Зона Севера. Двуединый

Андрей Буторин, 2023

По пути к Белому морю в город Канталахти участники группировки «Сталкер» вынуждены сделать остановку, которая в корне меняет их планы. Они убеждаются, что Помутнение затронуло не только Мончетундровск с окрестностями: здесь, в диких заполярных лесах, также имеются его порождения – как в образе злобных отвратительных тварей, так и в виде неведомых ранее оказий-аномалий. Похоже, одна из них и стала причиной катастрофы канталахтинского дирижабля, который предстоит теперь отыскать сталкерам. А еще там, на заброшенном шоссе, в группировке неожиданно становится на одного сталкера больше. Точнее, на сталкершу, хотя сама она таких слов даже не слышала. И это далеко не последнее изменение состава за время произошедших далее событий. Во главе же группировки стоят теперь сразу два человека – Лом и Капон, волею судеб, а точнее, все того же Помутнения, сделавшихся двуединым Ломоном. И ему, двуединому, придется решать такие задачи, которые не могли и присниться двум его ипостасям в самых фантастических снах.

Глава 1

Не отъехали от Мончетундровска и двадцати верст^[4], только пересекли по уцелевшему мосту неширокую и быструю реку Вите, как вездеход остановился. Двуединый Ломон тут же бросился к разделяющей пассажирский и водительский отсеки перегородке, открыл в ней небольшое овальное окошко и закричал Васюте:

— Не вздумай глушить мотор! Аккумулятор еще не зарядился! Застрянем тут, как… — потом сам же себя оборвал и негодующе выпалил: — Какого хрена ты вообще встал?! Водички из речки решил попить?!

— Да вон, — виновато кивнул Васюта на пустующее соседнее кресло, — нашему новому попутчику плохо стало. Он ведь первый раз в жизни транспортом пользуется, да еще и по такой дороге — сразу и укачало, ясен пень. Вот он свои яркие впечатления и выплеснул. И все на себя. Ну и дверцу вон немного испачкал. Пришлось остановиться, чтобы в речке помылся-почистился, а то ведь и я, глядя на это, недолго продержусь. В том смысле, что тоже…

— Ладно, хорош! — отмахнулся, поморщившись, Ломон. — Понял я. Только такие остановки нам всем могут плохо сделать. Так плохо, что хуже некуда, веришь? Заглохнет двигатель — и кукареку. Мало того что план наш сорвется, так еще и пехом придется назад топать. И Зану тогда кирдык — зарядить его будет уже негде, даже если на себе его в Мончетундровск дотащим.

— Да я все понимаю, — замотал головой Васюта, — но что делать-то было?..

— Что делать, что делать!.. — проворчал двуединый сталкер, понимая, что приятель, конечно же, прав. Но тут же и нашел выход: — Ты вот что… Возьми в багажном отсеке ведро — то, которым соляру наливали, — и дай этому тошнотику. Пусть, если снова приспичит, в него блюет, а вездеход ради такого больше не останавливай.

— Ага! — хохотнул вдруг новоиспеченный водитель. — Точно, ведро в самый раз для этого.

— А ты чего ржешь? — насупился Ломон. — Что-то я пока ничего смешного не вижу.

— Сейчас увидишь! — обрадовался Васюта. — То есть услышишь. Просто у меня как раз стишок на эту тему есть…

— Кто бы сомневался, — буркнул двуединый. — Только не до стихов сейчас так-то, веришь?

— Не-не, этот и правда в самый раз! — замахал руками неуемный поэт. — Да и он же короткий, стих-то!

И не дожидаясь новых возражений, Васюта с чувством продекламировал:

Папа, шутя с продавщицей игриво,

Не посмотрел на срок годности пива…

Не выливать же такое добро!

Папа три дня обнимает ведро^[5].

— У нас оно единственное, — даже не улыбнувшись, сказал Ломон, — так что крепче обнимайте, не проблюйте.

— Да что с ним будет, оно ведь железное, — сказал Васюта и стал выбираться из кабины. — Сейчас принесу.

— И давайте там пошустрее, нам еще часа четыре ехать, я не хочу в лесу ночевать.

* * *

Ломон снова уселся на жесткую лавку, поерзал, устраиваясь поудобнее, и закрыл глаза, прислонившись спиной к стене кузова. Поспать бы — но сейчас опять так трясти начнет, что какие там сны, не свалиться бы на пол! Невольно позавидуешь надежно зафиксированному ремнями обесточенному Зану.

Но не удалось и просто насладиться хотя бы временным покоем.

— Капон! — душераздирающе завопил снаружи лязгнувший крышкой багажного отсека Васюта. — То есть Ломон! Иди сюда скорей! Тут вон… тут эта…

— Какая еще эта? — заворчал под нос двуединый сталкер. — Мышь он там, что ли, увидел?..

Но все-таки поднялся с сиденья и направился к выходу — не надрывать же ором горло, проще выйти посмотреть, что там у этого стихоплета случилось.

А когда спрыгнул со ступеньки на землю и шагнул за вездеход к открытому багажному отсеку, сам чуть не завопил — оттуда выбирался одетый в черные штаны и куртку человек. Ломону сразу бросился в глаза «Никель»^[6] за его спиной, и сталкер машинально сжал рукоять своего, который заранее предусмотрительно повесил на грудь.

— Руки за голову! — тут же выкрикнул он. — Стоять, не двигаться!

— Сейчас я сама кому-то двину, — встал ногами на землю и выпрямился человек, оказавшийся… шатенкой Олюшкой из группировки «ОСА»^[7]. — А ну, опусти автомат!

Свой она, впрочем, доставать из-за спины не стала, демонстрируя то ли безмерную храбрость, то ли привычную самоуверенность. И Ломон поймал себя на том, что невольно ею любуется. Олюшка была среднего роста шатенкой с хорошей фигурой и весьма симпатичным, но главное, кажущимся чрезвычайно умным лицом. Впрочем, эта молодая, едва ли старше тридцати лет девушка наверняка и впрямь была умной, ведь, как помнил Ломон, она обожала читать и даже готова была менять на книги еду и прочие полезные вещи. Что еще интересно, если Лому при первой встрече с группировкой «ОСА» внешне больше понравилась Анюта, а Капону как раз Олюшка, то Ломон сейчас не мог определиться, кому бы из них он отдал предпочтение. Во всяком случае, глядя на Олюшку теперь, он никаких особых чувств не испытывал. Кроме разве что чувства досады от неожиданно возникшей помехи.

— Вы что там делали? — мотнул он подбородком на открытый багажный отсек.

— Для начала «выкать» мне не надо, я тебе не старуха, — процедила осица (так договорились между собой сталкеры называть девиц из этой группировки). — А еще — допрашивать меня тебе никто не позволял. Это ты мне скажи: где мы сейчас и какого хрена вы сюда приперлись?

— Ну, ты даешь! — невольно вырвалось у Ломона. — Втихаря забралась в наш вездеход, а теперь недовольна, что мы тебя куда-то не туда привезли. Это тебе не такси. Веришь?

— Сейчас ты поверишь, что свинец куда крепче твоего лба, — перебросила наконец «Никель» на грудь Олюшка и навела ствол на сталкера.

Почему-то такого же автомата в его руках она ничуть не боялась. Или делала вид, что не боится. А скорее всего на самом деле настолько привыкла к тому, что «ОСА» для всех неприкосновенна, что даже не сомневалась в своей безопасности. И в чем-то была, пожалуй, права. Потому что Ломон понимал: выстрелить он в осицу не сможет. Не из-за страха и уж тем более какого-то там раболепного преклонения, а вот просто не сможет — и все.

Смогла ли бы это сделать Олюшка по отношению к нему, выяснить не удалось. Неслышно пришедший от реки Подуха, которого осица до этого так и не увидела, поднял за цевье свою «Печенгу»^[8] и опустил ее приклад на коротко стриженную женскую голову. Осица удивленно вздернула брови, закатила глаза и медленно осела перед двуединым сталкером сначала на колени, а потом рухнула ничком, уткнувшись лицом в носки его сапог.

— Ты же ее убил! — воскликнул Васюта.

— Не, я нежненько, — улыбнулся трубник, — легохонько. Пять минут — и очухается.

— Ну, тогда давайте-ка ее свяжем, пока не очухалась, — сказал Ломон.

— Зачем? — удивился Подуха. — Вон туда на травку положим, чтобы мягче было, а сами дальше поедем.

— Так не пойдет, — нахмурился двуединый. — До Мончетундровска уже чересчур далеко, чтобы дойти туда живой-невредимой, учитывая Помутнение с его подарками.

— А мы тут при чем? — развел руками трубник. — Она сама к нам залезла, а теперь еще и шлепнуть тебя собиралась.

— Собиралась или нет — мы наверняка не знаем, — мотнул головой Ломон. — И зачем она к нам залезла — не знаем тоже… Да и какая разница! — начал он злиться. — Я на верную смерть человека не оставлю. Тем более места в вездеходе хватит. Так что, Подуха, забери у нее автомат, а ты, Васюта, найди в багажнике веревку, я ей на первое время руки и ноги свяжу.

— Тогда ей придется все рассказать, — негромко, будто размышляя вслух, произнес Васюта.

— То есть ты тоже за то, чтобы ее на травке умирать оставить? — недобро зыркнул Ломон на приятеля.

— Нет-нет, что ты! — прижал тот к груди руки. — Она красивая. Не такая, как Светуля, конечно, но…

— То есть была бы некрасивой — пусть умирает?..

— Ясен пень, нет! — возмущенно взвился Васюта. — Она ведь еще и книги читает!

* * *

В итоге Васюта все же нашел веревку, и Ломон принялся связывать бесчувственной Олюшке руки и ноги — не сильно, для того лишь, чтобы сразу, как очнется, не бросилась драться и совершать иные необдуманные поступки. Он все же надеялся, что с осицей удастся найти общий язык и прийти к какой-то разумной договоренности, — ведь и впрямь, если книги любит читать, не должна быть полной дурой.

В любом случае возвращаться из-за нее в Мончетундровск Ломон не собирался, ей оставалось либо и в самом деле топать назад двадцать верст пехом, что было равносильно самоубийству, либо ехать с ними в Канталахти. Но в этом случае, конечно же, имелись некоторые нюансы, один из которых уже и озвучил Васюта, стоявший сейчас рядом и наблюдавший за действиями двуединого сталкера. И Ломон сказал:

— Рассказать ей, конечно, кое-что придется. Во всяком случае, то, что из-за нас улетел дирижабль, поэтому мы и едем теперь замаливать грех и просить канталахтинцев восстановить отношения с жителями Мончетундровска. Ну и то, что нашего пса нужно спасти.

— А будем говорить о том, что мы еще хотим найти там ак…

— Акваланг? — перебив болтуна, пронзил его свирепым взглядом Ломон. Ведь Подуха, который также стоял неподалеку и слышал их разговор, ничего не знал про их глобальную проблему, для решения которой требовался мощный аккумулятор. И трубник, конечно же, насторожился:

— Какой еще акваланг?

— Да вот, — выдавил кривую улыбку двуединый, — Васюта всю жизнь мечтал с аквалангом понырять, а Канталахти же на берегу залива Белого моря стоит, наверняка там имеются акваланги.

— Дурацкая какая-то мечта, — фыркнул Подуха.

— У тебя, конечно же, есть поумнее! — обиженно выдал Васюта, виновато при этом глянув на Ломона, осознав свою промашку.

— Конечно, есть, — кивнул трубник. — Только о мечтах нельзя рассказывать, иначе не сбудутся. Мне так батя говорил, а он умный был. И ему всегда везло, что бы ни задумал, — а все потому, что он про это языком не трепал. У него и прозвище было — Везун.

— А почему «был», «было»? — спросил Ломон. — Где твой батя теперь?

— В оказию^[9] попал, — вздохнул Подуха. — Никто так и не понял, в какую именно. Просто зашел за угол дома — и все… Те, кто за ним следом шагали, туда же повернули — а там никого. Только батина «Печенга» валяется, запасной магазин с патронами и пряжка от ремня. В общем, все металлическое, что у бати с собой было. Никто до этого, да и после тоже, в такую оказию не попадал. Ее так и назвали в батину честь — «везуниха».

— Выходит, и тут ему повезло, — без доли шутки в голосе негромко сказал Васюта.

— Выходит, да, — согласился Подуха.

— Ладно, хватит лирики, — прервал воспоминания трубника Ломон. — Твой батя, судя по всему, был дельным мужиком, нам это тоже не помешает. Поэтому сейчас двинем дальше, но пока мы стоим возле реки, не мешает наполнить водой все имеющиеся емкости, по крайней мере личные фляги. Водомет у нас заряжен? — посмотрел он на Васюту.

— Ясен пень, — кивнул тот, — полнехонек. Но сейчас он нам вряд ли пригодится, ведь «розовый туман» с «мозгоедами» в Мончегорске… ну, в Мончетундровске, в смысле, остался.

— Это тебе «мозгоеды» сами сказали? — прищурился двуединый.

— Нет, но… — завертел головой Васюта. — Здесь-то им что делать, если людей нет?

— Мы понятия не имеем, связаны ли проявления Помутнения, или Зоны Севера, как мы решили его называть, с наличием или отсутствием людей. Как по мне — не связаны. Но в любом случае лучше быть готовыми к тому, что они есть повсюду. Целее будем. Веришь?

— Хочешь мира — готовься к войне, — закивал Подуха.

— Ого, — удивился Ломон, — афоризмами увлекаешься?

— А ты меня что, заставал когда за этим?! — возмутился покрасневший как рак трубник. — Сам небось увлекаешься, вот и…

— Тихо! — вскинул руку двуединый сталкер. — Никто ничего не чувствует?

Все трое замерли и насторожились. Первым подал голос Васюта:

— Вроде как давление повышается — уши закладывает, и голова начинает болеть. Или это только у меня?

— У меня тоже, — почему-то шепотом отозвался Подуха. — Голова так прям сильно… Это что? К перемене погоды?..

— Не думаю, — процедил Ломон, у которого тоже заложило уши и заболела голова, причем с каждым мгновением сильнее и сильнее.

Вскоре двуединому сталкеру сделалось так больно и плохо, что потемнело в глазах и стали подгибаться колени — того и гляди рухнет. А еще… Нет, это был не голос, поскольку никаких слов не звучало — ни в заложенных ушах, ни внутри разламывающейся головы, — но Ломон без всяких сомнений осознавал, что некто, а еще точнее, нечто обращается именно к нему. И суть этого обращения сводилась к тому, что если он принесет кого-то из своих спутников в жертву, то боль немедленно прекратится.

«Я что, убить кого-то должен?» — невольно вспыхнула уже его, Ломона, мысль. И ответ тут же последовал. Все так же без слов, но определенный и недвусмысленный: никого убивать не нужно, достаточно просто подумать, что жертвой будет вон тот человек. Проблема лишь в том, что здесь сейчас их четверо, а нужно, чтобы одну и ту же жертву выбрало большинство. Но есть в данной ситуации и удачное обстоятельство: один человек находится без сознания, поэтому трое других легко могут назначить жертвой именно его.

— Отдади-им ему Олю-ушку-у!!! — взвыл, сжимая руками голову, Васюта.

— Да! — также схватившись за голову, закачался от боли Подуха. — Ее не жалко! А то мы все умрем!

Уже изрядно помутившимся сознанием Ломон представил, как некая потусторонняя сила сжимает девушку невидимым кулаком, выдавливая из нее кровь и внутренности, превращая красивое тело в бесформенную грязную тряпку, и его вдруг охватила такая ярость, что даже слегка отпустила боль.

— В кабину!!! — взревел он. — Оба!!! Уезжаем отсюда! Иначе сдохнете от моих рук!

Подуха свалился вдруг, не выдержав, видимо, боли. Ломон будто сквозь воду с трудом добрел до него и, наклонившись, приподнял за подмышки, намереваясь затащить в пассажирский отсек вездехода.

— Ломо-он, ну дава-ай ее отдади-им!.. — вновь, уже явно из последних сил, начал жалобно выть Васюта, но двуединый, держась уже теперь только на злости, просипел:

— Не поедешь — убью. Веришь?

Примечания

4

Верста — дореволюционная мера длины в России, приблизительно 1,07 км.

5

Здесь и далее — стихи автора.

6

«Никель» — оружие реальности Помутнения, короткоствольный автомат.

7

«ОСА» — бандитская группировка Мончетундровска, состоящая из трех молодых женщин и названная по первым буквам их имен — Олюшка, Светуля и Анюта.

8

«Печенга» — оружие реальности Помутнения, штурмовая винтовка.

9

Оказиями в реальности Помутнения называют аномалии.