Закон волка

Андрей Дышев, 1998

Кирилл Вацура обнаруживает на острове, у которого он ловит крабов, пустую яхту, а на ней – труп изуродованной женщины. Выясняется, что убитая – самая богатая женщина Крыма, основательница финансовой пирамиды Милосердова, со смертью которой оказались похоронены и надежды тысяч вкладчиков на возврат своих денег. И, конечно, теперь полиция подозревает в убийстве именно Вацуру. Он мешает всем – мафии, полиции и ФСБ, самостоятельно расследуя дело об убийстве крупнейшей финансовой аферистки…

4

Леша отказывался от грога до тех пор, пока я не рассказал ему о том, что увидел на диком острове. Он молча выслушал меня, после чего не торопясь осушил кастрюлю с напитком, вытер усы тыльной стороной ладони и снова сел на стул.

Из открытой двери повеяло сыростью. Шел тихий ночной дождь. Редкие капли разбивались о листья виноградника и терялись в незрелых мелких гроздьях. Утром от этого дождя не останется следов — ни луж, ни ручьев, ни росы на траве. Леша смотрел в черный дверной проем, и мне казалось, что он думает именно об этом.

— К чему ты прикасался, когда был на яхте? — тихо спросил он, не поворачивая головы.

— К ручке двери, к ручке трюмного люка.

— Название яхты не запомнил?

–"Ассоль".

— Отпечатки хорошо стер?

— Старался.

— А ты уверен, что видел труп, а не куклу?

Я от возмущения так дернулся, что пролил на пол немного грога.

— Не принимай меня за идиота.

— Скверная история, — резюмировал Леша и, подумав, спросил: — Ты считаешь, что кто-то хотел кинуть на тебя тень?

— А ты разве считаешь, что нет?

— То, что твою лодку унесло в море, еще не говорит, что это сделано человеком и со злым умыслом.

Разговор с Лешей начал меня нервировать.

— По-твоему, — энергично жестикулируя крикнул я, — лодка сама подползла к воде, сама плюхнулась в море и отчалила от острова?! И сделала она это вовсе не для того, чтобы заставить меня подняться на яхту, а из своих узколодочных интересов?

— Не кипятись, — попытался убавить мою энергию Леша. — Все проще. Лодку могло"слизнуть"волной.

— Не могло, — в тон ему ответил я. — Я оттащил ее метров на пять от воды.

— Кто же тогда это сделал? — вслух подумал Леша, теребя пальцами бородку. — И кто эта женщина?.. Послушай! А ты уверен, что ее убили? Это мог быть несчастный случай. Сорвалась со скалы, или выбросило волной на камни.

— И после этого несчастную скидывают в трюм, вместо того, чтобы положить на диван или, на крайний случай, на палубу? Нет логики.

— Нет, — согласился Леша. — Похоже, что ее действительно убили. И убийце, между прочим, как и тебе, не на чем было добраться до берега.

— Он мог остаться на острове, — мрачным голосом ответил я. — Мне все время казалось, что за мной следят.

— Не переживай, — сказал Леша, поднимаясь со стула. Он подошел ко мне, опустил руку на плечо. Я молча кивнул. Я был благодарен Леше за сочувствие и стремление помочь мне. Я был для него чужим человеком, он ничем не был обязан мне, он мог уже завтра утром уехать в свой Симферополь, отгородиться стерильными стенами операционной от моих проблем, и забыть обо мне навеки — и был бы прав, и никто не смог бы упрекнуть его за это.

— Не переживай, — повторил он. — Сегодня ночью яхту обязательно обнаружат пограничники, обыщут, найдут труп и передадут дело в прокуратуру. А там ребята разберутся, что к чему. Будем надеяться, что на острове никто тебя не видел, своих следов ты там не оставил. Мне кажется, что дело пустяковое, не стоящее твоих нервов.

— Странно, — ответил я, глядя на донышко опустошенного стакана. — А мне как раз показалось, что дело серьезное и запутанное. Опыт у меня небольшой, а потому я могу положиться только на интуицию. А она меня еще ни разу не подводила.

— Интуиция тоже не может появиться с воздуха, — ответил Леша. — Если ты чувствуешь, что дело запутанное, значит, заметил то, что тебя насторожило.

— Ты прав, — согласился я и принялся снова готовить грог. Портвейн, корица, гвоздика… — Меня насторожило, например, что женщина была одета в совершенно сухой и чистый деловой костюм… Спички подай, пожалуйста!

Я заметил, что Леша насторожился, словно охотничий пес, почуявший дичь. Он нахмурился и принялся расхаживать по кухне — от плиты к двери комнаты Анны.

— Сухой и чистый, — как эхо повторил он. — Ну и что? А каким он должен быть? Что-то я не могу уловить твою мысль.

— Женщину валят на гальку, прижимают ее голову к камням и разбивают череп булыжником. Остается кровавое месиво диаметром почти в метр. Ты можешь отчетливо представить себе эту картинку? И как смотрится на фоне всего этого идеально чистый костюм?

Леша настолько вошел в образ, что даже покраснел от избытка впечатлений.

— И что ты этим хочешь сказать? — спросил он, не поднимая глаз, словно стыдился своей недогадливости.

— А то, что женщину убивали либо в другой одежде, либо вообще голой, а костюм надели уже на труп. Причем сделали это на яхте, потому как невозможно было перенести ее, не замочив одежду.

— Любопытный вывод. Очень любопытный, — проговорил Леша. — Только мне не ясно одно: а для чего нужны были все эти манипуляции с одеждой?

— Мне это тоже не ясно, — ответил я. — Можно предположить, что убийца снял выпачканную в крови одежду, чтобы случайно не оставить следов на дверях, полу или стенах каюты. Но тут же напрашивается второй вопрос: зачем тогда ему понадобилось одевать ее снова? Сбросить в трюм можно было и голый труп.

Леша шумно выдохнул и покачал головой.

— Двенадцатый час ночи, а мы с тобой говорим о таких жутких вещах.

— Тебе страшно?

Леша как-то странно взглянул на меня.

— Не старайся уличить меня в трусости. Не могу сказать, чтобы вся эта история доставляла мне удовольствие, но падать в обморок и закатывать истерики я не собираюсь… Кстати, твое пойло кипит и выливается через край.

Склонившись каждый над своим стаканом, мы пили маленькими глотками грог и некоторое время молчали.

— Вот что я предлагаю, — сказал Леша, отставляя стакан в сторону. — На несколько дней, пока здесь не утихнет шумиха, тебе лучше уехать с побережья.

Он вопросительно посмотрел на меня, но я продолжал заниматься стаканом и никак не отреагировал.

— Могу поселить тебя в своей квартире в Симферополе, — уточнил Леша.

— А еще лучше, — злоречиво добавил я, — забраться в глухой лес и пожить там годик-второй, когда дело окончательно закроют, а в поселке вообще забудут, что здесь когда-то жил Кирилл Вацура.

Леша недоуменно посмотрел на меня и пожал плечами.

— Я разве предложил тебе что-то плохое?

Грубый ты человек, подумал я про себя. Обидеть друга — раз плюнуть.

Я взглянул на Лешу с теплой улыбкой. Он нормальный человек, типичный представитель современного общества, где законы соблюдают лишь самые бесправные, где правосудие вершит сила и деньги, а верить в справедливость может только идиот. Чему я удивляюсь? Леша нормально отреагировал — как можно быстрее спрятаться, затаиться, а не искать защиты у власти, не добиваться правосудия. Я прекрасно его понял и все-таки спросил:

— Леша, а почему я должен прятаться, если никого не убивал?

Он посмотрел на меня как-то странно, словно вдруг сам удивился тому, что предложил мне.

— Видишь ли, — медленно, словно каждое слово давалось ему с трудом, произнес он. — Сейчас такие времена, такие люди. У преступников огромные возможности. И если тебя решили подставить, и продумали весь сценарий, и вложили в это дело деньги, и воспользовались связями, то так просто ты уже не выпутаешься. Ты попытаешься защититься, но только навесишь на себя новые улики.

— Если я сбегу, Леша, то это будет первой серьезной уликой, — ответил я.

— Возможно. Но ты сохранишь себе свободу и не вляпаешься в новую историю.

— Ты говоришь так, будто меня должны арестовать в самое ближайшее время. Но на основании чего? Отпечатков моих на яхте нет. Никто не видел меня на острове…

Неожиданно я поймал себя на мысли, что оправдываюсь перед Лешей, доказываю ему свою невиновность.

— Откуда ты сейчас можешь знать, какие еще улики против тебя сфабрикованы? — вкрадчиво спросил Леша. По-моему, грог крепко дал ему по мозгам, и мой рыжебородый анестезиолог стал агрессивным.

— Что значит — еще?

— Ладно! — махнул рукой Леша, уходя от ответа. — Отложим разговор до завтра. Умираю, хочу спать.

— Нет-нет! — Я взял его за локоть. — Договаривай до конца. Какие улики ты имел ввиду?

— Кирилл, наш разговор теряет всякий смысл.

— И все-таки! — Я еще крепче сжал его локоть. — Раз сказал"А", то скажи и"Б".

— Ты все равно меня не послушаешься.

— Но я приму к сведению твой совет.

— Ну, хорошо! — кивнул Леша. — Только отпусти мою руку. Мне больно, а наркоза с собой нет.

— Сначала ты скажи, какие улики имел ввиду.

— По-моему, ты сильно пьян.

— Это тебе так кажется.

— Я имел ввиду лодку.

Я разжал пальцы, тараща глаза на Лешу.

— А с чего ты взял, что лодка — это улика? Ведь Моргун, если я тебя правильно понял, объяснил пограничникам, что лодку сорвало с пирса.

— Объяснить он, конечно, объяснил, но не надо считать пограничников дураками. Когда далеко от берега находят лодку или, скажем, катер без людей — дело серьезное. Они, не афишируя, могли снять отпечатки пальцев с рукояток весел, найти под скамейками какие-нибудь вещественные доказательства… Ты не оставлял в лодке никаких вещей?

Я отрицательно покачал головой.

— Но мог случайно обронить пуговицу или расческу?

— Не мог, Леша! Не мог! — Я снова начал заводиться. — Все при мне. И пуговицы все на месте.

— Ты плыл в одежде?

— Да.

— И в обуви?

— Кроссовки я спрятал на острове.

Леша в сердцах ударил ладонью по краю стола.

— Ты же опытный человек! Директор сыскного агентства! А допускаешь такие грубые ошибки. Это же серьезная улика!

— По-твоему, я должен был плыть в кроссовках, а не в ластах? — огрызнулся я, хотя понимал, что Леша прав.

— Балда! — добавил Леша. — Где ты их спрятал?

— Утопил в холщовом мешке и придавил камнем. Даже собаки не найдут.

— Ерунда! — скривился Леша. — Чуть разыграется шторм, и твой мешок вместе с камнем выкинет на остров, как окурок.

— Черт возьми! — взревел я, вскакивая со стула и, путаясь в полах халата, стал ходить по кухне, как несколько минут назад это делал Леша. Нечаянно задел пустой стакан, стоящий на столе. От звона Леша скривился, как от боли. — Черт возьми, Леша, этот вечный маразм, когда нормальный человек должен ломать голову в поисках доказательств того, что он не верблюд. Да я завтра же снова поплыву на этот дурацкий остров, поставлю там палатку и буду жить целый месяц, оставляя свои отпечатки пальцев и дерьмо всюду, где только возможно. И пусть только хоть одна дрянь заикнется об уликах! Нет против меня улик и быть не может, потому что нет главного — мотива. Именно с мотива я начинал раскручивать каждое преступление, за которое брался, и очень быстро выходил на след преступника. Мотив определяет смысл каждого преступления, исключая только поступки душевнобольного человека! Чем сильнее мотив, чем он ярче выражен, тем с большей жестокостью уничтожает преступник свою жертву. Это аксиома криминалистики, азбучная истина! А та несчастная баба — кто она мне? Откуда я мог ее знать? Какой смысл выслеживать ее, гнаться за яхтой на весельной лодке и, в конце концов, убивать?

— Ты все правильно говоришь, — ответил Леша, выслушав меня. — Дай Бог, чтобы так же думали и наши менты.

— Кстати, о ментах! — вспомнил я. — В нашем отделении работает мой приятель — Володя Кныш. Когда моя фирма процветала, он работал у меня, а как накрылась — снова ушел в отделение. Наверняка он будет в составе бригады, которой поручат это дело. Надо будет завтра рассказать ему, что со мной приключилось.

— Не торопись.

— Почему?

— Воспользуешься своими связями, когда тебе будет совсем плохо. А пока к ментам не ходи.

— Ладно, я подумаю об этом на свежую голову.

Мы вышли во двор. Дождь прекратился, на черном небе пятнами высыпали звезды.

— А где Анна? — спросил Леша.

— Спит наверное.

Он вскользь глянул на меня.

— Случайно не поссорились?

Вместо ответа я неопределенно пожал плечами.

— И по какому поводу, если не секрет?

— Из-за этого проклятого острова все не слава богу… Кажется, она меня приревновала. Я так устал, что меня качало, как пьяного. А она подумала, что я где-то наклюкался с бабой. — Я усмехнулся и снова пожал плечами. — Никогда не поймешь, что у них на уме… Ладно, не бери в голову, это наши проблемы, разберемся.

— Только из-за того, что тебя шатало? А при чем тут баба? — удивился Леша.

— Да я откуда знаю, отчего ей эта чушь в голову взбрела? Швырнула мне в морду какой-то плащ, зарылась в подушки и — молчок!

— Что? — не понял Леша. — Чем она в тебя швырнула?

— Женским плащом или накидкой — хрен его разберет! Я не стал выяснять, что это все значит. У меня тоже нервы на пределе. И вообще, я ей не муж и не обязан отчитываться, где и с кем бываю. Даже если нажрался, даже если с бабой — ей какое дело? Разве я клялся в верности и любви?..

Я заметил, что Леша не очень внимательно меня слушает. Он смотрел сквозь ограду в темные заросли палисадника.

— Что там? — спросил я, невольно вглядываясь в ту же сторону.

— Мне показалось… — неуверенным голосом произнес Леша. — Коты, что ли?

Он повернулся и протянул мне руку.

— Держи! До завтра!

— Собственно, ты можешь переночевать у меня, — предложил я, но Леша уже открыл калитку и помахал мне рукой.

Я остался один. Хмель быстро таял в голове, и я снова стал мерзнуть. Зевнул, поежился и еще раз посмотрел в палисадник. Что там увидел Леша? Что его так напугало?

Я подошел к забору, оттянул в сторону ветку вишни. На меня посыпались дождевые капли. Несколько минут, стараясь дышать тихо, я всматривался в темноту.

— Эй! — негромко позвал я, потом сплюнул, вернулся в домик и запер дверь на замок, чего не делал уже, по-моему, несколько лет.

Ощущение смутной тревоги не покидало меня. Я снова прицелился на ополовиненную бутылку, но неожиданно посчитал алкоголь слабым утешением, заткнул ее пробкой и поставил в стенной шкаф. Взгляд мой упал на пухлый полиэтиленовый пакет. Я вытащил из пакета накидку, развернул ее во всю ширину, осмотрел, зачем-то стряхнул, будто она была пропыленной, и сразу уловил тонкий запах дорогих духов. Я не любитель шарить по чужим карманам, но надо было найти хозяйку накидки или, на худший случай, выяснить, как эта вещь попала на мою дачу. В левом кармане не было ничего, кроме маленького засохшего полевого цветка, а в правом я нашел сложенный в несколько раз лист бумаги.

Я развернул его, посмотрел на текст, написанный крупными неровными буквами и с изумлением узнал свой почерк.

"Эльвира!

Что касается нашей с тобой договоренности, то можешь полностью положиться на меня, и пусть гарантом моего слова станут мои чувства, которые я испытываю к тебе. Твое решение о прекращении выплат по вкладам, конечно, несколько ошеломило меня, но, смею надеяться, это ни в какой мере не будет касаться меня. Требовать не в силах — ты для меня не тот человек, от которого я могу что-либо требовать, но лишь надеюсь на то, что мои чувства обретут взаимность, и ты будешь благосклонна ко мне. Но не денег ради я стараюсь. Все мысли — только о тебе. Ты заслуживаешь большего, и это большее мне по силам дарить тебе. Считай так: ты не возвращаешь мне деньги, а лишь оказываешь мне, твоему доверенному лицу и самому надежному другу, помощь в приобретении нашего с тобой общего счастья.

Слышал, что девятнадцатого ты отправляешься на морскую прогулку по своему излюбленному маршруту. Я найду тебя там, где ты меньше всего ожидаешь меня увидеть, но, надеюсь, встреча со мной будет тебе приятна.

Твой покорный слуга — Кирилл.

17.08.95 г."

Под письмом красным косметическим карандашом хорошо знакомым мне почерком Анны было приписано:"ПОДОНОК!!!!"