Кипрские частушки

Андрей Иванович Аносов

Герой произведения молодой человек сорока трёх лет, художник-самоучка, музыкант, поэт, моряк, резчик по дереву, самым драматическим образом не вписавшийся в современное общество. С кем не бывает. Куда податься, улететь на другую планету? Пытался. Купил разрекламированный билет на «Икс-Прозедс-200», но и тут обманули, так как в итоге очутился опять на Земле, хотя и на Кипре. Книга содержит нецензурную брань.

Глава 3

«Куплет третий»

А разницы, между прочим, нет почти никакой и качество жизни от этого не меняется, ел ли ты вчера холодную осетрину, или только курил натощак стрельнутую у кого-то сигарету. Всё это так, безусловно. Но если ты по-прежнему жив и свободен, то ничто не мешает тебе выстроить этот мир под себя. Признаюсь, для меня было немного странным проснуться на следующий день не там, где я обычно засыпал. Проснувшись, я слышу чужую речь, доносящуюся со двора, но после почти трёхлетнего пребывания в Греции греческий язык стал для меня почти родным. Приведение себя в чувство было стопроцентно осознанным, ибо, так ценить свободу может только тот, кто когда-то был категорически несвободен. Мир просыпается как бы сам по себе, но если ты просыпаешься вместе с ним, то и слава богу. Валяясь в крахмальной постельке, я ни на миг не забываю о том, что мина с часовым механизмом давно тикает у меня в голове. Я истинно русский человек и запрягать я сегодня буду долго, ведь, скакать мне по Кипру придётся очень ходко. Не спеша собираясь с мыслями, из этой чистой шуршащей постели я намерен не вылезать как можно дольше, но одними из первых, что посетили меня мысли, были мысли о семье. Мы ещё никогда не были так далеко друг от друга. Анализируя ситуацию, прихожу к выводу, что избавляясь от одних напастей, ты автоматически наживаешь себе новые. Но в том что проснувшись, я слышу за окном не родные российские голоса, а иностранные, в этом тоже есть определённая закономерность. Взаимозависимость этого мира забавляет меня. Мне на сегодняшний день сорок три с гаком и родился я не здесь, но что-то уже роднит меня с этим островом. Что? Что я почти что слово в слово понимаю о чём болтают киприоты во внутреннем дворе отеля? Ситуация забавная: какая-то женщина пытается послать (своего мужа?) в прачечную, чтобы тот тотчас же пошёл и проверил работу стиральных аппаратов, но мужик отчего-то кобенится и вот они яростно спорят меж собою, в том числе прибегая к ненормативной лексике. Вот тебе и первое совмещение Греции с Кипром! (смайл). А вот, кажется, мама общается с дочкой; девочка всё время капризничает и та пытается её утешить, обманным путём уговаривая её съесть что-нибудь вкусненькое, или же пойти поиграть с бабушкой в пехнИди (греч. — Игрушки). Девчушка не слушается и тогда уже мудрая греческая бабушка, приняв эстафету от мамы, с удвоенной силой берётся ублажать разбалованное дитя. Да, кстати! В Греции я ни разу не слышал плачущих детей! А вот эту хнычущую кроху, наверняка, слишком рано вывели на солнце, вот ей и неймётся. Прислушиваясь к этому странному звуковому фону за окном, который скорей успокаивает меня, я лениво потягиваюсь в постели, а сам с опаской поглядываю на ту часть окна с раздёрнутой шторой, что так необдуманно оставил вчера вечером в таком положении, когда в последний раз перед сном с хабчиком от сигареты выходил покурить на балкон. Солнце на Кипре убийственное и если ты хочешь быть поджаренным по утру в своей собственной постели, то тогда делай как я. Нехотя покидаю своё лежбище, чтобы задёрнуть штору. Повторюсь, у меня двухместный номер на одного и одна моя полуторка стоит у окна, а другая ближе к дверям. Так вот, я намерен использовать сразу обе. Актуальным это станет тогда, когда от жары здесь некуда будет спрятаться. Промаявшись какое-то время на одной, позже я могу перебраться туда, где более прохладней. Бодренько запрыгиваю на шконку снова, но, нет, долго лежать в постели опасно, местный климат действует на молодой мужской организм похлеще любой «Виагры». Сегодня я ещё могу позволить себе лишние десять минут для лени, но не больше. Я невероятно мотивирован, но чтобы чувствовать себя в тонусе, я должен немедленно освежиться под душем. С собою теперь повсюду в голове я ношу девяностый псалом, который вызубрил когда-то, подкалымливая в церкви Успения, в Казачей Слободе, в Москве, на Малой Полянке. Стоя под душем, я специально долго лью на себя дороженную кипрскую воду, в чём тоже заметен определённый вызов обстоятельствам. Когда-то я и этого был лишён. Хочешь добиться чего-то серьёзного в жизни, поступай в разрез общепринятому общественному мнению. Ничего не имею против людей системы; государственники есть, они нужны и их подавляющее большинство. Я их поздравляю с этим. Но не каждому повезёт быть слугой государевым. Если же ты взвалил на себя функции человека, всё время подбирающего за другими, то тебя и бомжи отвадят от своей помойки. Я всегда старался не конфликтовать с законом, но, похоже, я вновь собираюсь проделать то, чего не позволено Юпитеру. Свой вчерашний день, пятое октября две тысячи третьего года, я ещё не вправе считать знаковым, так как две трети его были отравлены старым ядом. Но, чёрт возьми, сегодня, разве, не шестое число? Закончив с тональным душем и наскоро позавтракав кипячёной водой из чайника, я шустро собрался в город для поисков работы. В Греции поиск работы, это уже часть работы. Я теперь каждое утро буду спускаться с третьего этажа на лифте, в пику моему бывшему квартированию в Гольяново, подобный образ жизни должен будет сформировать в моём сознании и новые ценности. Вот двери лифта распахиваются и я бодро выкатываюсь на бурый ковролин холла. Христоса на месте нет, вероятно, он уже сменился давно. Вместо него на вахту заступил другой киприот. Этот крайне неулыбчив, толстый, в движениях видна какая-то нервозность. Для таких исполнение их служебных обязанностей обычно выше разных там туристических соплей. Ларнака это не просто город, а в своём роде чистый лист бумаги. Достаточно посмотреть на залитую солнцем парадную дверь в гостинице, чтобы понять, что это не дверь на самом деле, а секундомер, запущенный в том числе и при моём непосредственном участии. Всё, сынок, время пошло! Несколько метров фойе это есть последняя призрачная грань, что отделяет мою мечту о будущем и тем, что уже давно отлажено карательно-поощрительной общественной системой. Я охотник, который вышел на промысловую тропу, задолго до меня проторенную моими одержимыми предшественниками. Может быть, кто-то из них был более удачливым, чем я? Всё сегодня впервые, поэтому попробую не накосячить. Утренняя Ларнака хороша той особенной туристической красотой, когда просто идти по городу это уже великое счастье. Вчера я плавился в депрессии, а сегодня иду, глядя в эйфории на всё это средиземноморское великолепие. Здесь даже сама мысль о том, что человеку нужно как-то выживать, кажется мне кощунственной. Но Ларнаке меня не обмануть, потому что в азартные игры я не играю принципиально. Ларнака это рай, но пока лишь выставочный образец для тех, кто не в теме. Буду вникать. Важно не сойти с ума от изобилия, которое будет щипать меня за икры. О, да! Одна из самых радикальных мер воздействия на психику человека, это отнятие у него денег через искушение едой. Я не раз в шутку заявлял, что чтобы стать богатым, достаточно просто не есть. Но как только Ларнака перестанет предлагать себя в виде тех или иных услуг, то она тут же погибнет, как погибла однажды Помпея от пирокластического удушья. Жаль, что я не принадлежу пока к тому высокоразвитому типу людей, которые пробавляются исключительно духовным. В детстве я был обычным советским ребёнком, которого так же пугали мои опекуны, что, мол, если я не буду хорошо кушать, то больше не вырасту! И вот, я вырос, а вместе со мной эволюционировал и мой желудок, глазами которого я теперь уныло стреляю по лоткам с продовольствием и даже свежевыловленная рыба в кусочках льда на противнях, и та не смущает меня своей кулинарной незавершённостью. Готовый оттяпать всё что жуётся, между тем я понимаю, что путь к столу, заставленному едой, сегодня у меня пролегает через как минимум восьмичасовую пропасть. По афинскому опыту знаю, что в прилизанном центре ловить особенно нечего, поэтому сегодня я всё же спущусь сначала к набережной, поближе к общепиту, так сказать. Да, на Кипре много чего похожего с Афинами, но только здесь более по-деревенски всё. В принципе, те же магазинчики кругом, лавочки и кафении, много таверн, обычных и специализированных рыбных, много кафешек на свежем воздухе, со столами и стульями, выставленными прямо у дороги. Отчего-то мне опять пришёл на ум, но теперь уже сюжет из блокбастера «Белое солнце пустыни», где три аксакала недвижно сидели под дувалом, а другой лежал перед ними и дремал. (смайл) Невозможность изменить что-либо вне себя, рикошетом бьёт по тебе самому. Да, импровизация, но при наличии стратегической цели: для чего, зачем. Человек это высокоточная ракета и если она сбивается с курса, то может угодить куда угодно. Моя цель? Пока не скажу. Вообще-то, у меня их несколько. И в этом плане я должен превзойти самого себя. Иду, полагаясь на звериное чутьё, а мой нос сейчас тонко улавливает нюансы, говорящие в пользу того, что я медленно, но уверенно продвигаюсь к морю. Почти сразу попадаю в старую часть города, сплошь состоящую из бело-синих мазанок, только с плоскими бетонными крышами, а не в виде гуцульских шапок. На многих домах штукатурка давно обвалилась, но, похоже, что самим киприотам это всё по фигу. Без конца петляющие узкие улочки мгновенно подхватывают меня и несут словно речной поток, беззвучно, в полном умиротворении. Физиотерапия с первого дня. Таким старым средиземноморским улочкам, тихим по своей природе и истёртым временем, очень свойственно оканчиваться тупиком, либо выныривать в самых неожиданных местах, вроде абсолютно неустроенной набережной. Так оно вышло и на сей раз. Я шёл, совершенно не парясь, в какую часть города вынесут меня мои ноги. У паралИи (набережной) обычно воздух свеж и вкусен, рядом слышится успокаивающий шум волн, а автомобильные и мотоциклетные шумы, как дополнительная опция к курортному настроению. Море было где-то рядом, морем был пропитан воздух и даже в безветрие, при абсолютной жаре, дыхание его ощущалось мощно, проникая в кровь, в само сознание. Но каким бы мощным ни был зверь морской, а умопомрачительные кулинарные запахи, зарождавшиеся в недрах таверн, были не менее навязчивы. Казалось, они источаются отовсюду, в том числе из морской купели. Кстати, за то время, что я здесь нахожусь, запах жареного мяса скрутил мои внутренности жгутом. Как у меня ещё заворот кишок не случился, не понятно. Я свою незаконную эмиграцию теперь рассматриваю как разновидность профессионального спорта, либо меня следует причислить к гражданскому спецназу. А греческий, которым я владею, это своего рода бонус, который Кипр мне выдал авансом. Обогнув последний домик, вместо привычного поворота или тупичка, я сразу уткнулся в параллию, за ней, всего в метрах пяти-шести, плескалось оно, Его Величество Море. Причём, это был участок дикого берега, практически не оборудованный ничем, только метрах в семи от него ещё виднелись обросшие зелёной слизью бетонные балки, вероятно, это были огрызки старого пирса. Между морем и жилыми домами пролегало небольшое шоссе, по которому время от времени проносились машины и мотоциклы, потом шёл неглубокий обрывчик, а сразу за ним тянулась узкая полоска земли, забросанная галькой вперемешку с водорослями. В общем, это место было мало похоже на пляж. Чтобы случайно не быть сбитым летящим автомобилем, я с предусмотрительной осторожностью выглянул из проулка, убедился, что дорога свободна, после чего быстрым шагом пересёк узкое шоссе. С морями у меня особые отношения, что с Баренцевым, что с Эгейским, что теперь вот с этим, пока малознакомым мне товарищем. Вплотную подойдя к морю, я привычно поприветствовал его: — «Здравствуй, морюшко!» Затем, до запястья погрузив пятерню в воду, растопыренной ладонью коснулся прохладного песка на дне. Весело щурясь на солнце, я смотрю за синеющий горизонт, там, вероятно, должны находиться Сирия с Израилем? Не могу взять себе в толк, отчего мне дольше двенадцати дней, что указаны в паспорте, на Кипре находиться нельзя? Это же каким надо умным быть, чёрт возьми, чтобы, поимев кучу денег, не думать потом ни о чём? Плевать на законы, летать на чём и куда хочешь, жить там, где нравится и не мучить себя дурацкими вопросами про справедливость? Ритуально обмазав морской водой открытые участки тела, я ещё какое-то время сижу на корточках, любуясь безбрежным горизонтом. Море это символ того, что из себя представляю я сам. Здесь всё объединено в одно: пространство, мощь, эстетическое восприятие момента. Море вело себя шало, оно то накатывало на берег длинной волной, то с шумом и брызгами ударялось о балки, порывы ветра тут же подхватывали их и они феерическим фонтаном осыпались на проезжую часть дороги, часто достигая аж противоположной стены дома. Я представил себе, что здесь должно было твориться зимой во время традиционных штормов. Как там у Бродского: «Куда поскачем, конь крылатый»? Я посмотрел в обе стороны, слева от меня метрах в тридцати, возвышался древний каменный форт в виде прямоугольной башни в центре, а возле него, на специально обустроенной площадке, стояли немногочисленные авто с мотоциклами. Тут же совсем рядом публика купалась и загорала. А вот справа от меня ситуация была абсолютно безнадёжной, там возвышались только «звездатые» отели, не в пример моей «Элеоноре». Поэтому я решил идти к форту. Поскольку пляж здесь оказался бесплатным, то я решил заодно и искупнуться. Но процедуру эту я исполнял скорей принудительно, так как в отличие от Афин отношение к здешнему раю у меня было несколько иным. Поводов для веселья было и впрямь немного. Во-первых, девчонки мои где-то там, среди осенних дождей в Белоруссии, а сам я, гражданин великой страны, вынужден опять искать счастья на чужбине. Эта двойственность сознания выматывает меня, но себя не переделаешь. Зато, у меня имеется одно неоспоримое преимущество: в состоянии чистого листа я никогда не иду в притоны и я никогда не ищу места массового скопления «бывших наших» под флагом неудавшейся эмиграции. И я ни удочку не прошу для себя, ни рыбу. Мне достаточно знать, что в этой стране есть море. Едва обсохнув, я опять влезаю в неудобную шмотку и уныло подтягиваюсь к дороге. Я ещё не потратил ни цента из семи баксов, всё чего-то тяну резину и это моему организму очень не нравится. Как я только не пытаюсь изловчиться, чтобы совсем не думать о еде. Город разглядывать мало помогает, да он и главный провокатор насчёт поесть. Но вот что интересно, на Кипре вместо привычных по Греции названий поликатикИй (греч.—многоэтажек), я то и дело встречаю таблички на домах, на которых написано «Court». Я сначала подумал, что это «суд» тут у них везде, но потом пристыдил себя за незнание местных веяний. И ещё, часто следует приписка «Цокосс» внизу под номером. Думаю, что это у них строительный бренд такой, как в Америке «авеню». Напрасно я пытаюсь изображать из себя наивного натуралиста, намётанный глаз не обманешь, слишком много аналогий обнаруживается с тем, что я когда-то видел в Греции. С вязкого пляжа выбравшись кое-как на обочину дороги, решаю по ней идти направо, но с таким расчётом, чтобы не слишком отдаляться от центра. Уф, ну и жарища же здесь! Я только сейчас это осознал! Можно сказать, что кругом всё бело от жары! Даже дома, дорога, деревья, словом, всё что делает город городом, погружено в это расплавленное полупрозрачное стекло. Нет, я бы даже сказал, что вся Ларнака с головы до пят влипла в огромную каплю смолы. Пройдут столетия и кто-то тоже будет с огромным любопытством разглядывать нас в этом застывшем мегалите из янтаря. Из-за жары моё недавнее омовение в море начало выходить мне боком. Непромытая морская соль абразивом трётся у меня в самых неподобающих местах, смешиваясь с нею, пот склизкой кашей растекается под тканью одежды. Жесть! Надо, надо срочно искать работу! Миную один отелище, за ним другой… Набережная тянется долго, кажется, нет ей конца и края. Вот небольшое пространство, не занятое ничем, в промежутке между строениями видно море и всё это время мимо меня проносятся автомобили, ревут мотоциклы. Городской воздух представляет собой невообразимый микс. А вот опять пошли кафешки, рестораны, какие-то забегаловки… Признаться честно, я бы сейчас согласился на любую грязную работу, лишь бы оказаться поближе к разделочным столам. Я сейчас испытываю синдром марафонца, когда бОльшая часть дистанции преодолена и виден финиш, а сил уже нет. Жара, жажда, рашпилем дерущая горло, всё более обостряющееся чувство голода, моё сердце молотит как умалишённое, но странно, что чувствую я себя при этом вполне на уровне? Нет, не верьте моим соплям, я жару обожаю! В принципе, мне уже сейчас есть чем ответить на этот вызов, но я по-новой беру свою волю в кулак и вместо вожделенного пива покупаю себе две банки датской содовой, по пятьдесят центов за каждую, а это минус одна лира, или фунт, или паунд. Итого: долой два бакса от семи. Остаётся пятиха. Трудно выразить словами, что чувствует человек, в жажду дорвавшийся до воды! А от газировки, когда ты находишься на самом пике воздержания, эффект увеличивается многократно. С коротким псыком взломав запотевшую жестянку, пью, не скрывая блаженства. Ледяная вода щиплет горло, автоматически подтягивая жареные мозги к нёбу. Конечно, компенсация от ледяного пива была бы сейчас куда более существенной, но я пока не могу позволить себе бутылку «КЕО» за 80 центов, так как мне надо растянуть мои деньги хотя бы на три дня. Если позволил завалить себя проблемами, сам виноват. Тут нужны воля, характер, чтобы вырвать себя из ада. Я отлично помню наш с матушкой-игуменьей разговор в церкви Успения, в Казачьей Слободе, в Москве. И что же она сказала мне по поводу моего планируемого отъезда за границу? Я ей честно историю свою поведал, мол, не получается у меня никак вырваться из порочного круга, мол, одна напасть следует за другой, а она мне: «Господь не отпускает тебя из России, что ты нужен здесь»! Вот так, не больше и не меньше! Это в каком же качестве, позвольте узнать? Меня, значит, гоняют по стране, как вшивого по бане, а я ей нужен, тем не менее? Бред. Сколько городов я в СНГ исколесил, сколько драматических ситуаций пережил и хоть бы один человек проникся ко мне пониманием! Нет же. Складывалось впечатление, что я действительно не от мира сего! Типа, пришёл сюда без разрешения, своевольничаю. Я и так шараду свою жизненную пытался сложить, и эдак… Ни хрена не получалось. Там мне словно дорожку одну по жизни выстелили: деградируй, чувак, и не отсвечивай! Короче, ни Богу свечка была от меня и не чёрту кочерга. И вот Кипр. День почти отходил в общей сложности, и пока всё без толку. Понятно же, что я не поиском работы занимаюсь, какая работа может быть у нелегала? Я другую, более серьёзную задачу сейчас решаю, как в мире тотального рабства такую себе долю свободы отсудить, чтобы душу не корёжило. Цель великая поставлена, а способы её достижения самые что ни на есть заурядные: руки в ноги и вперёд. Так в поисках пройдёт первый день, за ним второй. Но к великому сожалению, информация, которую я черпаю для себя, каждый день виртуозно меняя поручителей с улицы, остаётся для меня крайне неутешительной: — «Закончится виза, Андрэа, обязательно возвращайся обратно, — уверяют меня хитрые греческие полицейские. — Пошлёшь нам запрос из России, мы тебе так и быть оформим отсюда приглашение на работу!» Не уверен. Надо знать, что из себя представляет здешняя бюрократическая система. Единственная отдушина пока, это Христос. Каждый раз заступая на вахту, дружище Христос по традиции варит киприакО кафЭ (греч. — по-кипрски сваренный кофе) сразу на две персоны, себе и мне, а пачку сигарет по-христиански кладёт на журнальный столик для нашего общего с ним пользования. Иногда за разговорами мы просиживаем с ним в фойе до полуночи, ему я помогаю коротать его рабочее время, а от него заряжаюсь столь необходимым для себя позитивом. Добряк Христос — немолодой уже человек и как любой грек в его возрасте, довольно неплохо разбирается в людях. Греки, вообще, прирождённые философы и психологи. Общаясь с греком, будь осторожен: в начале любой беседы его мысли могут показаться тебе примитивными, но упустишь момент и сам не заметишь, как ловко переключившись на злобу дня, твой собеседник вдруг станет пристально наблюдать за тобой сквозь щёлочки своих колючих чёрных глаз. Ничем особенным тебе, конечно, это не грозит, смотря какие цели в разговоре с ним ты сам преследуешь, просто в случае твоего непредвиденного прокола отношение к тебе сразу изменится и станет подчёркнуто официальным. Это как минимум. В эмиграции это особенно ценно: соблюдай дистанцию приличия. Христос, по крайней мере, не может не замечать, что я стараюсь, что я целыми днями пропадаю в городе, а к вечеру заявляюсь в отель в пыльных брюках, в мокрой футболке и заметно почерневший весь от солнца. Люди двигают людьми, словно фигурами на шахматной доске, наконец, люди двигаются сами. Понятно, что шестидесяти годам многие из людей неохотно впускают посторонних в свой мир. Слушая Христоса и в целом владея уже каким-то массивом полезной информации, я лишь добавляю к ней какие-то свои детали, пытаюсь беспристрастно анализировать ситуацию. Что мне лично нужно было узнать, я уже узнал, несколько раз кряду посетив местную астиномИю (греч. — полиция, полицейский участок), благо располагалась она прямо на паралии, по соседству с четырёх и пятизвёздочными отелями. Понимаю, что таким образом я вскрываю свои карты, но мне иначе нельзя, коль скоро я решил обратиться за помощью к космическим силам. Два раза я наведывался в астиномию с разными поручителями и каждый раз чиновники из «эмигрейшон» с недоверием поглядывали в мою сторону, для верности апеллируя больше не ко мне, а к моим потенциальным работодателям, мол: — «Не советуем, фИле (греч. разг.—„дружбан“)! А если ослушаешься, то не обессудь! На тебя наложим прОстимо (греч. — крупный денежный штраф и какой-то тюремный срок), а его, — тут они презрительно кивали в мою сторону. — Тоже сначала посадим в филакИ (греч. — тюрьма), а потом всё равно депортируем!» Так оно почти по концовке и выйдет, ибо, законы на Кипре драконовские. Но, не буду опережать события. Повторяю, я не сдавался, я упорно искал лазейки в кипрском законодательстве, но когда мне в «эмигрейшон» в очередной ответили отказом, я ненавязчиво так заметил им, что да, скорей всего, я останусь здесь нелегально. Из принципа. Наверняка, греческие менты уже взяли меня на карандаш и как только выяснится, что чьё-то место в самолёте опять оказалось незанятым, волкодавы из CID (*-аналог российского ФСБ) тут же приступят к своим непосредственным обязанностям. Я пока что греческих чиновников только устно стращал, ведь, чтобы взаправду остаться здесь нелегально, мне нужен был нешуточный драйв. Блин, бабушкино воспитание! Со мной по-человечески и я, как телок! Но это больше не работает в современном мире, хочешь кушать, работай руками! Хочешь ни в чём себе не отказывать — стань Эйнштейном! Земное устроение несовершенно: кто милостыню просит, кто наркотой и бабами промышляет, а иные носятся по городу все в мыле, хоть как-то превозносясь над примитивным пониманием уголовного права. Да я готов до ушей стереться об огнедышащий ларнакский асфальт, лишь бы только не вляпаться здесь в прежнюю парадигму существования. Вместе с тем, я не могу не видеть, как стремительно тает туристическая виза в моём загранпаспорте, а вместе с ней и мои скудные жировые запасы. Кстати, вчера на жаре разменял последние три доллара, на них я купил себе немного хлеба и соли. Так что теперь, каждый раз когда я возвращаюсь к себе в отель после изнурительных походов по раскалённому городу, то первым делом включаю сразу оба кондиционера, а на кухне сразу ставлю чайник на газ, чтобы вскипятить себе побольше воды. Хлеб, вода и соль, это мой привычный суточный рацион. Соль мне нужна, чтобы как-то поддерживать щелочной баланс в крови, а на первое и второе у меня есть псомИ комЭно (греч. — хлеб, порезанный ломтями) который я специально храню в холодильнике, чтобы тот подольше не засыхал. На дворе октябрь, а на улице по-прежнему небывалая жара, вот таким огнедышащим фУрно (греч. — печь, духовка) Кипр встретил меня осенью две тысячи третьего года. Воображаю себе, что здесь могло твориться летом, пока я колотился на бетонном полу от холода в строящейся шестнадцатиэтажке в Северном Чертаново. Немногим позже отапливаемый, но такой же вонючий барак в Гольяново (деревня Абрамцево) был ничем не лучше. Дни мои теперь таковы, что отлившись ледяной водой в душе, затем попив воды из чайничка, я вновь, как пожарник, бросаюсь в городской огонь, потому что с поиском работы мне нужно срочно поторапливаться.