Ночной молочник

Андрей Курков, 2007

…От чего зависит будущее страны? Вы, наверное, думаете, что от валютно-золотых резервов? Может быть. Но у автора есть и другая версия. Одна из героинь его романа каждое утро ездит из пригорода в Киев, чтобы за деньги сдать грудное молоко. Один аптекарь за свои фармацевтические эксперименты расплачивается жизнью. Один политик строит у себя на даче церковь, чтобы уединяться в ней с Богом и с бутылкой "Хэннесси". И от всех троих зависит будущее Украины. Только вот неизвестно: всем ли понравится такое будущее?..

7

Киевская область. Макаровский район.

Село Липовка. Вечер

За окошком сыпал снег. Внезапные порывы ветра иногда подхватывали его и подбрасывали вверх, отчего он перелетал через крышу одноэтажного дома и падал уже с другой стороны, за окошком комнатки, в которой спала Ирина и ее трехмесячная Ярослава, которую бабушка, остававшаяся с ней на целый день, нежно звала Ясей и так же нежно уговаривала пить побольше молочной смеси «малыш», чтобы как можно скорее подрасти, сказать свое первое слово и сделать первый шаг.

— Ясенька! Ну, ще трошки! — просила младенца бабушка Шура, поднося бутылочку со смесью соской к ротику ребенка. Но Яся упорно отталкивала бутылочку ручкой в сторону, при этом не сводя взгляда своих бусинок-глаз с телевизора, который то очередную серию «Бандитского Петербурга» показывал, то яркие помехи — это когда новый порыв ветра расшатывал антенну, высоко поднятую на деревянной палке над крышей.

— Ну? Шо я твоей маме скажу? — качала головой пожилая женщина. — Она вон в городе деньги для тебя заробляет, а ты?

Ветер на какое-то время стих, и на экране началась перестрелка.

Пока герои сериала стреляли друг в друга, в дверь дома позвонили. Но бабушка Шура не услышала. Только когда перестрелка закончилась, она вскочила, положила Ясю на кушетку, а сама поспешила к двери.

— О! Вернулась! — обрадовалась она, пропуская внутрь дочь.

Ира опустила на пол тяжелую хозяйственную сумку. Сняла с головы платок. Разделась.

— Иди на кухню, там пюре с курицей на плите! — по-домашнему спокойно сказала ей мама и вернулась в свою комнату, не заметив заплаканных глаз дочери.

На кухне Ира выложила из сумки продукты. Колбасу и селедку положила в холодильник, консервы — в шкафчик возле мойки. Уселась за стол, окунула лицо в ладони и заплакала тихо-тихо, почти не всхлипывая. Страшная пустота внутри у себя самой пугала ее. Или была это просто усталость, которую не мог компенсировать ни короткий сон, ни пюре с курицей на плите.

Каждое утро она с грудью, переполненной материнским молоком, спешила в Киев, где в маленьком кабинете женщина в белом халате с неподвижным лицом сцеживала все молоко из грудей с помощью маленького насосика в литровую банку, а потом отправляла ее на кухню, где нянечка заведения наваливала ей полную миску овсянки и следила, чтобы Ирина съела все до последней крупинки. Иногда вместе с Ирой за столик садились то одна, то две такие же, как она, кормящие матери, и тогда эта же няня равномерно распределяла свое строгое внимание на всех едящих. После каши следовало погулять два часа по Мариинскому парку, располагавшемуся через дорогу от дома, в котором в обычной, но большой квартире и находилось это частное медицинское учреждение, похожее на молочную кухню, а точнее — на ее противоположность. Ведь здесь у матерей забирали молоко, а взамен давали деньги, которых, впрочем, хватало и на молочную смесь родным детям, и на недорогую сельскую жизнь, и на дорогу в Киев и обратно.

Ира уже знала трех мам, так же, как она, приезжавших сюда каждое утро с болящей, тугой от переполненности молоком грудью.

— Это для депутатских мамаш, — сказала как-то Ире Настя из-под Бышева. — Они сразу после родов специальные таблетки принимают, чтобы молока не было и чтоб грудь молодой сохранить, а сами своих детей нашим молоком поят.

Ира поверила. Она не думала плохо о таких мамашах. Она с детства не умела думать плохо о людях, даже о действительно плохих людях. Единственное, чего бы ей хотелось, так это взглянуть краем глаза на малыша, которого кормят ее молоком.

Но сегодня на обратном пути ей пришлось стоять больше часа в маршрутке. Может, это стояние, да еще и с наклоненной головой, так утомило ее, что всю дорогу она жалела и себя, сравнивая в мыслях с дойной коровой, и Ясю, которая при живой и здоровой маме вынуждена пить растворенный молочный порошок и оставаться на целый день с бабушкой.

Выплакавшись, Ира успокоилась. Подогрела себе пюре с куском курицы. Поужинала. Потрогала груди, которые опустошил специальный насос часа три назад — в день у нее сцеживали молоко иногда два, а иногда три раза. Последний раз всегда в 17–00. Ире показалось, что в груди снова появилось молоко, и она, зайдя в комнату к маме, взяла на руки Ясю и поднесла ее к груди. Малышка присосалась, жадно зашевелила губками, отчего Ире стало и щекотно, и немного больно. Но на лице у нее появилась улыбка.

— Смотри, не балуй ее! — услышала голос мамы. — А то увидят завтра, что мало у тебя молока, скажут больше не приходить…

— А я на ночь еще поем, — без всякой обиды на слова матери ответила Ира.

Перед сном, съев бутерброд с салом и еще одну тарелку пюре, Ира развела в тазике темно-зеленую краску для ткани, купленную в Киеве, и замочила в ней свой серый пуховый платок. Чтобы платок не получился темным, добавила в тазик еще воды.