Точка замерзания крови

Андрей Дышев (1996)

Группа ветеранов немецкой дивизии «Эдельвейс» собирается совершить восхождение на Эльбрус. Для сопровождения они нанимают горноспасателя Стаса Ворохтин. Но планы пенсионеров вдруг рушатся: на канатной дороге на группу нападает банда. Оказывается, старики-ветераны не так просты, как кажется на первый взгляд. В подошвах их горных ботинок спрятаны сильнодействующие психотропные средства, за которые можно выручить миллионы долларов. Стас включается в опасную игру. Ему не привыкать к лавинам, ледникам и даже к головокружительному полёту на вертолёте над горными ущельями. Гораздо тяжелей осознать, что рядом с ним находится предатель, которому так доверял…

11

Должно быть, своим видом я доставил ему удовольствие. Тенгиз качнул стволом, приглашая меня войти, и радостно протянул:

— Ой! Кого я вижу! Господин переводчик, обанный бабай! А мы тут без тебя лбы расшибаем об языковой барьер. Присоединяйся, гостем будешь!

Из-за спины Тенгиза появился Бэл. Он был в спортивной майке, оголяющей крепкую шею с толстой золотой цепью, волосы распущены — эстрадный певец, а не террорист. Молча подтолкнул меня к переборке, обыскал, повернул спиной к себе и подтолкнул.

— Носик уже не болит? — проявил он заботу. — Иди!

Почему раньше мне казалось, что я — умный человек, подумал я. Во всех бочках по два отсека. Из окна я видел только жилой отсек. За дверью — еще один, с обеденным столом, рукомойником, шкафами и полками. Эти веселые ребята преспокойно сидели в этом отсеке и ждали меня.

Я открыл дверь и вошел в жилой отсек. Гельмут, Мэд и Глушков перестали жевать и посмотрели на меня.

— Привет! — сказал я и довольно глупо улыбнулся.

По лицу Мэд пробежала судорога боли. Она привстала, шагнула ко мне, схватила мои руки и сказала по-немецки:

— Это ужасно! Зачем ты сюда пришел?

Она хороший человек, подумал я, глядя в ее влажные глаза. Она мучается от угрызений соывести, будто виновата в случившемся.

— На место! — спокойно приказал ей Бэл.

Гельмут положил на стол кусочек хлеба, пожал плечами.

— Это есть беда, Стас, — сказал он. — Илона не виноват, я тоже не виноват…

— Перестаньте, Гельмут, — перебил я старика. — При чем здесь вы?

Тенгиз взял меня за воротник пуховика и заставил сесть на кровать. Глаза его хищно блестели, физиономия просто сияла от восторга.

— Так ответь мне, переводчик, ты зачем сюда прискакал? Мы ж тебя отпустили, сокол ты наш ясный! А в ту халабуду зачем тайком лазил? — кивнул он в ту сторону, где стоял мой вагончик. — Что ты там искал?

— Я здесь работаю, — ответил я и с опозданием прикусил себе язык.

Террористы переглянулись. Тенгиз подсел ко мне и положил руку мне на плечо.

— Ягодка ты наша! Мы ж тебя, родного, ждем — не дождемся. Что ж ты сразу, на канатке, не сказал, что работаешь начальником спасотряда? Мы б тогда по твоему дражайшему телу не били и пуховичок отдать этому комсомольцу-добровольцу не позволили бы. Тебя же беречь и защищать надо, как родину-мать.

Я молчал. Бэл налил в стакан водки и протянул мне:

— Выпей, а то ты на черта похож.

— Спасибо, — отказался я.

— Как хочешь.

Он выпил сам, выгреб ножом из банки паштет и толстым слоем намазал на хлеб. Я повернулся к Мэд, которая все это время не сводила с меня глаз.

— Все в порядке? Тебя не били? — спросил я.

За нее ответил Гельмут:

— Все в порядке, Стас… Если, конечно, так можно сказать, — сказал он, горько усмехнувшись и добавил: — В России это есть порядок.

— Ну ты, немчура! — вспылил Тенгиз. — Ты Россию не трожь! Я тебе сейчас Бухенвальд устрою, тогда поговоришь о порядке.

Гельмут замолчал, но не надолго. Он вскинул седую голову и властным голосом сказал:

— Вы позволишь мне выпить?

Бэл усмехнулся и сделал движение головой, мол, нет проблем, наливай. Немец понял, что ему предлагают водки, отрицательно покачал головой и потянулся к своей сумке, лежащей на кровати.

— Руки! — крикнул Тенгиз.

Гельмут замер. Тенгиз шагнул к столу, заставил подвинуться Мэд и протянул руку к сумке.

— Дай сюда!

Он недолго рылся, потом извлек квадратный штофф с коричневой жидкостью, отвинтил крышку, понюхал, отхлебнул и скривился:

— Самогонище! Свекольный первач!.. На, дядя, хлебай свои виски!

Гельмут придвинул к себе два стакана, плеснул в них на сантиметр и протянул граненый мне.

— Твое здоровье, Стас! — сказал он, поднимая свой стакан и приглашая меня выпить.

Все-таки, молодец этот старый хрыч!

Глушков, всеми забытый, никому не нужный и не интересный, сидел в стороне, отщипывал от куска хлеба крошки и отправлял их в рот. Пуховик, который я ему дал в вагоне, лежал на кровати рядом с черной курткой. На Глушкове остался легкомысленный зеленый свитер с красными ромбиками, из-под заштопанных рукавов которого выглядывали рукава старой, застиранной фланелевой рубашки. Часы на кожаном ремешке, с мутным, выцветшим циферблатом, он снял и положил на стол перед собой. Я вспомнил, как этот странный парень упал на колени перед Тенгизом, умоляя взять вместо Маши его. Бывают же люди!

Выпив, Гельмут стал активно и с аппетитом есть, словно хотел показать, что не обращает внимания на бандитов, не боится их и действует так, как привык. Мэд вяло тыкала вилкой в тарелки, думая о чем-то своем, и нередко подносила ко рту пустую вилку. Я расслабился, мысленно плюнув на весь преступный мир, и последовал примеру Гельмута. Мы выпили еще по глотку виски, хотя это прославленное пойло я ненавидел и с большим удовольствием выпил бы водки, но надо было продемонстрировать солидарность с Гельмутом.

Когда мы закончили свою полуночную трапезу, Бэл, глядя на меня, сказал:

— Все насытились? Теперь поговорим о деле. Скажи бабе, пусть уберет со стола.

Мэд не надо было ничего говорить. Она поняла, что от нее требуется, собрала грязную посуду, свернула скатерку и под конвоем Тенгиза вынесла все во второй отсек.

— Сядь ближе, — сказал мне Бэл и расстелил на столе карту. Я глянул на шапку:"Центральный и Восточный Кавказ. Восточное Приэльбрусье."

Бэл подождал, когда я снова подниму глаза, и спросил:

— Тебе знаком этот район?

— В каком смысле?

Он терпеливо объяснил:

— Ты бывал в этих местах?

— Где бывал, а где — нет.

Вернулась Мэд. Я сидел на ее месте. Она опустилась на кровать рядом со мной и стала коситься на карту.

— По Главному хребту до перевала Местиа маршрут тебе знаком?

Все ясно. Со мной разговаривал полный дилетант в высотном альпинизме.

— Маршрут? — переспросил я. — Ты уверен, что по хребту проложен маршрут?

— Ну что там есть? Тропа…

— Шоссейная дорога, — в открытую поиздевался я. — И прокладывают метро.

Бэл поморщился. Наверное, я напрасно так вел себя, но интуитивно я понял: они нуждаются в моих услугах, а значит, можно торговаться, набивать себе цену и даже ставить условия.

— Значит, до перевала пройти нельзя? — пока еще сдержанно уточнил он.

— Можно, — честно ответил я. — В альпинизме это называется траверсом: штурмуешь все вершины подряд, не спускаясь вниз. Высшая категория сложности, шестая"А". За подобные подвиги раньше награждали орденами и денежными премиями.

— Бэл, он хамит, — вставил Тенгиз.

— И мы тебя наградим, — не обратив внимание на реплику коллеги, сказал Бэл. — Если проведешь нас до перевала.

— Интересно, чем это вы меня наградите?

— Сто тысяч долларов устроит?

Я усмехнулся и откинулся на подушку.

— Нет, ребята. Жизнь дороже.

На лице Бэла появилось недоумение.

— Дороже? Ошибаешься, приятель. Твоя жизнь стоит намного меньше. Я бы сказал, что сейчас она вообще ничего не стоит.

— Это вопрос, конечно, спорный… — начал было я, но Бэл несильно, предупреждая, двинул меня кулаком в голову.

— Я тебя убедил, что никакого спорного вопроса не существует? — поинтересовался он, когда гул в моей голове утих и я обрел возможность нормально слышать.

— Подожди, — сказал я, потирая ладонью висок. — Если ты будешь таким способом убеждать, то вам придется искать себе другого проводника.

— Я бы этого не хотел, — искренне ответил Бэл. — А потому предлагаю тебе нормальную, джентльменскую сделку.

Я глянул на Мэд. Она, покусывая губы, смотрела на карту. Понимала ли немка, о чем сейчас идет речь? Глушков слился со стулом, и из-за очков нельзя было сказать наверняка, спит он или пялится на нас. Гельмут демонстративно читал Гейне и, возможно, даже не прислушивался к нашему разговору.

— Это безумие, ребята, — сказал я. — Нас нагонят омоновцы и насадят голыми задницами на пик Ленинского комсомола.

— А разве среди омоновцев много высотных альпинистов? — поинтересовался Бэл.

— Не знаю. Но если мало, то нас расстреляют с боевых вертолетов.

— А мы, приятель, поднимемся выше вертолетов.

Он загонял меня в угол. Я искал аргументы, хотя понимал, что ничего не смогу доказать этим тупицам, которые совершенно не знали гор, но были уверены, что мешок с долларами каким-то чудодейственным способом поможет им перейти через Главный хребет.

— Вы хотите идти по пятитысячникам, не имея даже элементарных навыков?

— А ты нам поможешь освоить эти навыки.

— По-твоему, я должен тащить вас на себе?

— А как ты, спасатель, снимал с вершин и тащил обмороженных и поломанных?

Мне нечем было крыть.

— Если я откажусь? — спросил я, хотя ответ мне был известен.

— Тогда мы тебя зарежем, — ответил Тенгиз и деланно зевнул.

— А эти? — Я кивнул на немцев и Глушкова. — Вы собираетесь взять их с собой?

— А как же! — ответил Бэл. — Без прикрытия, приятель, нас в самом деле могут закидать бомбами.

— Бред! Бред сивой кобылы!! — зло рассмеялся я. — Неопытную девчонку, дряхлого старика и этого… — я не подобрал более удачного слова и добавил: — и этого героя вы хотите провести через Главный хребет?.. Если я скажу, что это возможно хотя бы на один процент, то о меня, как об альпиниста, можно вытирать ноги.

— Я сейчас сделаю это даже без процентов! — Тенгиз нашел повод сострить.

— Во-первых, — с завидной выдержкой стал объяснять Бэл, — девчонка не такая уж неопытная. Насколько мне известно, ты несколько раз водил ее на Эльбрус.

— Эльбрус, парень, это не Ушба, и даже не Донгузорун. Третья категория сложности, всего лишь третья!

–… Дряхлый старик, как ты выразился, — не обращая внимания на мои доводы, продолжал Бэл, — имеет завидное здоровье и больше полусотни лет ползает по горам. Разве не так, фатер? — обратился он к немцу и похлопал его по плечу.

— Я не понимаю, что вы говоришь, — отозвался из-за книги Гельмут.

— Это ничего, — усмехнулся Бэл. — Скоро поймешь. Вот будет миссия примирения! Весь мир ахнет!

— Это точно! — согласился Гельмут, по-прежнему не опуская книгу и вдруг с нескрываемой злостью и раздражением добавил: — Мир придет в печаль, когда станет знать про ваш подвиг! Пока есть вы, пока делаете такой терроризм, Россия не будет идти в сивилизованный мир, и совет Ойропы покажет вам, какой есть кюкишь, и Россия будет стоять по нос в терьмо, и все вы будет жить как русская свыня…

Старика занесло. Он явно перегнул. Такого сочного фольклорного набора я не слышал от него ни разу.

— Э-э, батяня! — вспылил Тенгиз. — Ты что себе, фриц недобитый, позволяешь?! Ты где находишься, курва?! Да я тебе, обанный бабай, сейчас напомню Берлин сорок пятого… Ты у меня, эдельвейснер траханый, сейчас мордой в сортир заглянешь…

Он, сжав кулаки, двинулся на старика, но Бэл схватил Тенгиза за руку и оттолкнул в сторону.

— Стоять!! — приказал он.

Мэд побледнела. Она прижалась щекой к плечу деда, исподлобья глядя на Тенгиза.

— Вот видишь, — сказал мне Бэл. — старикан полон сил и энергии и готов хоть сейчас взять в руки оружие. А что касается этого мямлика, — кивнул он на Глушкова, — то, видит Бог, я не гнал его сюда силой. Он сам напросился… Правильно, малыш? — ласковым голосом сказал Бэл покрывшемуся красными пятнами Глушкову. — В жизни всегда есть место подвигу!

Я молчал. Мне нечего было говорить, настолько дикую, несуразную идею выдвигал Бэл.

— Ну что? — подвел итог Бэл. — Будем считать, что мы заключили взаимовыгодный договор. Сейчас всем бай-бай, а завтра рано утром выходим в путь.

Я даже головой дернул от злости.

— Он что — пойдет в этих ботиночках? — кивнул я на Глушкова.

— Нет, ты обуешь и оденешь его по всем правилам высотного альпинизма, — ответил Бэл. — Не станешь же ты утверждать, что у тебя на складе нет снаряжения?

Значит, они взломали крайнюю бочку — базовый продуктовый и вещевой склад, подумал я, и вдруг почувствовал смертельную усталость и безразличие ко всему и всем. Гори оно все синим пламенем! И чего я так переживаю, что-то доказываю, пытаюсь переспорить? Поведу я их, куда прикажут. В горах, среди ледопадов, морен и кулуаров, где в мертвой тишине в предстартовом напряжении застыли лавины, я чувствую себя в своей стихии, и пусть первая же лавина или ледовая трещина станет для террористов могилой — я только помолюсь за это богу.

— Спокойной ночи! — буркнул я, встал и направился к двери, но Тенгиз преградил мне дорогу.

— Прости, приятель, но ночевать сегодня тебе придется здесь! — Он кивнул на кровать, где сидели дед с внучкой и, кривляясь, проговорил краем рта: — Может быть, тебе хочется впиндюрить немочку? Давай, дружбан, я не против!

— Клоун, — ответил я, рухнул на ближайшую к двери кровать, накрылся одеялом с головой и, как ни странно, моментально уснул.