «свернуть горы», вера в собственное бессмертие, творческое всемогущество и т.д.).

Воспользуемся простым примером: мы смотрим захватывающий фильм. Если прервать его на середине, недосмотренный кусок будет мучить нас до конца дней, ведь как только мы узнали о фильме и «захотели» его посмотреть — гештальт сформировался и «устремился» к завершению. Эта жажда завершённости и не даст забыть недосмотренное кино, потому что гештальт окажется «не закрыт». И наоборот, самый интересный фильм, но досмотренный до конца, довольно скоро начнёт забываться, ведь сформированный гештальт удовлетворён, «закрыт», и быстро разрушается.

Причина связана с научением и механизмами памяти: попав в критическую ситуацию, человек, не имеющий решения, будет снова и снова переживать массу волнений и страхов по этому поводу и, как минимум, запомнит «опасные» рубежи для избегания их в будущем. В идеале у него включится тот самый механизм поиска решения, который — пусть долго и мучительно — но выдаст ту или иную тактику поведения, чтобы субъект, столкнувшись с подобной проблемой снова, смог максимально эффективно её разрешить.

Кроме того, по той же схеме строится механизм удовольствия: нарастание потребности (возникновение проблемы) — угроза (голод, усталость, опасность для жизни, страх одиночества, боязнь неизвестности и т.д.) — активный поиск решения — избегание кризиса (удовлетворение потребности) — наслаждение, покой.

Интересно, что поскольку находиться в состоянии стресса (напряжённого размышления, поиска) человек постоянно не может, отыскание решения часто «уходит» на пред — или подсознательный уровень, созревая до поры до времени. И когда наступает удобный момент (обусловленный сознательным обращением к проблеме, либо спровоцированный каким-либо случайным внешним событием), понимание проблемы неожиданно «выстреливает» в виде озарения, инсайта. Вот, например, как это описано у американского эссеиста М. Эпштейна:

«ТОЛСТОЕВСКИЙ В ФИЛАДЕЛЬФИИ

В Филадельфии только что прошел большой международный съезд славистов. И вот, выйдя погулять, наткнулся на воплотившийся дух наших бдений и споров. Скульптура как будто олицетворяет фигуру русского бородача — могутного, коренастого мыслителя и писателя, плоть от плоти родной земли. Прямо-таки собирательный облик Толстого-Достоевского, а также философа Н. Ф. Федорова, м.б., и позднего Вл. Соловьева (в том возрасте, до которого он не успел дожить). А нога, выглядывающая в разрезе «хитона», выдает в этом персонаже и русского пана — лешего.

В общем, литература и философия, дух и земля далекой страны соединились в этом странном, безымянном изваянии в самом центре первой американской столицы… Впрочем, недаром «Филадельфия» — город «братской любви»: она и нашу «могучую кучку», обычно настроенную на яростную полемику, слюбила и побратала.

24 ноября».²⁸

Скрытые, до поры не видимые, возможности решения задачи задают реальное поле и границы поиска ответа. Важнейшим условием выступает цель: она формирует интенцию, побуждающую эссеиста к активности в выискивании и нахождении латентных вариантов решения. Причём тех, что могут быть обнаружены именно в данных условиях, поскольку если решения нет, то экзистенциальная задача превращается в экзистенциальный абсурд (в эссе, кстати, тоже иногда являющийся «решением»):

«Ну, читатель, не церемонюсь я с тобой, — можешь и ты не церемониться со мной:

— К чёрту…

— К чёрту!».²⁹

4. Этапы работы над эссе

Весьма плодотворной видится мысль, что основу эссеистского поиска составляет мыслительная задача — общепринятая категория в психологических науках и столь же давно и успешно исследуемый феномен. В отечественной психологии одним из первых определение мыслительной задачи дал ещё А.Н.Леонтьев.³⁰ По его мнению, мыслительная задача — это цель, поставленная в определённых условиях, препятствующих её достижению. Сам процесс решения связан с достижением уже заданной, психологически очерченной целью. Его суть — в поиске необходимых для этого средств (не данных изначально) в границах, намеченных условиями задачи (при психологическом эксперименте) или определяемых обстоятельствами проблемной ситуации (в жизни).

Понятно, что подобная задача в научном опыте целиком условна: во-первых, условия задаются идеальные (скорости поездов равномерны и постоянны, яблоки одинаковы и взаимозаменяемы, рабочие не допускают брак и т.д.). Во-вторых, зачастую те или иные значимые условия или ограничения могут оговариваться сразу, но о других «решателю» приходится догадываться самому по ходу дела (например, что спичечная загадка может быть решена не в двух, а в трёх плоскостях). В-третьих, учебная задача не нуждается в проверке на «правильность»: полноту условий, непротиворечивость, решаемость.

В жизни всё иначе: вызванный мастер может не только не починить трубу, но и испортить дело ещё больше; поезда задерживаются и отменяются; человек, попросивший о помощи — внезапно «передумать»; ситуация кардинально перемениться; а острый насущный вопрос отпасть сам собой, либо, наоборот, перейти в критическую фазу.

Соответственно и решения, получаемые в процессе мыслительного поиска, принимаются или отвергаются на основе конвенций, складывающихся по ходу формулирования ответа. Учитывая, что реальная жизнь переменчива и текуча, для эссеиста, тем не менее, подобная ситуация является позитивной, поскольку таит в себе скрытые возможности: ведь многие важные условия, задающие проблему, хоть и скрыты до поры до времени от его ума, в любой момент могут быть обнаружены, послужив основой для яркого и неожиданного, зачастую парадоксального, разрешения сомнений («ответа», «озарения»). Можно вспомнить Василия Розанова, к которому его «листья» приходили в самых разных ситуациях и которые ему столь же внезапно приходилось записывать на чём попало: манжете, салфетке, обрывке обоев или обёрточной бумаги, на полях книг и корректурах, «на обороте транспаранта»…

Рассмотрим сам механизм осуществления такого поиска. Современный представитель когнитивной психологии пишет:

«Процесс решения мыслительной задачи организован как построение (вторичной) моделирующей системы (термин В.А.Успенского). Она не присутствует в готовом виде до его начала и может не возникнуть в его ходе — тогда решение останется ненайденным. Решатель образовывает вторичные значения ключевых аспектов задачи (данное и искомое — термины С.Л.Рубинштейна) — они постепенно оказываются увязанными в единую структуру и определенными друг через друга. Так реализуются возможности, заложенные в условиях задачи. Это обеспечивает решателя ориентирами для дальнейшего движения: возникающая система все строже и последовательнее определяет и „подсказывает“ допустимые способы действия, помогая различать осмысленные и ошибочные шаги».³¹

Особо стоит отметить, что 1) моделирующая система не присутствует изначально и постоянно в сознании эссеиста, но формируется параллельно с началом поиска решения. Важно также то, что 2) само решение будет задаваться рамками складывающегося целого этой системы. Эту особенность мышления принято связывать с его общей порождающей функцией и относить к его разновидности — эвристическому мышлению. И, наконец, то, что 3) обстоятельства и ответ, взаимодействуя и взаимоопределяя друг друга в структуре целого, обусловливают допустимые и возможные вероятные действия и мысленные ходы.

Традиционно под эвристикой (от греч. heurisko — обнаруживаю, открываю) понимали универсальную установку сознания исследователя (изобретателя, творца, решателя) на поиск и решение проблем в условиях неопределённости. Использование термина связывают с древнегреческим философом Паппой Александрийским (III век до н.э.), первым сформулировавшим особое собрание принципов, предназначенных для тех, кто желает научиться решать математические задачи. Его «Секреты искусства» были тайной, не поддававшейся написанию и разглашению. Тем не менее, подобные попытки предпринимались (Г. Лейбницем в «Искусстве изобретения»; Б. Спинозой и другими), но безрезультатно.

Проблема, видимо, заключалась в том, что эвристика не сводима к аналогии или подражанию, то есть комбинаторике уже известного материала, а чаще связана с переживанием, вдохновением, инсайтом. Закономерно, что сегодня под эвристикой понимается «область научного знания (психология, кибернетика, искусствознание и др.), изучающая процессы творческой деятельности людей, животных и различного рода искусственных интеллектуальных систем. К числу основных категорий этой области знания относятся: творчество, новое, интуиция, инстайт, гештальт, открытие, субъективное и объективное, принятие решения, воля, самоутверждение, риск, пробы и ошибки и др.».³²

Западными исследователями выделяются три группы теорий, объясняющих эвристическое мышление:

— теория «тихой воды», или усреднённого труда;

— теория блицкрига, или инсайта;

— теория лучшей мышеловки, или оптимального методологического регулятива. «Как мера творческого риска эвристичность всегда приветствовалась в качестве неотъемлемой компоненты развития научного знания, а в постнеклассической картине мира качество эвристичности теории выдвинуто на роль критерия научного знания, который позволяет изменить и сам процесс трансляции знания, сделать его творческим, проблемным, игровым».³³

Одной из важнейших категорий эвристики выступает категория инсайта. Инсайт (англ. insight — проницательность, понимание) трактуется в интуитивитивизме как «акт непосредств. постижения, „озарения“ и т.п.; одно из осн. понятий гештальтпсихологии, означавшее — в противовес представлению бихевиоризма о постепенном и „слепом“ научении — внезапное понимание, схватывание тех или иных отношений и структуры ситуации в целом, не выводимое из прошлого опыта субъекта».³⁴

Как методология эвристика предъявляет ряд практических требований:

Во-первых, она опирается на методы, связанные с эффективностью, существенным сокращением времени на разрешение проблемы (в отличие от простого перебора вариантов). Если говорить об эссеистике, то в глаза бросается очевидный факт методологической схожести: помимо парадоксальности (часто становящейся самоцелью иных писателей), эссе отличает оригинальность, уникальность взгляда на привычные вещи, проникновение в суть сквозь любые условности. Само по себе написание эссе связано с желанием автора поделиться с аудиторией как раз обнаруженным им противоречием, расхождением между представлениями большинства и реальностью.

Более того, если говорить об эссе как публицистической форме, то мы увидим его мощный философский потенциал. Публицистика занята не просто описанием социальной реальности («делать дело публицистов — писать историю современности»), но и анализом глубинных процессов экономического, политического и культурного планов. И здесь общественная функция и роль публициста самым определённым образом совпадает с ролью и функцией социального философа, политолога и культуролога. Ничего удивительного здесь нет: опираясь на Экзистенциальную теорию журналистики, мы давно говорим о том, что методологией публицистического анализа социальной реальности выступает философия и, в частности, социальная философия и эстетика.³⁵ Так, магистерская диссертация одного из самых ярких русских публицистов Н.Г.Чернышевского называлась как раз «Эстетические отношения искусства к действительности». Традиция трактовать публицистику с позиций социальной философии была заложена ещё первым теоретиком, историком и ярким практиком отечественной журналистики — В. Г. Белинским. Эту же идею поддерживал второй теоретик и практик отечественной журналистики — В. И. Ленин.

Но вернёмся к методологии эвристики.

Конец ознакомительного фрагмента.

← ВВЕДЕНИЕ

* * *

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Примечания

текстовая расшифровка одноимённой видеолекции для конкурса общества «Знание» «Лучший лектор России» 2017 года. Режим доступа: https://www.youtube.com/watch?v=Atv03VmMPSk

Социальная реальность существует, утверждал американский социолог и философ Джон Сёрль, лишь потому, что мы СЧИТАЕМ её существующей, в отличие от реальности физической. Это краеугольный камень современной американской социальной философии.

Перевозов Д. Н., 2007. Эссеизм в современном информационно ориентированном обществе // ВЕСТНИК ВГУ. Серия: Филология. Журналистика. — №1. — С.201—202

Там же

См.: Дмитровский А. Л., 2007. Книга Экклезиаста как протоэссеистика// Журналистика и медиаобразование-2007: сб. трудов II Междунар. науч.-практ. конф. (Белгород, 1—3 октября 2007 г.): в 2 т. — НИУ БелГУ. — С. 129—132.

См.: Дмитровский А. Л., 2001. Мифологическое сознание как сущность жанра эссе // Средства массовой информации в современном мире. Тезисы науч.-практ. конференции. — СпбГУ, 2001.

Перевозов Д. Н., 2007. Эссеизм в современном информационно ориентированном обществе // ВЕСТНИК ВГУ. Серия: Филология. Журналистика. — №1. — С.204

Лямзина Т. Ю. Жанр эссе (К проблеме формирования теории) [эл. документ]. Режим доступа: http://psujourn.narod.ru/lib/liamzina_essay.htm (01.10.2013г.)

Terrasse Jean, 1977. Rhetorique de l’essai litteraire. — Montreal: Les presses de Funiversite du Quebec.

См. подробнее: Дмитровский А. Л., 2006. Категория «личного (индивидуального) мифа» как наиболее адекватный метод анализа публицистического творчества с точки зрения философской антропологии // Коммуникация в современном мире. Материалы Всероссийской науч-практич. конференции. — Воронеж, ВГУ.

Там же.

Бузальская Е. В., 2015. Функции концепта в современном эссе // Вестник Санкт-Петербургского университета. Серия 9. Филология. Востоковедение. Журналистика. — №2. — С.77

Там же.

Там же: 81

Дмитровский А. Л., 2007. Книга Экклезиаста как протоэссеистика// Журналистика и медиаобразование-2007: сб. трудов II Междунар. науч.-практ. конф. (Белгород, 1—3 октября 2007 г.): в 2 т. — НИУ БелГУ.

Мишель Монтень. Опыты: в трёх книгах / Пер. с фр.: Ананий Бобович, Надежда Рыкова, Ф. А. Коган-Бернштейн. — М.: РИПОЛ КЛАССИК, 1997. — Т.1: Книги первая и вторая. С.469; 471.

Георгий Гачев. Русский эрос. «Роман» Мысли с Жизнью. — М.: Интерпринт. С.1

Дмитровский А. Л., 2012. Экзистенциальная теория журналистики: попытка метатеории // ЗНАК: проблемное поле медиаобразования [научный журнал]. — №2 (10). — С.75—76

Дмитровский А. Л. ЖАНР ЭССЕ. Очерк теории жанра. Монография. — Орёл: ИПФ «Картуш», 2006.

Франкл В. Человек в поисках смысла. — М.: Прогресс, 1990. С.24—44.

Любинский Александр. Эссе. // Любинский А. На перекрестье. — СПб.: Алетейя, 2007. — URL: http://ec-dejavu.net/e-2/Essay.html. — С. 165—170.

Там же: 169.

Дмитровский А. Л. Жанр эссе: к проблеме теории // Челябинский гуманитарий. — 2013. — №3 (24). С.37—51

Ерофеев В. Секрет русского человека // В лабиринте проклятых вопросов /В. Ерофеев. — М., 1996. С. 6—10

Белинский В. Г. Размышления по поводу некоторых явлений в иностранной журналистике // Белинский В. Г. Собрание сочинений. В 9-ти томах. — Т. 7. Статьи, рецензии и заметки, декабрь 1843 — август 1845 / Редактор тома Г.А.Соловьев. — М.: «Художественная литература», 1981.

Марцинковская Т. Д. История психологии: учебное пособие для студентов высших учебных заведений / Редактор Е. В. Сатарова. — 4-е издание, стереотипное. — Москва: Издательский центр «Академия», 2004.

Эпштейн Михаил. Избранные FB-записи 2015 года. Часть I. — URL: http://literratura.org/issue_publicism/1582-mihail-epshteyn-izbrannye-fb-zapisi-2015-goda-chast-i.html

Розанов В. В. Уединённое // Собр. соч.: в 2-х тт. /Сост., подгот. текста и примечания Е.В.Барабанова. — М.: Правда, 1990. — Т. 2. С.195

Леонтьев, А. Н. Проблемы развития психики. — М.: Мысль, 1965.

Спиридонов В. Задачи, эвристики, инсайт и другие непонятные вещи // Логос. — №1. — 2014. — С. 100

Лебедев С. А. Философия науки: краткая энциклопедия (основные направления, концепции, категории). Научное издание / С.А.Лебедев. — М.: Академический проект, 2008. — С.574

Философия для аспирантов: Учебное пособие / Под ред. В.П.Кохановского. — Ростов-н-Д.: «Феникс», 2003. — С. 214—227

Философский энциклопедический словарь / Гл. редакция: Л. Ф. Ильичёв, П. Н. Федосеев, С. М. Ковалёв, В. Г. Панов. — М.: Советская энциклопедия, 1983.

Дмитровский А. Л. Экзистенциальная теория журналистики: на пути к метатеории. — Вестник Челябинского государственного университета. — №5 (360). — 2015. — С.15—20; Дмитровский А. Л. Проблема теории журналистики в свете научно-методологических и философских подходов XXI века. — Учёные записки Орловского государственного университета. Серия: Гуманитарные и социальные науки. — №4. — 2011. — С. 145—151.