Злые игры

Андрей Васильев, 2022

Для кого-то самым важным в жизни является власть, для кого-то – деньги, а для кого-то – дело, которому он служит. Александр Смолин, как это ни странно, так до сих пор и не определил для себя, что для него из этого списка наиболее приоритетно, но, правды ради, не сильно его это и печалит. Тем более что его жизнь такова, что иногда все три перечисленных понятия сплетаются в ней воедино, словно клубок змей перед тем, как впасть в осеннюю спячку. И вот тогда спокойной жизни ждать не стоит, ни ему самому, ни тем, кто рядом с ним.

Глава вторая

Карпыч сидел на том же месте, где я его оставил, бросал камушки в воду и задумчиво смотрел на круги, которые те оставляли на месте падения.

— Ты, парень, наверное, сейчас думаешь обо мне не сильно добро, — произнес водяной, когда я подошел поближе. — За душегуба держишь, верно? Мол, захотел бессовестный старый хрыч красивую девку себе в свиту прибрать, потому глазом не моргнув ее под воду потащил.

— Не прямо этими словами, но что-то такое в голове вертится, — признался я, пристраиваясь напротив него.

— Что до совести — ее и впрямь у меня нет, — заверил меня Карпыч. — Я нелюдь, мне она не положена в принципе. Вам, человекам, она с рождения выдается, так же как стыд или алчность непомерная. Мы подобных роскошеств лишены, у нас все проще.

— Я в Европе пару раз с вурдалаками пересекался, так что насчет алчности вы погорячились. Жаднее их вряд ли кого сыщешь в Ночи.

— Вурдалаки нежить, а не нелюдь, ты не путай. Да и потом, нет в них никакой алчности, не наговаривай на это племя. Деньги им нужны постоянно, верно, но чтобы злато-серебро копить? Брось! Копеечка к копеечке — это только ваше, людское. А они все, что добыли, сразу же спускают до нитки, не считая. Очень до радостей жизни жадны становятся после того, как с ней навеки распрощаются. Как же это слово-то… Компенсируют они одно другим, вот!

— Ну, может, и так, — согласился я.

— А девку я хотел из-за тебя утопить, — монотонно проговорил водяной и бросил в реку еще один камушек. — Чтобы она, грешным делом, тебя же с панталыку и не сбила. Не скажу, что ты, парень, мне очень уж дорог, но мы с Ермолаем рассудили, что другого ведьмака нам здесь, под боком, пожалуй, что не нужно. Мало ли кто на твое место придет, верно? Нынче люди сильно разные попадаются, не то что прежде. Я с одним утопленником беседу на той неделе имел, он с моста навернулся и сразу камнем на дно пошел, так это же кошмар. Вроде бы вы с ним почти ровесники, а я половину сказанного этим никчемой вообще не понял. Он как иноземец какой-то, даром что вроде наш. «Ты, дед, — говорит, — не флекси. Я не утонул». Объясняю: «Нет, милок, утонул. Уж будь уверен». А этот снова: «Это пранк, не мог я рипнуться. И вообще ты, дед, токсичный какой-то». Говорю тебе: вроде он и по-нашему изъясняется, но ничего же не понять. Куда такое годится?

Не повезло Карпычу, нарвался он на прожженного миллениала, который в реку наверняка сверзился потому, что хотел селфи покруче сделать, а плавать при этом не умел. Я таких еще по старым временам помню, они за хороший кадр для ленты в инсте и сотню-другую лайков к нему душу дьяволу продадут. У них инстинкт самосохранения напрочь отключен, причем вместе с той частью мозга, которая за него отвечает.

Правда, не совсем ясно, кой черт этого клоуна в наши края занес, так далеко от фрешей, воркаутов и устойчивого сигнала вайфая.

— И что ты с ним сделал?

— Уморил до конца да под корягу запихнул. Мне он не нужен, потому станет рыбе кормом, — равнодушно ответил водяной. — Хоть какой-то прок.

Нет, не Карпычу не повезло, а миллениалу. Впрочем, и черт с ним. Забыли.

— Но я-то тут при чем? И моя знакомая?

— Погубит она тебя, Александр, — пояснил водяной. — Не сейчас, так потом, но обязательно. А нам с Ермолаем того не надо. Говорю же: ты нам живой полезней, чем мертвый.

— Да с чего ей меня губить? — немного раздраженно уточнил я. — Между нами вражды нет и не предвидится. Даже наоборот… Ну, отчасти.

— Только вот с твоей стороны это «наоборот» есть, а с ее нет, — отметил Карпыч. — Верно же?

— Большей частью да, — кивнул я. — Иногда мне кажется… Да, блин, это уже слишком личное!

— Может, и не кажется, — бросил в реку еще один камушек водяной. — Только все равно ничего у вас не выйдет, парень. Поверь ты мне. Ну что ты глазами лупаешь? Проклятие на ней лежит. Вернее, на роде ее. Причем не теперешнее, которое развеять ничего не стоит. Нет, тут кто-то из старых и сильных постарался, руническую вязь ни с чем не спутаешь. Какая-то из ее прапрапра — и так далее бабок перешла дорогу одной из веды знающих, причем из тех, первых. Или кому-то из ближниц этих самых первых, что вероятнее. Может, молодца доброго увела, может, еще что натворила, поди теперь узнай. Вот с тех пор и тянется за родом девки этой проклятие, и нет ему переводу. Чудно, кстати, то, что он, род-то, до сих пор не прервался. По-хорошему, еще поколений десять назад должон был зачахнуть, как деревце без воды. Хотя, может, это часть начального умысла, первые ведуньи на подобные штуки были мастерицы. Мол, из века в век будете жить и мучиться, осознавая, что цепочка бед ваших никогда не прервется.

— Что за проклятие? — уточнил я. — Хотелось бы конкретики. В чем оно выражается?

— Поглупел ты на чужбине, — печально вздохнул Карпыч. — Раньше на лету мысль ловил, как лещ муху, а теперь совсем остолопом стал. Любить ей никого нельзя. Как кто ее сердце растеребенькает, так и все, считай, пропал мужичок. За ним Смерть мигом охоту начнет, а она промахов не допускает, всегда свое забирает. И, сдается мне, девка о чем-то таком догадывается, потому тебя к себе особо не подпускает, да и остальных, надо полагать, тоже.

— Сам же говорил, что, дескать, из века в век, из поколения в поколение… Как же она может не знать?

— Да запросто, — отмахнулся водяной. — Я с таким уже сталкивался. Глянь на Марьяну. Да нет, не эта. Вон та, у которой титьки торчком вечно. Видишь? Ага, верно. Она тоже из проклятой семьи, только сама о том не знала. И мать про то не ведала, и бабка. Догадываться догадывались, а наверняка не знали. Только тут, в моей реке, ей все и открылось, потому как за гранью жизни тайн для человека не остается, все явным становится. Так что и горемыка эта тоже может ничего не знать. Так, одни догадки, не более. Только женское сердце не мужское, оно шерстью покрыться не может, потому, ежели ты не угомонишься, она раньше или позже может слабину дать, и после того, как это случится, добра не жди. Ну а нам с Ермолаем…

— Да-да, я помню, — прервал его я. — Другой ведьмак не нужен, вас и я устраиваю.

— Вот-вот, — покивал водяной. — Потому я и решил ее к себе забрать. Опять же, девка красивая, неглупая, душой чистая, не то что ее друзья-приятели. Да и беда ее только для смертных беда, а мне эдакая напасть даже кое-какую пользу может принести. К тому же я в ней еще кое-что почуял, но про то тебе знать ни к чему.

— С чего бы? — подобрался я. — Может, и к чему?

— Ты со мной поспорить решил? — усмехнулся Карпыч. — Ну-ну.

— А снять проклятие никак нельзя? — поинтересовался я у него. — Что одна ведьма наложила, другая завсегда изничтожить может. Разве не так?

— Ты нонешних ведьм видал? — насмешливо осведомился у меня водяной. — Стыд да позор. Порчу навести должно не в состоянии, куда им с наследием первых управиться?

— А Дара? — потыкал я пальцем себе за спину. — Эта много на что способна.

— Так-то да, — подумав, кивнул Карпыч. — Не поручусь, что совладает, но сила в ней есть. Только ты за такую услугу с ее стороны лет на сто в услужение к ней попадешь. Уж поверь. А теперь рассуди — оно тебе надо? Девок на свете ой как много, а что до любви… Я в нее не верю, потому как живу давно, разного навидался. Знаешь, сколько парней да девок за столетия на берегах моей реки сидело, особливо у омутов, под ветлами или ивами? У-у-у! И все как один о любви говорили, друг дружке клятвы вечные давали. А потом что?

— Что?

— Иные девки после тех ночей, что потемнее да потеплее, ко мне топиться прибегали, — пояснил Карпыч. — Парни нет, им оно ни к чему. А девки — да, каждая десятая точно. Какие от расстройства, какие по отчаянию, а иные, чтобы грех да позор скрыть, по слабости нутра допущенный, пока пузо до носа не выперло и ворота дегтем не вымазали. Так-то. Потому не дури, ведьмак, не ищи на свою головушку бедовую новых напастей. Иногда надо не мчать вперед, по сторонам не глядя, а остановиться и поразмыслить — куда бежишь-то? Зачем? Надо ли оно тебе вообще? Знаю, что ты парень не совсем глупой, слова мои услышишь и осмыслишь. Потому и пожалел вас обоих, девку ту тебе отдал, себе забирать не стал. Что ты глазами так зыркаешь? Если бы веры в твой разум не имел, то непременно утопил бы ее. Ну да, повздорили бы мы с тобой, что ж теперь. Только позлобился бы ты на меня год, другой, третий, а там, глядишь, пришел бы на берег, костерок разложил, картошечков в уголья напихал — и все, обид как не бывало. Время, ведьмак, все рано или поздно стирает, всех под один пробор чешет.

— Может, и так, — согласился с ним я. — И все-таки неужто сильных ведьм не осталось, что смогут эти старые чары снять? В Москве, например, Марфа обитает, так она, по ходу, много чего может.

— Ты пойми, ведьмак, не все сила и прожитые на Земле годы решают, — мягко, как ребенку, объяснил мне Карпыч. — Знания — вот истинное мерило мастерства настоящей природной ведьмы. А их утрачено знаешь сколько? И-и-и! Что ты! Тогдашняя самая никчемушная чернавка запросто нынешнюю верховную за пояс заткнула бы, случись им схватиться. Рассеялись знания за тысячелетия, в пыль превратились. Это сейчас времена такие, что творить можно чего угодно, а тогда все по-иному обстояло. Сколько ведьм из первых селяне пожгли в домах, сколько по-другому изничтожили? Не сосчитаешь. И их секреты вместе с ними уходили, навсегда, навеки. Какие-то в черных книгах оставались, да где они теперь? Сгнили небось давно в тайниках. А если и нет, то не достанешь их оттуда никак, это верная смерть. На тех книгах такие запретные чары от чужих рук да чужих глаз лежат, которые не обойдешь.

Если бы не железная уверенность в том, что Карпыч ну никак не мог сговориться с Марфой, то подумал бы, что меня сейчас тихонько, исподволь подводят к тому, чтобы я ввязался в расклад с книгой Рогнеды. Но такое точно невозможно. Просто в силу того, что не стал бы водяник заключать союз со столичной ведьмой, слишком уж они разные. Да и больно сложная комбинация получается, с запредельным количеством случайных факторов. Никто так не делает.

— Ладно. — Я поднялся с песка. — Спасибо тебе, Речной Хозяин, за то, что пожалел мою гостью, за советы твои и за то, что моей судьбой озаботился. Мало от кого добро последнее время вижу, потому ценю его безмерно.

— В том и мой интерес был, так что не за что.

— И еще один вопрос. — Я отряхнул джинсы. — Вика сама надумала пойти искупаться?

— Девки сильно любят по ночам в реке нагишом плескаться, — чуть по-лягушачьи растянул губы Карпыч. — Должно, нравятся сами себе в лунном свете. Даже мои, даром что давно уже неживые, и то это дело уважают.

— Конкретно эта и конкретно сегодня — сама?

— Вот что тебе за печаль? — Поднялся с бревнышка и водяник. — Сама, не сама… Кончилось все хорошо? Ума тебе да ей прибавилось? Ну и славно.

Значит, все-таки его рук дело. Интересно как? Хотя… Он тут всем ручьям да ключам, надземным и подземным, хозяин, и тому, из которого мой колодец запитывается, наверняка тоже. А остальное — дело техники.

Надо будет в доме запас воды сделать, что ли? Пятилитровых жбанов штук десять привезти на случай приезда гостей.

Хотя по факту все получилось не так и плохо, много интересного я сегодня узнал. Понять бы только теперь, как этими знаниями правильно распорядиться.

— Карпыч! — окликнул я водяного, который уже зашел в реку. — Это что же получается? Ей, выходит, вовсе лучше по ночам в реках не купаться? Ты ведь не только из-за меня ее хотел утопить? Есть и другой повод, тот, на который твои сородичи могут соблазниться?

— По весне да не сказав нужных вежественных слов — нет, — ответил мне он. — После русальих недель — можно, а до того не стоит.

Что же он такое учуял, а? И ведь не добьешься от него правды, нет. Коли сразу не сказал, то все, забудь. Со временем, может, и вызнаю чего, но не сейчас.

Если только дядю Ермолая попробовать расспросить, он тоже может быть в курсе происходящего.

— Нашел смартфон? — поинтересовался у меня Пал Палыч, все так же сидящий за столом и пьющий уже невесть какую по счету чашку чаю.

— Нашел, — подтвердил я. — Николай вернулся?

— Нет. Но и контрольный срок еще не вышел, потому сидим ждем. Да и не думаю, что старая карга ему вредить станет вот так, по нахалке. Она же не сумасшедшая, прекрасно понимает, что за этим последует.

— А где мои охламоны? — повертел головой я. — Никак друг друга поубивали наконец?

— Помирились, самовар для меня подогрели, а после в дом ушли, — хмыкнул гость. — Вику там чаем отпаивают. Она было в сад вылезла, так эти двое переполошились, мол, вся мокрая, ветерок в мае студеный, не ровен час, простудится. Слушай, заботливый у тебя домовик какой, прямо позавидовать можно. От нашего Аникушки только сушек и дождешься, на большее рассчитывать не приходится. И если что не по-его, сразу валенками бросается.

— Ну, у Антипа характер тоже не сахар, — заметил я. — Это он сейчас более-менее успокоился, а поначалу такой жизни мне давал — что ты! Один раз утюг на ногу сбросил. И не какой-нибудь современный, а старый, паровой. В нем весу знаешь сколько? Да ты и сам должен помнить, какой он был, чего я тебе рассказываю?

— Характеры у всех нас не сахар, знаешь ли, — отпил чаю оперативник. — А вот такие пироги печь — тут талант нужен. Да и Родион твой хоть и болтун, а за тебя в огонь и в воду. Это сразу видно.

— Ленив только без меры, — вздохнул я. — И прожорлив до невозможности. Иногда даже гадаю: куда в него столько еды лезет? Сам-то вроде росточком невелик.

Хлопнула калитка, послышались шаги, и секундой позже к нам подошел Николай.

— Ну, как сходил? — подался вперед Михеев. — Как переговоры прошли?

— Мило и ненавязчиво, — задумчиво произнес Нифонтов, усаживаясь за стол. — Если коротко — услуга за услугу. Она помогает мне, я — ей.

— Это было ясно еще до того, как ты отправился в гости, — хмыкнул его коллега. — Никакого другого развития событий и не предвиделось.

— Пойду в дом, — поднялся на ноги я, сообразив, что при мне Николай товарищу все равно ничего толком не скажет. — Спать пора.

— Доброй ночи, — с признательностью глянул на меня Нифонтов. — Мы еще немного посидим и тоже на бочок.

— Да, надеюсь, вы не против, если я завтра с вами в город отправлюсь? Найдется для меня место в вашем микроавтобусе?

— Мог бы и не спрашивать, — вполне правдоподобно обиделся на меня Михеев. — До подъезда доставим, даже не сомневайся. Не чужие же друг другу люди.

Не чужие, это верно, но, как ни грустно, и не до конца свои, иначе чего бы Нифонтов при мне в секреты стал играть? Особенно если учесть, что именно я ему эти переговоры и устроил?

Впрочем, я в данном случае без претензий. К интимным делам Николая я никаким краем не отношусь, разборки Дарьи Семеновны и Марфы (а речь у этой парочки почти наверняка шла о вендетте, я в этом практически уверен) мне тоже по барабану.

Хотя… Вру. Не совсем так дело обстоит. Запали мне в память слова Карпыча о том, что в старых ведьминских книгах чего только не отыщешь, в том числе и способы снять старые проклятия. Знал старый хрыч, когда, что и кому именно говорить.

Да и Марфа мне по нраву пришлась больше, чем Дара, пусть даже пребывающая ныне в новой покладистой ипостаси. Нет, московская ведьма явно такая же змеюка, как моя соседушка, но с ней договориться, похоже, проще будет. Она, если можно так выразиться, гибче.

Впрочем, может, я и заблуждаюсь. Многие психологи утверждают, что первое впечатление о человеке всегда самое верное, вот только я на личном опыте не раз убеждался в том, что все совсем не так. И со мной, полагаю, согласится куча народу, которая успела поработать в банках или сфере обслуживания.

Короче, нужна помощь родных и близких. Вернее, только близких, родные в данной ситуации мне точно никак не пособят. Они скорее меня опять запрягут землю копать или забор поправлять. К тому же, по-хорошему, мне вообще следовало этих близких еще на той неделе собрать в уютном зале ресторанчика с видом на Яузу, где от пуза напоить пивом и накормить жареными куриными крылышками по старинном баварскому рецепту.

А то ведь не по-нашему выходит, не по-ведьмачьему. Не по-братски.

Вот и совмещу два дела в одном: проставлюсь по прибытии и, может, какой полезной информации о Марфе раздобуду. А там уж приму решение — нужен мне весь этот головняк или нет. И если да, то на чьей стороне я выступать стану.

Впрочем, кое-какие нюансы я решил уточнить еще до отъезда в Москву, потому с утра пораньше заявился под окна Дарьи Семеновны и заорал:

— Эй, соседка, выходи-ка на крыльцо! Солнышко встало, и тебе не след спать!

— Ты же сегодня уезжаешь, верно? — распахнув окно, уточнила у меня старая ведьма. — Да? Вот и славно. Всем хороший ты парень, ведьмак, но очень много от тебя шума.

— Да ладно на меня наговаривать-то. И шума не так уж много, и хорош я не настолько.

— Как же! — всплеснула руками Дара. — Хорош, хорош! Ты добрый, доверчивый и глупый. Куда же еще лучше? По мне, самое то. И не меняйся, касатик, с годами. Не надо!

Умыла меня старая карга. Причем красиво.

— Ну да, прямо моя характеристика, — как можно шире улыбнулся я. — Соседушка, я чего зашел. Рассчитаться бы самое время.

— Сейчас выйду, — пообещала ведьма. — Жди.

Не стану врать, подумал было, что она меня здесь, у калитки, сейчас с полчаса промаринует, но нет, через пару минут старушка подошла ко мне, зябко кутаясь в здоровенную темно-лиловую шаль.

— Кости ломит, — пожаловалась она мне и глянула на небо. — Но оно понятно, как раз днями черемуха зацвела.

— И какая тут взаимосвязь? — озадачился я.

— Прямая, — пояснила бабка. — Зацвела черемуха — жди холодов. Нынче к вечеру хмарь натянет, а завтра с севера ветра холодные задуют. Все, до русальих недель теперь тепла не жди.

— Досадно, — опечалился я. — Впрочем, это тот случай, когда мы сами ничего изменить не можем, потому приходится принимать то, что есть. Да и не за тем я здесь. Дарья Семеновна, позолоти ведьмаку Сашке ручку честно заработанной наградой.

Я придал лицу наивно-наглое выражение и вытянул руку так, чтобы раскрытая ладонь оказалась под самым носом ведьмы.

— Подавись, — ласково проворковала та, достала откуда-то из-под платка миниатюрный узелок и положила его в эту самую ладонь. — Вот все же хваткое у вас поколение, из всего выгоду извлечете. Нет в вас бескорыстия.

— Есть, — возразил ей я, развязывая тряпицу. — Вопрос всегда только в доходности, которую может обеспечить это бескорыстие. Дарья Семеновна, тут точно половина корня? Вроде тот огрызок, что ты мне тогда показывала, побольше был.

— Клянусь Луной — половина, — недовольно буркнула бабка. — Да и какой смысл мне тебя дурить?

— Прямой, какой еще? Как и мне тебя, ради правды. — Я взвесил мандрагыр на ладони. — Н-да, невелик прибыток.

— Смотря для чего. — Дара оперлась локтем на калитку. — Если баб, к примеру, от бесплодия лечить, то тебе этого кусочка на дюжину яловых хватит, а то и поболе. Слышала я, ты таким образом промышлял одно время.

— Случалось, не стану скрывать. — Я зажал кусочек корня пальцами и повертел его влево-вправо. — Жить на что-то было надо. Дарья Семеновна, а возраст у него какой? Сотня лет будет?

— И-и-и, милай! — захихикала старуха. — Если бы у меня эдакое сокровище в закромах имелось, я бы его тебе сроду-роду не предложила. И даже не упомянула бы о том, что оно у меня есть. Такие вещи, как старый мандрагыр или живая вода, — они не для всех, ясно? Они только для себя и больше ни для кого. А этому три десятка лет всего.

— И этот человек упрекал меня в корыстолюбии, — хмыкнул я и завернул огрызок корня в тряпицу. — Хотя, по сути, все верно. Но по факту выходит, что больного человека этот корень на ноги не поставит даже на время?

— Сильно больного? — деловито осведомилась старуха.

— Смертельно. На самой последней грани стоящего.

— Нет, — мотнула седыми космами бабка. — Такого не поставит. И боли ему на время не убавит. Но зато убьет.

— «Зато»! — восхитился я. — Очень оптимистично.

— Остолоп ты, ведьмак, — рассердилась ведьма. — Как ты до сих пор живым остаться сумел, не понимаю. Кхм, да… Так вот, корень, что я тебе дала, у такого хворого сперва боли уберет, после душу ему успокоит, мысли печальные отгонит, радость подарит, а под конец в такой сон погрузит, из которого тот уже никогда не выйдет. Но будет тот сон спокойный, яркий, как в детстве. Что ты скалишься? Сам же знаешь, что перейти из одного мира в другой частенько задача не из простых. Столько всякого-разного человека на этом пути поджидает иногда, что страх берет. Иногда по уму умереть вообще становится самой трудной в жизни задачей, так-то. А самое главное, душа его тут не застрянет, точно отправится туда, куда должно.

— А дозировка? — я подбросил на ладони узелок. — Чтобы уйти без печальных мыслей и с доброй улыбкой на лице?

— Тут все от массы тела пациента зависит, — пояснила Дара. — Если сильно грузный бедолага попадется, то того, что я тебе отдала, может и не хватит.

— Ясно. — Я убрал свое новое приобретение в карман. — А как его давать? Сырым, в протертом виде или в виде отвара? И если да, то сколько варить? Может, добавки какие нужны?

— Телефон свой мне диктуй. — Ведьма запустила морщинистую длань под платок, а когда она появилась обратно, то в ней был зажат айфон, причем одна из последних моделей. — Я тебе по ватсапу рецепт пришлю. Считай, это тебе привесок за оказанную услугу.

— Смотрю, ты в стороне от прогресса не стоишь, — с почтением произнес я. — Уважаю!

— Только те, кто готовится умереть, цепляются за прошлое, — буркнула старушка, шустро водя узловатым пальцем по экрану. — А я планирую еще долго жить, врагам на горе, себе на радость. Диктуй, говорю.

— Надеюсь, что не вхожу в список тех, кто будет горевать, — сказал я ведьме после того, как продиктовал свой номер. — Кстати, может, и ты мне свой телефончик оставишь? Обещаю по пустякам не тревожить и по ночам не звонить.

— Потом из сообщения скопируешь, — отмахнулась бабка. — Что до второй части награды — она тоже твоя. Надо будет кого прибрать тихонько и без следов — приходи, сделаю. Но только сразу предупреждаю: речь только о людях идет. Вурдалака какого или оборотня я за Кромку отправлять не стану, ясно?

— Само собой, — заверил ее я. — Да, об оборотнях. Ты такого Вернигора не знала, часом? Его еще Волчьим Пастырем кликали?

— Вестимо, знала, — подтвердила ведьма. — Сильный был мужчина, властный, ярко жил, никого не боялся и никого не слушал. Только ведь убили его, причем давненько уж. Вон соратники твоих гостей постарались, их это рук дело. Вроде как старая стервь Павла собственноручно ему голову отрезала. А что у тебя к нему за интерес?

— Да так, — передернул плечами я. — Есть одна тема любопытная.

— Мандрагыр старый сыскать желаешь? — меленько засмеялась Дара. — Верно? Тот, что ему Мирослава за книгу Рогнеды отдала? Ну-ну, давай-давай. Удачи тебе!

— Ты иногда такой проницательной бываешь, что жуть берет. Ну а если и так, что с того?

— Ничего, — бодро отозвалась Дарья Семеновна. — Мне здесь один профит. Чем больше ты всякой ерундой станешь заниматься, тем реже тут околачиваться станешь. А то и вовсе тебя волкодлаки на ленточки карачуновы порвут.

— Поглядим еще, кто кого, — проворчал я, скрывая легкое раздражение, которое появилось у меня внутри то ли оттого, что старая ведьма так легко разгадала мои намерения, то ли оттого, что Дормидонтов мандрагыр, похоже, до меня только ленивый не хотел найти. — Слушай, соседка, а можно еще один вопрос?

— Только один, — предупредила меня бабка. — Просто скоро «Русское лото» начнется, я его никогда не пропускаю, еще с девяностых.

— Ты вот Рогнеду упомянула, — осторожно подбирая слова, начал строить фразу я. — Скажи, правду говорят, что в записках первых веды знающих можно найти ответы на почти любые вопросы, связанные с ведьмовскими практиками?

— Ничего не поняла, — хлопнула ладонью по калитке Дара. — Яснее изъясняйся или проваливай!

— Надо одно старое проклятие с человека снять, — выполнил ее просьбу я. — Из тех, что во времена Рогнеды и наложили. Ну, не на него, ясное дело, на кого-то из предков.

— Ты никак ту девку имеешь в виду, что с твоими приятелями приехала? — уточнила ведьма. — Верно?

— Может, ее, может — нет. Мне в принципе интересно.

— Ну, если в принципе, то да, в таких книгах много чего имеется. Правда, не все, что там написано, стоит в ход пускать, чтобы хуже, чем есть, не стало. А если о проклятой девке говорить… Ты уверен, что ей самой то нужно? Может, ей и так хорошо живется? Настоящее старое проклятие, наложенное одной из первых праматерей, ведьмак, штука очень тонкая и очень непростая. Оно что-то отнимает, это так, но при этом непременно что-то в ответ дает как компенсацию. Это сейчас все стало просто и банально: простенькие сглазы, незамысловатая порча, иная чепуха… А тогда, в истоках времен, когда новая вера еще не угнездилась, а старая в самой силе пребывала, на мелочи не разменивались. Если уж карали, то на совесть, так, чтобы и через тысячу лет потомки-бедолаги для себя решить не могли, как им лучше жить — с проклятием или без него? И какую долю для своих детей, внуков и правнуков выбрать. Вот ты знаешь, чего именно она лишится, если все по-твоему совершить?

— Нет.

— И я нет. Но мне все едино, потому как я с той девкой дружбу не вожу. Более того, она мне враг, как и все их отдельское семя. Чем им хуже, тем мне лучше. А вот тебе, похоже, не все равно. Верно же?

— Ой, вот только давайте обойдемся без этого психоанализа, хорошо? — поморщился я. — Просто спросил.

— А я просто ответила, — сверкнула белоснежными мелкими зубками Дарья Семеновна. — И все довольны.

Пора, пора разговор заканчивать, а то, чего доброго, не я в плюсе после него останусь, а зараза соседка. А ведь я хотел с ней еще пообщаться о Бэлле и о заклинании перемены участи. Но на этот раз все же воздержусь.

Но книга Рогнеды, похоже, все же у нее, права Марфа. Собственно, она это даже и не скрывает особо.

— Ладно, пойду свой мильен выигрывать. — Соседка в очередной раз запустила конечность под шаль, а когда она ее достала обратно, то в ней вместо айфона была зажата стопка билетов. — Повезет же мне когда-нибудь, верно?

— Непременно, — заверил ее я, даже не пытаясь понять, как именно те к ней попали. — Даже не сомневайтесь.

Все то оставшееся время, которое мы провели в Лозовке, я то и дело поглядывал на Викторию, которая сегодня утром была непривычно весела и общительна. То ли запоздалый шок на нее обрушился, то ли еще чего — не знаю, но факт есть факт. Время от времени в саду и доме даже звучал ее искристый смех, что изрядно удивляло не только меня, но и ее коллег.

— Надо ее чаще к тебе сюда привозить, — сообщил мне Николай в тот момент, когда мы уже собирались уезжать. — Хоть на человека стала похожа. Имеется в виду живого, а не быстрозамороженного.

— Или надо чаще Сашку к нами приглашать, — голосом провокатора сообщил коллеге Михеев, хитро при этом глянув на меня. — Смекаешь?

Нифонтов пакостно захихикал, попутно доставая из кармана взвывший сиреной смартфон.

— Да ну вас, — отмахнулся я, забрасывая рюкзак в микроавтобус. — Родька, залазь в салон. Все, уезжаем. Антип, вот еще что… Ты имей в виду, завтра здорово похолодает, причем ненастье придет надолго. Ты там что-то сажать собирался, насколько я помню. Может, погодить?

— Поглядим, хозяин, — степенно ответил мне домовой, а после сунул Виктории, стоявшей у калитки, небольшую плетеную корзинку, из которой пахло свежим печевом. — На дорожку вам. Приятного аппетита.

— Спасибо, — погладила его по голове девушка. — И за угощение, и за заботу. Я добро никогда не забываю, потому что подобное в моей жизни не так часто случается.

— Жизнь — она всякая, — огладил бороду домовой. — Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Но коли уж нашла — так сбереги, не расфуфырь обретенное по ниточке.

— И рада бы не расфуфырить. Смешное слово какое! Так вот, я бы и рада, только вот кто бы меня спрашивал.

— Мы едем, нет? — крикнул из кабины Михеев. — Если еще чутка потянем, то все, труба, на Минке, не доезжая до Кубинки, встанем намертво. Тогда проще тут остаться и завтра с утра рвануть, до свету.

— Едем, едем. — Николай убрал смартфон в карман, а после хлопнул меня по плечу: — Саш, а у меня для тебя появились хорошие новости. Да-да.