Я бриллианты меряю горстями

Андрей Дышев, 1999

Профессиональный угонщик допустил смертельную ошибку: он нечаянно угнал машину высокопоставленной особы. Профессиональный автослесарь тоже вляпался по полной, когда перебивал номера на этой машине, а потом заметил в салоне кейс. Профессиональный журналист Гера Герасимов тоже попал в крутой переплет, взявшись за криминальное расследование… Судьба свела их в одно время и в одном месте, заставив платить по счетам. И каждый получил свое…

Глава вторая

Гера хоть и решил посвятить себя журналистике, но болезненным любопытством не страдал. Другой на его месте умер бы, но обязательно разнюхал, что Макс будет делать с"Ауди". Гера смотрел в ржавый рукомойник, как плоская свистящая водяная струя загоняет черную пену в сливное отверстие, и думал о том, что если к зиме ему удасться заработать хотя бы семьсот-восемьсот баксов, то он обязательно поедет на Новый год к матери на Алтай. Только на одну ночь. Прошло уже двенадцать лет, как его отца не стало. Пенсии, которую получала мама, не хватало даже на еду, и комнату Геры пришлось сдать молодой"челночнице". Его место в родительском доме было занято. Гера все понимал, и маму упрекнуть не мог.

Он натянул на себя джинсы, черную майку, которую можно было стирать всего раз в неделю, и, закинув за плечо сумку, вышел во двор. На небе, словно след кисти, еще розовела полоска заката. Ночь, которой было отведено всего три часа, торопилась зашторить последние отблески солнца. От земли, прогретой за день, тянуло теплом. Вокруг стояла загородная тишина, нарушать которую даже звуком мотора казалось кощунством.

Он сел в кабину старого, доживающего свой автомобильный век"жигуленка". Когда-то это была кондовая, но выносливая и неприхотливая"копейка". В зимний гололед машину вынесло на полосу встречного движения. Ее хозяин погиб — рулевым колесом ему раздавило грудную клетку. Гера купил развалюху у родственников водителя за символическую плату, отрихтовал кузов, заменил разрушенные потроха запчастями, которые нашел во дворе мастерской и на автомобильной свалке, и сделал так, чтобы колеса стали вращаться. Надо было иметь железные нервы и наплевательски относиться к своему самолюбию, чтобы сесть за руль этого гибрида подводной лодки, телеги и бензопилы, но Гера был свободен от комплексов.

Мотор, между тем, завелся с первого раза. Карбюратор простуженно чихнул, выхлопная труба для порядка стрельнула, как мортира, и железное чудовище тронулось с места. Между мастерской и садовым домиком, который он снимал, было километров десять. Драндулет преодолевал это расстояние за двадцать минут днем, и за полчаса ночью. Ночью приходилось ехать медленнее потому, что фар в машине не было, и Гера продвигался по лесной дороге, как крот по своему тоннелю.

Он подъехал к воротам. Пришлось выйти из машины, чтобы их открыть. Сторож, который спал в будке, приступал к своим обязанностям тогда, когда из мастерской выходил последний работник. Сейчас из сторожки доносился шумный храп, от которого, казалось, в темном лесу дрожат от страха звери.

Выехав с территории мастерской, Гера вырулил на шоссе. Разогнав машину, переключился на третью передачу (четвертая не работала) и придавил до пола педаль газа, выжимая из машины все, на что она была способна. Темный забор, над которым тускло светились узкие, зарешеченные окна мастерской, похожие на корабельные ванты, медленно таял в ночи, которая уже властвовала безраздельно.

Вдруг ему в затылок ударил яркий свет, и с протяжным воем обогнала ярко-красная"Ауди". Окутав механического таракана пылевым облаком, машина через несколько секунд скрылась из виду.

"Ночь. На дороге никого, — подумал Гера. — Сторож спит. Воркун тем более. Удобнее случая, чтобы покататься на приличной тачке, у Макса не будет".

За то время, пока он ехал в дачный поселок, ничего умнее в голову не пришло.

* * *

Мощные фары тараном распарывали темноту ночи. Макс поглядывал на светящиеся цифры спидометра, удивляясь тому, как легко и быстро"Ауди"добралась до"соточки". Первый раз в жизни он управлял такой роскошной машиной. Еще бы! Триста двадцать шесть"лошадок"! Кинематически рассчитанное спортивное шасси с семнадцатидюймовыми колесными дисками! Это вам не дохлые"шестерки"и"девятки", которым Макс при помощи всяких ухищрений продлевал жизнь.

Настроение у него было прекрасное. Воркун как нельзя кстати сбросил ему на мобилу сообщение, поручив сделать то, о чем Макс втайне мечтал весь день. И вот он за рулем"Ауди". Жалея о том, что путь до платформы слишком короток, Макс как мог растягивал удовольствие. Он несколько раз останавливал машину, выходил из кабины, прогуливался вокруг, нажимал на капот, гладил рукой фирменный знак в виде четырех сцепленных между собой колец, затем снова садился за руль и крепко обхватывал эбонитовую головку рычага передач.

"Конечно, — думал он, — через мои руки не только металлолом проходит. Из Германии такие"тачки"пригоняют — сердце в груди замирает от восторга. Но такая игрушка в моих руках впервые".

Он особенно не задумывался о том, почему эту машину приходится в срочном порядке перегонять к платформе, почему ночью, почему хозяин сам не приехал за ней. Интуитивно он чувствовал, что вокруг этой машины, как рядом с ослепительно красивой женщиной, кружится какой-то криминал, но не пытался разгадать его суть. С Воркуном у у него существовал некий негласный сговор: Макс работал в мастерской на хозяина и на себя. В область"на себя"Воркун никогда не влезал. И Макс в свою очередь не интересовался его делами.

Платоформа"Черная речка"была погружена во мрак. В такое время электрички уже не курсировали, и рельсовое полотно было отдано во власть тяжелым товарнякам. Одинокая лампа фонаря освещала часть платформы, залитой лужами после ночного дождя. Темные кусты громоздились вокруг бесформенными комками. Ларек, закрытый металлическими ставнями, напоминал мусорный бак.

Макс сделал круг по асфальтовому"пятачку", остановил машину и заглушил мотор. Некоторое время он сидел в полной темноте, привыкая к тусклому свету станционного фонаря. Не прошло и минуты, как кто-то постучал по стеклу костяшками пальцев. Малорослый молодой мужчина с накачанной грудью, которая выпирала из-под футболки двумя большими полушариями, нетерпеливо нажимал на дверной замок и смотрел в сторону, словно Макс был для него еще менее интересным объектом, чем платформа. Макс поднял кнопку фиксатора. Дверь открылась, и салон наполнился сырым воздухом ночи.

— Здорово! — приветливо сказал он, протягивая мужчине руку, но тот, игнорировав этот жест, сразу же встал коленом на водительское сидение и осмотрел салон.

— Кейс где? — спросил он.

— Кейс? — не понял Макс. — Какой кейс?

Мужчина, не меняясь в лице и с боксерской ловкостью уворачивая взгляд от пытливых глаз Макса, обошел машину, открыл багажник и мельком заглянул внутрь.

— Какие проблемы, дружище? — спросил Макс.

Мужчина кинул в рот спичку и, покусывая ее кончик, неторопливо приблизился к Максу.

— Завтра в четыре, — тихо и гнусаво произнес он, — я приду за кейсом.

— Погоди! — заволновался Макс, опасаясь, что маленькое недоразумение может вылиться в большую неприятность. — Объясни толком, о каком кейсе ты говоришь?

Мужчина сел за руль и завел мотор. Понимая, что разговор вот-вот оборвется, Макс склонился над окном и громко сказал:

— Мне хозяин поручил только пригнать машину сюда…

"Ауди", взвизгнув колесами, рванула с места и быстро покатилась по дороге через деревню. Еще несколько мгновений Макс продолжал стоять согнувшись, словно с ним вдруг случился приступ радикулита."Очень интересно, — подумал он. — Завтра в четыре он придет за кейсом. А я здесь при чем? И вообще, что мне сейчас прикажете делать?"

Он посмотрел на часы, надавив на кнопку подсветки. Шел второй час ночи.

* * *

Гера подъехал к своему дачному домику и заглушил мотор. От леса повеяло влажной свежестью. Полная луна неоновой лампой висела над головой. Под белыми стволами берез разлеглись синие тени. Гере спать не хотелось. В лунные ночи он, как вампир, страдал бессоницей. Было половина первого — время, когда нормальные люди уже давно спят, но Гере хотелось общества, и рассчитывать он мог только на ненормальных.

Гера снял навесной замок с двери и зашел на веранду. Кошка появилась рядом с ним незаметно и бесшумно, словно материализовалась из темноты. Она была сыта мышами и"вискас"не просила. Лениво задев ногу хозяина выпирающими из-под кожи ребрами, она напомнила о себе и исчезла.

Гера понимал, что совершает глупость, но проявлять благоразумие ему не хотелось. Двадцать пять лет — это тот возраст, когда глупость еще простительна. В нем гармонично уживалось два человека: один умный и сдержанный до противности, а второй глуповатый, бесшабашный и неугомонный. Доступ к управлению телом чаще имел второй. Этот второй снял с полки бутылку водки и сунул ее в полиэтиленовый пакет, а первый проворчал:"Утром будешь жалеть".

Ламантина жила рядом с железной дорогой в двух километрах от платформы"Черная речка". Эту не вполне нормальную женщину таким странным именем нарек Макс. Он утверждал, что никогда с ней не спал и посещал ее только для того, чтобы отдохнуть от слишком умного человечества. Когда душа Макса насытилась отдыхом до предела, он показал тропинку к дому Ламантины Гере.

Ламантина была сестрой путейного служащего, жила неподалеку от его усадьбы в маленькой пятистенке, огороженной крепким дощатым забором. Летом она торговала в ларьке дачного поселка шоколадными батончиками и дешевой водкой в мутных бутылках с блеклыми этикетками, которые с удовольствием покупали строители, а зимой гнала самогон и помогала семье брата ухаживать за скотиной. Она была мнительной, чистоплотной и святой. Круглый год Ламантина носила белую косынку, неистово крестилась на грозу и президента в телевизоре, а питалась молоком, щавельными щами и горохом.

Гера не стал заводить еще теплый самоходный металлолом и пошел к Ламантине пешком. В овраге скопился туман. Очертания деревьев таяли в нем. Он шел по мокрой траве, и кроссовки отмылись до резинового писка. В сыром воздухе сконцентрировались запахи леса и полевых цветов. Тень Геры шлифовала кочки. Было очень тихо.

Он поднялся на железнодорожную насыпь и пошел быстрее. На краю поля, рядом с темной громадой леса, напоминающей"Титаник"в море, тускло мерцал одинокий огонек. В доме Ламантины горел свет.

Гера подошел к забору, подпрыгнул, ухватился за край и легко перенес на другую сторону свое тренированное тело. Потом, поправив за пазухой бутылку, смело пошел по грядкам. Они были ухожены, но на них почему-то ничего не росло, кроме сорняков. У крыльца, на деревянной кадке, стояло ведро с водой, и Гера, встав перед ним на колени, с удовольствием напился. Пустые банки из-под солений, надетые сверху на деревянные колышки, матово отсвечивали в свете луны. На двух веревках, протянутых по двору крест-накрест, висели простыни и платки. Издали их можно было принять за стены выбеленой известью хаты.

Замшелые ступеньки крыльца тихо скрипнули под его ногами. Гера приподнял кулак, нацелив его на дощатую дверь, и негромко постучал. Ему показалось, что белая занавеска на окне дрогнула. По ней пробежала тень. Гера вытащил бутылку, взял ее за горлышко, как букет цветов, и состроил на лице выражение свинского счастья. Ни к какой другой женщине в мире он бы не пришел в такой идиотской манере и так поздно. К Ламантине — всегда пожалуйста! Рядом с ней можно было расслабиться, не думать об этикете и совести. Гера лишь недавно стал понимать, почему Макс так долго ходил к ней. Ламантина обладала редчайшей особенностью: ее можно было сделать счастливой не прилагая к этому никаких усилий. А видеть рядом осчастливленного человека для мужчина всегда приятно.

Лязгнула защелка. Дверь открылась. Это тоже было одно из редчайших качеств: Ламантина всегда открывала дверь не спрашивая, будь то день или ночь.

Лампочка на голом проводе, висящая на потолке в сенях, больно резанула Геру по глазам. Он прикрыл лицо ладонью. На него выплыло что-то большое, колышащееся, пахнущее травяным шампунем.

— Кому не спится в ночь глухую… — пробормотал он, протягивая бутылку, и наткнулся на мягкую ладонь.

— Иди домой, милый, — тихо, скороговоркой заговорила Ламантина, заслоняя собой дверной проем. — Бога ради, возвращайся той же тропинкой, уже поздно, уже ночь на дворе, а придешь утром, как роса сойдет, а сейчас уже поздно…

Это не похоже было на безотказную Ламанитину. Недоумевая, Гера опустил руку с бутылкой и отступил на шаг.

— Что за проблемы? — произнес он, впервые почувствовал себя рядом с Ламантиной в глупом положении. — Ты не одна?

— Иди-иди! — настойчивее повторила женщина. — Не гневи Бога, будет час, тогда приходи, а сейчас некогда, сейчас не время. Ночь лунная, не заблудишься…

— В самом деле, — пробормотал Гера. — Светит, как прожектор.

Дверь перед его носом мягко закрылась. Крючок лег на петлю. Тень молодого человека налипла на дверь и пол крыльца, сломавшись пополам. Бутылка напоминала гранату."Зря машину не взял!" — подумал Гера.

Водку он выпил, сидя на крыльце своего домика. Закусил луковицей и черным хлебом. Какая-то птица, взмыв в ночное небо, пролетела над ним, на секунду закрыв огромным крылом луну.

* * *

Утро было наполнено шумом электричек, речитативом кукушки и гулким эхом. Гера проснулся оттого, что желтая шторка, покачивающаяся на свежем сквознячке перед раскрытым окном, гладила его по лицу. Зевая и потягиваясь, он вышел из домика. Туман, свернувшись клубком, словно белый медведь, спрятался на дне оврага. Лохматые березы тихо полоскали свежие ветви в лучах солнца. Кошка грелась на крыше машины и, щурясь, смотрела на хозяина.

Он разжег примус и приготовил кофе. У джезве обломалась ручка, и Гере пришлось снимать ее с огня при помощи рукавицы. Он пил крепкий напиток, похожий на деготь, вприкуску с сухарями и думал о Ламантине, о трехлетии кошки и поляне, которую ему предстояло сегодня накрыть. От ржавого четырехколесного трансформера прозрачной пленкой струился пар. Роса, покрывшая его крышку и капот, нагревалась на солнце и испарялась буквально на глазах. Кошка чихала и трясла головой.

Он подкатил к мастерской с небольшим опозданием, потому что по дороге у его лимузина отвалился глушитель. Когда Гера закрепил его проволокой, на часах пропиликало девять.

Как назло, у ворот прохаживался Воркун. Большой, сутулый, неловкий, как огородное чучело, наспех сколоченное из кривых палок, он размахивал длинными руками и, склонив голову набок, поглядывал на Геру. Тот думал, что хозяин устроит ему разнос, но у Воркуна сегодня было хорошее настроение.

— Здоров! — отрывисто сказал он, протягивая свою ладонь, похожую на пальмовую ветвь. — Ты это… Ну, я тебе говорил… Сделал, нет? Ну, музыкант приходил, что-то у него там не фурычило… Не помнишь, что ли?

Гоча, вроде, был русским человеком, но с разговорной речью у него были большие проблемы. Общался он, в основном, меджометиями и укороченными предложениями, всякий раз заставляя собеседника расшифровывать его мысль, словно решать ребус. Гера с детства любил ребусы, кроссворды и загадки, потому быстро научился понимать Гочу.

— Я понял! Вы имеете ввиду изумрудную"девятку", у которой не работал топливный насос? Все сделано.

— А-а, — кивнул Гоча. — Ну, давай, занимайся… Ну ты понял, да?.. Придет этот козел, все ему скажи… В общем, меня не будет…

— Вас не будет,"девятку"отдать хозяину и заниматься"москвичем"? — перевел я.

Гоча снова кивнул, повернулся и, склонив голову на бок, захромал к своей бордовой"шестерке". Гера зашел в мастерскую. Свет косыми лучами падал из окна на смотровую яму. Макс сидел на стуле, положив ноги на стол для инструментов, и курил. На нем была ярко-красная, как роза, майка с надписью:"DON`T LET ME DOWN". Гера опустил на стол сумку. Звякнули бутылки.

— Ты хозяина видел? — вместо приветствия спросил Макс.

— Видел. Высокий такой у нас хозяин. Очень понятно говорит…

— И что он тебе сказал?

Гере не понравилось, каким тоном говорил с ним Макс. Если у человека с утра плохое настроение, то это вовсе не значит, что надо портить его тем, у кого оно хорошее.

— Какая муха тебя укусила, Макс? — спросил он, выставляя бутылки на стол. — Хозяин уехал, сказал, что его не будет.

— Сволочь, — негромко произнес Макс и кинул окурок в угол. Гера проследил за его полетом. Окурок ударился об стену и рассыпался на салют.

— Не совсем понятно, — сказал он, — к кому конкретно адресовано столь лестное… Интересно, а что означает эта фраза у тебя на груди? Если не ошибаюсь, что-то похожее в свое время пели"Битлз"?

Макс не дослушал его и встал. Под его подошвой чавкнула старая смазка, покрывшая тонким слоем бетонный пол. Гера почувствовал, как у него стало быстро портиться настроение. Горлышко бутылки в его ладони запотевало.

— Иди домой, — не оборачиваясь сказал Макс. — Тебе здесь нечего делать.

— В каком смысле?

— Возьми выходной! — раздраженно ответил Макс. — Чтоб до завтрашнего утра я тебя здесь не видел.

Гера стоял с бутылкой в руке, не зная, вернуть ее в пакет или же выставить на стол. Макс нервно ходил по тому месту, где вчера вечером стояла красная"Ауди"и поглядывал на настенные часы с деревянным кукишем вместо кукушки.

— Вы поругались? — спросил Гера.

— Он… — сказал Макс и сделал паузу. — Его сегодня не будет. Уходи!

— Может, выпьешь стакан? Легче станет.

— Не станет, — уверенно ответил Макс. — Когда плохо, от водки становиться только хуже.

— Все пройдет, — неопределнно предположил Гера. Ему очень хотелось как-то утешить коллегу, но он не знал, как это сделать.

— Ты так думаешь? — усмехнулся Макс и снова кинул тревожный взгляд на часы. В этот момент над циферблатом открылась маленькая крышка и оттуда высунулась фига. И так десять раз подряд.

* * *

В преподавательской застать Назарову было очень сложно. Не потому, что ее рабочий день был до предела забит лекциями, семинарами или зачетами, и она большую часть времени проводила в аудиториях. Просто она не любила эту большую и неуютную комнату, в которой столы преподавателей стояли ровными рядами, как в школьных классах, а во главе рядов восседал начальник кафедры.

Это был тучный мужчина с подслеповатыми глазками, спрятанными за толстыми линзами очков, с неразвитыми, мягкими, вялыми, как у больной женщины руками. Верхняя часть его головы представляла собой плоскую и обширную лысину. Было похоже, что голова начальника долгое время служила деталью перил в старом доме и со временем стерлась и отполировалась. Начальник всегда говорил с подчиненными тихо, чтобы не слишком была заметна его картавость, не выговаривал им, но безжалостно снимал премии и надбавки, несмотря на то, что преподаватели страдали от хроничкеских невыплат. Завистливый, закомплексованный от своего непривлекательного вида, он был всегда мрачен, злопамятен и высокомерен. Сидя в преподавательской, он добивался полной тишины и строгой дисциплины. Он часами читал газеты, сверкая лысиной, и время от времени исподлобья кидал взгляды на подчиненных. Он все запоминал: кто читает непедагогическую литературу, кто решает кроссворды, кто дремлет, а кто плохо на него смотрит, и потом мстил, запершись в кабинете и рисуя неразвитой рукой приказы о денежном вознаграждении сотрудников.

Назарова своего начальника будто не замечала, игнорируя его надуманные требования. Он истекал потом и желчью, но ничего не мог сделать.

— Римма Фаизовна, — прокартавил он ей, когда Назарова стояла у окна в коридоре и курила. — Потрудитесь зайти в преподавательскую и взять телефонную трубку. Вас уже в третий раз добивается молодой мужчина в надежде на вашу адекватную реакцию, но я был не копенгаген относительно вашего места пребывания.

Начальник всегда пытался говорить витиевато и остроумно, думая, что это модно и демократично. Назарова загасила сигарету в стеклянной пепельнице, похожей на застывшую каплю, и зашла в преподавательскую. Телефон стоял на столе у начальника, на самом краю. Когда начальник садился за стол, телефон оказывался непосредственно под его отвислым подбородком. Он нарочно придвинул его так близко к себе, чтобы подчиненным было неудобно им пользоваться, а значит, в его присутствии резко снижалось количество неслужебных разговоров.

Начальник сел. Назарова взяла со стола трубку и повернулась к нему спиной.

— Римма, здравствуй, это я! — услышала она незнакомый голос.

— Да-да, я слушаю!

Она не любила, когда говорящий по телефону представлялся не сразу. Это напоминало глупый розыгрыш, когда сзади кто-то тихо подкрадывается и закрывает ладонями глаза. Очень остроумная шутка!

— Ты меня не узнала? Это Макс из автосервиса. На прошлой неделе я тебе момент зажигания устанавливал. Ты еще свою визитку мне оставила.

— Здравствуй, милый! — громко ответила Назарова и подумала:"На ловца и зверь бежит". — Конечно я тебя помню, дорогой мой! Конечно!

Начальник и все свободные от занятий преподаватели замерли, делая вид, что продолжают читать газеты и писать план-конспекты, а у самих уши покраснели от напряжения: о чем говорит с молодым человеком старший преподаватель Назарова, у которой семейная жизнь не сложилась?

— Римма, выручай, у меня проблема! — стал торопливо объяснять Макс.

— Что, родненький?

— Мне надо на пару недель спрятаться в какой-нибудь деревне или даче. У тебя есть дача?

"Как они напрягаются! — думала Назарова, глядя на сосредоточенные уши вокруг себя. — Как, бедняжки, стараются! Как им хочется!"

— Нет, милый, дачи у меня уже нет, — ответила Назарова. — Дача уплыла, как белый пароход.

— Вот черт! — выругался в трубку Макс. Потом что-то зашуршало, заскрипело. Наверное, он взял трубку другой рукой. — А дом в деревне?

— Деревня под Уфой.

— Под Уфой?! Нет, это очень далеко.

— А что случилось? Ты очень взволнован!

— Это не телефонный разговор. Понимаешь… — нехотя стал объяснять Макс. — Я перегонял клиенту машину, а в ней, как выяснилось, лежал его кейс. И он пропал, понимаешь? Я этого кейса вообще в глаза не видел! А Гоча, сволочь, сделал так, чтобы я сам отдувался перед клиентом…

Назаровой показалось, что ей стало не хватать воздуха. Трубка медленно заскользила по щеке вниз. Чувствуя слабость в ногах, она присела на край стола. Преподавательский состав в полной тишине, не шевелясь, ничем не выражая эмоций, тащился от восторга.

— Почему ты… — произнесла Назарова не своим голосом, но тотчас откашлялась и добавила: — Почему ты это сделал? Какая машина?

–"Ауди"! — полушепотом ответил Макс. — Спортивная"Ауди". Я тоже спрашиваю: почему я? Гоча приказал, и я погнал!

— Номер какой?

— Да какая тебе разница? — нервничал Макс. Казалось, что его кто-то подгоняет, постоянно просит освободить телефон. — Не помню! Я на номер вообще не обратил внимания!

— Хорошо, — с трудом подавляя волнение, ответила Назарова. — Я подумаю. Я что-нибудь для тебя подыщу. Скоро увидимся! Оставь мне номер своего мобильника!

— Я на тебя надеюсь! — завершал разговор Макс. — В долгу не останусь. Звони! Но обязательно, чтобы был двор. И, желательно, за забором.

Назарова опустила трубку. Преподавательская получила удовольствие и расслабилась. Начальник, не поднимая головы, достал платок и вытер вспотевшую шею, покрытую редкими рыжими волосиками.

— Я плохо себя чувствую, — сказала Назарова, закидывая сумочку на плечо. — До свидания!

Она быстро вышла в коридор. Некоторое время все прислушивались к удаляющемуся стуку каблуков. Когда все стихло, один из преподавателей как бы невзначай заметил:

— Что поделаешь? У мужчин власть формальная, а у женщин — реальная.

Раздался вялый смешок. По комнате прошел сквознячок. Начальник стиснул зубы. Газетные строчки перед его глазами начали двоиться и поплыли. Так у него всегда бывало, когда внутри тяжелым комком раздувалась бессильная злость."Хрен ты у меня получишь, а не надбавку за интенсивность!" — подумал он.

Но это относилось не к Назаровой.

* * *

Гера вернулся домой. Глушитель оторвался окончательно, и ему пришлось закрепить его проволокой на крыше. Треск мотора пулеметной стрельбой разносился по лесу. Испуганные птицы покинули свои гнезда и стали бомбить бронетранспортер пометом. Худой и небритый украинец из бригады строителей, которого звали Бодей, заболаговременно сошел с дороги в кусты и, провожая Геру взглядом, с укором покачал головой. Наверное, бригада опять послала его в ларек к Ламантине.

Строители пили каждый день, но понемногу. Бутылка на шесть человек. На большее у них не хватало денег. Воркун, которому они ставили сруб, выплачивал им жалование ежемесячно, но как только строители получали деньги, к ним сразу же подваливали двое вымогателей. Так продолжалось уже несколько месяцев подряд. День в день. Воркун, жалея рабочих, пускался на всякие ухищрения: то выплату производил на день позже, то выдавал жалование частями, то не платил вовсе. Строители жаловались, плакали, но деньги сохранить не могли. Здесь они были бесправны. Без гражданства, прописки и паспортов.

Гера притормозил рядом с Бодей. У того были голубые глаза. Все остальное — серым. Говорить было невозможно, треск заглушал слова. Гера кивнул, приглашая сесть рядом.

— У тебя трех рублей до получки не будет? — спросил строитель, с трудом заталкивая свое нескладное тело в кабину бензопилы на колесах.

— Зачем тебе?

— За водкой ребята послали. Нюрка сегодня не торгует, придется в деревню чухать.

Нюркой он называл Ламантину. Ее ларек для строителей был центром культуры, объектом, определяющим признаки цивилизации в этом затерявшемся среди лесов и болот дачном поселке. Когда строители посылали в ларек гонца, он надевал все самое чистое. Парадный костюм Боди состоял из черных брюк с жирными пятнами и некогда зеленой кофточки со штопкой на рукаве. Вот только ботинки на нем были разные, причем один без каблука, а другой без шнурка, и оба были надеты на босые ноги.

— Возьми на заднем сидении бутылку. Вернешь такую же, — сказал Гера, всегда испытывая мучительтное чувство жалости к строителю, нищета которого была едва ли не хрестоматийной.

Бодя повернулся, пошарил рукой в пакете.

— Сколько их у тебя здесь! — восторженно произнес он. В его понимании четыре бутылки водки были богатством. — На праздник едешь, что ли?

— У кошки день рождения, — ответил Гера.

На обед он сварил макаронов и вывалил в кастрюлю банку тушенки. Осилил только половину. Кошка, объевшаяся"вискасом"по случаю дня рождения, отказалась разделить трапезу с хозяином. Гера завернул кастрюлю в газету, чтобы макароны подольше сохранили тепло, прихватил с собой бутылку водки и пошел к строителем, к армейской палатке с провисшей крышей, в которой они жили.

Собственно, Гера был таким же бесправным иногородцем, нелегально проживающим в Подмосковье, и все же строители соблюдали в общении с ним некоторую дистанцию. Но лишь тогда, когда были трезвыми. Едва они выпили по второй и стали стучать ложками по краям кастрюли с макаронами, как Гере стало известно, что сегодня у них получка, и в связи с этим печальным событием завтра для них наступит"черный день", и к ним снова придут вымогатели.

— Спрячьте куда-нибудь, — посоветовал Гера, разливая остатки водки по чашкам. — В лесу закопайте.

— Так бить начнут, — сиплым голосом ответил Бодя.

— Много их?

— Двое.

— Всего двое? Прости вас шестерых?!

— Так они с"пушками", парень! — объяснил Бодя.

— Придумайте чего-нибудь! — Гера поднял свою чашку, хотя она была пуста. — Скажите, что вас ограбили.

Мы чокнулись. За березами прошелестела электричка. Ветер прошелся по верхушкам деревьев. На газету, которая служила импровизированным столом, посыпались сережки, напоминающие серых гусениц.

— Кто ограбил? Когда ограбил? — ленивым голосом произнес малорослый и щуплый парень в полосатой рубашке с грязным донельзя воротником. Медленно выпил, опустил чашку и, словно водка тотчас пошла обратно, стал часто и судорожно глотать воздух.

Кто-то ухватил пальцами за последнюю макаронину, безжизненно висевшую на краю кастрюли. Гера смотрел на дно чашки. В капле водки тонул жучок. Он уже был изрядно пьян, но все еще боролся за свою жизнь. Гера вытряхнул его на траву.

— Можете сказать, что к вам пришел светловолосый парень двадцати пяти лет от роду с револьвером класса"магнум"и заставил вывернуть карманы, — придумывал он. — Мы все красиво сымитируем. Отдадите деньги мне, а я спрячу их в мастерской.

— Не суйся в наши дела, хлопец, — низким ворчащим голосом произнес толстый краснолицый мужчина. Наверное, у него была гипертония. Он шумно сопел и часто прикладывал молоток ко лбу и шее. — Поймают тебя, ребра пересчитают. С этими собаками шутить не надо.

— Тогда добровольно отдавайте все, что заработали, — согласился Гера.

— Я смотрю, тебя на подвиги тянет, — усмехнулся Бодя. На его подбородке, нанизавшись на щетину как на вилку, висела макаронина. Краснолицый смотрел на нее, смотрел, потом поймал и съел.

— Скучно, — ответил Гера.

— А ты пей больше, тогда и скучать не будешь.

Где-то высоко над ними пролетел"кукурузник". Из него, как семена из перезрелого подсолнуха, посыпались парашютисты. Гере в самом деле было скучно и тянуло на подвиги. Впервые за полгода, как он начал работать в мастерской, ему дали выходной. Оказалось, это страшная штука. От тоски хотелось повеситься.

— Ножовка по металлу есть? — спросил он у Боди.

* * *

Сначала Гера аккуратно выдернул резиновые уплотнители и выдавил заднее стекло и"форточки". Затем снял с потолка кабины проводку. Осталась ерунда — распилить ножовкой опоры крыши.

Через полчаса он ехал в мастерскую на кабриолете, очень довольный своим изобретением. Оглушающий треск мотора извещал окрестные деревни и дачные поселки о появлении в регионе первого автомобиля с открытым верхом. Собаки, тщетно пытаясь привлечь своим лаем внимание главного конструктора, окружили машину плотным кольцом. Сигнал не работал и, стараясь не отдавить лапы какой-нибудь псине, Гера громко колошматил кулаком по наружному борту. Ветер трепал его светлые, почти белые волосы, размазывая по щекам слезы счастья. Он пел революционные и народно-патриотические песни и махал руками парашютистам, напоминая им о необходимости выдернуть кольцо. Гере очень хотелось, чтобы с неба прямо у нему в машину свалилось пару-тройку этих отважных парней.

От избытка счастья он потерял над собой контроль и зачем-то помахал рукой двум милиционерам, которые сидели в засаде в камышах. Надо было сделать лицо деревянным, глаза сузить и взгляд направить вперед, тогда, возможно, они не сразу бы сообразили, что это за чудовище проехало мимо. Но блюстителей порядка возмутил фамильярный жест Геры, и они одновременно замахали полосатыми жезлами, как барабанщики своими палочками. Тут Гера совершил вторую ошибку, и вместо того, чтобы послушно прижаться к обочине и остановиться, надавил на педаль акселератора. Гордый кабриолет открыл по преследователям беспорядочную стрельбу выхлопными газами, затем, словно кальмар, выпустил облако непроницаемо-черного дыма, и стал медленно увеличивать скорость.

Главный конструктор, лихорадочно заталкивая в рот ментоловую жвачку, вцепился в руль мертвой хваткой. Отступать было поздно. Уйти от преследователей в отрыв у него не было никаких шансов. Моего железного клопа без труда мог обогнать даже велосипедист. Гера сам не понимал, как его второму"я", бесшабашному и не очень умному, удалось захватить инициативу. Тем не менее, телега с карбюратором продолжала скакать по дороге, а сзади, отчаянно сигналя, сердито гудел"Уаз".

До мастерской оставалось не больше километра, но Гера мужественно признал свое поражение и сошел с дистанции. Съехав в кювет, он заглушил мотор, перемахнул через борт и побежал напрямик, через пшеничное поле.

Он вышел к мастерской утыканный колосками, как плешивый ежик. Милиционеры, постукивая жезлами по голенищам сапог, ждали его у входа.

— Нехорошо, — сказал один из них.

— Здравствуйте, — ответил Гера. — Ремонт, обслуживание, мойка — для вас все бесплатно.

— Документы на машину есть?

— Нет, — честно признался Гера и стал вытряхивать джинсы. — Отказано в регистрации по причине неординарной конструкции.

— Машина твоя?

— Не смею лгать.

— Почему без номерных знаков?

— Да если бы у нее только номерных знаков не было, — вздохнув, ответил Гера. — Испытания. Самый разгар процесса разработки и совершенствования первого отечественного кабриолета.

— Здесь работаешь?

— Да, здесь. Автослесарь шестого разряда. Фамилия Герасимов.

— А что у вас там горит, Герасимов?

Гера поднял голову. Из-за забора стремительно ввинчивалась в небо черная дымовая спираль.

— Черт возьми! — крикнул он, обеими руками закидывая на темечко густой светлый чуб. — Кажется, это склад гэсээм…

Cтремительно трезвея, Гера кинулся к воротам, но они оказались запертыми. Тогда Гера принялся колотить по ним ногами. Милиционеры смотрели сначала с любопытством, а потом стали помогать.

— Кто там должен быть?

— Мой коллега, Максим.

— У вас всегда ворота заперты?

— Только ночью. Подсадите меня, я перелезу через забор!

Милиционеры соорудили при помощи жезлов лесенку и перекинули Геру на забор. Он открыл засов и кинулся к дверям мастерской.

— Макс! — орал Гера, оглядываясь на полыхающий склад, в котором хранились отработанное масло, бензин и прочие технические жидкости. Склад был сшит из лоскутков жести, без окон, как посылочный ящик, и гудящее пламя вырывалось через щели между листами. Черный дым закоптил солнце. Стало темно.

— Беги за пожарными! — приказал милиционер своему коллеге. — Чтоб вас черти в смоле поджарили! Сейчас онгонь на мастерскую перекинется!

— Не перекинется! — с безосновательным оптимизмом ответил Гера и забежал внутрь.

Макса нигде не было. Гера даже заглянул в смотровую яму. На столе работал портативный телевизор. В пепельнице тлел фильтр сигареты. Гера заскочил в переодевалку. Одежда Макса висела на вешалке, а сумка валялась на полу.

— Макс! — тихо позвал он.

— Ну, что тут? — крикнул за его спиной милиционер.

— Ничего, — ответил Гера. — Он куда-то пропал.

— Давай огнетушители! Где они у вас тут?

— При входе на стене.

Гера смотрел на сумку Макса. Она была вывернута наизнанку. Кто-то раздавил ногой нераспечатанную пачку"Блэнда", и на ней остался след от протектора подошвы. Под ногами валялись вещи, выпавшие из сумки. Зубная щетка, тюбик с пастой, сложенное конвертом полотенце, нательное белье, мобильник с треснутым дисплеем, несколько консервных банок и герметичные упаковки с ветчиной и сыром… Странный набор вещей. Будто Макс собрался в командировку, причем надолго.

Он поднял мобильник и затолкал его себе в карман. Пожар уже сожрал дощатую крышу, покрытую рубероидом. Из-под двери текли огненные ручьи. Милиционер, набегая на пламя, поливал его ржавой струей из огнетушителя.

— Не стой! — кричал он Гере. — Тащи песок! Лопату!

Можно было подумать, что милиционер поливает огонь бензином. От его усердия пожар не становился меньше. Гера сорвал с красного щита лопату и копнул спрессованный в ящике песок. Это была бессмысленная суета! Горящие бензин и масло погасить можно только одним способом: дождаться, когда все выгорит до конца.

Комья песка полетели в огонь. Очень скоро штык лопаты вонзился в каменистый грунт.

— Почему стоишь?! Работай! — кричал милиционер.

— Поздно, — ответил Гера.

* * *

Покусывая губы, он смотрел как из страшных оконных проемов еще валит черный дым, как пожарные, наступая на сорванные с петель и лежащие на земле двери, выносят из мастерской носилки с какой-то отвратительной дымящейся массой.

Потом его допрашивал молодой следователь с золотой цепью на шее. У него был странный жаргон. Раньше Гера думал, что следователи говорят гладко, немножко шаблонно, как комсомольские вожаки.

— Когда ты на складе последний раз был?

— Вчера вечером.

–"Волоса"на бочках или канистрах не заметил?

— Какого волоса?

— Не надо играть со мной в болвана. Я про электропровод спрашиваю.

— Нет, не заметил.

— Он не говорил, кто конкретно к нему должен был прийти? Мужчина? Женщина?

— Он сказал, чтобы я уехал домой.

— А с чего ты вообще взял, что к нему должен был кто-то прийти?

— Ни с чего не взял. Мне так показалось. Он все время смотрел на часы и торопил меня.

— Фантазер ты, Герасимов. И не надо брызгать лупетками. Соблюдали бы правила противопожарной безорасности, не случилось бы беды. Все бочки дырявые, кругом грязь, провода под напряжением, сами ходите, как чуханы.

Пошел дождь. Сидения в кабриолете вымокли насквозь и стали напоминать банные мочалки. Когда Гера подъехал к дому, его колотил крупный озноб. На веранде он стащил с себя всю мокрую одежду, завернулся в мохровый халат и растопил"буржуйку". В стакан с водкой добавил лимонного сока и ложку меда, который еще зимой купил у Ламантины."Буржуйка"гудела, как растревоженный улей. Коктейль обжигал внутренности. Гера смотрел в забрызганное дождевыми каплями окно. Кабриолет медленно наполнялся водой. Главный конструктор вспомнил анекдот про нового русского, у которого в салоне шестисотого"Мерседеса"были оборудованы джакузи. Сколько Гера не думал, никак не мог найти принципиальной разницы между собой и героем анекдота.